Читать книгу: «Мой спутник», страница 4

Шакро бормотал что-то и смеялся. Я озабоченно поглядывал вокруг. Было темно.

Сзади и справа от нас шум волн был сильнее, впереди и влево – тише; мы пошли влево.

Почва была твёрдая, песчаная, но вся в ямах; иногда мы не доставали дна и гребли ногами и одной рукой, другой держась за лодку; иногда воды было только по колено.

На глубоких местах Шакро выл, а я дрожал в страхе. И вдруг – спасение! – впереди нас засверкал огонь…

Шакро заорал что есть мочи; но я твёрдо помнил, что лодка казённая, и тотчас же заставил его вспомнить об этом. Он замолчал, но через несколько минут раздались его рыдания. Я не мог успокоить его – нечем было.

Воды становилось всё меньше… по колено… по щиколотки… Мы всё тащили казённую лодку; но тут у нас не стало сил, и мы бросили её. На пути у нас лежала какая-то чёрная коряга. Мы перепрыгнули через неё – и оба босыми ногами попали в какую-то колючую траву. Это было больно и со стороны земли – негостеприимно, но мы не обращали на это внимания и побежали на огонь. Он был в версте от нас и, весело пылая, казалось, смеялся навстречу нам.

V

…Три громадные, кудлатые собаки, выскочив откуда-то из тьмы, бросились на нас. Шакро, всё время судорожно рыдавший, взвыл и упал на землю. Я швырнул в собак мокрым чекменём и наклонился, шаря рукой камня или палки. Ничего не было, только трава колола руки. Собаки дружно наскакивали. Я засвистал что есть мочи, вложив в рот два пальца. Они отскочили, и тотчас же послышался топот и говор бегущих людей.

Через несколько минут мы были у костра в кругу четырёх чабанов, одетых в овчины шерстью вверх.

Двое сидели на земле и курили, один – высокий, с густой чёрной бородой и в казацкой папахе – стоял сзади нас, опершись на палку с громадной шишкой из корня на конце; четвёртый, молодой русый парень, помогал плакавшему Шакро раздеваться.

Саженях в пяти от нас земля на большом пространстве была покрыта толстым пластом чего-то густого, серого и волнообразного, похожего на весенний, уже начавший таять, снег. Только долго и пристально всматриваясь, можно было разобрать отдельные фигуры овец, плотно прильнувших одна к другой. Их было тут несколько тысяч, сдавленных сном и мраком ночи в густой, тёплый и толстый пласт, покрывавший степь. Иногда они блеяли жалобно и пугливо…

Я сушил чекмень над огнём и говорил чабанам всё по правде, рассказал и о способе, которым добыл лодку.

– Где ж она, та лодка? – спросил меня суровый седой старик, не сводивший с меня глаз.

Я сказал.

– Пойди, Михал, взглянь!..

Михал, – тот, чернобородый, – вскинул палку на плечо и отправился к берегу.

Шакро, дрожавший от холода, попросил меня дать ему тёплый, но ещё мокрый чекмень, но старик сказал:

– Годи! Побегай прежде, чтоб разогреть кровь. Беги круг костра, ну!

Шакро сначала не понял, но потом вдруг сорвался с места и, голый, начал танцевать дикий танец, мячиком перелетая через костёр, кружась на одном месте, топая ногами о землю, крича во всю мочь, размахивая руками. Это была уморительная картина.

Двое чабанов покатывались по земле, хохоча во всё горло, а старик с серьёзным, невозмутимым лицом старался отбивать ладонями такт пляски, но не мог его уловить, присматривался к танцу Шакро, качая головой и шевеля усами, и всё покрикивал густым басом:

– Гай-га! Так, так! Гай-га! Буц, буц!

Освещённый огнём костра, Шакро извивался змеёй, прыгал на одной ноге, выбивал дробь обеими, и его блестящее в огне тело покрывалось крупными каплями пота, они казались красными, как кровь.

Теперь уже все трое чабанов били в ладони, а я, дрожа от холода, сушился у костра и думал, что переживаемое приключение сделало бы счастливым какого-нибудь поклонника Купера и Жюля Верна: кораблекрушение, и гостеприимные аборигены, и пляска дикаря вокруг костра…

Вот Шакро уже сидит на земле, закутанный в чекмень, и ест что-то, поглядывая на меня чёрными глазами, в которых искрилось нечто, возбуждавшее во мне неприятное чувство. Его одежда сушилась, повешенная на палки, воткнутые в землю около костра.

Мне тоже дали есть хлеба и солёного сала.

Пришёл Михал и молча сел рядом со стариком.

– Ну? – спросил старик.

– Есть лодка! – кратко сказал Михал.

– Её не смоет?

– Нет!

И они все замолчали, разглядывая меня.

– Что ж, – спросил Михал, ни к кому собственно не обращаясь, – свести их в станицу к атаману? – А может, – прямо к таможенным?

Ему не ответили. Шакро ел спокойно.

– Можно к атаману свести… и к таможенным тоже… И то гарно, и другое, – сказал, помолчав, старик.

– Погоди, дед… – начал я.

Но он не обратил на меня никакого внимания.

– Вот так-то! Михал! Лодка там?

– Эге, там…

– Что ж… её не смоет вода?

– Ни… не смоет.

– Так и пускай её стоит там. А завтра лодочники поедут до Керчи и захватят её с собой. Что ж бы им не захватить пустую лодку? Э? Ну вот… А теперь вы… хлопцы-рванцы… того… як его?.. Не боялись вы оба? Нет? Те-те!.. А ещё бы полверсты, то и быть бы вам в море. Что ж бы вы поделали, коли б выкинуло в море? А? Утонули бы, как топоры, оба!.. Утонули бы, и – всё тут.

Старик замолчал и с насмешливой улыбкой в усах взглянул на меня.

– Что ж ты молчишь, парнюга?

Мне надоели его рассуждения, которые я, не понимая, принимал за издевательство над нами.

– Да вот слушаю тебя! – сказал я довольно сердито.

– Ну, и что ж? – поинтересовался старик.

– Ну, и ничего.

– А чего ж ты дразнишься? Разве то порядок дразнить старшего, чем сам ты?

Я промолчал.

– А есть ты не хочешь ещё? – продолжал старик.

– Не хочу.

– Ну, не ешь. Не хочешь – и не ешь. А может, на дорогу взял бы хлеба?

Я вздрогнул от радости, но не выдал себя.

– На дорогу взял бы… – спокойно сказал я.

– Эге!.. Так дайте ж им на дорогу хлеба и сала там… А может, ещё что есть? то и этого дайте.

– А разве ж они пойдут? – спросил Михал.

Остальные двое подняли глаза на старика.

– А чего ж бы им с нами делать?

– Да ведь к атаману мы их хотели… а то – к таможенным… – разочарованно заявил Михал.

Шакро завозился около костра и любопытно высунул голову из чекменя. Он был спокоен.

– Что ж им делать у атамана? Нечего, пожалуй, им у него делать. После уж они пойдут к нему… коли захотят.

– А лодка как же? – не уступал Михал.

– Лодка? – переспросил старик. – Что ж лодка? Стоит она там?

– Стоит… – ответил Михал.

– Ну, и пусть её стоит. А утром Ивашка сгонит её к пристани… там её возьмут до Керчи. Больше и нечего делать с лодкой.

Я пристально смотрел на старого чабана и не мог уловить ни малейшего движения на его флегматичном, загорелом и обветренном лице, по которому прыгали тени от костра.

– А не вышло бы греха какого часом… – начал сдаваться Михал.

– Коли ты не дашь воли языку, то греха не должно бы, пожалуй, выйти. А если их довести до атамана, то это, думаю я, беспокойно будет и нам и им. Нам надо своё дело делать, им – идти. – Эй! Далеко ещё вам идти? – спросил старик, хотя я уже говорил ему, как далеко.

– До Тифлиса…

– Много пути! Вот видишь, а – атаман задержит их; а коли он задержит, когда они придут? Так уж пусть же они идут себе, куда им дорога. А?

– А что ж? Пускай идут! – согласились товарищи старика, когда он, кончив свои медленные речи, плотно сжал губы и вопросительно оглянул всех их, крутя пальцами свою сивую бороду.

– Ну, так идите же к богу, ребята! – махнул рукой старик. – А лодку мы отправим на место. Так ли?

– Спасибо тебе, дед! – скинул я шапку.

– А за что ж спасибо?

– Спасибо, брат, спасибо! – взволнованно повторил я.

– Да за что ж спасибо? Вот чудно! Я говорю – идите к богу, а он мне – спасибо! Разве ты боялся, что я к дьяволу тебя пошлю, э?

– Был грех, боялся!.. – сказал я.

– О!.. – и старик поднял брови. – Зачем же мне направлять человека по дурному пути? Уж лучше я его по тому пошлю, которым сам иду. Может быть, ещё встретимся, так уж – знакомы будем. Часом помочь друг другу придется… До свидки!..

Он снял свою мохнатую баранью шапку и поклонился нам. Поклонились и его товарищи. Мы спросили дорогу на Анапу и пошли. Шакро смеялся над чем-то…