Читать книгу: «Хохот Демиурга. Мысли в моей голове», страница 15

Представляешь? Она легла под меня, ради тебя – вод ведь шлюха! Беда в том, что я эту шлюху начал любить… Как тебе такой поворот? Я сам не заметил, в какой момент она заняла место в моем сердце. Признаю, сперва для меня это была азартная игра – завладеть тем, что увидел тогда на портрете, после это стало уроком для тебя, ну а потом – я привязался, захотел быть рядом всегда – полюбил… Да…

И пока вы строили козни, полагая, что я болен, или потерял контроль, мне попросту было не до вас – я пытался вернуть свою любовь, ее доверие. А она уперлась: покажи, что в ячейке. Надо признать, я сам дал маху, сразу не сообразил сказать, что, мол, нашел вора, раздобыл ради тебя, хотел сделать подарок… И теперь я в безвыходной ситуации – она даже донесла следователю – если у меня не развилась паранойя, что вряд ли. За мной приставлена слежка…

      В то время, когда я искал способ разрешить коллизию там, вы создали еще одну проблему здесь! Скажи, Савел, как мне поступить – стереть вас вместе с городом в порошок и отстроить все заново? Пересажать всех по камерам? Простить и оставить в желанном одиночестве, а самому возвести для себя новый город?

Можешь молчать – я вряд ли к тебе прислушаюсь… Размышляя над всем – я пришел к решению: и там, и здесь. Как тебе известно, во Внутренней Риге нет детей, кроме Андрюши; и до этого момента не было женщин… Но в скором времени появится еще одно исключение – возможно, ты даже будешь рад, встретив Веру. Да! Я дам ей шанс – подарю свой мир! И пускай она думает – принять божественный дар, или нет. Если смирится и примет – я дам ей право решать, что делать с вами, если нет – пускай катится к чертям с вами со всеми, как бы тяжело не было на такое идти!

Роковая встреча произойдет очень скоро – полагаю, что завтра я навсегда закрою вопрос там, а через три дня и здесь. А пока я оставлю вас… Что такое? Тебе жарко? Трудно дышать? Привыкай – это вы превратили мой рай в ад – Внутренняя Рига нагревается в моем гневе, и вскоре превратится в раскаленную сковороду, на которой вам жариться до самого судного дня.

Не говорю тебя прощай – надеюсь, что все у нас получится – помни, когда увидишь Веру, в твоих руках повлиять на нее – правильно распорядиться судьбами!

Никита испарился в прямом смысле этого слова. Пот тек градом, было тяжело дышать, но, пока еще сносно. Надолго ли? Сколько времени отвел Никита? На сколько посчитал нужным растянуть прелюдию к мукам? Максимум, что у меня есть – какие-то считанные часы; минимум – секунды…

      Нужно действовать – у меня есть одна, решающая и единственная попытка. С чего начать – не брать во внимание эту встречу и рисовать, как планировалось? А дальше? Я же ничего не успею подготовить…

Как душно! Ощущение, что нагревается не только Внутренняя Рига, но и я – изнутри… Нельзя сдаваться, не попробовав!

Значит, завтра он убьет Веру. Обречет ее на то же, на что обрек меня. Получит безграничную власть над ее душой. За что ей такое? А действительно – что он сказал? Она ради меня… Нет, не может быть… Глупец, опомнись! Разве могло быть иначе? Вспомни! Вспомни, как она тебя боготворила. Могла ли она предать? Конечно же… Конечно же она собралась собой пожертвовать… Глупая. Безумно глупая любимая Вера. Ну зачем? Его невозможно победить. Уж не такой хрупкой…

Ненавижу. Как же я его ненавижу. Не могу жариться здесь – пока он собирается ее убить там, в настоящем. Пора прекращать быть беспомощным! Иначе единственный человек, которого я любил, принесет себя в жертву моей слабости…

Поглощающий все вокруг, включая жару и мою ненависть, белый шум заполонил комнату – мысли рассеялись, будто загипнотизированный, я обернулся к источнику звука. Телевизор дяди Иманта работал и транслировал помехи, но в этот раз что-то странное было в черно-белом мерцании. Картинка будто бы наполнялась светом, теплым и уютным – в каждой мизерной светлой точке виделось настоящее пламя. Свечи – тысячи свечей.

Огоньки притягивали, успокаивали, выжигали дурное – мне тепло и спокойно, не страшно – я забыл о гневе, я забыл обо всем. Приятное свечение наполняло внутренний мрак, отгоняло холод.

Одна из этих теплых точек надвигалась, рассеивая черноту. Вот она уже совсем рядом, и я вижу пламя – едва колеблющейся на сквозняке огонек. Что за ветер его гоняет? Суета и мельтешение временного вороха переживаний?

Все проще…

Огонек отдаляется от меня, и я понимаю. Понимаю все… Единственное настоящее ощущение накрыло меня. Оно и не покидало никогда – зря я устроил сквозняк…

А потом я четко осознаю, откуда исходит пламя. Оно плавит воск тоненькой свечи – моей свечи. Свечи за меня.

Свеча горит среди десятка подобных перед образом распятого Христа. Свечу только что поставила Вера, а теперь она что-то беззвучно шепчет. Я вижу, как слезы текут по ее щекам. Я чувствую ее боль и одиночество. Мне хочется разделить с ней горе, но я не могу передать то, что чувствую сам. «Ты не одна. Я не один» – хочется ее успокоить: «мы вместе навсегда». Но пока нельзя – телевизионный экран нас разделяет.

– Прости меня… – Слышу я ее шепот.

И картинка теряет свое волшебство. Она не исчезает, но становится обычным телевизионным черно-белым изображением со множеством помех, будто антенна с трудом ловит нужную волну.

Моя внутренняя антенна тоже расстраивается – ощущение всеобъемлющей любви теряется в помехах, сотканных из всех душевных волнений – ненависти, страха, боли: словно ураган задувает мою свечу.

Воздух становится обжигающе горячим. Нужно было бы рисовать, пока не поздно. Но я пытаюсь удержать отголоски рассеивающегося чуда – сделать это невозможно, оно постепенно теряется, будто ничего и не было.

Я падаю в кресло и боюсь пошевелиться. Мысленно я пытаюсь ухватить видение, но оно от этого, словно пугаясь, убегает от меня быстрее. Сперва я злюсь на то, что меня опять оставляют в одиночестве, потом на свое бессилие, затем вспоминаю и о Никите.

Я понимаю, что надо действовать, иначе можно не успеть. Видение теряется, а с ним и все лирическое. Происходит что-то странное, будто похмелье приходит на смену душевному подъему:

– Поставь еще одну свечу. – Цежу я в обиде на того, кого в этот момент считаю истинным источником всех бед и несправедливости, – на то, что Бога нет! Потому что если Он есть – Он нас не простит! Ему нравится наблюдать и мучать! А я справлюсь без его помощи! Это я, не Он, верну тебя себе!

На колени запрыгнул Васька, свернулся калачиком и грустно заурчал. Я погладил его за ухом:

– Так это был не ты?

Кот оскорбленно замолчал.

– Извини тогда. Я правда подумал, что ты меня выдал Никите.

– Он и не думал спрашивать.

– Понятно. Вот только…

Том завыл громче прежнего, держась за горло.

– Как ребенок… Как думаешь, его можно вернуть еще раз?

– Он сильный телом, но слабый духом. Похоже, он не хочет возвращаться – ему тут не нравится.

– Если успею, я все же попробую. Но…

Я внимательно посмотрел на кота, доверчиво подставляющего холку:

– Если бы Никита все же спросил? Ты бы рассказал?

– Я никому не служу – ни тебе, ни ему. Но всегда говорю правду.

– Значит, рассказал бы… Кто ты такой, Васька, если по правде?

– Архангел.

– Что? – Несмотря на раскаленный воздух, да и вообще, развивающиеся не в мою пользу события, я сумел улыбнуться.

– Ну, или как там у вас считается? – кот немного обиделся, – сфинкс? Цербер? В общем, страж ворот. Любому загробному миру нужен проводник, страж и создатель.

– Значит, ты пропускаешь туда и обратно? А проводник тогда кто?

– Это все я. Я же тебе уже говорил, что это мой мир.

– А Никита?

– Он создал меня. Из обрывков сознания – я тебе уже говорил, ты невнимательно слушаешь.

– Никита же создал и Внутреннюю Ригу…

– Стечение обстоятельств открыло ему доступ в новое измерение, с которым он не знал, что делать. И тогда появился я – если есть мир, ему нужны законы, по которым он будет существовать. Я ввел эти правила и слежу, чтобы их придерживались.

– Ты и Никита – одно?

– Я нейтральная, третейская его сторона.

– Ты можешь изменять ход событий во Внутренней Риге?

– Тогда я нарушу свои же законы…

– Это ты пропускаешь сюда и не выпускаешь обратно?

– Я слежу, чтобы мир придерживался правил.

– Каких правил?

– Кто владеет всемогуществом, а у кого нет шансов.

– Никита рассказывал, что когда-то давно Андрюша чуть не уничтожил Внутреннюю Ригу…

– Я был молод, и для меня это было впервые – больше подобного не повториться.

Жара становилась невыносимой.

– Раз ты порождение этого мира, в отличии от нас всех – ты в нем можешь и умереть?

– Не люблю, когда жарко. Ты же хочешь проверить и это?

Тонкая шея доверчивого зверька хрустнула быстро. Стоило бы похоронить его рядом с дядей Имантом, но времени нет. Я приступил к портретам. За окном стемнело, наступила полноценная ночь, но Внутренняя Рига не погрузилась в забытье, словно сама забыла об этом…

V. Чужая земля

16. Жара

Кроме Януша, никто из присутствующих не скрывал своего волнения. Но у каждого оно проявлялось по-своему: Андрюша искал, на ком бы выместить злость, Толик пытался выглядеть спокойным, но не знал, куда деть руки, и они его выдавали – то он заламывал пальцы, то стряхивал с себя несуществующие пылинки, то ворошил волосы. Том (да, мы посетили Храм Утех и я снова его вытащил) молча сидел на скамье, схватившись за голову – походило, что он готов в очередной раз свихнуться в любой момент. Я же старался держаться молодцом и организатором, который знает, чего хочет.

А Януш? Ну, а Януш сидел на своем месте и пытался сделать вид, что нас не замечает…

Чтобы привлечь к себе внимание, я откашлялся:

– Мы собрались тут, потому что это касается каждого. Это наша общая проблема – даже Янушу никуда не деться от предстоящих мук. Да, хоть он и делает вид, что ничего не происходит, но надвигающееся бедствие коснется и его – кто знает, тот поймет, что одно дело быть сытым и в достатке, другое – прозябать взаперти. Это я про Чехова палату №6, Андрюша, тебе не довелось прочитать по известным нам причинам…

– С чего ты решил, что теперь главный? – Мальчик взорвался, – мы все попали в это из-за тебя! Это ты виноват, ты все разрушил!

– Разрушил что? – Том тоже не выдержал, – твое уютное существование? Власть над другими? Возможность мучать меня до очередного помешательства? Умолкни – иначе я лично вырву тебе кадык!!

– Давайте без этого. – Толик, должно быть вспомнив свое педагогическое прошлое, попытался вытянуть ситуацию, – не будем сваливать ответственность друг на друга, а… хотя бы послушаем, что нам предложат….

– Спасибо. – Я, как заправский оратор, учтиво кивнул, – я пытался сказать, что, если мы не объединимся, нас всех ждет общая участь. О которой мы все уже знаем, и вряд ли хотим испытывать мужество перенести.

Некоторые из раскалившихся плит с громким щелчком потрескались. Я поджал ноги, отдавая должное терпению пленных, которые пока что достойно переносили невзгоды.

– Время поджимает! Просто слушайте меня и доверьтесь! Каким бы абсурдным план не казался – это наша единственная попытка спасения. Если, когда я закончу, у кого-то будут идеи получше – с радостью возьмем их в оборот… Но пока – дайте слово. Теперь-то, когда у нас нет другого выхода… Никита значительно превосходит нас в силе – об этом знают все – поэтому, только вместе…

– Да рассказывай ты уже! – Толик сорвал с себя рубашку, – У меня вот-вот волосы задымятся!

– Если сразу к делу – я считаю, что сперва мы должны напугать Никиту, – довести его до состояния, в котором он пожалеет, что вообще создал Внутреннюю Ригу…

– Браво! – Андрюша зааплодировал, – гениально! Вот только пока боимся мы – может, сразу к следующей идее? Например, попробуем воззвать к моему брату и образумить?

Януш неожиданно для всех поднялся и невозмутимо заговорил в рыжую бороду:

– Этот парень, уж извини, не помню твоего имени, говорит дельно!

Тембр его баса вызывал доверие, как это только получается у манипуляторов?

– Страх приводит к смятению духа. Дух, до тех пор, пока не успокоит смятения, не сможет переродиться. А каждый выход – это перерождение. До тех пор, пока он не справится со страхом, он застрянет в игре, созданной эго – в подобной ловушке сейчас находитесь и вы все. Я призываю! Забудьте о «Я», позвольте времени течь сквозь пустоту. Иначе вы не достигнете блаженства, которое несет в себе ничто. Не отпускайте вожжи и не позволяйте страху править…

– Спасибо, Януш! Мы поняли, что надо забыть о «Я» и не упускать вожжи, позволь дальше мне…

Януш, уловив сарказм, умолк.

– Я считаю, что единственный способ победить – это посеять в нем страх! Внутренняя Рига уже не играет по надуманным им правилам – нет времени объяснять почему, но и он должен это почувствовать, прежде чем определить новые порядки. Он должен понять, что больше не в состоянии ей управлять, что она и для него стала опасна! Никита должен ощутить хаос, от которого ему лучше бежать…

– И тогда вы приведете еще одну душу к страданиям! Помните – это отразится на карме – каждый, причастный к преступлению будет…

– Том!! – Громко вступил я, – будь добр, если этот бородач, заботящейся о нашей карме, скажет еще хоть слово, сделай с его языком то, что Никита неоднократно проделывал с твоим!

Том, мгновенно откликнувшись, многозначительно кивнул. Краска залила лицо Януша – беда всех рыжих – небольшое волнение, сразу краснеют.

– Так вот, – в тишине я смог спокойно продолжить, – как ни крути, я понял, что не смогу справиться один. Да, в запланированном спектакле я возьму на себя роль режиссера и главного актера, но со второстепенными ролями вы мне должны помочь. Мне понадобится помощь каждого! Как бы патетично это не звучало, но это – правда: только вместе мы сможем спасти свои души. И да, я предлагаю объявить Никите настоящую войну, в которой лучшая оборона – это нападение…

– Позволь спросить… – аккуратно вмешался Толик, – в какой момент ты почувствовал себя полководцем? Дело в том, чтобы за кем-то идти – в него нужно верить. А в тебя, уж извини, веры нет. То есть, ты далеко не герой, уж не обижайся. По сути – с самого появления здесь – ты проявлял недовольство и, кажется, что-то пытался предпринять. Почему «кажется»? Потому что никто не увидел настоящего результата. Конечно, может это и не так, но то, что я видел и вижу… Разве Андрюша не прав – и все, что ты сделал – замутил воду? Что-то подобное в свое время делал каждый из нас – и каждый лично поплатился за бунт. У тебя же получилось поделить ответственность на всех, это, пожалуй, единственный видимый подвиг. И вот опять, вместо того, чтобы не лезть на рожон, и, действительно, попробовать умиловать Никиту, ты предлагаешь усугубить ситуацию. Готов ты смириться, или нет, но факты говорят, что Никита – Бог и Творец этого места, а что мы можем против Бога?

Я бросил заранее заготовленный мешок на пол. Он упал на плиты с таким грохотом, будто был набит валунами.

– Васька… – Прошептал Андрюша испуганно.

– Вот вам мой подарок и оружие – богов сбрасывали с Олимпа регулярно!

– Ой, вот лучше не стоит говорить мне про древнегреческую мифологию – не надо о том, чего ты не знаешь. – Мешок так и остался лежать нетронутым. – Видишь, в тебе очень много неоправданного апломба. Вообще, интересный типаж, выскочка и тихоня одновременно.

– И что ты предлагаешь? Сдаться и ждать милости?

– Скорее, молить о ней. Я понимаю, тебе тяжелее остальных, и даже не буду просить об этом, но, на мой взгляд, единственный верный выход – это уговорить поступить Веру правильно, когда она окажется здесь.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты знаешь… Но я понимаю, что ты не пойдешь на это, поэтому умолкаю. Но помогать тебе… Ты уж извини, но я не верю.

– Вот, значит, как… Андрюша, насколько я понимаю, придерживается того же мнения – если не критичнее. С Янушем понятно… Том?

– Я с тобой!

– Ты в меня веришь?

– Я готов пойти на гибель – это лучше безумия.

– Не то я хотел услышать… Понятно, значит, идея собрать вас – оказалась пустой тратой времени. Толик, сейчас я пропущу мимо ушей, но в скором времени ты пожалеешь о своих словах. Ты выбрал неправильную сторону – все, кто не со мной – против меня. А ведь у тебя был шанс!

– Не боишься, что я восприму угрозы через чур серьезно и попытаюсь реабилитироваться в глазах Никиты, выдав твои планы?

– Как раз этого я не боюсь.

– Вот как?

– Да. Я прекрасно вижу, что ты устал не меньше моего – просто в тебе давно угасла воля к сражению. Но ты будешь наблюдать до последнего. Ты сказал, что в тебе нет веры, но я знаю, что надежда все еще таится в уголках души. Ты боишься ввязаться в бой, но надеешься, что революция произойдет чужими руками. Ты желаешь увидеть героя не меньше, чем желал оказаться с мальчиком. Ты жалкий трус, участь которого дождаться, кто победит, чтобы тому подчиниться. И, что бы не говорил, ты чувствуешь раскол, и надеешься на исход в мою пользу, только боишься об этом признаться себе. Но, как я уже сказал, ты выбрал не ту сторону, и я не сделаю поблажки, даже понимая, что ты ведом трусостью.

– Замолчи немедленно!!

Андрюша даже затопал ногами, чем вызвал мою ухмылку. Но сам он не понял нелепость своей истерики:

– Еще раз повторяю – это ты все разрушил! Из-за тебя крахом идет целый мир! Ты хоть знаешь, сколько труда нами было вложено, чтобы немного оживить это место? Сделать его не таким пресным? Ты хоть понимаешь, что мы все здесь навеки – и если испортить, другого уже не будет? Никто не хотел здесь оказаться, но выбора не было – оставалось принять и пытаться облагородить. А ты все сломал! Уничтожил! Вот-вот мы поджаримся – и будем жариться вечно! Так что ли лучше? Теперь ты доволен? И не говори, что мир был добр только к нам! Он бы открылся и тебе – если бы ты принял, не стал упрямиться! И был бы ты волен менять и подстраивать его под себя. Но нет! Тебе же больше других надо – самый обиженный. И даже сейчас не готов признать своей ошибки. Ты ведь доволен, да?

– Ты несколько раз назвал это место миром… Какой же это мир? Мирок со своим божком и его поклонниками. Да, я доволен, что эта дыра уничтожает сама себя – лучше так, чем жить… нет, существовать в страхе, боясь сказать и даже подумать не то, что понравится Властелину, скрывать чувства, лизоблюдничать, утратить веру и надежду. Этот мирок и его обитатели жалки, и достойны уничтожения. В разы лучше свихнуться под вечными пытками, чем быть винтиком подобной системы. Лучше разом уничтожить душу в безумной боли, чем бесконечно наблюдать, как она гниет в духоте – и я сейчас не о раскаленных плитах и воздухе. Да, Толик прав, я уж точно не герой, но я не могу смириться. Пускай я и окажусь в очередной раз неправ. Но вас мне не жалко – нет. Нельзя жалеть тех, кто решил похоронить себя заживо. Хватит слов – вам остается ждать Никиту и его милости, а мне пора в последний раз попробовать что-то изменить. Том! Будь добр – не дай «этим» проболтаться – проследи – выиграй мне немного времени. Все разрешится раньше, чем искусственный день подойдет к концу.

С чего я взял, что они мне нужны? У меня же есть маски, и, у единственного – желание сражаться, чтобы победить! Справлюсь один – я чуть не забыл, что ни на кого нельзя полагаться. Мне никто не нужен – это моя борьба. Сколько можно наступать на одни и те же грабли? Я! Я! И только я – кузнец своей судьбы! Они говорят – что я разрушил их мирок. В этом есть доля истины – я готов разрушить все, что встанет у меня на пути, чтобы на костях и руинах отстроить новый, устраивающий меня, справедливый порядок.

Но, прежде чем строить новое, нужно свергнуть старые идолы. И я готов уничтожить лжебога. Истина на моей стороне – и нет ничего, что могло бы меня напугать и сбить с пути. Так ли крепок Никита? Сомневаюсь! Он даже представить не может, что кто-то решит атаковать. Самоуверенность сыграет с ним злую шутку. Цербера, следящего за соблюдением иррационального равновесия больше нет. Никита прав – грядет судный день. Вот только он еще не знает, что суд будет вершиться над ним…

На него снизойдет кара – он будет страдать за все свои грехи. Так работает справедливость, ему воздастся сполна! И если никто, совсем никто не может, то я сам возьму на себя роль судьи. Кому, как не мне им быть? Я без колебаний обрушу на него весь гнев. Никите будет не скрыться – мы поменяемся ролями – это я стану его карающим Господом! Он думает, мне сейчас тяжело дышать от нагретого воздуха? Нет, я задыхаюсь от распирающего меня праведного гнева. И эта пылкая энергия найдет выход. Он будет умолять, но я останусь хладнокровным – ибо больше нигде он не получит по заслугам – я в тот момент буду помнить об этом, во мне не осталось веры в сказки…

Но рано праздновать. Еще предстоит большая работа. Нужно заманить ужа в ловушку, подкараулить, когда он будет меньше всего этого ожидать. При этом времени практически нет – каждый вздох дается труднее, брусчатка и стены обжигают жаром, мысли скомканные и слипшиеся. Да и «союзники» могут проболтаться в любой момент – эх, столько работы напрасно! Не стоило на них полагаться…

Человеку, обычному человеку из такой ситуации не выйти победителем. Я не обычный – у меня есть маски, осознание, что Внутренняя Рига ищет нового хранителя и ярость. Последняя – мое самое острое оружие.

Тем не менее, нужен подходящий момент – не раньше, не позже. Поспешу, Никита окажется слишком собранным и сможет отразить атаку, задержусь – через чур ослабну, да и враг успеет разобраться, что к чему. Надо ударить в нужный момент и прямо в яблочко. Второго шанса не будет, репетиции не дано. Казалось бы, задача невыполнима – тогда почему у меня столько уверенности, что дело выгорит? А оно выгорит – именно поэтому я готов рискнуть. И не только своей жизнью… Не будь уверенности – никогда бы на такое не пошел. Но, сомнений нет!

Нужно ударить тогда, когда Никита будет отвлечен в реальном мире. Когда ему нужно держать концентрацию там, я устрою диверсию здесь. Это выбьет его из колеи, пошатнет равновесие. И тогда я воткну копье ему в сердце, глядя в растерянные глаза. Вера, нет, я не подвергаю твою жизнь опасности – я держу руку на пульсе и знаю, что делаю. Но мне нужно, чтобы он не мог сосредоточиться на Внутренней Риге и не вычислить обман раньше времени – а такой момент будет, когда он попробует тебя убить.

От жары мне или мерещилось, или Васькина тушка разлагалась быстрее. А, может, и то и другое вместе взятое – в мастерской стоял смрад гниющего мяса. Я сел на дощатый пол перед телевизором и стал настраивать канал. Долго было не поймать картинку, но, продолжая упорствовать, среди помех, я начал разбирать знакомый силуэт. Стоило только в уме зафиксировать, что Вера видна – картинка начала проясняться – быстро делаться цветной и почти что трехмерной – без Васькиных условностей маневрировать во Внутренней Риге стало гораздо проще, как разрезать ножом теплое масло.

Вера проснулась в моей постели в мастерской – мурашки прошли по телу от ощущения, что она будто бы рядом. Да, она рядом, только в более лучшем мире – где воздух не такой спертый что в прямом, что переносном смысле.

Она была в растянутой футболке, уже не такие короткие волосы спутаны и взъерошены, я даже различил мешки под глазами – должно быть плохо и мало спала. Мне было страшно представить, что у нее на уме в данный момент…

***

Солнечные лучи пробиваются через закрытые веки. Кажется, так и не успела уснуть… Надо было не слушать Савела и купить шторы – летом рассвет наступает слишком рано.

Это место – все в нем напоминает о смерти. Ну, и хорошо: память меня взбодрит, и усталости как не бывало. Но, что-то я очень сильно утомилась… Савел, любимый, мне так хотелось бы сейчас прижаться к тебе и ни о чем не думать. Не строить планы по мщению, не решать, как убить отнявшего тебя у меня человека.

Ничего, это временная слабость и вскоре пройдет. Никита меня разоблачил, но хорошо известно, что на длинной дистанции женщина сильнее! Мужики быстро ломаются, если не могут увидеть конца своим бедам. А мы устроены по-другому, я буду идти столько, сколько потребуется – пускай это будет даже дорога длинною в жизнь.

Сейчас оступилась, но я успею перегруппироваться, чтобы не упасть. Как когда-то на легкой атлетике в беге с барьерами – нужно несмотря ни на что добраться до финиша, преодолевая препятствия. Даже если споткнулась – главное, не сойти с дорожки и не упасть. Бежать к финишу, придерживаясь своего ритма, и ни в коем случае не думать о времени.

Что я имею на данный момент? Стопроцентную уверенность, что убил Никита. У меня нет доказательств, но я точно знаю – и это не женская интуиция. Нужно быть слепой, чтобы этого не замечать. Еще я почти уверенна, что знаю, где он спрятал портрет, но следователь меня не захотел слушать – высокомерный болван! Больше можно было бы не копать, но хочется именно что уличить, ткнуть носом в улики и посмотреть в глаза в этот момент. Послушать, какую сладкую песнь он запоет тогда. Боже, мне никогда не отмыться от его мерзких касаний!

Принять душ и привести себя в порядок стоило бы. Смыть усталость. Вчера я была излишне эмоциональной – не выдержала – высказала Никите в лицо. Наверное, зря – теперь жалею. Если бы можно было вернуть вчерашний день… Но он каков! Так нагло врать, когда, казалось бы, прижат к ногтю. Ни один мускул не дрогнул. И какие слова бросал в след, когда уходила! Любит… Да что он знает о любви? Я для него игрушка, которая интересна своим сопротивлением. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

То, что он думает о слежке – мне на руку. Пускай понервничает, сделает неверный ход. Наверняка сейчас планирует, как бы вынести портрет незаметно – это мне на пользу. Пускай почувствует себя загнанным зверьком. Но обольщаться не стоит, Никита не из тех, кто признает свою слабость – он будет пытаться контролировать ситуацию до последнего. «Хочешь ты того, или нет – ты будешь моей» – сказал он напоследок. Совсем не знает границ и не понимает, когда лучше отступить – привык играть по своим правилам. А сколько уверенности было в его словах. Интересно, о чем он сейчас думает, что предпримет? Неужели и правда надеется меня вернуть? А если так – что стоит делать мне? Как бы не было противно, придется ему подыграть, сблизиться вновь – тогда он себя выдаст.

Не может он быть таким глупцом! Что он имел ввиду, озвучивая угрозу? А это была угроза, у меня мурашки пробежали по телу, когда я заглянула ему в глаза. Безумец!

Куда подевались все полотенца? Савел, когда я в твоей мастерской, мне кажется, будто ты за мной наблюдаешь… Что ты знаешь все, что приключилось со мной после твоего ухода… Ты бы не одобрил точно, а простил бы? Ты ведь понял бы, что это ради тебя? Ради нас. Ради нашей любви. Поверил бы ты, что я умерла одновременно с тобой, а это блуждает мой бессонный призрак, жаждущий крови убийцы?

Нет полотенца, но можно обернуться в простынь. Затхлый запах заброшенности. Тогда как постельное белье Никиты благоухают свежестью. Я добьюсь, любимый, чтобы черви поселились в трупе твоего убийцы. Обязательно добьюсь.

Так. Солнце уже высоко, денек обещает быть жарким. Никита должен быть на работе – допустим, сам он не решится, но не отправит ли он в банк надежного человека? Мне он говорил, что друзей у него нет… А еще он говорил, что не убивал Савела. Так что же теперь – получается, весь мой план – следить за теми, кто входит, и кто с чем выходит из банка? И надолго меня хватит? Мне даже булочку не на что купить… С корицей, например, и кофе… неужто мне хочется есть? Глупости!

Но долгосрочной слежки я устроить не смогу. А если Никита решит обождать, или не достанет портрет никогда? Действительно, зачем ему сейчас рисковать. Боже, как трудно!

Ну помоги же! Что мне делать? Подскажи, прошу…

Так, стоп! А зачем мне портрет? Доказать, что Никита виновен? Я и так это знаю. Хочу, чтобы суд его наказал? Нет. Я хочу его смерти, причем мечтаю воткнуть нож в сердце лично. В память о Савеле? Зачем мне портрет? Если я дальше жить не желаю? Зачем тогда?

Чтобы пристыдить Никиту? Посмотреть на него, когда он почувствует поражение и надвигающийся рок. Но это гордыня – желание приземлить врага, чтобы возвысится над ним. Гордыню нужно смирять…

Хватит с меня и одного греха убийства. Небо покарает с лихвой. Значит, любимый, я обречена на вечную разлуку с тобой. После смерти ты оказался в более лучшем месте, я же буду прибывать там, где этого заслужила.

Пробил мой час! Сегодня я поставлю точку на двух жизнях. Нечего жалеть и бояться – обе они гроша ломанного не стоят.

Божечки, почему так трясутся руки?

Что это? Мне мерещится, или входная дверь открылась? Савел, это ты пришел утешить меня? Как такое может быть – глупости! Настолько устала, что готова выдавать желаемое за действительное…

Уверенные шаги и вот он, передо мной. Стоит и снисходительно улыбается:

– Так и знал, что найду тебя здесь.

– Разве ты не должен быть на работе?

– Я никому ничего не должен. Мне все должны.

– Я тоже?

Меняется в лице, пытается смягчиться:

– Я не это имел ввиду. Ты вчера ушла, не позволив мне объясниться.

– Вместе поедем в банк?

– Опять за свое… Правда считаешь, что это я убил Савела?

– Ага, значит, еще не успел перепрятать?

– Пойми ты – в ячейке важные документы по сделкам Хюлта. Некоторые только частично легальны. Если я покажу их тебе – то подвергну опасности, его люди повсюду…

– Как-то ты неважно выглядишь…

– Плохо спал…

– И за ночь смог выдумать только эту небылицу?

– Не веришь?

Никита сделал шаг в мою сторону, я машинально отшагнула. Он замер и задумался – на его лице читалось отчаяние. Мы долго молча стояли друг напротив друга. Что-то зловещее было в его виде, чтобы разрядить обстановку, я даже попробовала улыбнуться.

Так, а не этого ли я хотела несколько минут назад? Оказаться с Никитой наедине и проткнуть его сердце. Вот он – идеальный шанс. Нечего робеть: надо бы что-то сказать, отвлечь, и за разговором проскользнуть на кухню – у Савела были затупившиеся ножи для разделки мяса…

Будто ком к горлу подступил. Это Никита должен бояться. Почему я ощущаю себя беспомощной? Что за гадкое предчувствие?

– Почему ты мне не веришь? – Голос Никиты сипит, – я же тебя люблю. Мы должны быть, и будем вместе…

Делает сразу несколько уверенных шагов в мою сторону. Что-то лопочу, даже не понимая. Прижавшись к кухонному ящику, трясущейся рукой не могу незаметно нащупать ручку. Еще и простыня норовит сползти…

– Что ты делаешь? – Изучает меня удивленно.

Замираю, будто от этого окажусь невидимой.

– Что ты пытаешься достать?

Стоит, наклонив голову набок. Громко и нервно начинает смеяться, видимо, сделанному выводу:

– Не за ножом ли ты тянешься?