Цитаты из книги «Болото», страница 3

Раздражение, особенно подавленное, очень трудно скрыть – оно рано или поздно выдаст себя – нервным ли подергиванием ступни, обращенным ли к потолку усталым взглядом…

Психотерапевт перебирает бессознательные глубины пациента как хирург, которому положено отрезать лишнее и аккуратно залатать остальное.

Семнадцать лет – это все еще трудный возраст. Неуверенность в себе, неосвоенность в мире, который уже готов считать тебя взрослой, трогательная устричная беззащитность в сочетании с самоощущением Колумба – как будто бы до того, как появился ты, не существовало ни секса, ни свободомыслия, ни желания устроить судьбу вне матрицы. Любое чужое телодвижение воспринимаешь с точки зрения – а не пытаются ли нарушить мои границы.

Граница между шизофренией и ясновидением чересчур тонка и неохраняема, и перебежчиков – толпы.

Яну всегда к раненым влекло, к тем, у кого душа порченая. У кого болит. Когда у тебя болит, ты мир глубже воспринимаешь. Не живешь машинально, переступаешь через мелкотравчатые мещанские ценности. По мнению семнадцатилетней Яны, не существовало в мире большего болота, чем налаженная мещанская жизнь, о которой почти все родители мечтают для своих дочерей. Яна лет с двенадцати делала все для того, чтобы не попасть в этот круговорот

Она могла, например, резко вскинуть руку и суетливо почесать плечо или даже – и такое однажды случилось – клацнув зубами, ртом поймать кружащегося над ее лицом комара, а потом выплюнуть его мокрую неживую тушку.

голове сложилась формула: всезнайство + старость = морализаторство высшей пробы, от которого блевать тянет. Но потом она разглядела в глазах Марфы какой-то надрыв. Присмотрелась повнимательнее. И поняла, что типизация – зло, потому что человеческая психика нам

...Неуверенность во взгляде, которую она, как большинство подростков-интровертов, пыталась перебить волчьей нахальностью.

У Максима такая спина, что ее хочется обнять.

<...> Где-то там, в коробке с карандашами

Дремлет Ницше с большими усами,

Спят брахманы, шудры и кштарии,

Только ясень не спит, пошатываясь,

И ты, тоже шатаясь, спросишь у ясеня.

Он молчит. А ты ему: «Ни ... себе!» <...>