Читать книгу: «Развод по расчету», страница 3

Глава 7

– Может уже остановишься? – Не хочу… – мотаю головой. Поднимаю взгляд. Изумрудные глаза смотрят в душу.  – Да и зачем? – шепчу с горькой усмешкой. – Ты со мной, рядом… – Ты же понимаешь, что я лишь плод твоей отравленной алкоголем башки. Поджимаю губы, утыкаясь лбом в колени. – По-другому я не увижу тебя таким… живым. Фыркает. – Мне кажется, ты долго не протянешь, – говорит он. – Откуда ты это знаешь? – огрызаюсь я, поднимая голову. – Потому что я часть тебя, Мирослава, – смеётся Волков. – Если ты не начнёшь лечиться, то скоро сдохнешь, и тогда… Мы с тобой уже точно никогда не увидимся. – Оставь меня в покое, – шепчу неуверенно. – Разве тебе не одиноко? – насмехается он. – Разве тебе не нужен я? – Мне нужен покой, – отвечаю я. – И чтобы ты исчез из моей жизни. Он снова смеется, этот жуткий, леденящий душу смех. – Я уже исчез из твоей жизни, просто это ты не можешь отпустить меня, – протягивает ко мне руки. – Иди ко мне, малышка. Ты же хочешь этого. Смотрю с опаской. Больше пугает то, что в глазах читается такая безграничная нежность, что с ума можно сойти. От ненависти до любви – один шаг. И я никак не могу шагнуть обратно. Льну к нему. Ощущаю жар его твёрдого тела. Чувствую, как перекатываются мышцы под тонкой растрёпанной рубашкой. Даже запах… Его аромат. Все это вызывает безумную тоску.  – Ты моя, – шепчет мне в волосы, обжигая горячим дыханием. – Всегда была и будешь. Слёзы наворачиваются на глаза. – Не хочу, – выдавливаю через силу. – Не хочу быть твоей. Это больно. Очень больно… Я больше так не могу. – Знаю, – усмехается он, отстраняясь. – Но ты сама это выбрала. ***** – Я не хочу говорить о снах. Они слишком… личные. Григорий качает головой, раскинувшись на кресле напротив меня. – Именно поэтому я хочу о них услышать, – отвечает он. – Хочу узнать тебя настоящую. Я смотрю на него. В его глазах нет осуждения, нет насмешки. Только искреннее желание понять. – Хорошо, – говорю я. – Сегодня мне снова снился он. Его лицо становится серьезным. – Муж? – Мой бывший муж, – поправляю я. – Галлюцинаций больше нет, но он приходит ко мне во снах. Говорит со мной, прикасается. Замолкаю, не в силах продолжать. Слишком тяжело говорить об этом. Слишком больно. Особенно учитывая, что я несколько дней после того, как за меня взялись, начала слышать голоса в голове. Думала всё – капут пришел. Ломало меня короче не по-детски. Оказывается, когда резко бросаешь пить, может настигнуть «белочка». – И что он говорит? – тихо спрашивает врач. – Что я никогда от него не избавлюсь, – трепещу я, пытаясь сдержать болезненный ком в горле. – Что я только его. – Я не зря сказал, что сны – это отражение наших собственных страхов и желаний. Ты сама понимаешь то, что все зависит от тебя, поэтому страдаешь от его присутствия в голове. Смотри, галлюцинации были только с его участием. Сны – тоже не дают покоя. Это все – твое подсознание, зацикленное на нем. Не могу принять тот факт, что он не хочет быть со мной, поэтому мое подсознание выдает обратное… Это я и так понимаю. – Не знаю, как отпустить. Врач задумчиво водит ручкой по листку, обдумывая мои слова. Такой спокойный… Правда, внушает доверие. Кажется, действительно может помочь мне. Или… хотя бы не смотреть на меня с укором, как те медработники в психушке.  Меня когда накрыло первый раз, я на Илону орала здесь как резанная. Слышала голос Волкова в голове и в истерику впала, обвиняла ее в том, что это она издевается надо мной. Честно говоря, я чуть в окно не сиганула от страха и гула в голове. Вот моя надзирательница и не выдержала. Увезли меня. Посадили на «цепь». Ну, точнее, просто к койке привязали, как умалишенную. Вкололи добрую дозу транквилизаторов, так я и провалялась там неделю на пресных харчах.  Гриша – мой единственный свет в конце тоннеля был все это время. Так переживал за меня. Ну, не знаю, может, моя мать ему просто оплачивает большую часть ипотеки, но это не столь важно. Главное, что он каким-то магическим образом привел меня в чувства с помощью препаратов и постоянных разговоров.  Вспоминать тяжко… Это было ужасно. Самое страшное, что происходило конкретно со мной за всю жизнь. Когда ты не хозяин собственному разуму, то ты потерян. Полностью и целиком. Страшнее физического насилия может быть только моральное. Ну, главное, что все обошлось. Когда мне стало лучше, я слезно умоляла вернуть меня обратно домой и продолжать лечение тут. Как изначально и было обговорено…  – Расскажи мне, что ты чувствуешь, когда просыпаешься после этих снов? – наконец произносит Григорий. – Какие мысли у тебя возникают?  Закрываю глаза и пытаюсь вспомнить. Страх, конечно… Но… это не мешает мне наслаждаться этим. Понимаю, что не хочу, чтобы он исчез бесследно. Знаю, что это ненормально и я больна. Но я просто не могу привыкнуть к мысли, что все кончено. – Страх, – отвечаю наконец. – И… и радость, что хоть так он рядом.  Врач кивает. – Нельзя жить иллюзиями, Мирослава, – говорит он.  – Я боюсь, что упустила самое важное, – говорю я, голос дрожит. Он немного приближается, берет мои руки в свои. – Не надо так говорить, – говорит он. – Ты не можешь изменить прошлое. Все, что ты можешь сделать, это изменить свое отношение к нему. Ты не должна винить себя за свои решения. Да, это понесло ужасные последствия… Но нужно жить дальше. Взять себя в руки и сделать определенные выводы. Его слова звучат как мантра, как заклинание. Я повторяю их про себя, пытаясь поверить в них. – Я… я пытаюсь, – говорю тихо, чувствуя ком в горле. – Но… не получается. Не могу переубедить себя. Он отпускает мои руки, снова берет ручку и блокнот. – Давай начнем записывать все, что с тобой происходит, – говорит он. – Это поможет нам понять, какие именно убеждения лежат в основе твоего подсознания. Записывай ситуацию, мысли, которые у тебя возникают в голове, и свои чувства.  Беру из его рук принадлежности. Сердце все еще колотится, но я чувствую себя немного спокойнее. Может быть, все не так безнадежно, как мне казалось…   Хотя идея записывать чувства сложнее, чем кажется. Я никогда не умела красиво говорить… Ну, только если это не касается работы… – Пиши все как есть, – врач будто читает мои мысли. – Не приукрашивая, не задумываясь о грамматике. Высказывай все, что лезет в голову. Делаю глубокий вдох. Пальцы скользят по бумаге, ручка дрожит. Что я чувствую? Страх, да. Но ещё… Какое-то болезненное, извращённое облегчение. Как будто частица меня, давно похороненная, вдруг ожила. Частица, которая до сих пор тоскует по нему, по той тёмной, всепоглощающей страсти, притяжению… По нему всему. Запах, вкус его тела… Все это сидит в памяти основательно, что даже сны передают всю картину прежнего его. Начинаю писать. Бессвязные обрывки воспоминаний, как осколки разбитого зеркала.  «Мне… страшно. Но… одновременно с этим чувствую, что я не одна. Он… рядом. Живой, здоровый, и все такой же нахал и редкий говнюк», – пишу я, и слова кажутся бредом.  Поднимаю взгляд, наши глаза встречаются. В взгляде Григория – понимание и… что-то ещё. Теплое… успокаивающее. Сочувствие? Или просто профессиональный интерес? – Продолжай. Не бойся быть честной. Это важно, – говорит он, его голос становится тише, почти интимным. Снова вздыхаю. Опускаю глаза на свой кривой от дрожащих рук почерк. Слёзы медленно затмевают взор, и я спешу их смахнуть, чтобы не намочить хрупкую бумагу блокнота. «Я боюсь, что он навсегда останется инвалидом… Боюсь, что будет всю жизнь винить меня в этом…» Тишина заполняет гостиную. Лишь черкание ручки по листу и шорох в коридоре нарушают ее. Психотерапевт внимательно наблюдает за мной. Молчит. А я пытаюсь разложить хаотичные мысли по полочкам. «Я никогда не прощу себе этого…» Отрываюсь от писанины. Откладываю все в сторону. – Только больнее становится, – бурчу под нос. – Это самоанализ, – отвечает мужчина. – Ты выплескиваешь все на бумагу и вместе с этим обдумываешь все. Тебе нужно научиться смотреть на свои проблемы со стороны. Врач тянется к своему портфелю. Достает оттуда несколько пачек с таблетками. Из каждой достает по одной. – Это новые, – поясняет он, указывая подбородком на таблетки. – Я немного внёс коррективы в твое лечение. Уменьшил дозу, чтобы ты всегда пребывала в здравом сознании. Нам ведь нужно выведать твои настоящие мысли, а не те, что приходят от алкоголя и транквилизаторов. Хорошо, если так… Эти жесткие уколы, которыми меня «обезвреживали», вызывают неестественную эйфорию и просто блокируют все живое… А таблетки – тихий ужас. Как будто тупо снотворное давали, чтобы поменьше внимания привлекала… Почему-то сейчас, после слов Григория, мне хочется их выпить. Хочется верить ему, доверить мою жизнь в его руки. Впечатление он такое производит… Будто это не просто работа. Тянусь к разноцветным «пуговкам», которые он выложил на столе, и медленно пью их, одну за другой. – Молодец, – улыбается мужчина, протягивая мне очередной стакан воды. – Я рад, что ты так ответственно подходишь к лечению. Мне и есть не надо с таким плотным завтраком. Одни таблетки и вода уже занимают большую часть желудка. – Поступим так, – делает паузу, что-то обдумывая. – Пиши всё время. Каждую деталь. Как я сказал: ситуация – мысли – чувства. Потом будем разбирать всё по полочкам вместе, согласна? Я снова беру блокнот и киваю. Понятно, это типа вести свой дневник, только дневник эмоций. Думаю, справлюсь. Мне очень хочется верить, что справлюсь. – Спасибо, – шепчу еле слышно. Он кивает с лёгкой улыбкой и уходит, оставляя меня одну с моим новым делом. Наблюдать за своими реакциями.  Илона возвращается с работы всегда приблизительно через пару минут после его ухода. Всегда запыхавшаяся, как будто боится оставить меня одну хоть на секунду. Конечно, то, что она видела, врагу не пожелаешь. Представьте картину: вы сладко спите, пуская слюни на подушку, но тут вас будит лучшая подруга-алкашка и орет не своим голосом, обвиняя в том, что вы спокойно не дали ей принять душ. Якобы она слышала стук в дверь. Именно это Илона и услышала в тот день от меня. Потом голос в голове добавил мне безумия. Я готова была порвать ее на части за то, что она якобы включала диктофон с записью… До сих пор помню ее шок. Даже не знаю, что творилось тогда внутри нее. – Как прошло? – спрашивает она, проходя в гостиную и расслабленно устраиваясь на диване рядом. – Как всегда, – отвечаю безэмоционально. – Информативно, но не особо действенно. – Всему свое время, – отмахивается подруга. Вижу, как она поджимает губы от беспорядка на столике: разбросанные листы бумаги, пролитая вода, таблетки. – Я уберу чуть позже, – произношу тихо, понимая, что она заколебалась за это время убирать за мной, как за ребенком. Она взяла на себя какую-то странную роль няньки, домработницы и поварихи в моей квартире. С одной стороны, я в ужасе. С другой – ее присутствие спасает меня от одиночества. На самом деле мне плевать на порядок. Я никогда не была отличной хозяйкой… Да и хорошей тоже. Но так как в мою квартиру частенько наведываются гости теперь, приходится хоть немного поддерживать чистоту. – Что там красавчик-психотерапевт? – подмигивает подруга. – Есть хоть какие-нибудь продвижения? – Не начинай, – обрубаю. Закатываю глаза. Стоило раз сказать ей, что мы с ним прекрасно ладим, так она задолбала меня. Везде ей романтика мерещится.

Глава 8

Просыпаюсь от ощущения чьего-то взгляда. Не могу понять сразу, где я. Комната кажется чужой, незнакомой. А нет… Всё мое. Моя спальня. Илона оставила после себя мятый след на постели и определенно уже свалила на свою суперработу. Воспоминания о сегодняшних снах нахлынывают, как грязная волна. Такое чувство, будто мы с Волковым каждую ночь пытаемся подойти к интимной близости. И я даже во сне не могу спокойно отдаться чувствам. Постоянно просыпаюсь на самом интересном… Сажусь на кровати, чувствуя, как покалывают кончики пальцев. Лекарства. Проклятые новые таблетки. Ладно. Может, это просто неприятный эффект от смены препаратов. На ватных ногах иду в душ. Помыться не мешает. Каждый день это делать у меня не хватает сил. Но раз в пару дней совсем неплохо. А напор воды оставляет желать лучшего. Стою под еле тепленькой водичкой. Освежает так, что вся дурь из башки выходит. Как же хочется в горячую ванну, с пеной, с аромамаслами, морской солью. Я бы все на свете туда добавила, лишь бы уже избавиться от этой сухости кожи. В нашем доме какая-то проблема с водоснабжением уже неделю. Напор ужасный, горячей воды почти нет. В психушке и то условия получше были… Распариться хорошенько, обернуться в мягкое полотенце, лечь в прохладную мягкую постель и залипнуть на какой-нибудь фильм. И что, это не мечты адекватного человека? Я уже полностью здорова, раз мечтаю об этом в душе, а не ищу глазами, чем бы себе полоснуть вены. На завтрак меня ожидает очередная каша. Спасибо, Илона, что следишь за моим питанием, будто собираешься отправить меня в космос… Не спеша наполняю то, что осталось от моего желудка, записывая каждую мысль в блокнот. Стараюсь выкладывать все без прикрас и не скрывать ничего. Пусть мой новый мучитель пытается разобраться в этом «бреду шизофреника». А вот и мучитель. Услышав неприятный звонок в дверь, впускаю психиатра. В руках у него уже привычный мне потертый портфель. Столько денег получает и не может обновить? Выглядит свежим, отдохнувшим, в отличие от меня. Конечно, он же принимал теплый душ. – Доброе утро, Мирослава, – говорит он мягко, присаживаясь на излюбленное кресло в гостиной. – Как себя чувствуешь? – Как всегда, – отвечаю сухо, протягивая ему чашку кофе. – Под кайфом. Он слегка хмурится. – Я понимаю, что переход на другие препараты может вызывать разные реакции организма, но оно необходимо на данном этапе. Благодарно кивает и перехватывает кружку из моих рук. – Необходимо кому? Тебе? Или моему отцу, который платит за мое лечение? – Тебе, Мирослава, – отвечает Гриша, не отводя взгляда. – В первую очередь, это необходимо тебе. Что тебя беспокоит? Расскажи. Молчу. Смотрю на него в упор, пытаясь понять, что он на самом деле думает. – Что в папке? – спрашиваю, указывая на нее подбородком. – План твоего лечения. Мы наконец начинаем когнитивно-поведенческую терапию. Вернем контроль над жизнью. – Контроль? – усмехаюсь, падая на диван. – У меня никогда его и не было. Я всегда была пешкой в чужой игре. Сначала отца, потом мужа… бывшего. Теперь вот – твоя? В его глазах вспыхивает искра раздражения. – Я не играю в игры, Мирослава, а пытаюсь тебе помочь. Но если ты передумала сотрудничать… – Я сотрудничаю, – прерываю его. – Я здесь, разве нет? Пью твои таблетки, пишу записи. Что еще нужно? Он берет мою руку в свою. Его прикосновение обжигает кожу. – Нужно набраться терпения. – Это невозможно, – шепчу я, чувствуя, как внутри меня поднимается волна отчаяния. – Я уже не могу это выносить. Все здесь меня раздражает. Я хочу свалить из этой чертовой квартиры куда-нибудь далеко. Хочу жить нормально. Может, это значит, что уже никакие твои эти «штучки» мне не нужны? – К сожалению, этого мало, – говорит он, сжимая мою руку сильнее. – Пойми, что эйфория от свободы, от другой местности не продержится долго. Твои предрассудки все равно догонят тебя. И все будет по-новой. Понимаю, что он прав. Конечно, нет гарантии, что под тот фильмец на прохладной постели я не открою очередную бутылку крепкого. – Что будет сегодня? – пытаюсь сменить тему. – Сегодня мы поговорим о твоей семье. О родителях. – Я не хочу, – говорю тихо, но твердо. – Я знаю, – отвечает Григорий. – Но это необходимо. Он открывает папку и достает оттуда листок бумаги, готовится что-то писать. – Расскажи о своем отце, – просит врач. – Расскажи о ваших взаимоотношениях. Да что тут рассказывать? Ледяной взгляд, стальные нервы, империя, построенная на костях и сделках взамен своей дочери. Разве это можно уместить в пару предложений? – Не думаю, что это имеет какое-то отношение к моему… состоянию, – говорю я, стараясь придать голосу уверенность, хотя внутри все дрожит. Врач не отступает. Его взгляд по-прежнему мягок, но в нем чувствуется настойчивость. – Мирослава, все в твоей жизни взаимосвязано. Твои отношения с родителями, с мужчинами. Твои… нынешние переживания. Все это – части одного целого. Чтобы двигаться дальше, нам нужно разобраться в каждой из этих частей. – Хорошо, – сдаюсь я, чувствуя, как в горле пересыхает. – Что именно ты хочешь услышать от меня? Григорий слегка улыбается, словно победил в маленькой битве. – Расскажи мне о своем первом воспоминании, связанном с отцом. Что-то, что ярко врезалось в твою память. В голове всплывает картина: мне лет пять, я стою в огромном кабинете отца, залитом солнечным светом. Он сидит за массивным столом, окруженный горами бумаг. Тогда он пытался удержать на плаву только-только открывшееся банковское дело. Времена тяжелые были. Конкуренция Давида его, как таракана. Я тянусь к нему, пытаясь привлечь его внимание, но он лишь отмахивается, не отрываясь от работы. «Не мешай, Мирослава, я занят. Станешь хозяйкой империи, поймешь», – говорит он ледяным тоном. И я отхожу, чувствуя себя маленькой и ненужной. – Мне было около пяти лет, – начинаю я, голос дрожит. – Я помню, как хотела показать отцу свой рисунок. Но… его интересовали только мои аналитические способности. Он с самого детства растил меня только как наследницу, финансиста, бизнес-леди. После института он поставил меня управлять страховой компанией. После объединения компаний, доверил автоломбард. Короче, таскал меня по всем своим отраслям, готовил к неизбежному. Врач внимательно слушает, не перебивая. Его взгляд – единственное, что поддерживает меня в этот момент. – И как ты себя чувствовала тогда? – спрашивает он тихо. – Одиноко, – отвечаю я, чувствуя, как слезы подступают к глазам. – Я всегда чувствовала себя одинокой рядом с отцом. Одинокой и обязанной соответствовать. В комнате повисает тишина. Только слышно, как тикают часы на стене. – Это очень важный момент, – говорит Григорий, наклоняясь ко мне чуть ближе. – Твое чувство одиночества, твоя потребность во внимании отца. Все это могло повлиять на твои дальнейшие отношения, на выбор партнера. Возможно, то, что отец отталкивал тебя, и повлияло на то, что ты сейчас отталкиваешь от себя всех. Я смотрю на него, пытаясь понять, что он имеет в виду. – Спешу напомнить, что Волкова я не выбирала. Его, опять же, выбрал мой отец. Он пожимает плечами. – Но ты ведь полюбила его, – произносит он, внимательно глядя на меня. – И все равно продолжала отталкивать. Боялась довериться. Привязаться. Ты боишься, что тебе снова причинят боль, отвергнут, так же как отвергал тебя твой отец. Поэтому ты выбрала ни с кем не сближаться. Отмахиваюсь. Это я и так знала, еще до брака. Мы даже как-то об этом разговаривали с ним. Хотя… Волков и правда уделял мне больше заботы, чем собственный отец. Даже когда на свадьбе меня чуть не убили, только Влад не отходил от меня в больнице. А папаша так и не соизволил прийти. В голове снова возникает образ Влада. Его жесткий взгляд, властный тон, его умение добиваться своего любой ценой. Да, в нем было что-то от моего отца. Но было и то, что отличало – человечность. Человечность за маской безразличия. Он демонстрировал холод, надменность. Но он не вел себя как эгоист… По крайней мере, в бытовых делах. Когда я жила с ним, он всеми силами обустраивал для меня комфортные условия. Мне даже не нужно было просить или делать что-то самой. Он делал все сам. Ну… не только в бытовых делах. Вспоминаю, как он матерился, когда я сказала, что не умею готовить. Пошел и сам на стол накрыл. Причем вкусно… Правда, ворчал, что ему самая несносная и ленивая стерва досталась в жены. Ну и ладно, я тогда довольная набила пузо и пошла в свою комнату. Видел меня насквозь, предугадывал мои желания и просто делал, понимая, что из-за своих принципов я просто так не сдамся. – Не знаю, – говорю я, опуская голову. – Может быть, ты и прав. Но это по-прежнему ничего не меняет. Психотерапевт снова касается моей руки. Не знаю, профессионально ли это, но… его прикосновения успокаивают меня. Теплые руки согревают до костей. – Не торопись, – говорит он, сжимая мою руку. – У нас еще много времени. Медленно и верно мы разберемся со всем вместе. Ох. Что-то меня перекрывает от того, как его палец медленно поглаживает мое запястье. Наверное, это уже точно непрофессионально. Но почему не хочется, чтобы он останавливался?