Читать книгу: «В начале было Слово – в конце будет Цифра», страница 2

2

Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для ваc.

Евангелие от Матфея

В Альфа Омегу плеснут талой водой с кусками грязного льда, ошметками целлофана, огрызками пластиковых коктейльных трубочек и электронных сигарет, – всего того, из чего уже несколько десятилетий состоит поверхность земли. Он очнется – и тут же пожалеет о том, что очнулся.

Во мраке ночи, которая никогда не заканчивается в Автономии Демократии, на лбу Альфа Омеги невидимо забагровеет кровь. Он вздрогнет, привязанный к ржавому, заиндевевшему люку, закашляется, вдохнув воздуха Автономии, напитанного испарениями всемирной свалки и дымом тысяч костров, на которых воскрешенные средневековые жгут ведьм.

Хлюпнет дырявое пластиковое ведро, и, привыкая ко мраку, сквозь медленно рассеивающуюся зловонную пелену Альфа Омега увидит свору человекоподобных: ободранных, оголодавших, со впалыми щеками и животами, и даже впалыми, чумазыми ягодицами, просвечивающими в прорехи лохмотьев. Один будет совершенно беззубый, у другого проказа съест уши и пальцы, у третьего глаз заплывет волдыристым герпесом от кромки волос до самого подбородка.

– Как вы сюда попали? – прохрипит Альфа Омега.

Отзовется самый мелкий из шайки, жилистый, верткий, весь в татухах и без единого зуба во рту.

– А я всегда говорю: не бзди – прорвемся! – беззубый подмигнет Альфа Омеге, кивая на какой-то парящий плот, сварганенный из раскладных пляжных шезлонгов, добытых явно на тех же свалках Автономии Демократии, где промышляет Альфа Омега. Под шезлонгами будет прилажен допотопный (в прямом смысле слова) двигатель, сверху – лопасти вертолета.

– Где топливо взяли? – закашлявшись, изумленно спросит Альфа Омега.

– Где взяли, там больше нету, – развязно скажет беззубый, открывая и закрывая свою зажигалку «Зиппо», демонстрирующую, насколько он крут – не потому, что у него есть зажигалка «Зиппо» (на свалках Автономии Демократии можно нарыть не только зажигалку, но даже ядерный реактор), а потому, что ему есть, чем ее заправлять.

– Люк-то вы как открыли? – уже чуть более уверенно прохрипит Альфа Омега. – Там же наномагнит.

– На каждый ваш наномагнит найдется наш дрын с резьбой.

Тут Альфа Омега заметит, что мелкий беззубый опирается на внушительный дрын. Беззубый смачно сплюнет, и Альфа Омега сообразит уточнить главное.

– Вы кто?

– А вот именно! Мы никто, и звать нас никак! И нет у нас ни шиша! А мы не хотим быть лошарами и терпилами! Мы хотим, как ты, фраер, – быть всем и иметь все!

Беззубый подойдет и бесцеремонно потреплет Альфа Омегу по шелковым волосам, выбившимся из-под бейсболки. Остальная шайка примется расстилать закрученную по краям клеенку и раскладывать на ней свою скудную снедь, как бы готовясь вкусить одновременно хлеба и зрелищ:

– В натуре! Мы тоже хотим! Мы хотим жить по-человечески! Мы хотим жить на Районе! Мы че, не люди?

Альфа Омега увидит, что у них на всех только один ломоть серого хлеба, одна рыжая, старая, тощая вобла и одна, много раз использованная, одноразовая тарелка.

– Ты же тут командуешь парадом. Вот скажи своему начальству, что нашел новых зачетных строителей. И мы тихо заедем на эту фильдеперсовую хату – и даже блатовать не будем! – беззубый обернется на свою шайку, с рычанием накинувшуюся на единственную воблу, и уточнит: – Особо не будем. За базар отвечаю. Как тебе такая мулька?

Альфа Омега снова прокашляется:

– Мулька замечательная. Превосходная мулька. Жалко, что не получится, – Альфа Омега покажет на свои ладони, пронзенные от кожи до кожи двумя цилиндрическими чипами. – Вы же знаете ИЯ! Оно все слышит. Как я смогу обмануть ИЯ, что вы строители, если вы не строители?

– Твои проблемы, братан, – снова сплюнет беззубый. – Отключи эту хрень. Хочешь, я ее вырублю.

– Эта хрень не вырубается. К тому же я могу прямо сейчас отправить сигнал бедствия, и эта хрень вышлет за мной дрессированных гюрз Демократии, а это такие страшные твари, что, боюсь, дрын вам не поможет. Хоть он и с резьбой.

Не успеет Альфа Омега договорить, как его чипы угрожающе засияют цветом «темный лосось» [смотри QR-код] и раздастся вкрадчивый голос:

– Вы хотите отправить сигнал бедствия?

Цвет «темный лосось»

– Не, сам справлюсь, – тихо скажет Альфа Омега в сложенные ладони и снова прямо посмотрит на шайку. – Так вот, я могу отправить сигнал бедствия – и сошлют вас на строгий режим – на Центральную Спортплощадку. Как вам ТАКАЯ мулька?

– Мы тя разъерошим раньше, чем они сюда доберутся, – неуверенно процедит беззубый, для храбрости еще основательнее оперевшись на дрын.

Шайка заорет:

– Кончай его, Сэмэн!

Беззубый пройдется разудалой моряцкой походкой, сверкая во тьме щуплыми ягодицами, и вдруг резким движением задвинет кулак Альфа Омеге под печень. Альфа Омега, до сегодняшнего дня никогда не испытывавший боль, вскрикнет и побледнеет. Капли крови на лбу вздрогнут, похожие на венок из омелы, которым верующие украшали двери своих домов в Рождество, когда в мире еще было и Рождество, и дома, и верующие.

– Ну, давай. Как там принято. Последнее желание, – предложит неумолимый Сэмэн.

Альфа Омега с минуту будет ловить воздух и судорожно соображать, что бы ему предпринять. Вдруг взгляд его упадет на рюкзак.

– Последнее желание? М-м-м… Выпить можно?

– Выпить? А че ж не выпить! Шо мы, звери, что ли! – великодушно ответит Сэмэн. – Было бы шо выпить!

Альфа Омега кивнет на рюкзак и скажет:

– Достань там…

Сэмэн рукой прикажет герпесному, чтобы тот порылся в рюкзаке, и герпесный достанет старинную фляжку, в которой будет заманчиво булькать какой-то фосфоресцирующий кисель.

– Че это? – недоверчиво спросит Сэмэн.

– Щидакаша… Коктейль такой наш, – ответит Альфа Омега, стараясь звучать убедительно.

Но шайку Сэмэна убеждать не придется – не успеет Сэмэн распорядиться, как все подельники налетят, урча от восторга, на фляжку – да и какой нормальный человек, прозябая в Автономии Демократии, не пришел бы в восторг от любого фосфоресцирующего киселя, будь он хоть серная кислота. И, разумеется, зря.

Из копошащейся кучи послышится рык герпесного:

– Братва, да это лучше, чем ерш!

Сэмэн громко ударит дрыном о люк. Шайка замрет, облизываясь.

– Пусть сам выпьет сначала! – разумно скомандует беззубый Сэмэн.

Герпесный с татуировкой «Эдик» на руке нехотя вольет глоток в рот связанному. Альфа Омега выпьет с видимым удовольствием, нарочно облизнется и скажет:

– Ну, че, мужики, по пийсят?

Тут уже шайка не выдержит – не дожидаясь отмашки все еще сомневающегося вожака, набросится на фляжку, вырывая ее друг у друга, и вылакает ее в мгновение ока – или, как сказало бы ИЯ, мгновение ОК.

Сэмэн разочарованно и брезгливо сплюнет. Но что произойдет с шайкой! Не успеет волшебный кисель согреть их заиндевевшие жилы, как на лице у каждого просияет благодушие, миролюбие и все остальные антагонисты агрессии, а герпесный Эдик даже протянет:

– Ребята! Давайте жить дружно!

Альфа Омега, довольный достигнутым результатом, подбодрит Сэмэна:

– Зачетная вещь. Укрепляет иммунитет, нормализует настроение, восстанавливает здоровье.

– А герпес-то мой пройдет? – спросит Эдик.

– Не, герпес не пройдет. Герпес – это вирус, а вирусы не лечатся, – честно ответит Альфа Омега.

– Сука, в космос летали, а вирусы лечить не научились, – философски отметит Эдик и добавит для убедительности: – Бляха.

– На все воля ИЯ! – приободрит шайку Альфа Омега. – Я смотрю, закусочки у вас мало. Да и по пийсят закончилось. Сгоняю за добавочкой? Отвяжете меня?

С благодушной готовностью шайка двинется развязывать ценного пленника. Сэмэн ухватит дрын, подбежит к Альфе Омеге и станет отгонять от него подельников, причитая:

– Вы че, в натуре, братва??? Че он вам налил???

Но братва уже развяжет Альфа Омегу. Вытащив из рюкзака свой фонарик, он оглядит окружающих, спокойно возьмет с клеенки воблу и хлеб и двинется к люку под напрасные крики беззубого:

– Держите его, вы че!? Он же свалит!

Альфа Омега обернется, прямо посмотрит в лицо Сэмэну, направив на него фонарик, четко и медленно скажет:

– А ты мне поверь. Поверь, что я не сбегу и не обману. Я не шулер. И не фраер. Просто поверь.

– Падла буду пирожок, я себе-то верю через раз! – возопит беззубый.

Рассвирепев от спокойствия Альфы Омеги, он рванет на себе остатки майки-алкоголички, обнажив татуировку с изображением какого-то парня, подвешенного для чего-то к столбу с перекладиной, в окружении роз, шипов и арф, похожих на самодельные балалайки.

Альфа Омега продолжит спокойно смотреть прямо в лицо Сэмэну, его слегка опущенные вниз глаза замерцают, как вечернее небо Района, которое он оставил невыключенным, чего никогда бы не сделал в других обстоятельствах.

Сэмэн не сможет отвести взгляд от глаз Альфа Омеги, повинуясь чему-то необъяснимому (хотя всему объяснимому – будь то менты или дрессированные гюрзы Демократии – он ни разу не повиновался ни в своей первой, невечной, жизни, ни в нынешней вечной).

Мягко улыбнувшись, Альфа Омега вытянет из рюкзака допотопный полароид, посветит фонариком и сфотографирует беззубого анфас и в профиль – то ли как следователь, то ли как ортодонт.

– Падла буду… – только успеет промычать Сэмэн, но Альфа Омега широко улыбнется, как улыбаются грудничкам, чтобы они улыбнулись в ответ.

– Ну, же! На память! Чи-и-и-из!

Сэмэн, окончательно потерявший волю, оскалится – такой же беззубый, как грудничок. Альфа Омега в последний раз щелкнет полароидом, бросит его в рюкзак вместе с воблой и хлебом и исчезнет в люке.

Ухватившись за пассифлору, он благополучно вернется в свою фильдеперсовую хату, в свой бесподобный Район, лучший дизайн-проект из всех, когда-либо существовавших в природе и в цифре, а в темной серверной, извиваясь лентой внутри соловецких гробниц и подклетей, будет шипеть сама эта цифра, без которой, с одной стороны, никакого Района бы не было, а с другой стороны, никакому Району и не надо было бы быть.

3

Если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается у чего-то другого. Сколько материи прибавляется к какому-либо телу, столько же теряется у другого, сколько часов я трачу на сон, столько же отнимаю от бодрствования.

М. В. Ломоносов. Закон сохранения массы

В один из последних дней последнего года последних времен на стройплощадке, заваленной драгоценным пером птицы гуйя, под голубыми лампочками невыключенного неба будет копошиться крепкое человекоподобное лет шестидесяти, явно из предпоследних, то есть родившееся до ядерной войны и потопа. Аккуратно сложив свои простецкие летательные протезы, человекоподобное рассует найденные на стройплощадке дефицитные гвозди в карманы плотницкой униформы, пригладит почти нетронутые сединой черные волосы под синей докторской шапочкой и устало прикроет тихие, большие глаза, которые, кажется, бывали когда-то довольно громкими, но притихли в эти последние времена, когда пульт от управления чьей-либо громкостью всегда находится в руках ИЯ.

На плотника испуганно уставится белуха, растревоженная тем, что ее создатель так резко оставил Запретный Район, не поцеловав перед сном в лобик и даже не выключив небо. На ветке двустволой смоковницы задрожит двухметровая прозрачная стрекоза, с бирюзовым шитьем паутинных жилок каждого крылышка, с филигранным смальтовым глобусом каждого глаза, будто выпиленным императорским ювелиром в предпоследние времена, когда в мире еще было красиво.

Создатель всего этого благолепия, не видя плотника, слетит с пассифлоры возле строптивого биопринтера и тут же задвинет в духовку воблу и хлеб. Во вторую духовку он заправит какую-то мазь и вставит полароидные снимки беззубого. Голубой ягненок зальется радостным лаем, и только тогда Альфа Омега заметит плотника – с торчащими из карманов гвоздями и пачкой «Шипки».

– Батя! Лишь бы не было войны! – поздоровается Альфа Омега.

– Лишь бы не было, – пробурчит плотник, привычно отвечая на приветствие, принятое в последние времена (принято оно было, разумеется, Демократией и добавлено в Список Свобод в качестве единственного разрешенного).

– Опять долото посеял?

– Тише ты! – плотник приложит палец к губам, не желая признавать, что он действительно опять посеял долото. – Какой я тебе батя?! Слова «отец» и «мать» запрещены Демократией!

– А кто их произносил? – играя ямочкой на подбородке, скажет Альфа Омега. – ИЯ, слово «батя» запрещено?

– Слово «батя» находится на рассмотрении к добавлению в «Список Свобод», в раздел слов, пропагандирующих дискриминацию, – ответит ИЯ.

– Вот видишь! – плотник поднимет указательный палец.

В его ладонях тускло сверкнут давно не обновлявшиеся чипы устаревшей модели. К шестидесятым чипизация постояльцев и постоянцев последних времен стала повсеместной и обязательной: соловецким постоянцам, включая Альфа Омегу, присваивали высший чип и они имели мгновенный доступ ко всем знаниям, накопленным человечеством, а заурядным постояльцам и чипы полагались вполне заурядные – так, необходимый минимум общих сведений: как согреться костром из одной куклы Барби, сколько вымачивать ламинарию [смотри QR-код], чтобы не потерять калории, и, разумеется, чем заправлять крошку. Да и не нужно обычному человекоподобному больше сведений: знание – свет, а свет надо экономить, он скоро кончится.

Ламинария

Плотник раздраженно вытянет из пачки «Шипки» мятую сигарету.

– Э! э! Тут не курят! – Альфа Омега погрозит пальцем, передразнивая плотника. – И вообще тебе надо бросать, я за тебя волнуюсь.

– Ты не можешь волноваться, потому что ты жрешь стабилизаторы.

– Их все пришлось шайке скормить. Меня в заложники взяли! – весело сообщит Альфа Омега.

– А, ну-ну. Неудивительно, что так быстро вернули.

– Не, они на время отпустили. Сейчас закусь им допеку – и обратно.

Тут только плотник поймет, что Альфа Омега не шутит.

– Ты серьезно? Кто??? Опять мятежники с Автономии? И ты попрешься обратно, чтобы отдать им закусь?!

– Ага. Пришлось пообещать. Не могу же я соврать. Ты в детстве мне говорил, что нельзя обманывать! – улыбнется Альфа Омега, постукивая по строптивому принтеру.

– А еще я тебе говорил, что Дед Мороз существует.

– Как?! – весело ужаснется Альфа Омега. – Неужели это неправда?!

– Хватит паясничать! Я говорю, ври на здоровье, кто тебе не дает?!

– Мне не дает закон сохранения массы. Увеличивая количество одной энергии, ты уменьшаешь количество другой энергии, являющейся антагонистом исходной. Вранье – антагонист веры. Увеличивая количество вранья во Вселенной, мы уменьшаем количество веры.

– И на кой ляд тебе вера? Можно подумать, ты знаешь, что это вообще такое.

– Я именно сейчас на грани открытия, что вера – последний оставшийся на земле источник энергии. Так что ее разбазаривание противоречит политике энергосбережения!

– Энергосбережение – демократический долг и обязанность каждого человекоподобного! – вмешается ИЯ.

– Во-о-о-от! Видишь! Поэтому врать нельзя чисто с научной точки зрения. Я же ученый!

– Чему ты там ученый, когда ты даже читать не умеешь?!

– Читать мне не нужно, у меня есть ИЯ. Однако же новую энергию я открыло без всякого ИЯ. Могу предоставить доказательства!

Не дождавшись, чтобы плотник изъявил желание ознакомиться с доказательствами, Альфа Омега метнется к реке и проделает тот же трюк с хождением по воде, который он демонстрировал ИЯ до того, как был похищен мятежниками из Автономии.

– Можно подумать! Это же ненастоящая река. Ты вон по Белому морю пройдись, тогда я, может, всерьез рассмотрю твою гипотезу. Вообще – философия это все, – процедит плотник сквозь фильтр «Шипки». – Занимательная, но философия. А философия наверняка запрещена Демократией. Да, ИЯ? – скажет плотник.

– Пока нет. Но это идея, – раздраженно ответит ИЯ.

Болтая с плотником, Альфа Омега вытащит из духовки противни, сгрузит их содержимое в двухметровые листья монстеры, как в живые кульки, прикажет лиане тащить это все наверх, и сам уцепится за конец пассифлоры. Плотник с осуждением мотнет синей шапочкой.

– Не бзди – прорвемся! – крикнет ему Альфа Омега, исчезая в люке.

Как только он снова окажется в темноте у ржавой крышки с изнаночной стороны Района, шайка набросится на кульки, как соловецкие чайки на гниющую ламинарию. Груды серого хлеба и вяленой рыбы вывалятся на грязный лед, смешанный с ржавчиной и ошметками пластикового барахла.

– Вот видишь! – объявит Альфа Омега, протягивая Сэмэну воблу и хлеб. – Ты поверил, что я вернусь и притащу еще воблы – и вот я тут. Твоя вера материализовалась в воблу. Когда во что-то веришь по-настоящему, оно же всегда сбывается.

– Это те кто сказал? – с вызовом прошепелявит Сэмэн.

– Эйнштейн. Теория относительности.

– Че? – злобно ощерившись, спросит Сэмэн.

В открытом люке, одышливо кашляя, вдруг покажется встревоженная физиономия плотника.

– О! Батя! – улыбнется Альфа Омега. – Не вынесла душа поэта?

– Поэзия запрещена Демократией в целях профилактики самоубийств! – вмешается ИЯ, как всегда вездесущее, или, как оно само себя называет, вездесучее.

– Я просто покурить вышел, – неубедительно пробубнит плотник.

– Очень хорошо! Объясни коллегам про теорию относительности. У тебя лучше получится, ты же учился в школе.

– Школы – это учреждения, необходимость в которых отпала с развитием искусственного интеллекта, – снова вмешается ИЯ.

Плотник воткнет фильтр «Шипки» между крепкими, хоть и желтыми зубами, и вспомнит, как он, действительно, учился в школе, читал там книги, отвечал у доски и курил за гаражами, стащив антикварную «Шипку» у старика-историка, – когда у мира еще была история. Он хмыкнет и нехотя ответит:

– Че там объяснять-то. Е = mc². Из материи можно получить энергию. Как из дров получают тепло, например.

– Вот! – нетерпеливо перебьет Альфа Омега. – Значит, и из энергии можно получить материю. Например, из тепла – те же дрова. Или из веры – воблу!

– Еще раз – че? – прошепелявит Сэмэн и почешет подмышками, что у него всего было признаком активного мыслительного процесса.

– Дрын через плечо! – разозлится плотник.

– Э-э-э, ты базар фильтруй! – герпесный Эдик двинется к плотнику, заранее сжав правый кулак.

– Подожди, братан, пусть обоснует, – прикажет Сэмэн.

– Я сейчас обосную, – мягко скажет Альфа Омега, показывая плотнику, чтобы тот прекратил напрашиваться на неприятности. – Согласно моей гипотезе, вера – это единственная энергия, которая может преодолевать скорость света. А когда энергия преодолевает скорость света, она превращается в материю. То есть – в воблу. Так понятно?

– Скорость света преодолеть невозможно, – вдруг вмешается один из шайки, заплывший многоярусными морщинами древний дед.

– Это что за реликтовое дерево? – спросит плотник.

– Это наш вундеркинд! Самый молодой из нас, он еще даже не умирал! Это он нам летающий плот сварганил. В предпоследние времена он, между прочим, на Марс летал! Никто, правда, так и не въехал, зачем.

Сэмэн приободрит древнего вундеркинда уважительным подзатыльником:

– А ну, давай, вмажь им, Эрролович!

– Я говорю, скорость света преодолеть невозможно, – повторит Эрролович, осмелев от ободрительного подзатыльника.

– Это кто вам такое сказал? – спросит Альфа Омега.

– Тот же Эйнштейн.

– А про Деда Мороза тебе Эйнштейн не рассказывал? – пробурчит плотник.

Сэмэн, основательно почесав подмышки, вдруг резюмирует:

– А вообще-то да! Бабка моя говорила – если сильно во что-то поверить, то так и будет.

– Вы, коллеги, имеете в виду, что мысль материальна, – прищурится Эрролович. – «Если сильно верить, что гора подвинется, то она подвинется». Где-то я читал такое. Но в мои времена это считалось суеверием.

– Большинство суеверий давно подтверждены наукой, – ответит Альфа Омега.

Сэмэн с вызовом посмотрит на деда-вундеркинда:

– И как тебе такое, Илон Маск?

Плотник тут же сморщит брови и напялит перевязанные лейкопластырем сломанные очки (всю свою карьеру он был плотником без плота: так и не обзавелся ни вечномолочными зубами, ни перманентными волосами и даже ни разу не поменял глазные яблоки). Внимательно приглядевшись к тощему, скуластому деду, плотник вдруг узнает отца-основателя, подарившего человечеству святую свинью Гертруду.

– Ой! А вы что тут делаете, Илон Эрролович? Вы же почетный постоянец Соловков! Отец-основатель!

– Слово «отец» запрещено Списком Свобод! Штраф направлен в ваш личный кабинет! – вмешается ИЯ.

– Вот вам и ответ. Еще есть вопросы? – едко спросит Маск.

– Подождите, вас что, выгнали с Соловков??? Демократия нам объявила, что у вас психиатрический поллиноз в стадии хронического весеннего обострения, а поскольку на Соловках всегда весна, то вы заперлись в келье и уже много лет работаете на удаленке!

– А про Деда Мороза вам Демократия не рассказывала? – ответно съязвит отец-основатель.

Альфа Омега засмеется, и ямочка замечется по всему его лицу. Он посветит фонариком и увидит, что Сэмэн тоже смеется и что презрительное недоверие на его лице сменяется скрытым признанием своей неправоты, махонькой, не способной еще преодолеть скорость света, но все-таки верой, а значит, Альфа Омега сегодня внес свой посильный вклад в общее дело энергосбережения.

– Это тебе. Комплимент от шеф-повара, – Альфа Омега протянет Сэмэну небольшой кулек.

Сэмэн развернет его и увидит внутри прекрасные новенькие зубные имплантаты, которые Альфа Омега по снимкам напечатал для него на биопринтере.

– Падла буду пирожок… – растерянно пробормочет Сэмэн, которому сызмальства все доставалось только потом и кровью – как правило, не своей, а чужой, – и уж точно ничего не доставалось в подарок уже больше века – с тех пор, как у него появился отчим.

Молча он вставит имплантаты в опухшие десны. Воткнутся они идеально, и даже десны покажутся не такими опухшими. Беззубый улыбнется – и станет похож на любого американского президента с предвыборной фотографии. У него задрожат руки – то ли от голода и треволнений, то ли от тяжести свалившейся в эти руки новой энергии, с которой Сэмэн пока еще не в силах будет понять, как управляться.

Стая, урча, уляжется у летающего плота. Альфа Омега прочитает им краткую лекцию из популярной физики, объясняющую, почему врать нельзя с точки зрения закона о сохранении массы, и, убедившись, что все довольны, а значит, в мире уменьшилось количество протестных настроений, Альфа Омега и плотник нырнут обратно в куб Запретного Района.

На стройплощадке ягненок ткнется голубой мордочкой в колено Альфа Омеге. Альфа Омега мечтательно уставится в гипсокартоновое поднебесье, которое он еще не успел зашпатлевать.

– Короче, батя, я дебил. Похоже, это я сам люк забыл закрыть. Запиши меня на ремонт.

– Что значит «запиши»? Запрещенные родственные связи? Запишись через личный кабинет, как положено.

Альфа Омега еще не успеет обратиться к ИЯ, как оно уже ответит:

– Записываю дебила на ремонт.

И плотнику вдруг покажется, что ИЯ говорит это с иронией, хотя он-то еще застал времена, когда были школы, и твердо помнил из школьной программы, что ирония оставалась последним качеством, отличающим искусственный интеллект от естественного. С этой тревожной мыслью плотник задремлет, убаюканный воркованием голубого ягненка, в прохладном ветерке, летящем от призрачных крыльев прозрачных стрекоз, заменивших уродливые кондиционеры предпоследних времен. Бравые австралопитеки повесят свои лирохвосты на ветви двустволой смоковницы, не повредив ни одного из ее полдюжины видов косточковых и полдюжины видов семечковых, и засопят, выдувая ноздрями всю ту же мелодию лютни. Спрячется в мраморный грот белуха, всхрапнут волнительные попугайчики. Заснет и Альфа Омега, примостившись на газоне из лепестков шри-ланкийских кадупул.

Бодрствовать останется только ИЯ, несущее утомительное дежурство на страже последних времен, да еще в соловецком морге растрескаются, дозревая, креокамеры² с финальной партией обреченных на воскрешение. И если бы в этот один из последних дней последнего года последних времен какое-нибудь соловецкое светило, до бессонницы растревоженное ожиданием конца света, зашло в соловецкий морг, то увидело бы, что в овальном хрустальном гробу лежит античный старик, одетый в ветхий хитон цвета давно пролитой крови, и что лицо его накрыто пожелтевшим от тысячелетий платком. Но даже если бы какое-нибудь бессонное светило забрело в соловецкий морг именно в тот момент, когда гроб старика хрустнул, как яичная скорлупа, и его лицо из мертвенно-голубого стало смуглым, оно не обратило бы на это абсолютно никакого внимания.

И, разумеется, зря.