Читать книгу: «Звуки родного двора», страница 6

– Главное, чтоб знал, зачем живет на свете, – голосом, не терпящим возражений, заявил тогда Николай Георгиевич соседке.

Тетя Тая очень болезненно реагировала на нечуткое отношение сына к семейному очагу и сокрушалась по поводу его подружек:

– Ох, уж эти москвички столичные… Нам бы местную, свою… – всякий раз отчаянно делилась она сокровенным, когда речь заходила о женитьбе сына.

Грезившая Анной «свекровь» и не подозревала, что все мечты девушки сводились к единственному существу на свете – Прутикову!

Анечка Видова и Дина Азарина шли к Дому культуры. 24 марта 1976 года (как было указано на афише) должны были состояться танцы. Это было единственное место, куда могла податься молодежь в свободное от работы время. Один раз в неделю, вырвавшись из гибельного круга пустоты, почти вся молодежь стекалась сюда, чтобы дать волю своим чувствам, выразить их хотя бы в танце, потому как других развлечений в зимнее время просто не существовало.

И каждый раз, когда Аня подходила ко дворцу, у нее перехватывало дыхание от избытка романтических ощущений. В предвкушении встречи с Ромкой в полуосвещенном зале с тихо льющейся музыкой, у нее учащался пульс: проблескивала надежда на дамское танго, где ее чувства останутся наедине с Прутиковым.

В самом большом зале на втором этаже дворца негде было яблоку упасть, хотя далеко не все смогли сюда попасть. Желающих потанцевать было гораздо больше, они топтались перед входом и не знали, куда себя деть. Возбуждающий запах самых разных духов вперемешку с сигаретным дымом создавал атмосферу интриги, тайны, острых ощущений. Динку кто-то окликнул. Аня обернулась и увидела очень высокую девицу, стильно одетую, с красивой внешностью и потрясающе стройными, правильной формы ногами. Она была облачена в черный свитер и очень короткую, сильно облегающую юбку. По ее уверенному внешнему виду было понятно, что цену и себе, и ногам она знает.

– Стелла Кунцевич, – представила Динка красавицу Ане.

Девушки не успели обменяться любезностями, как красавицу отозвал подвыпивший паренек, ниже среднего роста, ей по пояс, коренастый, с замашками Наполеона.

– Тебя что, прямо здесь загримировать? – спросил он Стеллу угрожающе.

– Ты увидел здесь что-то непристойное? – нагло переспросила та.

– Короче юбки не нашла? Прикрой свое «не балуйся»! – уже кричал «Наполеон».

Аня оторопела от странного словарного запаса паренька, которого Стелла в конце диалога обозвала Витькой Голубевым. Даже Динка, реально оценивая трагически низкие цифры в статистических данных о мужской части населения, ошарашено заявила:

– Вот бабы дуры! Им все равно: пусть Козел, лишь бы мужик!

Аня тщательно всматривалась в полутемный зал, но Прутиковым даже не пахло.

Динка подергалась несколько минут под ритмичную музыку в кругу незнакомых девчонок и вскоре ушла подпирать стену. Ведущий вечера, мужчина лет пятидесяти, так и не решился объявить дамское танго: в страхе за дефицитную часть танцующих партнеров.

– Мне завтра рано вставать, – грустно произнесла Дина.

Это означало, что на сегодня танцы закончились.

Аня открыла дверь маминой комнаты и прислушалась. Равномерно поднимающееся и опускающееся, как механическое устройство, дыхание Майи Федоровны ее успокоило. Отец, скрутившись калачиком, расположился напротив. Раскладушка под ним скрипнула. Из-под одеяла показалась мордочка Верного. За время непродолжительного ее отсутствия он успел завоевать любовь всегда угрюмого хозяина. Щенок скатился на коврик и пополз к спасительнице. Аня подхватила его и прижала к себе.

– Все-таки любовь творит чудеса! Пусть эта любовь и собачья, – призналась девушка себе и Верному.

В эту ночь Ане не спалось. Обычно бессонницей она страдала в период сессий или разного рода важных событий. Последний раз это было в сентябре, в поездке «на картошку». Но тогда все не спали, до утра сидели у костра, пели песни, вели бесконечные разговоры о музыке, кино, науке, просто о человеческом. Аня в мельчайших подробностях вспомнила одну из последних студенческих посиделок. Тогда споры ушли в политическое русло: говорили о современной жизни. В какой-то момент беседа зашла в тупик. Все замолчали, как перед ситуацией, когда все рушится, и не остается выбора. Легкость бесед, которая вызывала восхищение на лицах спорящих ребят, исчезла, растворилась, уверенность переродилась в противоречия. Многие тогда ощутили драму идей, потому как то, во что бесконечно верили, вдруг стало зыбким, вязким и никак не клеилось с действительностью. В ту ночь впервые в жизни у Ани возникло множество вопросов к самой себе.

Все ли правильно она делает? Как живет и будет жить дальше? Где тот путь, на котором обретаешь уверенность, счастье, покой, остаешься верной себе? Вопросов было так много, что она запуталась в их последовательности. Почему-то в эту ночь они опять всплыли и не давали покоя. Верный принял удобную для себя позу на подушке и уткнулся холодным кнопочкой-носиком в Анину голову, как бы предостерегая хозяйку от ошибочных ответов. Аня лежала тихо, с широко раскрытыми глазами, и смотрела в открытую форточку, как будто там могла найти ответы. Но беззвездное небо молчало. Одни миражи. Ничего, кроме иллюзорных следов. Аня вспомнила о своей недописанной дипломной работе и поняла, что ошиблась в выборе темы. И зачем ей понадобился далекий НЭП, когда нужно защищать день сегодняшний? Ведь давно понятно, что радостная весна «оттепели» особого счастья не принесла. Во всем – застой. И зачем для молодежи «раскованность», «легкость», когда нет счастливой жизненной основы, когда некуда податься? На весь город один Дворец культуры, никаких развлекательных центров ничего, кроме летнего моря. Аня анализировала вечер, проведенный с Динкой, и танцующую массу похожих друг на друга ребят. Что же их объединяло? Задавленность нуждой, тоска по другому миру: свободному, веселому, открытому. В смеющихся лицах улавливалась усталость в погоне за миражами. Вместе с быстро мелькающими картинками из жизни к Ане наконец-то пришел сон. Ей приснилась огромная равнина и никого вокруг, ни одной живой души. Она одна во Вселенной. Куда идет – не знает: вокруг никаких опознавательных знаков. Ее путь долог, а конца равнине не видать. Но вот с левой стороны появились ребята, их много и все пляшут. Аня узнает лица. Они разные: из детства, школы, студенчества, все расплылись в улыбках. Аня просится к ним, но они увлечены танцем под громкую музыку, от которой не докричишься, не дозовешься. Неуслышанная и незамеченная, она окончательно выбивается из сил от крика, но лица расплываются, исчезают, вскоре от них не остается и следа. Аня не знает, что ей делать, куда идти. Снова появляются лица, теперь уже с правой стороны. Раньше она их никогда не видела, не встречала. Это совершенно новые и незнакомые ей люди. Что-то строят, все заняты делом. Аня подалась к ним, она хочет, как и они, работать, пытается им помочь, но у нее ничего не получается. Она теряется среди множества незнакомых и не понимающих ее людей, пытается выбраться из лабиринта. Ей это удается, но она снова одна. Слева – знакомые танцующие силуэты, а справа – незнакомые работающие люди. Она между ними: одна, покинутая, усталая, жалкая… Аня понимает, что ей одной не выжить и что это конец… Но откуда взялся этот новый образ? Кто он? Аня не может различить его черты, а рядом – собака…

К действительности помог вернуться Верный. Он скулил и требовал к себе внимания. Первое, что бросилось в глаза, – снежинки на подоконнике с цветами. Их занесло в открытую форточку, они таяли на цветах в горшках, делая лепестки мокрыми.

– Господи, какое счастье, что это только сон, – облегченно вздохнула Аня, радуясь своей комнате.

Будучи натурой романтической, она окружала себя необычными вещами. Ей свойственна была некая театральность. Ощущение праздника в комнате воплощала через цветы. Некоторым растениям Аня продлевала летнюю жизнь у себя в комнате. Яркие цветы на подоконнике и полу уменьшали ностальгию по потерянному раю: солнцу, зелени. Самые разные цветы в горшках: ирисы, белые кувшинки, гортензии, герберы – вернули ее к действительности после ночных кошмаров и заставили радоваться жизни.

– Все будет хорошо! – успокаивала она себя, – ведь не зря древние говорили: тот, кто выращивает цветы, бывает счастлив всю жизнь!

Майя Федоровна гремела посудой на кухне. Чувствовала она себя сносно. Это было видно по тому, как она перемещалась из дома во дворик и обратно. Домашнюю работу Майя Федоровна выполняла ответственно и с любовью. Она не относилась к типу женщин, которые могли не замечать мелкие будничные радости в ожидании большого счастья. Каждый день она принимала как подарок свыше, ценила отпущенное ей время и бесконечно радовалась ему.

– Тебе когда на занятия? – спросила Майя Федоровна дочку.

– Уеду сегодня, последним рейсом, – ответила Аня. – Тебе уже лучше? – озабоченно спросила она, откусывая яблоко.

– Намного, но обследование необходимо, – мягким голосом произнесла Майя Федоровна.

Неожиданно резко хлопнула входная дверь.

– Кофе пьем сегодня? – со звонкого голоса тети Таи начался утренний переполох.

Звякнули чашки, запели краны, полилась вода, загудела кофемолка, разнося жареный аромат молотого кофе по всему дому. Проснулся Николай Георгиевич и нехотя прошлепал мимо женщин. Он двигался навстречу сигналам подоспевшей мусорки. Чуть было не проспал святую обязанность – вынос накопившегося за неделю хлама.

– Это тебе, – торжественно произнесла тетя Тая и вытащила из полиэтиленового кулька небольшой горшочек с Анютиными глазками.

Неравнодушная к цветам Аня заверещала от восторга.

– Цветы – цветами, учеба – учебой, а задуматься о личной жизни пора бы, – продолжила тетя Тая.

– Это Вы о чем?

– Жениха бы тебе хорошего! – не унималась соседка.

– Я девушка романтического склада. Приемлю только любовь платоническую, – игриво отшутилась Аня.

– Платоническую любовь, деточка, писатели придумали для импотентов, чтобы им обидно не было! – высказала тетя Тая свою точку зрения по поводу возвышенных чувств.

– Ох и мужик у тебя, Тайка, даже мусор выносит при костюме и галстуке, – съязвил подоспевший к столу Николай Георгиевич.

– Не так все просто, дружочек. Я его слепила из того, что было… – улыбаясь, похвасталась секретом респектабельного вида супруга тетя Тая.

– Вовка, шофер мусорки, в нем артиста известного признал. Говорит: «Вы не Баталов случайно? Уж очень на того, из «Журавлей», смахиваете, – продолжал делиться Николай Георгиевич утренними квартальными новостями.

– И что? – поинтересовалась Майя Федоровна.

– Спасибо, говорит, товарищ, за высокую оценку, но я из другого кино, комедийного, потому как над нашей жизнью только смеяться можно.

Аня притихла и медленно отпивала маленькими глотками горячий кофе. Смелое высказывание Владимира Павловича Кныша было ей близко и созвучно.

– Тая, я уехал, – во дворе раздался бас соседа, – дверь не заперта.

Аня разглядела в окно импозантного мужчину.

– Уж на артиста он точно не похож. Вовке-мусорщику явно с перепоя померещилось, – отметила она.

После чашки кофе Аня почувствовала прилив сил, настроение приняло мажорные оттенки, о ночном сновидении она старалась не думать. Захватив подаренный горшочек с Анютиными глазками, удалилась в свою комнату. Верный, переваливаясь с бока на бок, пополз за ней. Ей достаточно было тридцати минут, чтобы собрать сумку с вещами в обратный путь. Она прикрыла форточку, но сквозняк оказался сильнее. Он ворвался в комнату и растрепал красиво уложенное каре. Аня подошла к зеркалу и ловкими движениями рук навела порядок на голове. Она смотрела на свое отражение и сознавала, что когда-то сон перестанет быть сном, он станет реальностью, а картинка ее мира обрушится, как старая мозаика.

– Хватит ли сил выстоять? – спросила она себя, но отражение молчало. Аня не знала ответа.

Ключа на вахте не оказалось. Девчонки съезжались, как правило, в понедельник и прямо с вокзала на первую пару. В этот раз было все наоборот. Все трое вернулись в воскресный вечер, и каждый был занят своим делом. Лена читала, Зина чистила картошку, Наташа, прикрывшись толстым учебником «Политэкономия социализма», мирно спала. Первое, что бросилось в глаза Ани, – девчонки были в одинаковых спортивных костюмах из неплохого трикотажа голубого цвета. Учитывая специфику отечественного товара в эпоху советского «изобилия», выглядели они достаточно женственно. Костюмы были сшиты качественно и ничем не отличались от импортных.

– Мы и тебе прикупили. Два часа в очереди простояли, – призналась Лена и протянула Ане такой же комплект. По этикетке Аня определила, что костюмы сшиты в Анапе, а непосредственный производитель Владимир Павлович Кныш. Она подошла к зеркалу, прикрепленному на большой ржавый гвоздь, и примерила обновку.

– Как будто мерки с тебя сняли – так классно сшит, – восхищенно проговорила Лена.

Ее радость можно было понять: красивые вещи приобретались только в «Березках» на валюту, а простым смертным путь туда был заказан. Молодежь страдала из-за дефицита модной одежды, но искренне ощущала себя выше денег и прочих буржуазных ценностей разного толка.

– Если б я знала, что костюмы шьются по соседству, одела бы всю общагу, – ошарашила Аня девчонок. – И незачем было изводить время на очередь.

– По какому еще соседству? – удивленно спросила Лена.

Аня во всех подробностях рассказала о предприимчивых соседях и, пользуясь случаем, в красках описала Сережку Кныша.

Девчонки с завистью слушали о «волшебнике»-соседе и его столичном сыне-красавце.

– Так чего еще нужно? Сдался тебе этот Прутиков? – неожиданно спросила Зина.

Лену больше интересовала меркантильная сторона.

– Ань, так, может, ты мне привезешь три комплекта? – жалобно попросила она, – я бы сестричкам купила, да и себе про запас. Больше двух костюмов ведь на руки не давали. Нужно было заново очередь занимать.

– Курсовую дописывай, мещанка, – фыркнула Зина, демонстрируя, что тряпки и деньги далеко не основные ценности жизни. Впитавшая в себя привычки, вкус, менталитет 70-х, Зина искренне считала, что жить богато, одеваться в дорогие вещи – признак дурного тона. Лена же была ее антиподом, хотя, как и многие, наивно полагала, что «светлое будущее» не за горами и совсем скоро наконец-то наступит «рай», если не везде, то в магазинах точно.

– Девчонки! Не ссорьтесь! – приказала Аня, – лучше про песика спросите.

– Кстати, как Тузик? – неожиданно проснулась Наташа.

Прикрывавший ее лицо фолиант с азами социалистической экономики с грохотом упал на пол, так и не обеспечив здоровым сном ученицу.

– Какой еще Тузик? Обижаешь, подруга, – возмутилась Аня, – Верный! Потому как собака – друг человека… в отличие от некоторых, – немного подумав, добавила Аня.

– А может быть по кофеечку? – предложила Зина.

– Еще чего? Кто на ночь пьет кофе? Все вы обвиняете меня в храпе только когда напьетесь кофе, – с обидой возразила Лена. – Тебе бы, Зинуля, кипяченого молока с маслицем на ночь, не нравится мне твой кашель.

– Ну, дорогуша, извини. Лучше кашлять не могу, – раздраженно заявила Зина.

– Предлагаю нейтральный напиток – чай с малиной, – разрешила спор Аня, – и кашель вылечит, и на сон не так влияет.

– 307-я комната, у вас все в порядке? – в дверях появилась Тамара Сергеевна. Вахтерша была в новой для нее ипостаси – дежурной на всех семи этажах общежития. Рядом с ней стоял молодой сержант милиции. Они проводили вечерний обход.

– А когда у нас было ненормально? – спросила Зина.

– Жалоба на вас. Радио сутками орет, – сердито отпарировала Тамара Сергеевна.

– Неправда. Оно уже месяц как молчит, рупор на ремонте, – хором все четверо выразили протест.

– Ей бы кокарду да портупею, она бы и за сержанта сошла, – ехидно заметила Лена, когда за блюстителями порядка закрылась дверь.

– И кто-то же настучал, причем необоснованно, – возмутилась Наташа.

– Без сплетен было бы скучно жить, во-первых, а во-вторых, сплетня выбирает только избранных, – неожиданно заявила Лена. – Уверена, нам завидуют, а раз завидуют – могут сглазить.

– Да кому ты нужна? – с иронией прошептала Зина.

– А хотя бы тому сержанту, – кокетливо ответила Лена.

– Не смеши! – фыркнула Зина.

Но самое смешное произошло на следующий день. Весь вечер Лена куда-то готовилась и кого-то ждала. А в девятом часу в дверь постучали. До чего же были удивлены девчонки, когда в комнату вошел тот самый сержант с шампанским, тортом и фруктами.

– Девицы-красавицы, вернусь не скоро, укладывайтесь без меня. А это вам, – Лена подхватила из рук сержантика покупки, выложила на стол, взяла под руку гостя и с сияющей улыбкой скрылась за дверью.

Аня прекрасно понимала, что счастье не заходит в гости к тем, кто ждет беду. Лена всегда жила легко, свободно, радовалась пустякам, не огорчалась неприятностям. Философия ее жизни сводилась к песне, в которой она слышала лишь то, что читала в собственном сердце. К мнению других она не прислушивалась. Аня не всегда мирилась с такой позицией, но где-то в глубине души завидовала Ленке, ее умению брать от жизни все и сейчас, не откладывая на потом, не копаясь в себе: правильно поступаю или нет. Вскоре все узнали ужасную правду. Сержантик оказался женатым мужичком с двумя детьми, но Лену это не остановило. Она родила от него симпатичного мальчика и уехала подальше от людской молвы, потому как рождение Федьки для «папы» могло бы закончиться лишением сержантских погон. Лена мечтала о карьере, сделать ее без партийного билета было немыслимо, а дорога в партию для нее закрылась. Аморальность, безнравственность в ее рядах не допускались. Оставалось одно – уехать. К сожалению, она так и не получила от общественности достойного ответа на вопрос: «Почему и с каких это пор материнство стало позором?». Родила-то она Федьку для себя и никаких претензий ни к сержанту, ни к его семье предъявлять не собиралась. Исключение из вуза Ленке не грозило: срок беременности был невелик, распутство незаметно. Но когда на защите диплома она четко формулировала основные преимущества социализма над капитализмом, внизу живота неожиданно ощутила серьезные толчки. Видимо, Федька не соглашался с марксистско-ленинской аргументацией.

История Лены не оставила равнодушной ни Аню, ни Зину, ни Наташу. Они искренне радовались ее поступку. Ведь одна мечта у Лены уже осуществилась – у нее появился Федька. У Ани, как и у всех молодых девушек, тоже была мечта. У мечты был свой запах, цвет, четкие очертания. И называлось все это – Прутиков. Но чувствительная и бесконечно благородная Анечка Видова даже в мыслях не допускала обидеть Вику Шатохину, хотя любила Прутикова не меньше последней. Ане казалось, что она знала Прутикова всю жизнь, она знала его больше, чем он сам о себе знает, но это нисколько не помогло ей сблизиться с ним, стать любимой. Прутиков по-прежнему оставался до боли знакомым… незнакомцем. Время бежало… Нет, оно летело с космической скоростью. Весна прошла в бесконечных хлопотах и поисках материалов для защиты дипломной работы. Еще одно лучшее время года было потрачено на библиотеки, архивы, читальные залы. Поездки домой особой радости уже не доставляли, а напротив, раздражали. Чувствовались усталость и напряжение во всем. Основной причиной упадка сил Аня считала витаминоз и хроническое недосыпание из-за дюжины зачетов и экзаменов. На самом деле все было гораздо сложнее… За пять лет учебы она так и не смогла завоевать Прутикова. А когда за несколько дней до распределения увидела округлившийся животик Вики, впала в полную депрессию. Аня смутно помнила защиту диплома, хотя оценен он был по достоинству. Ей предложили продолжить работу над актуальной темой для диссертации. А вот долгожданный выпускной вечер она запомнила на всю жизнь. Красивый, уверенный в себе Прутиков подошел к ней сразу же после вручения дипломов и предложил… свою любовь. Так и сказал:

– Ведь сохнешь по мне, а я в связи с временными неудобствами на какое-то время свободен.

Викину беременность он обозвал «временными неудобствами» и «какое-то время» решил потратить на Аню, дабы ее осчастливить!

– Ну и подлец ты, Прутиков, – бросила она ему и, лихорадочно перебирая сиреневый газовый шарфик, ушла из ресторана. В тот вечер Аня подвела черту беззаботным студенческим годам и поставила точку на своих чувствах к Прутикову, потому что понимала: в одну и ту же любовь, как в реку, нельзя войти дважды.

Для нее начался новый отсчет времени, именуемый новой жизнью, в которую Прутиков возвращался призрачным счастьем.

С распределением Ане повезло. В отличие от других, ее оставили в крае. Работу она получила в одной из районных школ, в двадцати километрах от Анапы.

Дружный коллектив встретил Аню доброжелательно, и это придавало ей силы. Удивляя всех своей коммуникабельностью, ответственностью, безупречным отношением к работе, она сделалась любимицей учеников и учителей одновременно.

Аня – вся без остатка – была в работе. Она растворилась в нелегкой, иногда до слез обидной и в то же время счастливой профессии учителя. Школа стала ее спасательным кругом, убежищем от приходящих мыслей о несложившейся судьбе. В ней она чувствовала свою необходимость, значимость, здесь она была востребована. Первые пять лет притирки, приобретения опыта прошли ровно. Аня не останавливалась на достигнутом, понимая, что надо в жизни все время расти. Она могла бы возвести стену, чтобы защитить то, чем уже владела: ее утвердили завучем по внеклассной работе, и она заканчивала работу над диссертацией. Но этого было мало. Анна Николаевна двигалась вперед, пытаясь вырваться из рамок сельской школы, а как это сделать – она не знала. Счастливый день ее, наконец, пришел.

– Видова, после уроков зайдите ко мне, – Аня услышала жесткий голос Игоря Максимовича Христофорова. Она так увлеклась темой урока, что не заметила появление директора в классе. Ждать себя Аня не заставила.

– Ну, что ж, Анна Николаевна! Вас, как хорошего учителя, профессионального историка, школа представила к награде и присвоению звания «Учитель года».

У Ани от радости подкосились ноги. Для нее, еще совсем молодого специалиста, это был не просто большой успех, но и открытая дорога к карьерному росту. Всю ночь Аня не могла заснуть от переполнявших ее чувств. Каково же было ее удивление, когда на следующий день Игорь Максимович, извинившись, сообщил, что Анину кандидатуру решили заменить… Любовью Николаевной Лобачевской, так как та – член партии с пятнадцатилетним стажем, а для историка это очень важно. У Ани поплыло перед глазами. Кто решил и почему? Игорь Максимович не объяснил, да и Ане это было неинтересно. От несправедливости всю окатило холодным потом. Обида была жуткая, но и что-либо изменить было не в ее силах. Уйти из школы можно. А что потом? Она понимала: выбор дорог и возможностей слишком мал. Оставалось одно – ждать. Поездки домой, из района в город, как и прежде, в студенческие годы, доставляли удовольствие, только теперь они были намного короче. Каждый раз, приезжая домой, Аня испытывала полное счастье. По утрам выходила во двор, закрывала глаза, запрокидывала голову и ловила лучики оранжевого солнца. Они текли в волосы, разливались по щекам, векам, теплые, нежные, от их прикосновения хотелось жить. В такие минуты не хотелось пускать в душу ни звонки между уроками, ни шумные классные часы, ни лица прикипевших детей. Исключением были лишь Верный и Динка.

Верный заметно вырос. От маленького черного комочка, как и намека на породу, не осталось и следа. Обычная дворняжка, обласканная хозяевами, заняла достойное место в углу двора. Выбор дочери Майя Федоровна и Николай Георгиевич уважали. Верный это чувствовал, но добрым отношением к себе не злоупотреблял. Блаженствуя после вкусной трапезы под кустом смородины, он внимательно наблюдал за любимицей и был готов в любую минуту выполнить ее приказ.

Динка по-прежнему занимала особое место в жизни Ани. Она хотела разбиться в лепешку ради счастья подруги, и это было взаимно, но золотая рыбка так и не подплыла к берегам подруг.

– Мы роковые, – шутила Аня.

– Какое время, такие и судьбы, – пыталась оправдаться Динка.

– Глупости! Человек судьбу лепит сам, собирает по крупицам, – утверждала подруга.

Вот и сегодня, как бывало в выходные дни, Аня вышла во двор полюбоваться ранним весенним утром. Она стояла посередине родного сада, среди веток цветущей айвы. Ей казалось, пройдет еще немного времени – и приоткроется неизвестное, она увидит и поймет, на чем замешана жизнь. Узнает истину, которая в тихий, утренний час, изнеженная бархатным солнцем и весенним пением птиц, окажется рядом и подскажет, наконец, путь, по которому нужно идти дальше.

– Анечка! Аня! – взволнованный голос отца вернул к действительности.

– Что-то случилось?

– Случилось, дочка! Забрали Владимира Павловича, соседа. Дом опечатали, понятые дают показания, – сухо ответил отец.

– За что?

– Имел прямое отношение к теневой экономике. В гараже нашли машинки по пошиву верхней одежды, – объяснил Николай Георгиевич.

– Как же так? Он создавал одежду, которая радовала, за которой гонялись модницы, – неуверенно пролепетала Аня.

Она вспомнила девочек: Зину, Лену, Наташу, одетых в спортивные костюмы, созданные талантом и умением Владимира Павловича.

– Тише, дочка! Тише! Не нам судить, – оборвал отец Аню.

Верный, тонко чувствуя настроение хозяйки, выполз из-под смородины и улегся у Аниных ног, преданно заглядывая в глаза. Сад наполнился багровым солнцем. Еще один обещающий быть чудным апрельский день 1981 года набирал силу и убегал во Вселенную.

Улетали секунды, минуты. Они парили в небе, а истина, так и не сняв с себя маски, не раскрыв своего лица, по-прежнему оставалась тайной. Спасла работа.

«Школьные годы чудесные» преподносили новые сюрпризы. Бывало, что Ане, преподавателю истории, приходилось вести географию, труды, литературу. Как-то раз в середине учебного года заболела биолог. Замену не нашли. В ведомостях напротив графы «Биология» учащимся грозил прочерк. Выйти из щекотливой ситуации помогла Аня. Она изучила предмет до совершенства, позже призналась, что знания по биологии превзошли ее основной предмет. Однажды на одном из уроков Аня объясняла, как происходит опыление растений. Ее любимец Ванечка Глушко, говоривший на украинском диалекте, весь урок вертел головой в сторону Феклы Истоминой – соседки по парте, что-то шептал ей, отвлекая внимание класса и учителя.

– Ты до каких пор будешь дергать Феклу? – строго спросила Аня неусидчивого Ивана.

– А шо вона казала на мэнэ «пестик». Вот и я казал, шо вона тычинка, – возразил не успевший опылиться «пестик».

Аня, еле сдерживая смех, попросила обоих удалиться. В тот день она долго гуляла по берегу сельского пруда и смотрела на одиноко стоящий клен, разместивший свои красивые пышные ветки на небольшой возвышенности.

Она вспомнила последний курс, латынь, Изабель Марковну и предназначенный Прутикову вопрос: «Пер аспера ад астра?» и вдруг поймала себя на том, что улыбается. Она улыбалась канувшим в Лету милым студенческим годам; она улыбалась дням, которые возвращались в снах и долго будоражили душу, не давая покоя ноющему, скучающему по беспечной юности сердцу. За долгие годы преподавательской деятельности, достигнув большого профессионального уровня, закрепив за собой статус отличника народного образования, Аня внешне походила на серьезного историка, но в душе по-прежнему оставалась простой девчонкой Анечкой Видовой. Замуж она так и не вышла. Похожего на Прутикова не нашла: второго такого в природе не существовало. Она знала лишь то, что у него двое детей и последние пять лет не живет с Викой. Ушел из школы и занялся бизнесом, еще именуемым по тем временам спекуляцией. Где проживал Ромка и чем конкретно занимался, Ане не было известно. Судьба уготовила ей иную встречу с человеком, который еще волновал, будоражил память, не пощадив Анины чувства и в этот раз.

Зябким октябрьским вечером после окончания уроков второй смены сельская вахта доставила ее на городской вокзал. Аня вышла из автобуса и направилась домой по маршруту, которому изменяла в редких случаях. На обнаженных улицах стояла зловещая тишина. Тусклые фонари едва справлялись с черной, как чернила, ночью. К мокрому асфальту прилипали упавшие листья. Город слушал осень. Обычное блаженство, посещавшее Аню в минуты, когда она уходила от бренных школьных дел, возвращаясь в город, домой, растворилось в смутной тревоге, неизбежности чего-то страшного. Предчувствие ее не обмануло. Неожиданная автоматная очередь раздалась где-то совсем рядом. Выстрелы разбудили страх, но не остановили Аню. Она побежала навстречу шуму, крикам о помощи, туда, куда бежали люди. Ватные ноги не слушались, просто механически перемещались, оставляя после себя брызги от грязных луж. В груди сипело и клокотало. Наконец перед глазами автомобиль и столпившиеся вокруг люди. Аня подошла сзади и вгляделась в освещенный фарами подъехавших машин салон. Там в разных позах распластались на сиденьях три бездыханных тела. Пули изувечили их лица до неузнаваемости, но это не помешало Ане в одном из них узнать Прутикова. Несколько секунд жила надежда; она просыпалась, заставляя подавить страх, убедить, обнадежить, что это не он. Но этот до боли знакомый овал лица, эти жесткие каштановые волосы, короткая стрижка принадлежали только ему. Она не забыла их и опознала спустя двенадцать лет. Аню охватил ужас. Ее трясло от увиденного. Кусая пальцы рук, чтобы не закричать, в отчаянии она ушла прочь, подальше от страшного места. Разбитая, жалкая, раздавленная горем, она бежала домой. Ноги сами привели ее к воротам.

– На тебе лица нет, что случилось? – услышала сзади голос матери.

– Ничего. Я в порядке, – стуча зубами от озноба, ответила она и скрылась за дверью своей комнаты.

Аня села на кровать. Бледная, с мешками под глазами и впалыми щеками, она замерла от нахлынувшего на нее страха. Любимая, уютная комната, приносившая прежде радость, теперь невыносимо тяготила, потолки казались неестественно низкими и давили, усиливая страх. Любовь, струящаяся среди красивых цветов на подоконнике, превратилась в беззащитное прошлое и в безнадежное будущее. Аня машинально подошла к столу, взяла лист белой бумаги, ручку и написала:

«Куда девались девичьи мечты?

Рассыпались, как в бусах жемчуга…»

Она писала эти строки, не осознавая, не задумываясь над смыслом, ритмом, рифмой. Аня просто писала, не понимая, хорошо ли это или плохо. Ей хотелось излить душу на бумагу. Появилась необузданная потребность быть услышанной, понятой…

Неожиданно дверь скрипнула. Аня вскочила, чтобы прикрыть ее. Мокрое, теплое и мохнатое существо, проникнув в комнату, прильнуло к ногам и замерло. Так тонко чувствовать ее мог только Верный. Она погладила его черную, встревоженную макушку и вдруг почувствовала удивительную легкость и покой. Весь мир в Анином сознании теперь переместился сюда, в ее комнату, за окном которой приветливо улыбался, махал руками счастливый и юный Прутиков. Она пыталась поймать Ромкину улыбку, но он ускользал, растворялся в ночи, теперь уже навсегда. Аня поняла, что жизнь завершила круг. И совсем скоро начнется новый отсчет времени.