Судья медленно опустился на свой стул и осуждающе посмотрел на Общественного обвинителя. Общественный обвинитель не выдержал сурового взора, неестественно согнулся и уставился на крупную тёмно-серую сколотую по краям пуговицу своего пиджака.

Защитник поднял руку и, не дожидаясь позволения, заговорил:

– Позвольте напомнить, Ваша честь, согласно инструкциям казни Осуждённая имеет право на прощальную речь.

– Да, имеет, если мы укладываемся в регламент, но мы не укладываемся. Не укладываемся, кстати, потому что вы не сообщили Суду заранее о Признании. Поэтому Суд вынужден был сегодня потратить время на изучение новых обстоятельств… Задержка произошла по вине защиты, поэтому Суд в данном случае имеет право самостоятельно принимать решение – выделять дополнительное время на мероприятие или нет. Суд принял решение – не выделять!

Защитник открыл было рот, намереваясь что-то возразить, но Судья опередил его, весомо дополнив:

– «Судебные регламенты. Правила проведения казни», часть 167, статья 215, параграф 98, поправка 4219!

Защитник сердито сдвинул брови, посмотрел на Осуждённую и помотал головой. Анастасия Поликарповна махнула рукой:

– Да и пусть… Ничего.

В зале зашептались. Низкорослый Служащий принялся крепить руки Осуждённой к подлокотникам. Жёсткие ленты ремней врезались в вялую кожу. Непроизвольно левая ладонь разжалась, в ней оказался многажды сложенный тетрадный лист. Служащий угодливо выгнулся и извлёк находку:

– А это у нас что? А это не по регламенту…

– А это конспект… ведь я же речь хотела сказать…

– Не по регламенту, – повторил низкорослый Служащий. Тот час же к нему подскочил Секретарь, выхватил тетрадный лист и передал Судье. Судья машинально засунул её в карман, ни на секунду не отвлекаясь от своих размышлений.

Плотно зафиксировав запястья ремнями, Служащий поместил ноги Осуждённой в зажимы, крепко затянул длинные тугие лямки поперёк туловища женщины и начал снимать с её головы выцветший платок, неуклюже намотанный на голову в виде тюрбана. Макушка Анастасии Поликарповны оказалась неаккуратно выбритой, Служащий поспешил прикрыть голову Осуждённой пропитанной солевым раствором губкой, поверх которой надел шлем.

К передней части шлема был приклеен виниловый стикер. На нём широко улыбалась ядовито-жёлтая лампочка, подпись гласила: «Контакт-электробль – освещаем жизнь! Только опт. Тел.: 110-27-3». Служащий отступил на полшага, оценивая проделанную работу, после чего старательно заклеил белым пластырем увлажнившиеся глаза Осуждённой, поместил ей в рот кляп и туго подвязал нижнюю челюсть. Закончив приготовления, он осторожно похлопал Осуждённую по плечу и повернулся к присутствующим. Секретарь громко покашлял и церемонно отрапортовал:

– Ваша честь, приготовления закончены, можем начинать проверку!

Судья отвлёкся от размышлений и кивнул. Фотокорреспонденты, как по команде, защёлкали затворами, операторы задвигали объективами, журналисты закорябали ручками в блокнотах. Что-то громко упало, позвенело, послышались шаркающие шаги и из-за ширмы в углу появился высокий анорексичный Исполнитель. Он сделал несколько нервных шагов и остановился напротив Осуждённой. Проверив ремни, пощупав шлем и перетеребив все клеммы, он посмотрел на Судью:

– Норма!

Судья кивнул. Исполнитель сделал столько же нервных шагов обратно за ширму. Какое-то время ничего не происходило, потом что-то гулко стукнуло, прошуршало. И через считанные секунды послышалось протяжно и сипло:

– Рубильник в состояние вкл-л-л!

Раздался звонкий щелчок. Женщины зажмурились, мужчины сдвинули брови. Тело Осуждённой настойчиво задрожало, мучительно исторгая невнятные звуки, из уголков плотно сомкнутого рта обильно засочилась пузырящаяся пена. Из глаз, плотно заклеенных пластырем, вытекли долгие кровяные струи, по ногам побежала ручейками кипящая моча, запахло горелым мясом. Пышнотелая зрительница из третьего ряда колыхнулась из стороны в сторону и грузно вывалилась в проход. Кто-то кинулся её поднимать, за ширмой послышалось протяжно и сипло:

– Рубильник в состояние выкл-л-л!

– Вот и всё, – сам себе сказал Секретарь и чуть не разрыдался. Двери зала Наказаний были уже кем-то широко открыты, публика в волнении выходила наружу.

– Не задерживаемся! Выходим… выходим… Все сюда! Проходите, мужчина! Женщину сюда выносим, – бодро покрикивал коренастый Служащий в коротеньких брючках и несуразных очках с толстыми линзами.

Общественный обвинитель пошёл вместе с остальными к выходу, но вдруг остановился, развернулся, приблизился почти вплотную к Защитнику, наклонился к его уху и спросил:

– Ну что, дорогой Карл Фридрихович, вот и посидела ваша подопечная на стуле со спинкой?

Защитник ничего не ответил. Константину Ипатьевичу не хотелось смеяться, но он заставил себя театрально расхохотаться.

– Не задерживаемся, выходим! Сюда! Сюда!.. Карл Фридрихович! Константин Ипатьевич! Освободите помещение для проведения медицинского освидетельствования!

Защитник и Общественный обвинитель покинули зал Наказаний порознь. Судья проводил обоих презрительным взором и скрылся в боковой комнате, где дерматиновое кресло безропотно приютило его тело, лишь ватные внутренности бесшумно изрыгнули недовольство. Судья прикрыл глаза и принялся нащупывать в кармане «Прощальную речь» Казнённой. Найдя, извлёк, аккуратно развернул исписанную с обеих сторон бумагу и погрузился в чтение, повременно отщипывая правой рукой изверженную ватную суть и скатывая её в маленькие гладкие шарики. Закончив читать, Судья порывисто скомкал бумагу и вдруг разрыдался. Мгновение спустя в дверь постучали. Судья взялся искать носовой платок, но быстро отчаялся, расправил скомканный тетрадный лист, громко в него высморкался и смял его вновь:

– Кто там?

Дверь чуть скрипнула, открываясь. В комнату вошёл Секретарь:

– Это я, Ваша честь, тут… – Секретарь запнулся, увидев увлажнённые щёки и покрасневшие глаза Судьи, – Ваша честь! Что случилось?

– Всё хорошо, всё хорошо, – выдавил Судья, встал, сделал четыре шага до мусорной корзины и разжал кулак. Бумажный комок упал на вершину сорного сугроба и с приятным шорохом скатился к его подножью. Судья вернулся в кресло. Секретарь испуганно молчал.

– А ты знаешь, хорошо написано… Душевно! – вдруг сказал Судья и посмотрел на Секретаря. – Она к смерти приговорённая была… Она сама этого хотела… И жить ей невмоготу было и умирать жутко… Страшно… Ибо неизвестно, что там… После… Да-а-а, – Судья потрогал ватную субстанцию и оторвал кусочек. – Она испытывала… каждый день испытывала страх смерти… особенно в пограничные моменты пробуждения или засыпания… Это такие коварные моменты… Они мне знакомы, хорошо знакомы. В такие моменты её словно раскалённой спицей от макушки к желудку пронзала мысль, что она смертна и рано или поздно всё закончится. А что будет после, неведомо никому.

И от этого неведения ей нестерпимо тошно делалось… И я тоже так чувствую, я тоже ужасно боюсь умирать! – Судья спрятал в карман ровноокруглый шарик и оторвал ещё один ватный фрагмент. – И ведь в результате всё ничтожно по сравнению с этим неведением! Но самое страшное (и я об этом никогда не думал прежде!), это то, что мы, будучи мёртвыми, не сможем осознать, что мы – мертвы! Ни на секунду не сможем! Ибо если сможем, то мы будем ещё не мертвы… Ты понимаешь? Это немыслимо! Просто не мыслимо! – Судья задумчиво посмотрел в окно. – И ты лежишь там, как дурак, и даже не осознаёшь, что всему настал конец… Чудовищно, верно? – Судья посмотрел на Секретаря. – Не согласен что ли?

– Я, Ваша честь, не совсем понимаю…

Судья разозлился:

– Что тут непонятного? Фильмы смотришь?

– Смотрю.

– Как ты понимаешь, что фильм закончился, а? Титры появляются, верно? Или слово «конец». Так?

Секретарь кивнул. Судья спрятал в карман ещё один ровноокруглый шарик и закончил:

– Так вот когда ты умрёшь, ты этого даже не поймёшь. Ни финальных титров, ни прощальных фраз… Ничего!

– А-а-а…

Судья уныло оглядел комнату:

– Я тоже часто чувствую это ледяное копьё внутри меня… Сквозь полудрёму порой пронзает мысль, что я скоро умру… И от этой мысли меня всего парализует, я лежу, не шевелясь, и жду, пока страх не отпустит моё горло…

Глаза Судьи покраснели, он принялся искать носовой платок. Секретарь печально кивнул:

– Я тоже боюсь умирать.

За окном заголосили клаксоны, послышались мужские крики и женский визг. Судья нашёл носовой платок и троекратно высморкался:

– А, впрочем, всё напрасно… Какой толк говорить об этом? А ты, собственно, по какому вопросу?

– Я доложить пришёл…

– Докладывай.

– Доктор Утюгов обследовал труп, факт смерти документально подтверждён, – Секретарь несмело подошёл к Судье и протянул ему бумаги. – Вот, Ваша честь, ознакомьтесь, пожалуйста.

Судья наспех прочёл врачебное заключение, покивал. Секретарь достал из кармана ручку, протянул её Судье и ткнул пальцем в страницу:

– Вот тут распишитесь.

Судья пристроил бумаги на подлокотнике и поставил свою подпись.

– Всё, спасибо. Я могу идти?

– Иди.

Секретарь вышел, скрипнув дверью, но через считанные секунды взволнованный вернулся:

– Ваша честь, вас к телефону! Из Министерства!

Судья выскочил из кресла, рывком снял трубку и бережно поднёс к уху:

– Алло! Да… Я… Я… Слушаю… Добрый день, премного рад вас слышать… Хорошо, спасибо… А вы? Понятно… Ясно… Да… да… А-а-а… Угу… Да… да… Что-что, простите? А-а-а, да… Только что… да… Есть такое… что ж… Да… Да-а-а… Издержки… сами понимаете… Да… Да… Ну-у-у… Верно-верно… Хм-м-м… Что ж… и то правда… Да… Ковров… Общественный обвинитель… Да… Константин Ипатьевич Ковров… Да… Официальный… Ага… Закреплён за нашим судом в прошлом году… Да… да… Всё правильно… Да… Ков-ров… Да… был… Хорошо… Непременно сделаем… Да-да… да!.. Ладно… И вам тоже… Всего доброго.

Судья обернулся к двери, где с ноги на ногу переминался Секретарь, и спросил:

– Константин Ипатьевич здесь ещё?

– Не знаю…

– Беги! Разыщи его! Скорее…

– А если уже уехал?

– Быстро, я сказал!

Секретарь проворно юркнул в дверь и понёсся по коридорам, наталкиваясь на людей, врезаясь в дверные косяки, спотыкаясь о пороги. Общественного обвинителя он нашёл одиноко сидящим в пустом зале Судебных заседаний:

– Константин Ипатьевич, вы… вы… не уехали ещё?

– Нет, как видишь, – устало проговорил Обвинитель.

– Тогда… надо идти… Или не надо? Ой, я так и не понял… Вы… Константин Ипатьевич! Вы знаете что? Вы… Понимаете, там что-то очень важное! Вы… Вы, пожалуйста, никуда не уходите! Я… я не выяснил просто… надо вам куда идти или нет… Вы тут будьте! Ладно? Только обязательно будьте!!!

Общественный обвинитель кивнул. Дверь с грохотом закрылась, ноги Секретаря ритмично забили по деревянному полу, убегая прочь. Скоро гулкие звуки стихли. Комната продолжила вбирать лишь неразличимое гудение города и монотонные звуки казённой возни. Константин Ипатьевич зевнул. На подоконник села измученная птица с пыльными крыльями и бесперебойно застучала клювом по облупившейся краске оконного проёма.

Обвинитель сурово посмотрел на птицу, нащупал на столе карандаш и, неуклюже размахнувшись, кинул. Карандаш, не задев птицы, перелетел подоконник и шлёпнулся в неухоженный палисадник. Птица удивлённо посмотрела на Константина Ипатьевича, завершила свою динамичную композицию, расправила крылья и улетела. В зал Судебных заседаний вошёл Судья, придвинул стул и сел напротив Обвинителя.

– Константин Ипатьевич, не хорошо всё это… Из Министерства звонили… От самого министра Дудкина!

Общественный обвинитель почему-то спрятал руки под стол. Судья побарабанил кончиками пальцев по столу и сказал:

– Ладно, не будем терять время! Я всё думаю, думаю… Но ничего придумать не могу. Как тебе помочь – не знаю. Давай, поезжай, там видно будет… Ну? Что сидишь? Поезжай, а то опоздаешь.

– К-к-куда?

– В Министерство. У тебя назначена встреча. С самим Дудкиным!

Общественный обвинитель вынул из-под стола руки и положил перед собой.

– Константин, поезжай! Время!

Константин Ипатьевич вдруг принялся неистово терзать ноготь на большом пальце правой руки.

– Константин! Не тяни! Опоздаешь – они ещё больше разозлятся…

Общественный обвинитель встал и отмерил нервными шагами расстояние от стола до окна:

– Никуда я не поеду! Не я один ответственен! Все! Много кого…

Судья подошёл к Обвинителю и обнадёживающе похлопал по плечу, приговаривая:

– Всё уладится, Константин… Всё уладится…

Константин Ипатьевич скрестил на груди руки и дёрнул плечом:

– Ты, между прочим, тоже…

– Ладно, я пошёл, у меня ещё дел… У-у-ух, – суетливо проговорил Судья и довольный тем, что конфуз случился с коллегой, благополучно миновав его самого, покинул зал Судебных заседаний.

Прежде чем направиться в Министерство, Общественный обвинитель ещё какое-то время постоял у распахнутого окна, вдыхая противный пыльный воздух и пытаясь выстроить вкруг себя надёжные оборонительные позиции. Но привыкший лишь обвинять, он совсем не умел защищаться. Вдруг с улицы влетел звук гулко хлопнувшей двери, кто-то вышел на террасу Суда. Константин Ипатьевич навалился на подоконник и высунулся в окно. На террасе стоял Защитник. Обвинитель мстительно сощурил глаза и, мотнув головой, плюнул в сторону противника. Плевок, изначально обречённый на поражение, не долетел и шлёпнулся в неухоженный палисадник, накрыв собой аккуратно наточенный грифель карандаша.

Не ведая о покушении, Карл Фридрихович спустился с террасы, ловко накинул лямки рюкзака на плечи, запрыгнул на старый велосипед и, энергично крутя педали, покатил прочь, рассекая дорожную пыль. В его голове властно обосновалась, зачатая на прошлом судебном заседании личинка, она ворочалась, кряхтела и жадно поедала его мечту. Возле одного из домов Защитник резко свернул в переулок и въехал в узкий двор. Справа под тяжестью афиш кривился забор. Карл Фридрихович спрыгнул с велосипеда и подался вперёд, жадно глотая буквы:

Не пропустите! Цикл лекций «О свободе»!

Лекция #1: «По свободе вашей да воздастся вам»;

Лекция #2: «Без свободы свободные»;

Лекция #3: «А свобода-то голая!»;

Лекция #4: «Чужая свобода – потёмки»;

Лекция #5: «Свободу свободой вышибают»;

Лекция #6: «Богу молись, а к свободе стремись!»;

Лекция #7: «Два сапога – свобода»;

Лекция #8: «Свобода не волк – в лес не убежит»;

Лекция #9: «Семь раз свобода – один раз несвобода»;

Лекция #10: «Свободное место пусто не бывает»;

Лекция #11: «Заплутал в трёх свободах»;

Лекция #12: «Свобода не пахнет»;

Лекция #13: «Хрен редьки не свободнее».

Лекторы: Бумагина А.Б., вице-президент

Национальной Академии свободы, автор документального фильма

«Исторические предпосылки к поиску метасвободы»;

Ляшко С.С., кандидат коучинг-наук, автор научной работы

«Защита интересов потребителей свободы:

методы исследования и прогнозирования»;

Кравчик Л.Т., магистр абстрактных наук, автор учебников

«Свободоведение» и «Рекреационные ресурсы несвободы»;

Амблязова А.В., аспирантка, автор научной работы

«Государственное регулирование свободы: комплексная

инвентаризация, сертификация и лицензирование»;

Домбровский П.Ф., аспирант, автор научной работы

«Матрица выбора: страхование свободы».

Специальные гости: Гаврилина Э.Н., социоадаптолог,

автор бестселлера «Психологические аспекты

восприятия запахов в общественных местах»;

Стельмакова Д.Ю., специалист по стандартизации, автор научной статьи

«Устойчивая зависимость от зависимости и методы её стимулирования».

Организаторы готовы к сотрудничеству с журналистами,

антрепренёрами, кооператорами, представителями госструктур.

Адрес Подпольной библиотеки #9:

переулок Доблестных офисных работников, дом 5, -3 этаж.

Начало после захода солнца.

Дочитав до конца, Карл Фридрихович вскочил на велосипед и покатил вдоль забора, на котором то и дело из-под серой, облупившейся краски гематомами выступали терракотовые, кобальтово-синие, коралловые, лососево-оранжевые, медово-жёлтые и мятно-бирюзовые граффити. Миновав забор и длинный барак, круто повернув и объехав ряд покосившихся построек, Защитник прокатился по заросшей сорной травой аллее и очутился среди заброшенных гаражей.

Прислонив велосипед к трухлявому дереву, Карл Фридрихович с силой потянул на себя гаражную воротину ржавого цвета с ярко-синей крестообразной отметиной. В полумраке помещения Защитник увидел лежащий на правом боку огромный мотоцикл, а чуть поодаль худощавого молодого мужчину с налобным фонариком, обод которого нелепо съехал набок. Мужчина был крайне сосредоточен, о чём свидетельствовал кончик языка, торчавший изо рта. Он заметил гостя, чуть различимо кивнул и продолжил, поддерживая ногой заднюю часть коленчатого вала, выпрессовывать его переднюю долю из подшипника в картер. Наконец повернув паз шпонки маховика наверх, мужчина поднял переднюю часть, опустил заднюю и вытащил-таки коленчатый вал из двигателя, разукрасив своё лицо победоносной улыбкой. Бережно, как ребёнка, положив извлечённую деталь на мешковину, худощавый мужчина снял грязные перчатки и пожал Карлу Фридриховичу руку, метко стрельнув гостю в глаза пучком света:

– Привет, как дела?

– Всё по плану. Смертная казнь, – вяло сказал Защитник, загораживаясь от света.

– Отлично! – мужчина потянул на себя один из ящичков верстака и вынул оттуда пачку денег. – Держи. Наши все от тебя в восторге! Ты так это всё устраиваешь… тонко, душевно… как будто тебе и вправду есть до всего этого дело! Мастер!

Мужчина открутил крышку пластмассовой бутылки и принялся пить. Карл Фридрихович рассеянно кивнул.

– Ты когда уезжаешь? – спросил мужчина, утолив жажду.

– Не знаю… Денег ещё недостаточно собрал, – неуверенно проговорил Защитник.

– Отлично! У нас для тебя ещё одно дело есть. Случай, конечно, сложный. И даже очень… Может быть, даже такого сложного ещё ни разу и не было, – мужчина почесал кончик носа. – Парень из наших. Революционер. Сам понимаешь, что они теперь там с ним сделают! В общем, мы ещё подумаем, как грамотнее выстроить защиту. На следующей неделе загляни, я тебе инструкции передам.

– Да, заеду. Ну… пока…

– Удачи!

Защитник вышел из гаража, плотно прикрыв за собой воротину, ловко запрыгнул на свой велосипед и, энергично крутя педали, покатил прочь, рассекая дорожную пыль. Выезжая на главную дорогу, он был так подавлен самоуничижительными процессами, развернувшимися в собственной голове, что не заметил катящуюся мимо гужевую повозку, на которой сидел, обречённо склонив голову, Общественный обвинитель.

Впрочем, Общественный обвинитель также не заметил Защитника, его переполняли тягостные думы, а потому он сопел и пытался найти просвет в жутком омуте, куда невзначай угодил… «Я… Я! Не просто кто-то там… А я сам! Константин Ипатьевич Ковров! Как это возможно?! Я, читающий Конституцию наравне с Библией ежедневно и подолгу! Как я мог так низко пасть?! Подлый, подлый, подлый Защитник! Сопляк! Выскочка! Да будь он проклят!»

– Тпру! – сказал возничий.

Гужевая повозка остановилась, Общественный обвинитель сполз на пыльную дорогу, расплатился и, виновато озираясь, вошёл в пятиэтажное здание Министерства. Охранник, обвешанный деревянной дубинкой, ржавым перочинным ножичком, сломанным электрошокером, музейным арбалетом, револьвером без спускового крючка и автоматом с одним патроном, остановил Константина Ипатьевича и тщательно обыскал. Не найдя ничего подозрительного в карманах и портфеле посетителя, охранник хрипло спросил:

– Куда?

– Я по записи… точнее… я должен быть записан… Там, у вас, – Обвинитель махнул непослушной рукой в сторону гигантской «Книги посещений». – Меня вызывали… Министр… Дудкин! Сегодня. Я… Ковров Константин Ипатьевич.

Охранник, преисполненный важности, распахнул «Книгу посещений». «Коврова Константина Ипатьевича» он нашёл в списке почти сразу же, но, желая потомить посетителя, целую минуту листал страницы, водил пальцем по строчкам и морщил лоб. Наконец, заскучав сам от себя, охранник сообщил Константину Ипатьевичу этаж и номер кабинета.

С трудом поднявшись по лестнице на пятый этаж, Общественный обвинитель поплутал какое время по длинным, перепутанным коридорам, пока не отыскал нужную комнату. В просторной приёмной, куда, как в море, стекались реки сразу трёх анфилад, и где посетителей заглатывали пасти сразу пяти кабинетов, его встретила кудрявая женщина и, посмотрев на изящные наручные часы, недовольно сказала:

– Вам было назначено 37 минут назад.

– Я как только узнал, сразу же поехал к вам!

– Сейчас! – кудрявая женщина засеменила к массивной двери и разрешила ей себя съесть. Обвинитель сел на деревянную лавку и водрузил на колени свой портфель. Непрестанно хлопали двери и десятки пар ног важно ступали, уверенно цокали, безразлично шлёпали или обречённо шаркали мимо, мешая Константину Ипатьевичу сосредоточиться. Вскоре вернулась кудрявая женщина и сухо сказала:

– Ждите, вас примут. Но позже. Когда точно – не знают!

Общественный обвинитель, раздавленный сообщением, чуть сполз с лавки. В беспомощном ожидании Константин Ипатьевич провёл 3 часа 42 минуты. Наконец ему позволили потянуть ручку массивной двери, чтобы душный полумрак кабинета заглотил и его тучную фигуру. При появлении Общественного обвинителя коротенький человек выскочил из кожаного кресла и направился к сервировочному столику у окна. Наполнив стакан водой, Министр Дудкин обернулся к гостю:

– Садитесь.

Константин Ипатьевич виновато сел на край стула и поставил портфель у ног. Министр, запрокинув голову, осушил стакан и, взяв из вазы румяное яблоко, вернулся в кресло.

– Ну-с, – Дудкин с хрустом надкусил яблоко, и сок показался в уголках его губ. – Докладывайте!

– Осуждённая, Макарова Анастасия Поликарповна, порядковый номер АААПРД-12003967, сегодня утром была казнена на электрическом стуле в зале Наказаний Городского суда №1, – прерывающимся голосом сообщил Общественный обвинитель.

– Это я и без вас знаю, – сквозь чавканье произнёс Министр Дудкин. – Задача перед вами стояла наипростейшая – Осуждёная должна была понести трудовое наказание в закрытых Домах покаяния строго режима, верно?

– Верно, – обессилено прошептал Общественный обвинитель.

– Громче!

– Верно!

– А почему тогда Осуждённую казнили? Вы что не понимаете – нам рабочих рук не хватает!

– М-м-может быть, стоит т-т-тогда вообще от-т-тменить казнь? – дрожащим голосом произнёс Константин Ипатьевич.

– Что? – Министр выплюнул свой вопрос вместе с яблочными ошмётками. – А устрашать народонаселение как будем? Вас в пугало нарядим и колядовать пойдём?! Что за вопиющая непредусмотрительность! Вы – Обвинитель?

– Да, – послышалось изо рта, обрамлённого трясущимися губами.

– Так и обвиняйте… На здоровье… Что вы лезете не в своё дело! Ваша задача заключалась в том, чтобы в последнюю минуту даровать Осуждённой жизнь! Великодушнейший жест… Принцип снисходительности в действии! А вы что?

– Так кто ж знал-то, что этот Защитник признание состряпает, и она его подпишет, – голос Константина Ипатьевича креп по мере выдвижения аргументов. – Я даже подумать не мог, что смерть ей милее, чем жизнь (пусть и в неволе…), чем работа на благо народа и…

– Подумать он не мог! Надо же! – перебил его Дудкин, отшвырнул огрызок в корзину для мусора и промахнулся. Обглоданная сердцевина яблока печально закатилась под книжный шкаф. – А с этим Карлом Фридриховичем мы непременно разберёмся… Он по другой линии идёт. Подрывник устоев… Имеет непосредственное отношение к революционному старт-апу… Как оно там называется?.. «Лав ми тэндар!» О! Умник! А начинал вполне прилично… Защищал в соответствии с нормами! Жаль, жаль… Знали бы это наши предки из Доцифрового периода, всех бы пленников – вон! К чертям!

– Если позволите, – ласково заговорил Обвинитель, – я поправочку внесу… Карл Фридрихович не из рода пленных… Он позже… Гораздо! Какая-то его прапра… в общем не понятно в каком колене бабка… Так вот… Она в своё время на обучение выезжала и сынишку оттуда с собой привезла. Так и начался род Кляйн-Чулковых…

– А-а-а… Это даже интереснее… А откуда эта информация? Надёжные источники?

– Да-да, не беспокойтесь, если нужны подробности, я вам одного клерка пришлю, он в нашем Ведомстве работает, под моим, так сказать, началом… Очень толковый парень. Знает очень многое и многих, – Обвинитель сделал многозначительную паузу и впервые за весь разговор посмотрел собеседнику в глаза. – И, если что-то ещё надо, непременно раздобудет сведения.

– Занятно, что ж… Интересные у вас там клерки. Значит ещё потрудитесь на нашей ниве. Попроповедуете Принцип снисходительности, да и прочувствуете его действие на себе… Ведь он же прямо сейчас начинает работать… Чувствуете? – Министр смёл со стола уже приготовленное для подписания заявление, аккуратно порвал его и сложил обрывки в ящик стола. Константин Ипатьевич медленно выдохнул, глаза его увлажнились, и он опустил взгляд на колени, где покоились его ладони с дрожащими пальцами. – Но премию вы не получите. Ни сейчас, ни в ближайшие два года. А зарплата ваша за шесть месяцев плюс продовольственные квоты вместе с талонами будут отчислены в казну. Мы же должны хоть как-то снизить потери, которые необратимо понесём, лишившись рабочих рук… Рук, – Министр Дудкин поднял в воздух указательный палец, – на которые так рассчитывали!

– Да-да, это, безусловно, наивернейшее решение. Правильное и очень мудрое! – взволнованно проговорил Общественный обвинитель. Хозяин кабинета снова выскочил из своего кресла и, мучимый жаждой, направился к столику с графином. Осушив два стакана воды, он повернулся к своему гостю:

– Может быть, вы чего-нибудь желаете? Воды? Яблок? Как же я забыл вам сразу предложить…

Общественный обвинитель отчаянно желал воды, но, боясь создать дополнительные хлопоты, вежливо отказался.

– И ещё вопрос, – начал Министр, направляясь к своему креслу. В глазах Константина Ипатьевича промелькнула тревога. – Коль уж наш информатор даёт нам ложные сведения, хотелось бы… м-м-м… сверить данные… Я о Кляйн-Чулкове.

Тревога в глазах Общественного обвинителя сменилась благодарностью, и он живо закивал:

– Да-да, конечно, я к вашим услугам.

– Тогда давайте сделаем так, – Дудкин почесал щёку, размышляя. – Вы подъезжайте ко мне завтра, сможете? – Обвинитель совершил заготовленный кивок. – Прекрасно! По времени… Давайте… приблизительно… как сегодня. Плюс-минус час-два. Вы ведь подождёте, если что? – Обвинитель уже отрепетировано кивнул. – Да… и клерка своего обязательно привезите. Того самого, о котором вы говорили. И, конечно, все сведения, что у вас на Кляйн-Чулкова имеются. Обязательно! Все до единого! – хозяин кабинета расправил плечи и откинулся на спинку кресла. – Что ж… До завтра!

Константин Ипатьевич встал на ноги, которые показались ему неродными, засуетился, пытаясь подхватить завалившийся на бок портфель, и, прежде чем массивная дверь отрыгнула его тучную фигуру, успел многократно попрощаться.

На улице вечерело, Обвинитель поднял руку и стал ждать транспортное средство, мыслями вернувшись в министерский кабинет и приступив к тщательному анализу всего сказанного и услышанного. Вскоре возле него остановилась гужевая повозка, которую тянула неповоротливая лошадь со спутанной гривой и раздутыми боками. Константин Ипатьевич взгромоздился на прогнившие охапки сена и выкрикнул адрес. Лошадь нехотя заковыляла под невнятное бормотание возничего. Проезжая мимо ветхой церковки, Общественный обвинитель вдруг решил повременить с возвращением домой и попросил остановиться.

– Тпру! – задребезжал мужицкий голос.

Лошадь проигнорировала команду и продолжила настырно плестись в медленном аллюре до тех пор, пока не получила звонкого удара кнутом по правому боку. Константин Ипатьевич слез с повозки, отряхнулся и положил деньги в растопыренную ладонь возничего. Главные церковные врата были облеплены разноцветными листовками: «30% скидка на повторное венчание!», «Не пропустите: каждое первое воскресенье месяца причастие вином 5-летней выдержки!», «У нас самое лучшее отпевание в городе! При заказе оптом – цены пополам!», «Только сегодня бесплатное помазание аргановым маслом!», «Евхаристия для аллергиков: преломим хлеб без глютена!».

Общественный обвинитель низко-низко поклонился перекошенным деревянным воротинам и вошёл под своды, намертво пропахшие воском и ладаном. Купив 50-сантиметровую свечу, Константин Ипатьевич зажёг её от лампадки и замер перед иконостасом. Через некоторое время по левую руку от Обвинителя возник сутулый старик в грязной робе. Он принялся старательно класть поклоны, а потом достал носовой платок из нагрудного кармана, отрывисто посморкался и, полуобернувшись к Константину Ипатьевичу, спросил:

– Много плохого натворил?

Общественный обвинитель недоверчиво покосился на старика и вновь устремил пристальный взор на иконостас.

– Свеча-то какая крупная, – вновь заговорил старик. – Значит, много плохого натворил.

– Нет, – Константин Ипатьевич рассердился, но вспомнив, что он в месте, где сердиться не подобает, начал выдавливать из себя благодать. Благодать никак не выдавливалась.

– Исповедаться, милок, тебе не мешало бы…

Обвинитель зло покосился на старика:

– Дед, ты мне мешаешь. Шёл бы ты…

– Злой ты человек!

– Дед! Иди, а? Вон сколько других икон поразвешено. Иди там постой! Что ты тут-то трёшься?

– Да-а-а, – сказал старик и безнадёжно махнул рукой. Константин Ипатьевич вновь устремил пристальный взор на иконостас.

– Если вдруг… что надумаешь, – старик перешёл на шёпот, – у меня тут знакомые есть. В чинах! – старик сделал волнообразный жест рукой и многозначительно закивал.

– Дед, у меня наоборот всё, понимаешь? Думал, всё плохо обернётся, а обернулось хорошо. Вот я и пришёл сюда… Спасибо сказать!

– А-а-а, – сказал старик. – Ты – молодец! И с благодарностью сюда ходить надо, а не только прелести мирские поканючить. Постенать да поплакать! – он замолчал на время.

Пламя свечи слабо трепетало. Глаза Общественного обвинителя, устремлённые к иконостасу, подёрнулись поволокой.

– А благодарить ты умеешь, как я погляжу. Чистота и искренность… Мягкость и кротость… Разжигая свечу – разжигаем пламенный дух наш. Возвещаем всем о готовности к жертвам ещё более суровым чем те, что выпали на долю нашу… Свету, что от свечей наших исходит, положено попалять скверны всяческие, что источает разум неуёмный; подогревать сердца охладевшие, супротив добрых дел восстающие…

Константин Ипатьевич молчал, пытаясь впустить в своё сознание истинную благообразность, всепринятие и всепрощение. После минутной паузы старик продолжил свой монотонный монолог:

– А здесь всегда так… Ничего праздного, ничего ненужного. Всё поучительно, всё во благо. Придёшь сюда и очистится естество твоё. И глаза засияют, и в голове просветлеет, и хочется обнимать всех, и дарить всем доброту души своей! – он совершил два быстрых поклона в сторону иконостаса и внимательно посмотрел на Обвинителя. – Так тебе ж домой поди пора, милок? Небось дома-то жена, детки? А свеча-то до-о-олгая. Этак до ночи стоять можно… Я человек добрый, если взаимовыручка нужна – с радостью готов помочь.