Читать книгу: «Развод по расчету», страница 2

Глава 3

Музыка грохочет, тела трутся друг о друга, воздух густой и липкий от пота и духов. Илона что-то рассказывает, но я почти не слышу, вглядываясь в толпу.

Стоп.

Неужели это…

Дима Соколов, бывший однокурсник, с которым когда-то, в студенчестве, у меня был короткий, бессмысленный роман. Стоит у барной стойки, болтая с каким-то парнем.

Да уж… Нормально он потолстел за это время…

Честно говоря, я не любительница «пивного» пуза. Его раньше не было. Он, типа, следил за собой в те времена.

Я перехватываю взгляд Илоны, и мы обмениваемся молчаливым согласием. Хихикаем, указывая друг другу на Диму, потом притворяемся, что занимаемся чем-то совершенно другим.

Это как раз тот самый мой бывший, который жутко бесил Илону. И когда мы с ним расстались, эта дура подарила мне фаллоимитатор.

Кстати, второй раз хвастаюсь, а про судьбу вибрирующей штуки умалчиваю. Так вот… Я принесла его обратно в квартиру Илоны и, пока она не видела, закинула его на шкаф в ее спальне.

Прикол в том, что прошло уже… Года три, наверное, а эта обезьяна до сих пор его не обнаружила.

Дима замечает нас. Его глаза останавливаются на мне. Улыбка становится шире. Он прокладывает себе дорогу сквозь толпу, направляется к нашему столику.

– Мира! Лона! – Он присаживается, заказывая что-то у официанта. – Как дела? Не ожидал вас здесь увидеть.

– Миралона, – усмехается подруга, присасываясь к трубочке.

– Привет, – отвечаю я, стараясь придать своему голосу беззаботный тон. – Всё в порядке. Вот решили отдохнуть.

– Давно не виделись, – говорит он, взглянув на меня с пристальным интересом. – Слышал, ты вышла замуж за кого-то бизнесмена. И о… трагедии.

Я чувствую, как кровь приливает к щекам. Вот оно. То, что мне придется ещё долго избегать.

– Уже развелись, – отвечаю холодно.

– Извини, – сразу говорит он. – Не знал.

Илона протягивает мне коктейль. Делаю глоток, и кажется, что всё вокруг становится немного размытым.

– Ну да, – говорю, стараясь выдержать его взгляд. – В прессу ещё не просочилась эта грандиозная новость.

Дима улыбается, но в его глазах я вижу что-то более сложное, чем просто интерес. Быть может, немного жалости?

Пошел ты!

– Помню, как мы вместе готовились к экзаменам по макроэкономике, – говорит он внезапно. – Ты тогда так упорно гнала на «отлично». Как у тебя дела в компании отца?

– Всё в порядке, – отвечаю равнодушно. – Я сегодня официально стала безработной, как и наша Илонка-тунеядка.

Илона весело толкает меня в бок.

– Помнишь, как мы… – Он начинает что-то рассказывать про нашу студенческую жизнь, но я резко перебиваю его.

– Дима. Не будем вспоминать.

Блин, ну реально стыдно вспомнить… Учитывая, что я с ним встречалась. Только Илона помнит, что в те годы он был симпатичнее, чем сейчас.

А если кто-нибудь из посторонних услышит?

Позор будет.

Этот пухлый кабанчик совсем не в моем вкусе.

Он смотрит на меня с удивлением, затем молчит, в его глазах мелькает растерянность. Мы молчим еще несколько минут, попивая коктейли.

Илона разгоняет напряжение, предлагает потанцевать, и я, отбросив напускное безразличие, иду с ней на танцпол. Дима тоже следует за нами.

Всё нормально. Просто оторвемся, как в студенчестве. Много водки, много танцев и дебильные поступки.

Музыка пульсирует в груди, басы вибрируют в костях. Тело само собой движется, подчиняясь ритму, забывая о боли, о пустоте, о жизни.

Илона, смеясь, кружится рядом, её волосы развеваются как пламя. Пью, не замечая вкуса, лишь чувствуя, как обжигающая жидкость скользит по горлу, оставляя за собой приятное тепло.

Один коктейль, второй, третий… Мир вокруг расплывается, краски становятся ярче, звуки громче.

А Димас, оказывается, неплохой танцор.

Он подхватывает меня, кружит, наши тела соприкасаются, и я не чувствую отторжения, только лёгкое головокружение от алкоголя и ритма.

Ну всё, пошла душа в рай…

Смех смешивается с музыкой, образуя какофонию, в которой я нахожу странное умиротворение. Разговоры теряют смысл, слова превращаются в поток звуков, который я воспринимаю как фон к танцу.

Отдаюсь движению, позволяю телу вести себя, забывая о прошлом, о будущем, о том, что меня ждёт завтра. Только сейчас, в этом водовороте музыки и света, я чувствую себя свободной, легкой, как будто все мои проблемы растворились в воздухе, как дым от сигареты, выкуренной ещё несколько часов назад.

Здесь, на танцполе, в этом калейдоскопе огней и звуков, я просто живу. Просто танцую. Просто пью. Просто глушу боль…

Глава 4

Свет режет глаза, как осколки стекла. Я пытаюсь открыть их, но каждый миг – это пытка.

Где я?

Последнее, что я помню – танцы, музыка, алкоголь… Затем – темнота. Постепенно сквозь туман в голове проступают смутные образы: Дима… Илона… Какие-то друзья Димы… Или просто посторонние ребята?

Я приподнимаюсь, и мое тело пронзает резкая боль.

А ещё я голая. В полном смысле слова. Паника подступает к горлу, сжимая его в холодном объятии.

Комната незнакомая, но довольно приятная: стильная, с большими окнами, сквозь которые пробивается солнечный свет. Это спальня.

Чья?

Встаю, шатаясь, и обхожу спальню в поисках своих вещей. Нахожу только толстовку и натягиваю ее, чтобы хоть немного прикрыться. Иду к двери.

В зале на полу, свернувшись калачиком, спит Илона. Она в своем платье, волосы распущены по полу, рука лежит на диване. Вид у нее потрясающий. Я не могу удержаться от смеха. Картинка прямо из дешевого фильма: две пьяные девушки в незнакомой квартире.

– Илона, – пинаю её легко ногой. – Ло, подъём!

Она мычит что-то несвязное, прижимаясь к полу. Я повторяю свою просьбу погромче. Наконец, она приоткрывает глаза, смотрит на меня с тупым удивлением, а потом вскрикивает.

– Мирослава! Твою мать! Где мы?

– В незнакомой квартире, – отвечаю я, стараясь сдержать смех. – Рассказывай, где мы оказались и почему я голая?

– А… – Илона потирает глаза, пытается вспомнить что-то. – Мы… Мы вчера… К Диме поехали.

– К Диме? – переспрашиваю я, и внутри что-то сжимается. Не удовольствие, а скорее некое замешательство.

– Да, – Илона кивает. – После клуба. Все втроём. Ты, я и… Дима.

Она показывает на кухню. На столе стоит несколько пустых бутылок абсента. Голова болит ещё сильнее. Беру недопитую бутылку и осушаю остатки. Протягиваю Илоне, она морщится, отказываясь.

– А где сам Дима? – спрашиваю я, снова делая глоток и падая на диван.

Илона с усилием садится рядом.

– Да откуда я знаю? – бросает она, недовольно оттирая грязное платье.

Весело откидываюсь на спинку дивана.

– Класс, как в лучшие студенческие годы! Мне больше интересно, где моя остальная одежда… Трусы, хотя бы…

Неожиданно за спиной слышится знакомый голос:

– Ты свои трусы вчера бармену отдала.

Оборачиваюсь и вижу своего бывшего. Он вышел из душа и выглядит бодрым, как будто и не пил с нами вчера. Так… ну если, я пьяная не увидела в нем сексуального красавчика, то трезвая тем более не вижу.

Илона заливается хриплым смехом.

– Точно, я помню, – говорит она. – Ты их в туалете сняла и притащила ему, в знак благодарности, вместо чаевых.

Бью рукой по лбу. Бедный парень, наверное, психическую травму после этого заработал.

Дима протягивает мне мои штаны. Быстро натягиваю их, стараясь не засветить голый зад.

– Димас, че за фигня? Надеюсь, мы не трахались? – спрашиваю усмехаясь.

– Не-а, – ржёт он. – Но ты очень хотела.

Морщусь.

– Врешь.

– Вру, – кивает.

Улыбаясь, откидывается на спинку стула.

– Нет, Мирослава, мы не… – он запинается, подбирая слова, – Мы просто пили, танцевали… Ты была… немного не в себе.

– Это я заметила, – бурчу я, рассматривая свои помятые штаны.

– А я? – спрашивает Илона.

– Ты тоже была не в лучшем состоянии, – говорит Дима, – Но ты хотя бы одета.

– Здорово, конечно, – язвительно отмечаю, – Чудесное проявление мужской солидарности.

– Я честно не знаю, почему ты разделась, – пожимает плечами парень, – Ты ушла в спальню раньше нас.

Я вздыхаю. Должно быть стыдно… А мне не стыдно… Мне весело. Первый раз за огромное количество времени, мне просто весело и абсолютно все равно.

– Есть ещё что-нибудь выпить? – спрашиваю у хозяина квартиры.

– Мира, может, хватит? – останавливает меня Илона, – Ты уже третий день пьешь. Ты хоть, что-нибудь ела за это время?

Странно, но моя подруга начинает меня раздражать.

– Илона, с каких пор ты такая правильная стала? – нервно бросаю я. – Мы с тобой каждые выходные зависали в клубах, а сейчас ты ведёшь себя как зануда.

Илона явно хочет что-то ответить, но поджимает губы. Вот и нечего! Я сама прекрасно разберусь.

Дима встревает в разговор:

– Девчонки, не ссорьтесь. У меня есть пиво, будешь?

Положительно киваю. Затем, меня как током прошибает.

– А где моя машина!? – выкрикиваю в ужасе.

– Да на ней мы приехали, пьянчуга, – недовольно произносит Илона, потирая виски. – Тут во дворе стоит.

Дима кивает. Я немного успокаиваюсь и жду обещанный пивасик.

Он разливает в два стакана. Беру свой, делаю большой глоток, холодящий горло. Ох… холодненькое, газированное…

Илона всё ещё смотрит на меня с осуждением, но молчит. Тишина повисает в воздухе, прерываемая лишь шипением в стаканах.

– Спасибо, Димасик, – говорю я, ставя стакан на стол. – Ну, рассказывай. Чем занимаешься после института? Сколько мы с тобой не виделись? Года два?

Дима смеётся. А Илона сдерживает улыбку.

– Мира, он нам всё это вчера рассказывал, – говорит подруга.

– Я ничего не помню. Чего вы от меня хотите? – бурчу. – Расскажи ещё раз, пока я снова не напилась.

Дима, кажется, рад возможности снова рассказать о себе. Он начинает с энтузиазмом, описывая свой небольшой, но успешный бизнес по разработке мобильных приложений. Рассказывает о новых проектах, о трудностях и радостях предпринимательства, жестикулируя и смеясь.

Я слушаю, делая вид, что внимательно слежу за его рассказом, но мысли мои витают где-то далеко, цепляясь за обрывки прошлого.

Илона, сидящая рядом, периодически кивает, добавляя короткие комментарии, но в основном, она молчаливо наблюдает за нами. В её глазах я вижу не только дружескую поддержку, но и какую-то скрытую тревогу. Наверное, она беспокоится за меня больше, чем я сама.

– …И вот, представляешь, Мира, мы заключили сделку с крупной корпорацией! – Дима заканчивает свой рассказ, и его лицо светится от гордости. – Это настоящий прорыв для моей компании!

Я делаю ещё один глоток пива, стараясь скрыть свое безразличие.

Зачем я спросила, если мне неинтересно?

Пффф… Ответ очевиден – он мне наливает.

– Поздравляю, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал искренне. – Это действительно здорово.

– Спасибо, – улыбается Дима. – А ты чем планируешь заниматься?

Вопрос задевает меня за живое.

– Ничем, – мой голос звучит непринужденно. – Хочу просто отдыхать.

– Отдыхать тоже хорошо, – кивает Дима, – Может, тебе нужна помощь? В чём-то? Я имею в виду… ты можешь обратиться ко мне, если тебе что-то нужно.

Его слова звучат искренне, и в них нет ни намека на флирт или что-либо подобное. Но блин… серьезно?

Усмехаюсь.

– Спасибо, но… – протягиваю. – Ничего мне не нужно. Денег у меня куча. Возможностей ещё больше… А вот желания что-то делать, пока нет. Хочу просто бухать и наслаждаться свободой.

Слышу, как Илона недовольно вздыхает. Так ладно… Мне начинает надоедать эта компания. Встаю, уже немного придя в себя.

– Ладно, – вздыхаю, хлопая себя по карманам. – Илона, отвезешь меня домой? Я потом, тебе такси до дома вызову.

Илона с недоверием смотрит на меня. Как будто не верит.

– Ты точно будешь дома? – спрашивает она.

Закатываю глаза, допивая остатки в стакане.

– Да, только у меня дома шаром покати, заедем в магазин, – поворачиваюсь к бывшему. – Спасибо, Димасик. Даст бог, свидимся ещё.

Лениво пожимаю ему руку и иду на выход к своей машине. Слишком много заботы, слишком много советов. Просто хочу залечь, чтобы никто меня не трогал.

Илона отвозит меня в магазин. Быстро набираю всякой ерунды и, как обычно, полуфабрикатов. Готовить я не умею и не собираюсь…

Беру несколько бутылок крепкого в придачу. Илона неодобрительно качает головой, но молчит.

Она привозит меня домой, паркует мою Ауди, и я отправляю ее восвояси.

В моей квартире, как всегда, пусто, холодно и одиноко. Включаю музыку, сажусь на диван. Бутылка уже в моих руках. Смотрю в одну точку в окно. Не замечаю города, просто смотрю на небо.

Как он там? Есть ли новые сдвиги? Думает ли, он обо мне хоть немного? Хоть… чуть-чуть? Даже если плохое… Уже было бы хорошо… Лучше, чем если он просто вычеркнул меня и забыл…

Открываю телефон. Нахожу свадебные фото. Мы здесь играем счастливую пару… Может быть, из нас и по-настоящему могло что-то получиться?

Смотрю в основном на него. Так соскучилась по его здоровому цвету лица… Этой надменной усмешке, которая редко сходила с его губ. По его зеленым глазам, которые всегда горели огнем.

Я уже и не могу его такого вспомнить. Полгода… полгода он уже сломлен, но теперь, наконец, появилась надежда на то, что он хотя бы выживет. Страшное и правда позади, и надеюсь, что ему окажут профессиональную помощь, чтобы он и на ноги встал… Даже если я этого не увижу.

Не замечаю, как слезы снова текут из глаз. Тяжело и больно это все…

Музыка гремит в пустой квартире, заглушая мои мысли лишь частично. Я делаю большой глоток из бутылки, чувствуя, как обжигает горло. Алкоголь медленно разливается по венам, принося кратковременное облегчение. В голове всплывают обрывки воспоминаний о Владе. Его улыбка, его глаза, его прикосновения… Все это кажется таким далеким, словно это было в другой жизни.

Телефонный звонок вырывает меня из омута воспоминаний. Смотрю на экран – отец. Тяжело вздыхаю, но отвечаю.

– Да, пап?

– Мирослава, что это значит? – его голос звучит холодно и жестко. – Ты зачем вчера приезжала в офис в таком виде?

– А что случилось? – притворяюсь, что не понимаю, о чем он.

– Ты устроила там цирк! – кричит он. – Ты опозорила меня перед советом деректоровдиректоров, перед сотрудниками. Нашими подчиненными!

– Я просто вернула вам ваши акции, – говорю как можно более невинным тоном.

– Ты понимаешь, что ты натворила? – его голос полон ярости. – Ты поставила под угрозу всю нашу репутацию! Мне пришлось объяснять все совету директоров, ссылаясь на то, что ты просто переживаешь за здоровье своего мужа!

– Отлично, – шиплю в ответ. – Удивительно, что вы с Петром решили утаить про развод!

– Нам не нужна сейчас шумиха, – рычит он. – Но ты – обезьяна с гранатой!

– Да ладно тебе, пап, – отмахиваюсь. – Не преувеличивай. Я просто решила заняться своими делами.

– Какими делами? – он насмехается. – Пить и развлекаться? Я этому тебя учил?

– А что мне еще делать? – огрызаюсь. – Сидеть и оплакивать твоего любимого зятя?

– Хватит, Мирослава, – рычит он. – Я знаю, что ты натворила. И почему произошел развод.

– Я натворила? – переспрашиваю, чувствуя, как во мне закипает злость. – Ты серьезно думаешь, что только я одна виновата?

– Уверен! – кричит он.

– Да? – усмехаюсь. – А кто выдал меня за него? Он насиловал меня! Я забеременела после насилия! Поэтому я сделала аборт!

В трубке повисает тишина. Знаю, что попала в точку.

– Лжешь. Ты бы не стала молчать. Сама виновата, – наконец говорит он. – Ты разрушила свою жизнь.

– Да пошел ты! – кричу я и бросаю трубку.

Слезы брызжут из глаз. Ненавижу его! Ненавижу себя! Ненавижу всё!

Хватаю бутылку и делаю еще один большой глоток. Алкоголь не помогает. Боль не уходит. Она лишь становится сильнее.

Сука!

Правда глаза мне колит. Если бы это было насилие, я бы не стала молчать.

Но почему я постоянно пытаюсь оправдаться?

Почему я должна извиняться?

Или чувствовать вину?

Я не хотела рожать, не хотела детей. Это было мое решение и… Я просто хотела свободы.

Глава 5

Неделя. Две. Три. Время растекается бесформенной лужей, растворяясь в тумане алкогольного забытья. Моя квартира превратилась в мрачное убежище. Пустые бутылки – единственные свидетели моего существования. Телефон завален пропущенными звонками от Илоны, матери и отца. Я игнорирую все попытки связаться со мной. Никому не открываю двери, только кричу, что мне нужно время. Еда – это полуфабрикаты из ближайшего супермаркета, которые доставляет курьер. Почти не выхожу из квартиры, задергиваю шторы, чтобы скрыть себя от мира. Мир – это нечто лишнее, нечто, что мне сейчас не нужно. Дни сливаются в однородную массу – алкоголь, туманные обрывки кошмаров, в которых Влад то улыбается, то истекает кровью. Моя память начинает подводить: я путаю дни, события, людей. Кажется, что я живу в каком-то сюрреалистическом кошмаре, из которого нет выхода. Телефон начинает вибрировать в моих руках. Я вздрагиваю, но не сразу отвечаю. Смотрю на экран, сердце бешено колотится. Это он? Нет, это не он. Это просто незнакомый номер. Долго смотрю на экран, прежде чем ответить. – Да? – мой голос звучит хрипло и тихо. – Привет, – слышу знакомый голос, который заставляет меня замереть. – Как ты? Я молчу, не зная, что сказать. – Все еще пьешь? – продолжает он, слышу в голосе усмешку. – А что еще остается? – отвечаю, пытаясь скрыть свою боль. – Может, стоит прекратить? – предлагает он. – Ты же понимаешь, что это к хорошему не приведет. Я закрываю глаза, представляя, как он мог бы сейчас сидеть рядом со мной, обнимать меня, говорить эти слова с теплотой и заботой. Но это всего лишь голос в трубке. – Попробуй, – снова говорит он. – Я знаю, что ты сильная. Ты справишься. – Откуда ты знаешь? – спрашиваю, наконец. – Потому что я всегда это знал, – отвечает он. – И потому что я верю в тебя. Я всегда буду рядом, если тебе понадобится. НЕТ! Открываю глаза с душераздирающим криком. Нет! Нет! Нет! Не будешь! Не будешь рядом. Ты… вычеркнул меня! Утопил! Уничтожил! Я больше не понимаю, где сон, а где явь. Волков повсюду. Сидит в кресле, смотрит на меня своими пристальными глазами. Стоит в дверном проеме, окровавленный и злой. Он шепчет мне на ухо слова, полные ненависти и презрения. Я пытаюсь убежать от него, спрятаться, но он всегда находит меня. Он – мое проклятие, мой персональный демон, пришедший, чтобы свести меня с ума. Сегодня утром или это было вчера? Время окончательно потеряло свой смысл. Просыпаюсь на полу, рядом с пустой бутылкой водки. Голова раскалывается, во рту пересохло, в теле – слабость и тошнота. Встаю, шатаясь, и иду на кухню. Включаю чайник, достаю из холодильника лимон. Завариваю чай. Пью маленькими глотками, пытаясь хоть немного прийти в себя. В голове роятся мысли, одна страшнее другой. Что мне делать? Как избавиться от этих кошмаров? Или хотя бы как перестать пить? Реальность окончательно теряет свои очертания. Я больше не знаю, где заканчивается кошмар и начинается день. Или это все еще ночь? Он протягивает руку и нежно касается моего лица. Я чувствую его прикосновение, теплое и успокаивающее. Морской бриз треплет мои волосы. А Волков щурится с ухмылкой от закатного солнца. Позволяю утонуть в его объятиях. Но затем снова открываю глаза. Одна, в пустой квартире, окруженная призраками прошлого. Сердце колотится, дыхание сбивается. Смотрю на пустые бутылки на полу и чувствую отвращение к себе. Знаю, что разрушаю себя. Но не знаю, как остановиться. Не знаю, что дальше делать, если ничего не хочется. Разве возможно такое? Разве можно было так сильно полюбить кого-то, чтобы самовольно сходить с ума? Все же было совсем иначе. Я ненавидела его. Как так получилось, что теперь я зависима? Как избавиться от этого? Я всеми силами избегала привязанностей, потому что знала, что это больно, но всё-таки попала в эту ловушку. Отдала свою волю человеку, которого знала буквально несколько месяцев. Причем не сама, а просто так получилось. Просто накрыло в один момент. Ещё до свадьбы. Но продолжала сопротивляться. Хоть и тянуло к нему, как магнитом. Понимаю, что это что-то ненормальное, но душа продолжает болеть.

Глава 6

На четвертую неделю меня вырывает из этого алкогольного ада резкий звонок в дверь. Медленно, с усилием, поднимаюсь с кровати, оставляя на ней след мятого постельного белья и пустой бутылки из-под чего-то… Зачем этикетку оторвала? Через глазок вижу Илону. Ее лицо, обычно сияющее оптимизмом, сейчас выглядит обеспокоенным. Я игнорировала ее очень долго. Даже пару раз послала куда подальше. На мгновение колеблюсь, но затем, с глухим стоном, отпираю дверь. Илона врывается в квартиру, как вихрь. – Ну сколько можно!? – она бросается ко мне, ее глаза полны слез. – Ты выглядишь ужасно! Отворачиваюсь, пряча лицо в волосах. Запах её духов – легкий, цветочный – резко контрастирует с затхлым ароматом застоявшегося алкоголя и табачного дыма, пропитавшим мою квартиру. – Уйди, Илона, – шепчу я, голос хриплый и слабый. – Я же сказала, оставь меня в покое. – Не уйду! – Илона твердо ставит сумку на пол. – Ты уже месяц не выходишь из дома! Твой отец в ярости… Мать тоже плачет. Звонит мне постоянно, беспокоится. Говорит, что попасть к тебе не может. Сколько это будет продолжаться, Мира? Она подходит ближе, осторожно касаясь моей руки. Ее прикосновение – нежное и тёплое – вызывает во мне странную смесь раздражения и… чего-то еще. Тоски, что ли? – Да плевать мне на всех, – шиплю я, отдергивая руку. – Пусть хоть сдохнут. Мне всё равно. Сажусь на диван, хватая с журнального столика стакан с каким-то разноцветным месивом. Это я, видимо, играла в бармена. Твою мать! Выплевываю противную кисло-сладкую жижу обратно в стакан. – Не говори так, – Илона садится рядом, обнимая меня за плечи. Ее руки слабенькие, худые, но уверенные. Они словно пытаются прорваться сквозь стену моего отчаяния. – Ты не должна быть одна. Я ни за что не брошу тебя. Можешь снова посылать меня. Хоть убей – не уйду. Впервые за долгое время чувствую какое-то тепло. Что-то помимо холода отчаяния и липкого ощущения вины. Слёзы наворачиваются на глаза, но я сдерживаюсь, не желая показывать свою слабость. – Мне нужно выпить, – бормочу я, глядя на свои трясущиеся руки. – Мне обязательно нужно выпить. Илона вздыхает. – Мира, нет. Сегодня не будем пить. Пожалуйста. Я принесла тебе суп. Твой любимый, по рецепту моей мамы… Она достает из сумки огромный контейнер с едой. Аромат просачивается в гостиную, уничтожая тошнотворный перегар. Желудок сжимается моментально. Даже не помню, когда я ела последний раз. Слежу за ее действиями, опустив плечи. Меня реально колбасит. Невыносимо. Злость накатывает волнами, но я пытаюсь сдержаться. Не могу сорваться на нее. Снова. Она единственная, кто не пытается меня ни к чему принудить. Хочет только помочь. Я же и это рискую потерять. Последнего человека, который любит меня безвозмездно и искренне. – Ешь, – приказывает подруга, протягивая мне ложку, которую пыталась отмыть пару минут на засранной кухне. Нехотя беру прибор из ее рук. Ковыряюсь в ароматном "живительном эликсире", не решаясь попробовать. И есть охота, и тошнит одновременно. Все же зачерпываю бульон и отправляю в рот. Жидкость обжигает пищевод, как будто организм забыл, что такое горячая еда. Суп заходит легко, как дети в школу. Не замечаю, как съедаю полтарелки. Расслабленно откидываюсь на спинку дивана. – Спасибо, – шепчу подруге, прикрывая глаза. – Мира, – начинает она неуверенно, оглядываясь на дверь. – Тут такое дело… Не люблю такие фразы. Приподнимаю бровь, ожидая подвох. Илона явно тушуется. – Твоя мама… – начинает она тихо. – Она нашла хорошего психиатра… И едет сюда… Молчание повисло в воздухе. Слова Илоны ударили по мне, как кувалдой. Мама… Психиатр… Я стискиваю зубы, чувствуя, как знакомая волна ярости подкатывает к горлу. Я не готова к этому. Ни к маме, ни к психиатру. Я хочу остаться одна, в своем алкогольном тумане, где всё приглушенно, где нет боли, нет ответственности, нет… Его. – Нет, – говорю резко, отталкивая от себя ложку. Суп, который ещё минуту назад казался невероятно вкусным, вдруг стал противен. – Не нужно никаких психиатров. Я сама разберусь. Илона смотрит на меня с беспокойством, но не спорит. Она знает, что сейчас любая попытка возразить только ухудшит ситуацию. Тишина снова наполняет комнату, тяжелая и давящая. Чувствую, как напряжение нарастает во мне, как пружина, готовая сорваться. – Я устала бороться, – продолжаю, не отводя взгляда от своих рук. – Устала от всего. От Волковых, от отца, от этого проклятого бизнеса, от самой себя. Хочу просто… исчезнуть. Знаю, что это неправда. Я не исчезнуть хочу. Я хочу, чтобы Влад вернулся. Чтобы боль прошла. Хочу снова чувствовать себя живой. Но признаться в этом другим – стыдно. Хоть Илона и в курсе всего, да и остальные тоже все понимают. Я сломлена. По-настоящему. Сама не справлюсь. Знаю, что не справлюсь. – Я не дам тебе подохнуть из-за какого-то ублюдка, – говорит Илона тихо. Ее голос твердый, полный уверенности, которая так контрастирует с моей слабостью. – Я молчала. Все время молчала. Когда узнала, как он с тобой поступал, хотела лично ему глаза выцарапать, но он сам себя наказал. Значит, так и должно быть, слышишь? Она чуть повышает голос, и я даже немного опешиваю от ее злости. – Не хотела тебе говорить ничего, – продолжает она. – Видела, как ты с ума сходишь от страха за его жизнь, но сейчас я могу сказать. Он – нахер тебе не нужен. Мы с тобой замечательно жили до всей этой истории и будем жить дальше. Пока ты обратно в себя не придёшь. Посмотри на себя! Кем ты стала? Размазня. Наверное, я должна что-то ответить, но слова забиваются комом в горле. Знаю, что она права. Но легче-то не становится. Рассматриваю ее лицо, стараясь найти хоть намек на фальшь. Не нахожу. Только искреннее беспокойство и… надежда. – Ты ничего нового мне не сказала, – бурчу под нос. – Думаешь, я сама этого не понимаю? Просто запуталась. Все вокруг только и делают, что пудрят мне мозг. А я не железная. Позволяю слезам течь. От безысходности. От нежелания что-либо делать. От незнания, как прийти в себя. – Сейчас Валерия Михайловна приедет, – говорит Илона ровно, – И ты позволишь врачу тебя прокапать, ясно? Киваю, не в силах произнести ни слова. Голова гудит, тело ломит, а внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок. Илона убирает пустые бутылки, стараясь не смотреть на меня. Чувствую себя униженной, как выброшенная на берег морская звезда. Позорная, беспомощная, отвратительная. Звонок в дверь прерывает тягостное молчание. Илона открывает, впускает мою мать. Глаза красные, волосы растрёпаны. Она выглядит так, будто и сама на грани нервного срыва. За ее спиной, действительно, вижу мужчину. Вероятно – врач. Мать проходит в гостиную. Её руки ложатся мне на плечи. – Пожалуйста, дай нам тебе помочь. Её слова… Они пробиваются сквозь туман моего похмелья, добираются до меня. Я не хочу выходить из этого состояния. Мне будет ещё больнее переносить эту боль на трезвую.

Мать смотрит на меня с болью. В её глазах отражается мое собственное разрушение, и от этого становится еще противнее. Пытаюсь вырваться из-под её рук, но она держит крепко. – Отпусти, – шепчу я, чувствуя, как слёзы подступают к горлу. – Нет, Мира, – качает головой. – Я не отпущу тебя. Не сейчас. Она наклоняется ко мне и обнимает. Крепко-крепко, словно боится, что я исчезну, растворюсь в воздухе. Чувствую её тепло, её запах – запах дома, запах любви. И на мгновение мне становится легче. Но лишь на мгновение. – Я не понимаю, что со мной, – шепчу я, прижимаясь к матери. – Мне кажется, что я схожу с ума. Мама вздрагивает, но не отпускает меня. – Григорий Сергеевич поможет тебе, – шепчет она мне на ухо и кивает мужчине пройти. Обращаю внимание на него. Довольно молодой. Может, чуть старше меня. Взгляд мягкий, но пристальный. Сканирует меня, как зверушку. От этого становится не по себе. Невольно ерзаю на диване. – Сколько уже употребляет? – спрашивает он скорее у них, чем у меня, но взгляда не сводит. – Чуть больше месяца, – вздыхает мать. Фыркаю. – Откуда ты так уверена? Может, я весь месяц спортом занималась. Нервно скрещиваю руки на груди, как будто это убережёт меня от нападок. Врач устраивается в кресле напротив. Записывает что-то. Перебрасывается парой фраз с матерью. Илона в это время уже конкретно принялась за уборку моего логова. А я сижу и понять не могу, почему во мне столько недовольства сейчас. Хочется каждого за шкирку выкинуть отсюда. Илону особенно. Она прямо сейчас выливает дорогущий виски в раковину. Чувствую, как дёргается глаз. – Мирослава Игоревна, – обращается ко мне врач. – Я буду рад, если вы начнёте со мной сотрудничать. Иначе я не смогу вам помочь. Херовый врач, значит. Крутится на языке, но вслух не решаюсь плюнуть. – А я буду рада, если вы не будете ко мне на «вы» обращаться, – отвечаю с издевкой. – Разница в возрасте у нас явно не большая. Взгляд мужчины немного прищуривается, но я вижу в нем некую забаву. Он чуть улыбается и кивает. – Как тебе будет удобно, – отвечает он спокойно. – Главное, чтобы ты чувствовала себя комфортно в общении со мной. А общаться мы будем очень много. Обреченно вздыхаю. Тяжело тебе будет, Гриша. Очень тяжело. Тебе попался настоящий варвар, а не пациент. Мать отходит к Илоне, украдкой поглядывая на нас, а Григорий, оказывается, не только наблюдательный, но и решительный. – Прямо сейчас прокапаемся, – заявляет он, взглядом скользя по разбросанным бутылкам и окуркам, словно оценивает масштабы бедствия. – Но нужно поехать в больницу. Ты употребляешь уже более двух недель, а значит, нужно очень внимательно следить за твоим состоянием. Нервно мотаю головой. – Я не поеду ни в какую больницу, – заявляю твердо. – Тут делай. Мне плевать. Хрен вы меня затащите в очередной стерильный ад. Врач приподнимает бровь, но не выглядит удивлённым. Мать все же подходит ближе. – Доченька, это всего на несколько часов. Так ведь, Григорий Сергеевич? Мужчина кивает. – Плюс, тебе нужно пройти обследование, – добавляет он. – Нужно проверить, как усугубилось твоё состояние за это время. Челюсти сводит от злости. Я не хочу никуда ехать. Тем более в больницу. Я и так провела в них полгода. Не выдержу даже и дня. – Я сказала, что не поеду, – цежу сквозь зубы, буравя их взглядом. – Придумывайте альтернативу, либо я нахер вас всех выкину отсюда. Григорий Сергеевич, кажется, ожидал моего сопротивления. Он спокойно достаёт из сумки планшет и что-то там листает. Его взгляд, хотя и мягкий, излучает настойчивость. – После длительного периода злоупотребления алкоголем, капельница – наиболее эффективный способ вывести токсины из организма. – говорит он, не отрываясь от планшета. – Месяц – это не шутки. Тебе необходим медицинский контроль, анализы крови, возможно, консультация кардиолога. Риск развития осложнений довольно высок. Я скрещиваю руки на груди, чувствуя, как злость снова накатывает волной. Полгода в мюнхенской клинике… Эти стерильные стены, запах лекарств, бесконечные процедуры… До сих пор стоит перед глазами бледное лицо Влада, его мучительные стоны… Ни за что! Атмосфера неприятная. Тем более я понимаю, в какую именно больницу меня увезут. И не факт, что они меня там не закроют. – Я сказала – никуда я не поеду, – повторяю, стараясь говорить ровно, несмотря на дрожь в голосе. – Найди другой способ. Ты сам сказал, что главное, чтобы мне было комфортно. Илона, которая до этого молча убирала следы вчерашнего пиршества, замирает с тряпкой в руке. Мама сжимает губы, её лицо бледнеет. Григорий наконец отрывает взгляд от планшета и встречается со мной глазами. Улыбка с его лица исчезает. – Мирослава, – говорит он, голос его становится немного строже, но без агрессии. – Ты сейчас эмоционально неустойчива. Твое решение не основывается на здравом смысле. Отказ от медицинской помощи в таком состоянии крайне опасен. – А твое предложение – это единственный здравый смысл? – с вызовом спрашиваю я. – Ты приехал сюда, как психиатр, давай лечи здесь. Ставь свои капельницы здесь. Если надо, могу тебе во все банки анализы сдать. Но я никуда отсюда не выйду! Последние несколько фраз я произношу с расстановкой, прикрикивая. Он молчит несколько секунд, взгляд его оценивающий. Затем медленно кивает. – Хорошо, – говорит тихо. – Мы рассмотрим альтернативные варианты. Поворачивается обратно к матери. – Я напишу список необходимых препаратов, – произносит он. – Сделаем капельницу здесь. Но необходимо место… почище. Мать кивает и ожидает, пока врач напишет что-то на бумажке, затем передает ее своему водителю. Илона принимается очищать мою спальню. Они с врачом ищут место, чтобы установить капельницу. Ничего лучше не придумали, чем приклеить ее на скотч к стене над изголовьем кровати. Хоть маленький скол краски будет – убью. Чувствую себя подопытным кроликом, которого укладывают на кровать, запрещая шевелиться. Григорий ловко устанавливает капельницу, его движения уверенные и точные. А прикосновения, хоть и профессиональные, вызывают странное ощущение – смесь дискомфорта и некого неизъяснимого интереса. Когда игла уже пронизывает мою вену, я, на удивление, не ощущаю ничего. – Комфортно? – спрашивает он мягко, фиксируя иглу пластырем. – Ты меня проткнул, – шиплю с издевкой. – Какой комфорт? – Переживешь, – улыбается он. – Главное – не дергайся. Расслабься. Легко сказать. Выпить хочется, аж чешется всё. – Давай теперь обсудим график моих посещений, – произносит он, присаживаясь на кровать рядом. – Терапию будем проводить три раза в неделю, но сначала я буду приезжать каждый день. Контролировать твоё состояние. Отлично. Нафиг я вообще сегодня двери открыла? Вот это внимание мне вообще ни к чему. Народа уж слишком много для меня одной. Да и ещё мужик какой-то ходит по хате. – В какое время тебе будет удобно? – спрашивает он. – Не с утра, – отвечаю сухо, отворачиваясь к окну. Понимаю, что нет смысла сопротивляться. Пусть делают что хотят. – Тогда буду приходить после обеда, – заявляет он, записывая что-то в своем блокноте. Долго пишет. Мемуары? Решил написать книгу о чокнутой пациентке, у которой есть всё, а она выпендривается? Капельница капает монотонно, тихий звук смешивается с шумом работающего пылесоса в гостиной. Воздух в комнате становится тяжелее, начинает клонить в сон. Но Григорий не даёт мне расслабиться. – Расскажи о себе, Мирослава, – говорит он спокойным, ровным голосом. – Что привело тебя в такое состояние? Смотрю на него исподлобья, стараясь спрятать всё свое отчаяние за маской безразличия. Слова даются с трудом, язык кажется тяжёлым. – Развод, – отвечаю равнодушно. – Принудительный брак. Папаша – тиран. Муж… Бывший муж – идиот. Он записывает это в своём блокноте, его ручка скользит по бумаге мягко и уверенно. – Расскажи подробнее, – просит он, его взгляд сосредоточен и внимателен. – С самого начала. Вздыхаю. Рассказывать всё? Зачем? Но почему-то чувствую, что этот молодой человек не просто врач. В нём есть что-то ещё… Какая-то скрытая чуткость, проникающая сквозь его профессиональный фасад. – Мой отец заключил соглашение о браке с сыном его конкурента, – начинаю я, выбирая слова осторожно. – Я была против. Но противиться им было бесполезно. Поначалу женишок был против тоже. Но потом… Не знаю. Щелкнуло у него что-то, и он принял это всё. И пытался заставить меня принять. Григорий кивает, не перебивая. Он слушает внимательно, не отрываясь от блокнота. – Я… Я хотела быть свободной, – продолжаю я, голос мой срывается. – От него. От брака. От ответственности. Пыталась не замечать то, что меня тянуло к нему. Пыталась избежать этих чувств. А потом он попал в аварию. Мне кажется, в этом есть доля моей вины. И после развода… После его решения разорвать всё… Я сломалась. Григорий записывает последние слова, его рука не дрожит. Он смотрит на меня с сочувствием, но без излишней сентиментальности. В его взгляде нет осуждения, только глубокое понимание. – Почему ты чувствуешь вину? – спрашивает он тихо. Потому что полюбила человека, которого не должна была любить. – Я сделала от него аборт, – признаюсь тихо. – На самом деле. Когда я узнала о беременности, испугалась больше того, что всё может поменяться. Того, что мы… станем нормальными. А это… Это было скучно. Глубоко вдыхаю, стараясь собрать мысли в единое целое. Трудно говорить об этом, трудно признаться даже себе, что я наслаждалась этим образом жертвы с ним. Этой игрой в кошки-мышки. Изощренная любовь. – Потом узнала, что он бесплоден. В принципе это и послужило его… аварии. То что я избавилась от… «Чуда». Последнее слово говорю с пренебрежением, пытаясь скрыть истинную боль. Григорий молчит, внимательно изучая свои записи. Тишина в комнате становится почти осязаемой, прерывается лишь шуршанием мамы и Илоны за дверью и монотонным звуком капельницы. Он поднимает на меня взгляд, и в его глазах я вижу не осуждение, а… сочувствие? Или что-то ещё, более сложное, что я пока не могу определить. – Мирослава, – начинает он наконец, голос его тихий, почти шёпот, – Ты говоришь о принудительном браке, о чувствах, которых ты пыталась избежать, о вине… Но мне кажется, что ты скрываешь что-то ещё. Что-то важное. Я смотрю в окно, за которым Москва расстилается в вечерних сумерках. Город огнями, шумом, жизнью, а я здесь, в этой тихой комнате, с незнакомым человеком, который пытается разобрать клубок моих мыслей и чувств. – А что ещё я могу скрывать? – спрашиваю я, голос мой звучит хрипловато. – Например, почему ты действительно сделала аборт? Ты сказала, что испугались перемен… Но это лишь часть правды, не так ли? Были и другие причины? Может быть, ты подсознательно не хотела ребёнка от мужа? Или… Боялась ответственности за него? За него и за себя? Я молчу. Его слова задевают что-то глубоко внутри. Он прав, конечно. Испуг был, но не только он. Было что-то ещё… Некая скрытая часть меня, которая не желала привязанности, стабильности, семьи. Часть, которая наслаждалась игрой, взаимным влечением и отталкиванием, этим опасным танцем на краю пропасти. И аборт был… Неким актом самосохранения, попыткой удержать контроль над ситуацией, над своими чувствами. – Не знаю, – шепчу я, голос мой дрожит. – Было много причин. Страх, нерешительность, жажда свободы… А может быть, и нежелание связывать себя с ним навсегда. Даже если бы все было изначально хорошо… Я не была уверена, что смогла бы стать хорошей женой и матерью. Григорий кивает, его взгляд сосредоточен. Он не осуждает, не настаивает. Просто слушает, понимая, что мои слова – только вершина айсберга, что глубоко внутри меня скрывается много неизведанного, много боли и непризнанных чувств. Капельница продолжает капать, время течёт, а я чувствую, что наконец-то, может быть, начинаю понемногу раскрываться, позволяя себе быть слабой, уязвимой, честной… Самой собой. – Как складывались ваши отношения? – спрашивает он. – Как он вёл себя по отношению к тебе? – Он хотел подчинить меня себе, – отвечаю, что первое приходит на ум. – Хотел завербовать меня, как будто. Мы оба любили манипулировать друг другом. Изощренное выражение любви… У него так точно. Его бесило, что я не признаю своих чувств к нему. Видел меня насквозь, поэтому действовал сам, а меня бесило, что он так ловко меня получает. – Твоя мама… – начинает он тихо. – Она сказала мне, что подозревает у тебя «стокгольмский синдром». Возможно такое? Усмехаюсь. Отрицательно веду головой. – Это когда жертва проникается к маньяку? – переспрашиваю с улыбкой. – Наврядли. Я просто заявила родителям, что он насиловал меня. Но какое это насилие, если я хотела его, как бешеная, но не хотела его радовать тем, что он добился своего. Врач приподнимает бровь и задумчиво потирает подбородок, его взгляд сосредоточен. Кажется, он обдумывает мои слова, сопоставляет их с тем, что уже знает. – Интересно… – наконец произносит он. – А как же авария? Ты сказала, что чувствуешь вину… Но почему? Если вы оба играли в эту игру… То кто здесь жертва, а кто манипулятор? Я немного поправляю подушку, чтобы не сбить капельницу. Его вопросы остры, как лезвия, они раскрывают новые грани моего состояния, заставляют меня видеть ситуацию с других сторон. – Авария… – говорю я, голос мой спокойнее, чем был несколько минут назад. – Он всегда был холодным и расчетливым… Но в том моменте… Он стал уязвим. – И ты чувствуешь себя ответственной за его поступки? – спрашивает он, его тон мягкий, но в глазах я читаю внимательное наблюдение. – Да, – отвечаю я, не скрывая ничего. – Я чувствую себя ответственной… За всё. За то, что он хотел быть со мной, за то, что не дала ему ни единого шанса, за то, что он теперь в Мюнхене восстанавливается без моей помощи… – А что бы ты сделала, если бы знала о его бесплодии раньше? Задумываюсь. Это вопрос, на который нет простого ответа. Если бы я знала… То, возможно, всё было бы иначе. Возможно, я бы повела себя по-другому. Но что бы это было? Не найти ответ. Игра в кошки-мышки продолжалась бы, но правила, возможно, изменились бы. – Не знаю, – шепчу я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. – Может быть, я бы попыталась найти счастье с ним… Но я не уверена. Возможно, была бы еще более жестокой. Переняла бы на себя манипуляции. Отыгралась бы по полной. И в этом была бы моя трагедия, и его… Удивительно, как просто я рассказываю ему о том, в чем сама себе боялась признаться. Я всегда была такой. Пользовалась чужими чувствами ради собственной выгоды. Даже самые хорошие парни, которые уделяли мне внимание, страдали от меня. Наверное, поэтому в двадцать пять лет я до сих пор не нашла того, кто вынес бы меня. Волков просто оказался чуть сильнее остальных. Понял, как меня приструнить. Мне это и нужно было. Отдать ему свою волю. Отдать себя мужчине. Властному, непоколебимому. Тому, кто будет меня удерживать от дебилизма силой, но все же я и тут его обыграла. Не вынес… Ну и черт с ним. Капельница пуста. Гриша спрашивает меня о моем самочувствии, убирая иглу. Чувствую себя… в порядке. И на удивление, как будто в башке все встало на свои места. Я тот ещё демон. И надо лечиться. Иначе я так никогда никому не буду нужна. Психиатр аккуратно убирает использованные инструменты, его движения плавные и уверенные. Он, кажется, доволен сегодняшней сессией. Или, по крайней мере, старается это показать. Его взгляд, однако, всё ещё пристальный, изучающий. Я лежу на кровати, чувствуя странную смесь облегчения и пустоты. Рассказать всё – это как вылить из себя ведро грязной воды, но на дне остается осадок, неприятный и липкий. Осадок неуверенности в себе, в своих поступках, в своем будущем. – Мирослава, – говорит он наконец, нарушая тишину, – ты удивительно откровенна. Многие пациенты скрывают гораздо больше, чем ты рассказала за эти пару часов. Это, безусловно, положительный момент. Но откровенность – это только половина пути. Теперь нужно разобраться с последствиями твоих действий и, что важнее, научиться жить дальше. Он поднимает на меня взгляд, и я чувствую, как под ним, моя легкомысленная маска трескается. Стараюсь держаться спокойно, но внутри всё ещё бушует шторм. – Что дальше? – спрашиваю я, мой голос едва слышен. – Жить-то по-прежнему не хочется… Не договариваю, но он понимает. В его глазах я вижу отражение собственной пустоты, своего бессилия перед навалившимися проблемами. Он молчит некоторое время, как будто подбирая правильные слова. – Мы это исправим, – уверенно и с улыбкой отвечает он. – Я подумываю о сеансах когнитивно-поведенческой терапии. Разберем твои жизненные установки и перекроем их на нормальный лад. Предупреждаю сразу, что быстрого результата лучше не ждать. Всё будем делать постепенно. Вздыхаю. Ерунду какую-то навязывает мне. Поведенческое когн… что-то. Первый раз слышу. Этим мозгоправам лишь бы побольше денег выкачать… – Как скажешь, – отвечаю безразлично. – Если поможет – машину тебе подарю свою. Григорий усмехается. – Не спеши разбрасываться обещаниями, – произносит он. – Можно и пожалеть.