Читать книгу: «Я_существо», страница 4

Лучшего расклада я и представить себе не мог.

Утром я разыграл сцену ревности и предложил ей расстаться.

Да, я поступал как трус, но по-другому просто не представлял, как можно от неё избавиться. В результате она отправилась домой раньше времени рыть мне заслуженную яму: солидарная с Катей директорша вручила мне заявление на увольнение, которое мне оставалось только подписать.

Так я расстался с Катей, лишился работы, и вскоре моя карета снова превратилась в тыкву. С опустошённым кошельком и выжатыми каплями крови из сердца я стал безудержно курить по ночам, слабо представляя себе, чем же я буду таким заниматься, чтобы вернуть себе хотя бы приблизительно похожий доход. К весне оплаченные месяцы аренды жилья подошли к концу. Я схватил с собой то, что мог унести в рюкзаке, и, используя последние минуты на счету телефона, позвонил Еве, сообщив ей, что я на дне и, похоже, ночую сегодня на улице. В старом парке.

Ровно в восемь тридцать утра она дотронулась до моего лица – это было похоже на короткий, но очень сильный удар электричеством. Всякий раз, когда Ева касалась моей кожи, меня будто пробирал ток. Только боль была не физическая.

Откопав в рюкзаке апельсин, она вонзила пальцы в толстую корочку. Сок брызнул в лицо оранжевой пылью и скатился каплями по её ладоням к запястью. Сочная мякоть блеснула на ярком весеннем солнце. Ева была прекрасна. Ева тянула мне сочный оранжевый плод. Я любовался её простотой с хорошеньким юным личиком. Светлые волосы сбиты в тугой пучок на затылке, непослушные пряди красиво падают на лицо… Она нашла меня очень быстро. Но это и неудивительно: когда я попадал в дурацкие истории, Ева всегда знала, где меня найти.

– Как ты тут оказался, дурачок, ну, рассказывай?.. Тебя снова бросили? У меня, наверное, судьба – отскребать тебя от асфальта – брошенного и раздавленного.

Я улыбнулся, потому что был счастлив: вокруг всё рушилось, а я рассматриваю этим утром её светлые голубые глаза, мягкий рот и изящно очерченный подбородок, почти позабыв о своём жалком положении.

– Что ж… Теперь ты знаешь… Я больше не с Катей. А ещё – меня уволили…

– Тоже мне, новости. Будто тебе привыкать. Столовая уже открыта. Мы сейчас пойдём туда, и там ты мне подробненько всё расскажешь.

И я рассказал, наслаждаясь самым вкусным в своей жизни завтраком в столовой университета, куда она ходила на курсы для поступления.

– И давно вы расстались? – осуждающе глядя на меня, спросила Ева.

– Прошло уже несколько месяцев. Я не сразу решил сказать тебе.

– Не думала я, что ты такой провокатор – обвинить девушку во всех смертных грехах, чтобы избавить себя от неё. Фу, это так стрёмно, Берт. Так стрёмно… Так ты, значит, расстался с Катей, потому что она спросила какую-то хрень про меня?

– Мне следовало расстаться с ней намного раньше. Мне следовало вообще ничего с ней не начинать. Куда смотрели мои глаза? Почему ты молчала? Не говорила, что мы с ней плохая пара? Моя мать обронила эту фразу, мол, хотела бы я видеть здесь с тобой Еву. И, услышав про тебя, Катя так и спросила: «Кто такая Ева?» Я не смог ей ответить, но Катя уже зацепилась. Она выводила меня этим вопросом из себя и потом уже вконец взбесилась. А я в ту минуту уже всерьёз засомневался: почему же рядом она, а не ты? Мне бы не пришлось ничего объяснять.

– Ну конечно же. Это очень сложно – взять и нормально ответить женщине. Да?

– Да не гни ты дурочку. Просто меня бесит расшибаться в объяснениях, кто такая Ева. Ты маленький комок зла, вот ты кто. Тебя хочется обнимать и душить двумя руками одновременно. Это у вас общее с моей матерью.

– Ну конечно… Конечно… Тебе просто слабо́ сказать, как на самом деле всё.

– Да, слабо́.

Потому что Ева, помимо всех достоинств и недостатков, не простое связующее звено. Она приходилась мне дальней родственницей, к которой я испытывал странную привязанность. И никто, кроме самой Евы и Виктории, об этом не знал.

Глава 4. Фавн

– Это имя, ты придумал его нарочно или оно настоящее?

– Ева?

– Ева, да.

Моя собеседница в чёрной маске отклонилась назад.

Исповедь была длинной и излишне подробной. Я корил себя за то, что увлёкся. Кажется, прошёл целый день, прежде чем история о грубости была окончена. Похоже, что мои откровения немного повергли её в недоумение. Девушка сидела несколько минут молча, прежде чем задать вопрос.

– И почему же ты решила, что имя фальшивое?

– Потому что называть настоящие имена запрещено!..

В тоне её голоса чувствовалось негодование. Оно целиком и полностью было посвящено услышанной истории, но осуждать какие бы то ни было откровения было неэтично, поэтому моя собеседница вложила всю злость в произнесённое имя.

– Я же говорила, что запрещено озвучивать всякие личные вещи, всякие подробности и имена. Твоя история тянет на вымысел, которым обычно зрелые мужики вроде тебя пытаются впечатлить молодых женщин.

– Что тебе известно о моём возрасте?

Моя собеседница осеклась.

– Я не знаю, сколько тебе лет. Но могу предположить, что ты старше меня. И вообще. Знаешь, я сама умею так сочинять, ничуть не хуже тебя, может быть, даже лучше! Иногда я сочиняю разные безумные истории у себя в голове, выдаю их за правду, рассказываю кому-то и смотрю, как это всё воспримут. Ева… Надо же… Кто так сейчас вообще называет девочек?

– Кто-нибудь точно называет, уж поверь. И вообще, речь шла не о «сейчас».

– Просто скажи, что ты всё придумал…

– Тебе станет легче, если я совру?

– Чёрт, да что за чушь ты несёшь? Ну, допустим, окей. Ты ни разу мне не соврал, и вся твоя история – правда. Тогда что же с ней стало?

– С кем?

– С Евой. Вы ещё общаетесь?

– Не особо.

– Не особо? Но ведь… Что случилось? Почему вы прекратили общаться?

– Может быть, потому, что мы осознали, что это провальный сценарий. Вообще, это история не одного вечера. Не думаю, что правильно будет посвящать ей столько времени. Всё закончилось. Точка. Что тут ещё скажешь? Это нормально… Люди берут и живут себе дальше. Когда проходит столько лет, у людей налаживается жизнь.

– И твоя наладилась?

– Если бы моя наладилась, меня бы тут не было.

– Да, согласна. Дурацкий вопрос…

– Жизнь налаживается, но не у всех. Увы.

– Так и что с именем? Ты придумал его? Или это её настоящее имя?

– Разве это имеет значение? Можно я промолчу?

– Промолчи.

– Вся эта история…

– …Да, от неё, если честно, помыться хочется.

– Столько грязи.

– Мне кажется или это не всё?

– Не всё, разумеется.

– Жуть.

Девушка задела рукой маску. На секунду мне показалось, что она хочет её снять. Я был к этому не готов. Только не сейчас. Остановил её. Позволил себе прикоснуться к незнакомому человеку: взял за запястье и отвёл её руку от лица. Мы прислонились спиной к стене и пару минут в тишине лениво стекали по холодной поверхности.

– Если тебе противно, ты можешь просто уйти.

– Мне противно. Ну что ты вообще за человек такой? Откуда ты взялся?

– Как и все – из лона матери.

– Господи, фу, как мерзко, смешно и странно прозвучало то, что ты сейчас сказал.

Это полное безумие – насколько мозг охватывает воображение, если ты собеседника не видишь, но слышишь. Крайне занимательно. Под конец сеанса мы уже оба улавливали мимику под маской: ухмылки, усмешки, горчинку, смущение…

– Послушай… – она наконец повернулась и придвинулась ко мне, – если я сегодня предложу тебе встретиться вне этого помещения… ты… придёшь?.. То есть я действительно хочу сделать исключение. Хочу посмотреть, какой ты там, за этим барьером. Но вот прямо сейчас не готова. Я хотела бы… Представляешь, мы появляемся оба в каком-нибудь баре, но ты не знаешь, как выгляжу я. А я не знаю, как выглядишь ты. Я примерно понимаю, что ты уже взрослый, тебе около сорока, ты довольно высокий, и мне будет несложно тебя узнать, если это будет укромное место. Но можно же выбрать какой-нибудь клуб, где людей будет очень много.

Меня окатило жаром. Встреча? Зачем? Но с другой стороны, почему бы и нет? Кажется, эта игра может быть очень забавной.

Я немного поразмыслил и спросил:

– Если я правильно тебя понял, ты хотела бы прийти куда-то без маски, где я уже буду тебя ждать. И посмотрим, узнаем ли мы друг друга?

– Да, ты меня правильно понял. – Она облегчённо вздохнула.

Кажется, это отличная идея. Выбираешь любое людное место, и если кто-то не приходит, потому что струсил, то можно выкрутиться, мол, не узнал. Или пришёл, но действительно не узнал – на этом всё. Конец. Здорово!

Я поддержал идею.

Мы договорились о встрече в ночном клубе на окраине города.

Это моё первое свидание спустя несколько лет в одиночестве.

Игра началась.

После эксперимента в масках я долго и неторопливо ехал домой, рассматривая смыкающиеся над асфальтом кроны полуобнажённых деревьев. Ощущение неспешности и покоя – такого со мной уже давно не случалось. Дорога пустынна. Солнце ещё не ушло за горизонт. Казалось, день будет длиться вечность. Вечность, наполненная ароматом прелых листьев. Опустошённая пьянящая вечность, похожая на юношескую любовь.

Первое, что встречает меня в доме, – большое кресло. Я рухнул в него, как подкошенный: длительное общение лишает меня сил что-либо делать. Если бы к человеку можно было подключать внешнее электричество, то мне бы сейчас понадобились сразу три мощнейших аккумулятора. Кажется, количество еды в холодильнике равно нулю. В нём нет ничего, кроме холода. Но это нестрашно. Еда в таких случаях вообще лишний элемент. Часы на руках издали тонкий писк: семь вечера. У меня есть три часа, чтобы перезарядиться, переодеться и доехать до клуба. Вообще, конечно, всё это странно. Сюрреалистично. Вот так решиться на свидание вслепую. Она так общается, будто мы сто лет знакомы. Но я точно никогда не встречал её раньше. Я бы узнал. Чёрт. Может быть, не ходить? Как это будет выглядеть? Она пройдёт мимо парочки высоких астеничных мужчин за сорок и не решится к кому-нибудь из них подойти. А если решится и они окажутся совсем точно не мной, то эксперимент провалится и прекратится, и чёрт его знает, сможет ли она потом снова выбираться из своей раковины с таким же доверием. Нет, я, пожалуй, схожу. Я схожу. Не узнаем так не узнаем. Зато это будет честно. А если она не придёт, то хотя бы развеюсь. Это забавно. Забавно как минимум, правда же?

Ночные клубы, вся эта жизнь зазеркалья – моя ахиллесова пята. Они заменяли мне общение, секс, допинг и алкоголь. Я растворялся в этом порочном людском столпотворении из пьяных мужчин и разодетых женщин. Мне нравилось наблюдать, вдыхать ароматы парфюма и алкогольных паров, проходить незамеченным мимо и слушать чьи-нибудь разговоры, смотреть, как кто-то жадно целуется, изменяет подруге, топит печаль в выпивке, утирает слёзы или нарывается на конфликт. И всё это – под покровом ночи, под оглушительный рёв музыки и мерцание стробоскопа.

Улыбнулся в предвкушении вечера, встал с кресла, снял куртку и отправился принимать душ. Голова нестерпимо болит, но горячая вода делает своё дело: плечи наконец достаточно разогрелись. Кровь бежит по сосудам. Мне тепло и уютно. Открываю форточку в душевой и делаю глубокий вдох прохладного вечернего воздуха. На двери ванной мой младший сводный брат настоял повесить зеркало во весь рост.

Парню уже двадцать три. Он исправно следит за собой.

Зеркало запотело. Это хорошо. Заворачиваюсь в полотенце и ступаю на прохладный кафель. Снова улыбаюсь. Вытираю волосы. Вглядываюсь в отражение сквозь испарину. Наспех сшитое врачами тело после аварии двадцатилетней давности. На хрен я снова на это смотрю?.. Ухмыляюсь. Отрабатываю боксирующие движения с мутным силуэтом, упорядоченно уклоняясь от вымышленных ударов. Сегодня как будто бы даже весело.

Я не вспоминал про тебя, Ева, несколько лет. Где ты сейчас и с кем? Почему бы мне просто не решить не идти на это несчастное приключение? Ева, Ева? Ты меня слышишь? Хочу, чтобы ты знала: недавно в лесу, у дерева с выжженным нутром, я нашёл четыре апельсиновых корки, а на них запёкшаяся кровь растерзанной птички. Судя по следам, это дети втоптали её пёрышки в пыль. Люди ели здесь фрукты рядом с мёртвым телом. У дороги я обнаружил свежие следы шин. Заберись они в мой лес немного глубже – непременно набрели бы на чудовищное логово моих гнусных свиданий со своей собственной мерзостью. И как знать, кто стал бы следующей жертвой расправы под тем апельсиновым соусом…

Поговори со мной, Ева.

Сегодня сердце моего дракона настолько мёртвое, что в действительности там нет ничего, кроме собственного яда. На вдохе воздух обжигает мои лёгкие. На выдохе сера и пепел заполняют ноздри. Моё безумие едва не раскрыто. Птичка растерзана. Жертва принесена. Я пропал. Я попался на попытке сожрать хрупкое. Я попался на жестокости. Без тебя я – сторож этой тьмы в своей голове, Ева. Без тебя я вслепую обучаюсь немыслимейшей жестокости в тонком ментальном лесу с тихими острыми точными токами, стелющимися под землёй тонкоструйной кровью всех тех зверей и людей, которые в нём погибли. Зыбкая хрупкая кромка вспененного снега, прикрывающая ковёр из листьев, ещё не скрыла под собой запах смерти. Боже, о боже. Вот он я – твой фавн в слезах, стоящий в чёрном своём лесу на коленях, рассматривающий запёкшуюся птичью кровь. Боже, о боже, кто я? Что за потрёпанное истощённое существо пробудилось во мне и ныне властвует над нейтральностью бытия, когда разряд выгнул в струну отходящее тело и забрал душу из плена небес? Чей это крик, переходящий в неистовый громкий вопль, свистом разматывает кроны нависших кругом сосен? Чьи это тени взлетают птицами под и над существованием яви между мирами? Чья это рысь, изящно переставляя лапы по тонким веткам, приготовилась совершить прыжок?.. Кто посмел потревожить мой лес?..

Сжатая до пределов бесстрастия пружина. Криво сплетённые зеркала.

Это всё ты. Это всё я. Это ещё один шаг в безупречную бесконечность.

…Из окна в дом вползает полумрак со светящимися облаками.

Мы с моим драконом живём тут, на краю вселенной, сколько себя помню.

Каждый день я надеваю чудотворную кольчугу из блестящих пластин непоколебимости – слой за слоем их серебро и золото разрастаются на плечах в доспехи такой красоты и тяжести, что не по силам ни одному человеку. Мы с моим драконом знаем путь, по которому не пройти никому из живых. Мы – двуединое слияние самой тёмной ночи и мрака. Танец шамана, шум ветра в лесах, где нас унесёт однажды в транс и выбросит на пустынный свинцовый берег перерождёнными, слившимися в одно целое. Совершенство…

Молчишь… Молчишь, Ева… Поговори же со мной…

Над домом смыкаются серые тучи.

Выхожу из ванной. Темно.

Кажется, мне пора.

Застёгиваю три последних пуговицы воротника под горло и на запястьях тоже. Пальцами вдавливаю кожу вокруг острых глазниц, будто пытаюсь прогнать нахлынувшее потустороннее видение и вернуться в реальность. Безупречный чёрный воротник рубашки из-под чёрного пиджака. Заострённая рабочая ухмылка, вызывающая лютую неприязнь. Две глубоких складки на переносице. Выжигающая тишина глаз под линзами очков. Отработанная речь и жесты… Да… Набор жестокой мрази укомплектован. Я иду на свидание, Ева. На чёртово странное свидание. А ты молчишь…

Места вроде этого клуба с тёмно-синим светом являлись мне во снах и раньше. Там звучал грохот музыки, доносящийся из-под земли, из-под бетонных складок городских убежищ. Там было проще всего приручать свою вычурную тишину сочиться будто бы внутрь себя, но испаряться вовне. Идти, пробираясь сквозь тёмные клочки несуществующего своего «я», притираясь в полумраке между тел, двигающихся в ритм музыки. Здесь много дыма и человеческих масс. С танцпола вырываются мощные блики синтетического света и звука, а бас заставляет вибрировать под ногами землю. Так странно. Ты стоишь посреди этого фальшивого мира иллюзий, притворяясь живым, а в это время кто-то по-настоящему живой ищет тебя таким, какой ты есть, на другом краю земли. Стоит на обрыве у серого моря и смотрит вдаль, потерявший надежду найти. Но ты – тут. И ты – даже вовсе не ты. Ты – тень. Среди сотен людей идёшь на встречу с неизвестностью, ломая колесо предназначения в поисках сомнительного удовольствия, лишь бы убедиться в том, что какие-то отрывки жизни – не совпадение. Что они имеют смысл.

В бетонной коробке тянет холодом и сыростью. И люди чужие. И мысли чужие. Чужое всё. Кому кто и что здесь нужно? Пожалуй, что никому и никто. Вот бы сбежать…

– Тоже решаешь, что нужно сбежать?

Холодные пальцы коснулись запястья. Я вздрогнул и обернулся.

Она была ниже ростом, чем мне казалось. Но в точности с теми же нотками в голосе. Ирония. Насмешка. Пренебрежение. Защита. Лицо очень юное, но уже затронутое печалью. Практически без макияжа и признаков поиска совершенства, если не считать ярко-красной помады на губах. Я чуть наклонил влево голову и посмотрел на её рот.

Это было красиво.

Как странно, что она так быстро меня нашла.

Я бы, наверное, не смог.

Мы стояли посреди хаоса и оглушительного рёва музыки.

«Вот ты и попалась», – промелькнула мысль.

Я взял её за руку и увёл в сторону бара. Она молча поддалась.

– Если честно, именно так себе это и представлял.

– Что именно?

– Что я растеряюсь и ты найдёшь меня первой.

– Растеряешься? В клубе?! Ты?! Какое дешёвое лукавство! Никогда бы не подумала, что ты из тех парней, которые могут растеряться в ночном клубе.

– Раскусила. Я просто торговался с совестью и хотел уйти в тот момент, когда ты меня нашла.

– Вот так мне больше нравится. Когда ты честен. Тебе говорили, что ты привлекателен? Даже красив. Хотя мне не нравятся такие парни. От красивых мужчин жди беды. Такие, как ты, прекрасно чувствуют себя в ночных клубах! Но ничего не поделаешь, я нашла тебя первой, и я рада, что ты пришёл. Я боролась с желанием не идти и уже много раз пожалела, что пришла, пока не увидела тебя. У меня было преимущество, помнишь? Когда ты вставал, чтобы достать бумажку с вопросами, я хорошо тебя рассмотрела. Ну, и возраст. Хотя ты не выглядишь на свои… сколько тебе там? Сорок?

– Примерно так.

– Господи боже мой. Разница в возрасте у нас с тобой колоссальная. Так и знай.

– Насколько?

– Лучше бы тебе не знать.

– Это что, один из тех неприличных вопросов, на которые ещё юным женщинам уже стыдно отвечать, будто они идут по грани мысли «о, я старая дева»? Или это опасения, что я сейчас сбегу от ужаса, узнав, что тебе нет восемнадцати?

– Ты злодей, ядовитый злодей.

– Ну так что?

– Двадцать шесть. Уже двадцать шесть.

– Другое дело. Теперь я могу предложить тебе выпить, и меня не посадят за это. Будешь виски?

– Ты настаиваешь?

– Настаиваю.

– Меня зовут Диана.

Она протянула руку.

– Меня зовут Альберт. Но мне больше по душе Берт.

– Окей! – Диана широко улыбнулась. – Видишь, не так уж страшно.

– Я и не говорил, что боюсь. Мне просто не нужно…

Я сжал её ладонь в знак приветствия. Коснулся пальцами, которые лишь слегка задержались на коже, потому что импульс – короткий разряд электричеством – он был уже здесь, наготове, заряжен на мощный удар: страх привязанности. Чем скорее уберёшь руку, тем меньше получишь боли. Никакой привязанности. Нет. Нет. Запрещено.

Крепкий алкоголь мгновенно ударил в голову на голодный желудок. Кажется, Диана тоже почувствовала это и стыдливо прикрыла лицо рукой, скрывая улыбку. Мы молча рассматривали друг друга, стараясь сопоставить впечатление от разговора днём и увиденного сейчас. У Дианы чёрные волосы, слегка завитые в кудри, короткая стрижка и узкие плечи, утопающие в складках тёмно-серой блузки. Карие глаза, обрамлённые очень густыми чёрными ресницами, и крошечный вздёрнутый нос. Она тоже изучала моё лицо. Уже немолодое. Изрезанное осколками, оставшимися после аварии. И в особенности – бледный неровный шрам, тянущийся от левого виска через скулу к левой губе.

– Целоваться не больно? – Диана, потупив глаза, указала на шрам.

– Почему же мне должно быть больно?

– Потому что у тебя там шрам. Ну, не знаю, как оно там со шрамами бывает. В детстве во время дождя я поскользнулась и расшибла колено о бордюр, этот шрам болел очень долго, почти до самого института или, может быть, дольше. Иногда мне кажется, что он до сих пор болит, хотя это скорее воспоминание.

Музыка ревела громко, поэтому нам приходилось общаться криком и жестикулировать. Я провёл пальцем по лицу.

– Это старый шрам. Очень старый. Много лет назад меня угораздило попасть в аварию. Стёкла разбились… Но… нет, не больно. Скорее наоборот. Ничего не чувствую. Губа в этом месте давно онемела. Может быть, нерв повреждён. Но этот шрам… Скажем так, он мешает мне по-другому.

– Это как же?

– Он отпугивает желающих целоваться. Вот сидишь ты в баре «красивой» стороной – и вроде бы девушки смотрят. Но стоит только повернуться левым боком… В общем, ты ведь тоже не сразу заметила… Кто захочет целоваться по доброй воле с человеком, у которого такой шрам? Ведь кругом полно красавчиков без шрамов. И моложе. И адекватнее.

Диана расхохоталась. «Адекватнее» насмешило её. Я тоже отчего-то рассмеялся. С ней было незазорно смеяться. Страшно подумать, сколько времени я не смеялся вот так с кем-то. Одно дело – в одиночестве. И совсем другое – перед женщиной, которая младше тебя на девятнадцать лет. Когда она родилась, я переживал первый раздрай в отношениях, был влюблён, было много секса, мордобоя и непостижимой неопределённости: куда идти, кем быть, стоит ли жить. А она только родилась. Только-только родилась… Чёрт…

В голове нет заготовленных мыслей. В голове штиль. Слышу лишь лёгкий шум воды. До ближайшей речной пристани, полузаброшенной, минут тридцать пешком по грязи. Возможно, сейчас на улице разверзлись небеса – там, наверное, идёт дождь. Диана цедит виски через тонкую чёрную трубочку, её щёки наливаются красным, как первое осеннее яблоко. А я не знаю, что и сказать. Я просто не знаю. Поглядываю на часы. Уже почти полночь. На экране над сценой высвечивается видеоряд: неоновые полосы вспыхивают и угасают в чёрном полумраке. Из дым-машины вываливаются клубы пара. Сейчас на сцену выйдет диджей. Будет какое-то шоу. Девушки в изумрудных мерцающих костюмах уже заняли исходную позицию на возвышениях по периметру заведения. Алкоголь льётся рекой. Басы из колонок усиливают свой рёв, но я никак не решаюсь предложить ей уйти. Мы просто сидим и молчим за стойкой бара, стараясь не отвлекаться на тонкое: поле близости уже давно нарушено, я вспоминаю свои будни в Мюнхене и Берлине, где, бывало, так же часами сидел в барах. Но совсем один. И наблюдал за напивающейся толпой, жадно охватывая взглядом то, что меня завораживало: жизнь, эмоции, движение, которых не хватало в самом себе. Но впитывал я в основном лишь грязную энергию от людей – зачастую более одиноких, чем они могли сами себе представить. И, может быть, более одиноких, чем я сам. Диана смотрела на тёмные фигуры в проблесках света как заворожённая. Я чувствовал вдохновение. Сейчас можно было бы отойти в режиссёрскую будку, сказать: «Начинаем», и звук – особенный звук – и свет наполнили бы этот зал. На сцену вышли люди. Всё завертелось бы, а ты – надменный и чёрный силуэт – восстал бы над живой и волнующейся массой сверху, над залом. И смотрел бы на то, что придумано тобой.

Но это было не моё шоу. Время тянулось медленно. Сознание вернулось из грёз в реальность. Вот – мы. Вот – зачарованная Диана. Вот я – теряющий остроту восприятия от алкоголя. Вот – клуб на окраине города, а где-то там есть грязный край берега, изрезанного отходами металла, изрытого колёсами тяжёлого транспорта. С бомжами, чайками и бездомными псами, с бесконечными помойками и пластиковыми бутылками, валяющимися на побережье. Моя страшная и великая вода каждую ночь безропотно смывала всё, что выблевало паршивое человечество на изношенное тело её берега.

Я знаю: ещё одна порция виски – и сознание перекосится. Меня выкинет из реальности окончательно. Превратит в того, кто я есть, – неудобного психа, одиночку, слоняющегося по подворотням до утра. Ещё одна порция – и жалость к шлюхам и бездомным пробьётся наружу, как хлещущее из канализации дерьмо, и я отправлюсь спасать либо тех, либо других своими разговорами о Боге и великом замысле, а потом усну пьяным в одежде на пороге своего дома или отеля, но случалось засыпать и в местах похуже. О, если ты точно такая же, как я, Диана, если твоё сознание становится самим собой лишь под приличной дозой алкоголя, так давай ещё выпьем и поскорее отсюда уйдём…

– Но ведь кто-нибудь любил тебя таким? Со шрамом… – вдруг спросила Диана.

– Сомневаюсь, что меня вообще кто-то любил… – отозвался я.

– Ну, так не бывает.

– Наверное, ты права, да.

– А ты любил?

– Если честно, то это сложная для меня тема, – ответил я. – Мне кажется, что любил. Но я наворотил столько дерьма, что всякий раз меня пытались убедить, мол, когда любят, так не поступают… Поэтому я поддаюсь пессимистическим мыслям на этот счёт. К тому же я сейчас уже очень нетрезв, чтобы адекватно размышлять.

– Это очень сложные темы, согласна, – выкрикнула она, – явно не для тех, кто напился крепкого алкоголя на голодный желудок. Но по тебе не слишком заметно, что ты пьян. Наверное, после встречи на группе ты успел заехать куда-нибудь и поесть?

– Нет, я не успел. Хочешь, пойдём на фуд-корт, возьмём что-нибудь перекусить? Или поедем отсюда в какой-нибудь ресторан. Я бы с удовольствием сбежал отсюда.

– Хорошо, когда все проблемы в жизни решаются вот так: пойдём выпьем, пойдём поедим в ресторан. А ты давно ел простую еду?

Диана размешала трубочкой остатки льда в своём напитке.

– Какую еду ты называешь «простой»?

Вопрос Дианы вытащил на поверхность рыбу, которая не ожидала быть пойманной. Я жадно схватил воздух. Кажется, я понял, в чём дело: Диана рассматривала часы на моих руках.

– У тебя хорошие, чертовски хорошие часы, да. Слишком хорошие, чтобы надевать их в обычный ночной клуб на окраине.

Я не сразу заметил: Диана сверлила взглядом не только часы. Мою рубашку. Мой пиджак. Диана сидела напротив в простенькой блузке и брюках из массмаркета. Диана была хороша в них, но, кажется, думала, что этого недостаточно. Возможно, она догадалась решительно обо всём. И, может быть, даже читала мои мысли. Мысли, в которых я где-то не здесь, иду и проваливаюсь по щиколотку в прибрежную грязь в своих дорогих ботинках.

– Так что ты имела в виду, когда сказала про простую еду? – переспросил я.

– Я имею в виду простой, приготовленный дома суп. Или испечённый своими руками пирог. Это тесто, которое можно месить руками и слизывать с пальцев начинку. Не твои рестораны, к которым, я думаю, ты привык. Не твои «киш лорен», устрицы и всякие стейки стоимостью как недельная зарплата. Не все эти твои излишества, которыми ты так кичишься и гордишься, вроде вот этой бутылки самого дорогого виски в баре. Мол, смотрите, я могу себе это позволить. Я могу угостить непьющую девчонку самым дорогим виски, а потом пьяную утащить к себе, трахнуть и гордиться тем, что она сама меня выбрала. Вот она я, попалась птичка. Хватай.

– Диана, это что, упрёк?

Диана была пьяна. Сильно пьяна. Стоило раньше это понять.

Она смотрела на меня с подозрением – остро. Может быть, она уже пожалела. Может быть, что-то придумала для себя. Диана резала по больному. Я бросил чаевые на стойку бара. Впился в стеклянную панель телефона. Половина первого.

– Уже подумываешь свалить? Я за! Можешь не вызывать мне такси. Я в состоянии сама оплатить.

– Я и не собирался.

Она сама, сама. Всё сама.

Лицо обдало жаром.

Диана соскользнула с высокого барного стула и тенью устремилась прочь.

Иду за ней ровно так, чтобы из виду не терять, но и не попадаться на глаза.

Я просто дождусь, когда она сядет в такси, и пойду к реке гулять по берегу.

Зачем она так? Пусть сядет в такси и едет. Глупый, глупый, тупой эксперимент.

Я тоже голодный. Я тоже сейчас бы съел самый обычный суп. Я бы выпил чаю, заваренного из пакетика. Я лёг бы в самую обычную постель. Я бы даже не укрывался ничем. Я бы шёл в обычной футболке по улице пешком, как когда-то ходил раньше в простом свитере и до самых морозов не надевал куртки, потому что она была настолько паршива, что за её вид становилось стыдно, а на новую не было денег.

Диана зависла у выхода.

Пальто у неё с собой не было.

Она пошатнулась. Оперлась на колонну. Сообразила, что прибыла вот так – без пальто. Достала из сумочки телефон. Посмотрела уныло в экран, упаковала его обратно и нетрезвой походкой ринулась в темноту улицы. Такси она точно не вызвала. Но зачем-то вышла. Я не хотел быть замеченным и по-прежнему шёл на шаг позади. Опёрся на ту же колонну, наблюдая через стеклянную дверь, как она оказалась на улице, в мягком медовом свете дорожных фонарей. Несколько машин дежурило около входа. Сейчас она сядет в одну из них, и история навсегда закончится. Но машины хватали другие люди. А Диана всё стояла. Дикий ветер трепал её волосы. Плечи намокли. Вот глупая… Чего же ты ждёшь? Возьми такси и уезжай…

Наконец я не выдержал. Вышел к ней. Она ошалело взглянула, запрокинув голову.

– Зачем ты преследуешь меня?..

Я взял её за локоть, отвёл в сторону, снял с себя пиджак и накинул ей на плечи.

– Ты с ума сошла?

– Я давно уже…

– Здесь хреновое место. С хреновой репутацией. Здесь, в конце концов, просто холодно.

Она жёстко впилась пальцами мне в запястье. Непонятно – хотела сделать больно или не хотела отпускать. Я не решался хоть как-нибудь трактовать поведение девушки. Мне хотелось обнять её и одновременно – чтобы она немедленно исчезла.

Достал телефон и вызвал машину.

– Ну, куда едем-то?

– Ко мне. Заниматься сексом, – выпалила Диана. – Ты ведь этого хотел? Я хочу. Я дико хочу трахнуться с тобой. У меня ни разу не было секса со зрелым мужчиной. И, кажется, сейчас я готова как никогда. Тебе даже не нужно будет платить за этот секс. Я обещаю, ты не пожалеешь. Поехали… Я всегда так себя веду, когда понимаю, что хочу. Я не пью, потому что под алкоголем не контролирую это. Но ты сам виноват. Ты напоил меня! И теперь мне нужен самый животный и грязный секс из всех, какой себе только можно представить. Я готова заняться им прямо здесь. В загаженном туалете. Пойдём? Тебе слишком легко это досталось. Тебе всё легко достаётся. Это бесит, правда.

Диана расхохоталась, но по щекам у неё поползли слёзы.

– Может быть, ты меня для начала спросишь, чего я хочу, Диана?

Услышав своё имя, она замерла и, кажется, на минуту даже протрезвела. Помада на губах была размазана. Кожа вокруг рта покраснела. Я рассматривал её опухшее от алкоголя лицо, представляя, как оно искажается во время секса. Моё животное на минуту прокрутило в голове этот сценарий. Пьяный секс, обнажённая бледная грудь, пьяные слёзы, пьяная исповедь, сигарета у постели. И уйти до рассвета… О чём ещё можно мечтать, если всё это так доступно?