Читать книгу: «Когда я был Музом», страница 6

Не поймаешь ты меня

Я пил. Несколько дней подряд. Пил, пытаясь забыться. И давая ей время пережить это. Я всё время думал, как она там? Насколько сильно я её изувечил? Но я не мог пойти и спросить.

Стал спать на балконе, прямо на полу, положив под голову подушку с тёмными потёками от её слез. Я не мог вернуться в комнату. Она вся была словно завешана гигантскими плакатами с кадрами того чудовищного утра.

Очень хотел увидеть её. Убедиться, что ходит, улыбается, продолжает жить. Воспалёнными глазами вглядывался в прохожих, но её не было. Кажется, несколько раз видел Макса. Показалось, наверное. Меня ведь мучила совесть. Надо будет и перед ним извиниться. Потом… когда будет легче. Если будет.

Я понял вдруг, что она сделала это специально. Специально всё так подстроила. Она ждала чего-то подобного. Ей это нужно было, чтобы порвать со мной. Чтобы самой смочь это сделать. Чтобы была причина, страшная причина, отсекающая все пути обратно. И там, в дверях, она действительно прощалась со мной. Пока ещё по-хорошему…

Но я не смогу её отпустить. Даже после того, что сделал. Я не выживу…

День шестой и из зеркала на меня смотрит заросший, почерневший мудак, с опухшим от водки лицом. Кажется, ему уже хватит.

Собираю бутылки в мусорные пакеты. Тринадцать штук. Ха, отличное число. Выхожу на улицу. Выбросив мусор, иду на берег. Прохожие шарахаются от меня в стороны. Похер. Мне нужно к морю. Не знаю зачем. Просто нужно.

На улице по-летнему прохладно, но я всё равно лезу в воду. Долго бреду по мелководью, разгребая пальцами ног песок. Когда воды стало по грудь, я поплыл. Мощно загребая руками воду, я снова и снова прогонял через себя воспоминания. Я сделал это. Я сделал страшное с женщиной, которую любил. Это случилось. И надо жить дальше. Надо смириться. И вернуть её себе. Любой ценой.

Долго звонил в её дверь. Мне никто не открыл. Приду позже, так даже лучше.

Помылся, побрился, прибрался в квартире. Позвонил на работу, сказал, что готов выйти. В восемь вечера снова пошёл к ней. Хотя бы увидеть.

Было страшно. Было стыдно. Но я был должен.

Дверь открыл Михаил. Я был готов к этому. Попросил одолжить масла.

– 

Проходи, – глухо ответил он и пошёл на кухню.

Он тоже изменился. Вид какой-то помятый, на щеках щетина, плечи опущены. Иду за ним.

В квартире пусто. В квартире грязно. Понурая собака лежит посреди комнаты и даже не виляет хвостом. Странно.

– Вот, можешь забирать, у меня ещё есть, – протягивает мне полупустую бутылку.

– А где твои?

– Лика к матери уехала. И пацанов забрала. Скучно без них…

– Так наоборот, радоваться должен – свобода! – попытался пошутить я.

Он глянул на меня так, что зябко стало. Неспроста она уехала, значит.

– Мы поссорились перед этим, – наконец сказал Михаил. – Она не отвечает. Тёща – тоже. Я даже не знаю, как там дети!

– Так поезжай к ней! Букет роз побольше – и вперед, извиняться, даже если не ты виноват!

Я бы так и сделал. Но не хочу, чтобы делал он. Мне их размолвка на руку. Узнать бы ещё причины. Если бы Лика рассказала обо мне, он бы не стоял так спокойно рядом. Значит, не знает.

Тревога за девушку возрастала. Я должен поехать и сам на неё посмотреть. Не упустить момент, забрать себе. Узнать бы ещё, где она.

– Далеко ехать. В другую область. Под Псков. А у меня работа. Чёртова тёща! Живет в такой глуши! Сколько раз ведь предлагал ей купить домик поближе, а она упёрлась: тут родилась – тут и помру. А там деревня, прикинь – половина домов заброшены, живут три калеки, и даже магазин в соседнем селе, да и то вымирает потихоньку. Интернета нет, телефон через раз ловит. А Анжелике это и нравится. Говорит, близость к природе чувствует. И дух русской деревни. А случись что – даже скорую фиг вызовешь.

– А что за деревня? – спрашиваю с замирающим сердцем. – У меня бабка из Псковской, может, соседи?

– Да Погорелка, километров десять от Пскова. Знаешь?

– Прикинь, знаю! Каждое лето там у бабки жил. Вот ведь совпадение, – отчаянно вру, надеясь, что не будет дальше расспрашивать.

– Ага, совпадение. Что-то много таких совпадений в последние дни, – как-то подозрительно тянет и косится на меня.

– В смысле? – тут же напрягаюсь.

– Да на днях собаку выгуливал, познакомился с мужиком во дворе, тоже в детстве к бабке в Псковскую ездил.

– Что за мужик? Может, знаю его? У меня там хороший друг один был.

– Да белобрысый такой, Максим, кажется. Фамилию он не говорил.

Таак, не нравится мне это. Быстро прощаюсь и ухожу к себе. Звоню на работу, спрашиваю про Макса. Говорят, четыре дня назад взял отпуск за свой счёт. Делаю то же самое и выбегаю из дома.

Пол ночи гоню машину по Е95, а сердце заходится в безотчётной тревоге. Уговариваю себя, что это просто совпадение. Что Макс – нормальный парень, и он не поехал бы за Ликой в глушь, чтобы завершить начатое… или чтобы отомстить. Это слишком нереально, слишком похоже на дешёвый сериал про маньяков… Кажется, спустя пару часов мне удалось убедить себя в этом.

Теперь я думал о другом. Что я скажу ей, когда увижу? Что должен буду сделать, чтобы вернуть её? Станет ли она меня слушать?

А может, схватить её и утащить в какой-нибудь заброшенный дом? Часами ползать в ногах, умоляя о прощении? Любить её, именно любить, на мягкой траве или на сеновале? Целовать каждый сантиметр тела, перебирать волосы, ласкать чёрное пёрышко? Соглашаться на все условия, лишь бы была рядом? Хотя бы иногда, урывками, дарила мне счастье?..

Под утро остановился в каких-то Репицах, возле единственного магазина. Решил подождать открытия, чтобы купить поесть, а потом уже двигать в Погорелку. Уснул на руле, а проснулся часов в одиннадцать. И вдруг увидел Макса, выходящего из магазина. В рабочей одежде защитного цвета и кепке он ничем не отличался от местных мужиков. Не знаю, о чём я думал, когда окликнул его. Он растерялся сначала, а потом как-то криво ухмыльнулся:

– Здорово, Отелло! Какого хера тут забыл?

– Да к матери еду, в Псков. Остановился пожрать купить. А ты?

– У меня дом тут. От бабки остался. Рыбачу иногда. Пошли в гости, нормальной ухи пожрёшь. Отдохнёшь с дороги.

Я пошел вслед за ним. Его легенда была правдоподобна, и мне вдруг стыдно стало, что подумал о нём плохо.

– Макс, слушай, прости меня за тот раз. Не знаю, что нашло на меня, озверел будто. С ума меня свела эта девка…

– Такая краля кого хошь с ума сведёт, я не в обиде, – усмехнулся Макс.

Его дом стоял на самом краю деревни, в отдалении от остальных. Покосившийся, весь заросший высокой травой, с какой-то ветхой пристройкой слева. Будто и не жилой совсем. Наверное, он нечасто тут бывает.

– Прикидай, такую щучку вчера поймал! Здорово помотала меня, чуть леску не оборвала. А потом еще за палец цапнула! Ну, я её приложил как следует об бревно – сразу затихла! – он как-то совсем неприятно заржал, пропуская меня вперед, в сенки.

А я подумал, что мне действительно лучше отдохнуть. Мысли в порядок привести, а потом уже к Лике ехать и…

Додумать я не успел, потому что почувствовал резкий удар по затылку и отключился.

Снова два

Резко пришёл в себя и открыл глаза. Я лежал на грязном полу в мрачной, будто разорённой во время войны, комнате. Макс сидел за столом и полировал пистолет. Откуда он у него взялся, чёрт побери? Вот я попал!

– Очухался, придурок сраный? Думаешь, Макс – идиот совсем? Не понял, что ты за кралей своей едешь? Только нет её уже там! НЕТУ! Теперь моя очередь с ней развлекаться!

Я попытался подняться – и не смог. Руки и ноги связаны, во рту кляп. Промычал, что убью его, и стал яростно дёргать верёвки.

– Мы будем трахаться, а ты смотрееть… Ты же любишь смотреть, да? Только теперь ни хера не сможешь сделать! А я буду иметь её, в разных позах, пока до отключки не затрахаю… А потом начнём по новой. Я смогу, я долго терпел!

Он цедил всё это сквозь зубы, брызгая слюной, и казался совсем невменяемым. Я мысленно матерился и судорожно соображал, что можно сделать. Было страшно, очень страшно за девушку. Что он с ней сделал? Чёрт, это же я привел его к ней! Это я виноват во всём!

Верёвка была крепкая и не поддавалась. Я напрягал мышцы – безрезультатно. Шарил глазами по комнате, пытаясь найти хоть что-нибудь острое, а этот придурок продолжал говорить, периодически прикладываясь к бутылке самогона. Он распалялся всё больше, махал рукой с пистолетом, даже подскочил из-за стола.

– А ты въехал, да, когда я про щучку рассказывал, я ж про кралю твою говорил! – и он мерзко расхохотался, а я замер. – Она ж мне минет задолжала. Вежливо попросил закончить начатое, а эта дрянь чуть хер мне не откусила! Башкой об стену – и всё, притихла…

Он снова хлебнул из бутылки и забросил в рот большой шмат сала. Вытер губы грязным рукавом и, взяв нож, наклонился ко мне:

– Лежи тихо, мы придём скоро.

Я глубоко дышал через нос и пытался взять себя в руки. Паника не поможет, надо успокоиться. Лика ещё жива, и я должен помочь ей. Я не дам ему тронуть девушку. Я смогу. Я должен.

Покрутился волчком на полу и обнаружил за спиной разломанный диван. Из доски торчали мелкие гвозди. Сойдет. Изгибаясь, как гусеница, подполз к нему, развернулся спиной и стал рвать веревки об острые кончики. Порой вспарывал об них кожу, было больно, но я упорно продолжал. Верёвка начала поддаваться.

Дверь открылась, и я замер. Макс втолкнул Лику в комнату, и она упала, споткнувшись о порог. А когда подняла голову, увидела меня. Ещё шире распахнула глаза, в которых плескались боль и слёзы. Я медленно моргнул, пытаясь её успокоить. Я здесь, тигруля, я тебя спасу.

– Вставай, шалава, чё разлеглась-то?

Она не могла подняться, потому что её руки были связаны за спиной. Он дернул за цепь, пристёгнутую к ошейнику, и поднял её сам. А потом толкнул к столу.

С ужасом и болью в сердце я смотрел на девушку. Пыльные всклокоченные волосы, тёмные полоски от слёз на щеках, грязная тряпка, впившаяся в губы… Собачий ошейник… Перепачканное платье с оторванной лямкой… Почти чёрные синяки на руках и ногах…

Я чувствовал, как неотвратимо меня затапливает ярость. Но не мог двинуться. Макс мерзко смеялся, глядя на меня, и водил ножом по её плечу. Лика крупно дрожала, с силой зажмурив глаза.

Рукой с намотанной на запястье цепью он нагнул девушку над столом. А другой провёл ножом вдоль позвоночника, распарывая платье. Потом разрезал бельё и откинул в сторону.

– Смотри, Владик, наслаждайся! – и откинув нож в сторону, он снял штаны и, помогая себе рукой, направил член.

От ярости я почти прокусил зубами кляп и напряг все силы, разрывая верёвки, одновременно надавливая ими на гвозди. Бёдра Макса ходили туда-сюда, он сосредоточенно смотрел перед собой, а Лика лежала лицом на столе и смотрела на меня потухшим, безразличным ко всему взглядом. А я, наконец, освободился. Сорвал кляп, освободил ноги и поднял нож…

А дальше – я не помню. Тот кусок будто выпал из памяти. Когда я немного пришёл в себя, руки были в крови, изуродованное тело Макса валялось на полу, а Лика всё так же лежала на столе с безучастным взглядом. Я поднял валяющийся на полу конец цепи, повесил на крюк в стене и вышел из дома.

Снова три

Однажды я сказал Лике, что любого бы убил за неё. Имея в виду, что будь я её мужем и узнай про любовника, пошёл бы разбираться по-взрослому. И вот теперь я пробирался через бурьян к деревенскому магазину и понимал, что ведь действительно убил за неё. Я только что зверски убил человека, который посмел прикоснуться к моей женщине и причинить ей боль. Да, я её спас. Возможно, у меня не было выбора. Но я отнял жизнь, чёрт возьми! Имел ли я на это право? Был ли другой вариант спастись нам обоим и наказать Макса по закону? Теперь уже поздно искать этот вариант. Я совершил непоправимое, чудовищное, недопустимое – обагрил руки кровью человека…

Я долго ещё был не в себе после этого. Хотя тогда мне казалось, что я соображаю здраво, холодно и чётко. Лика была в шоке, и я не стал тратить время на приведение её в чувство. Не было у нас этого времени. Только привязал её, чтоб не убежала куда-нибудь в панике. Сам же отмыл руки и вернулся за машиной. Уехал по трассе, а потом вернулся по полю к дому, с задней стороны. Побил машину об колдобины, но высокая трава скрыла её от любопытных глаз. Уже темнело, когда я вернулся в дом.

Лика сидела в углу, сжавшись в комок. Я отстегнул ошейник и, не говоря ни слова, отнёс её в машину, уложил на заднее сиденье и накрыл пледом. Всё так же с верёвками на руках и завязанным ртом. Мне не нужны были сейчас её слова. И сам говорить я пока тоже не мог. Заблокировал двери, чтоб не убежала, и вернулся на место своего преступления. Слил бензин с тачки Макса, разлил его по дому и особенно по телу. Заткнул себе за пояс пистолет, бросил недалеко от дверей пару пустых бутылок и пачку сигарет, для следствия, а потом поджёг дом. Пока он разгорался, сел в машину и погнал обратно по Е95.

Лика спокойно спала на заднем сиденье, я смотрел на неё в зеркало и думал обо всём, что сделал. И о том, что буду делать дальше…

Одно я понимал чётко: я не могу её отпустить. Не сейчас, когда она снова в моих руках. Макс сделал за меня самое сложное – забрал Лику от семьи, и я собирался воспользоваться этим.

Я вёз её в дом родителей, в дачный поселок под Питером. Он пустовал уже два года, и я очень надеялся, что там не выбили окна и не растащили вещи. По пути заехал в магазин и купил продуктов. Не ел уже почти сутки. Да и Лика, наверное, тоже.

Я много думал о своих чувствах к ней. Тогда и потом. Пытался разобраться в себе. Любил ли я её по-настоящему? Или это была одержимость, страсть, роковое влечение? Иногда мне кажется, что любил. Во всех оттенках этого чувства: нежность, восхищение, желание заботиться, плотское влечение, наслаждение, полное осознание того, что она – моя женщина. Я видел её разной: пугливой девочкой и дерзкой красоткой, женственной леди и милой домохозяйкой, заботливой матерью и равнодушной стервой, обнажённой рабыней и величественной госпожой… Она была для меня многоликой Богиней, которой я хотел поклоняться. Целовать ноги, исполнять желания, приносить ей жертвы – лишь бы одарила меня своей милостью. Это пугало меня, но ведь я уже давно не принадлежал себе. Это была зависимость, тёмная одержимость, которая достигла своего апогея в те страшные дни в дачном домике.

И ведь я был уверен, что поступаю правильно. Абсолютно. Я чётко осознавал каждое свое действие и его последствия. Но значение имело лишь то, что она была рядом. Целиком и полностью в моей власти. И я упивался этой властью.

Не растащили. Не выбили. А замок на двери выломал я сам.

Я оставил её спящей в запертой машине. Сам же затопил печурку в доме и в бане, приготовил еду. Потом занёс Лику в дом и усадил на стул, закутав в плед. Она смотрела на меня сонными глазами и покорно делала всё, что нужно.

– Не нужно говорить, – вот единственное, что я сказал ей тогда.

Она слабо кивнула, а глаза наполнились слезами. Я развязал ей рот и отбросил грязную тряпку. Провёл пальцами по пухлым, измученным губам. А потом начал её кормить. Из ложечки заваренным Дошираком, ничего путнего в придорожном магазине не нашлось. Но это было жиденько, горячо и в меру перчёно, чтобы немного взбодрить. Лика послушно ела как сильно изголодавшийся человек и даже не морщилась.

Я часто видел слёзы на её глазах. В ту ночь и несколько дней после. Иногда они стекали ручейками по её щекам. Но она ничего не говорила. Не дёргалась от моих прикосновений. Не пыталась сбежать. Мне кажется, она всё понимала. Понимала моё состояние. Понимала, что довела меня до ручки. Понимала, что ничего уже не изменить. И была покорна. Мне кажется, она всё ещё доверяла мне. Не боялась. Просто ждала. Может быть, даже знала, чего нужно ждать. Ждала, пока я приду в себя.

Я покормил её и поел сам. Потом отнёс девушку в баню. Со странным трепетом в душе сам помыл её. Стареньким куском душистого мыла. Я гладил её кожу, мысленно отмечая каждый синяк и каждую царапину. Потом долго и нежно обтирал полотенцем. Целовал каждый след от боли на её теле, пытаясь излечить. Потом развязал руки. Надел на неё широкую мамину ночную рубашку и старомодное бельё. И снова связал их. Мягким шарфиком, спереди, чтобы ей было удобнее. Опять завязал рот, слабенько, но так, чтобы не могла говорить. Завернул в покрывало и посадил в уголке. Быстро помылся сам. Отворачиваясь от внимательного взгляда.

Унёс Лику домой и положил на расстеленный скрипящий диван. Сам пристроился сзади. Вжался в неё всем телом, крепко обхватил за талию и нежно поцеловал в макушку. Долго не мог заснуть, всё ещё не веря своему внезапно случившемуся счастью. А она… она спокойно проспала всю ночь в моих объятиях, даже не делая попытки отодвинуться.