Читать книгу: «Когда она вернулась», страница 3

– Тебя разве не тревожит тот факт, что ты абсолютно ничего не знаешь об этих людях? – спросил Скотт. Его номер я набрала сразу же, как только повесила трубку после разговора с Лео. Не теряя времени даром, я посвятила его в детали.

– Совершенно не тревожит, – рассмеялась я в ответ. – От этого становится только интереснее.

Мне не хотелось признаваться в этом Скотту, но я очень давно ни во что столь всецело не погружалась. Я любила свою семью. Правда. Но бо́льшая часть моей жизни была посвящена удовлетворению нужд других людей. Став матерью, я словно пожертвовала всеми своими правами ради других. Виной тому была моя собственная идеалистическая установка по отношению к материнству, но мне все равно было не отделаться от ощущения, что я никогда не перестаю мыть, чистить и подбирать за другими. Помимо всех приземленных забот, которыми был наполнен каждый мой день, я жаждала заниматься чем-то иным. На самом деле, оказавшись в роли матери и домохозяйки, я никогда не чувствовала себя в своей тарелке, хоть я ни за что бы в этом не призналась. Я ощутила укол ревности в первый же день, когда Скотт вернулся к работе после рождения Эбби, и это ощущение так меня и не покинуло.

Я поспешно схватила с полки соус, требовавшийся для запланированных на ужин котлет по-киевски, и помчалась прочь из магазина – забирать Эбби из школы. Однако теперь с моего лица не сходила широкая улыбка. Я не могла дождаться завтрашнего дня.

Глава 7

Эбби

Сейчас

Я уныло ковыряла мякоть цыпленка в апельсинах. Тот был полит идеальным количеством соуса – точь-в-точь как я люблю, – но заставить себя проглотить хотя бы кусочек я не могла. Я все еще не испытывала голода. Папин же аппетит, напротив, вернулся сторицей. Он заглотил свою говядину с брокколи как дикий зверь и теперь сражался с тем, что осталось на тарелке Мередит.

– Милая, ты должна поесть, – сказала Мередит. В ее глазах читалось беспокойство, а уголки рта опустились вниз.

– Прости, – ответила я. – Мне просто не хочется. Нет аппетита.

Вообще-то не так уж просто сосредоточиться на еде, когда за дверью твоего гостиничного номера стоит вооруженный полицейский. Кто-то из медиков разболтал о маме, и пресса уже вовсю штурмовала больницу. Маркос заверил папу, что приставленная к нам охрана – всего лишь дополнительная мера предосторожности, только ему никто не поверил. Я уж точно. Люди не носят с собой оружие, когда на то нет причин.

Радостное возбуждение, которое я испытывала еще совсем недавно, рассеялось. Теперь я оказалась совсем сбита с толку. Неожиданно для самой себя я разрыдалась. Мередит и папа вскочили на ноги, кинулись ко мне и с двух сторон принялись обнимать, отчего мы трое стали похожи на большой сэндвич. Эмоции, которые копились в моей душе весь день, водопадом хлынули наружу.

– Все в порядке. Не держи это в себе, – тараторили они, перебивая друг друга. – Мы тебя любим. Мы рядом.

Я прижалась к папе, зарывшись лицом в его рубашку. Не могу вспомнить, когда в последний раз я так отчаянно ревела. Казалось, что конца этому не будет, но внезапно он наступил. Рыдания прекратились так же неожиданно, как начались. Я обескураженно выпуталась из их объятий, чувствуя неловкость за свой срыв. Второй раз за этот день Мередит протянула мне салфетку. Никто не предупреждал меня, что будет вот так.

– И что теперь? – тихонько спросила я.

Мередит открыла было рот, чтобы ответить, но тут же закрыла его, позволив папе сказать первым.

– Не знаю, Тыковка. Хотел бы я знать. – Прежде чем продолжить, папе пришлось совладать с собственными эмоциями. – Будем решать проблемы по мере их поступления, как всегда. Может, ты этого уже не помнишь, но я раньше все время так говорил. «Скотт, займись насущным». Должно быть, я повторил это сам себе сотни раз. Иногда это все, что мы можем сделать. Сейчас как раз такой случай.

Он указал на нетронутое мной блюдо.

– Так что сейчас, прямо сейчас, ты изо всех сил постараешься накормить свое тело, потому что ему необходимы питательные вещества. А потом все мы попытаемся уснуть, потому что это необходимо нашему рассудку. – Папа потрепал меня по спине. – Вот и все. На сегодня у нас такая задача. Договорились?

Я кивнула, подбирая со стола вилку. Папа и Мередит вернулись на свои места, и какое-то время мы ели в полной тишине.

– Пока ты была в душе, я снова разговаривал с одним из ее лечащих врачей, – проговорил папа. Он обещал, что будет сообщать мне всю новую информацию о маме, потому что все обращались только к нему, а я не всегда была рядом. – Твоя мама очень нездорова. Из лаборатории начали приходить результаты ее анализов, и все они далеки от нормы. У нее снова возьмут анализы и отправят на повторное исследование.

– Это же потому, что она сильно обезвожена, да? У нее не нашли ничего серьезного? – тут же спросила я.

Папины глаза затопила тревога.

– Технически да, но все сложно. Сильное обезвоживание и недостаток питательных веществ со временем оказывают негативное влияние на все органы и системы. Нужно подождать результатов следующих тестов, тогда нам должно стать яснее.

– Как вышло, что малышка здорова? – выпалила я. При упоминании о ребенке у меня за спиной раздался громкий вздох Мередит. Папа ни словом не обмолвился о младенце, а я не хотела спрашивать – но не потому, что не хотела знать. Узнать больше об этой девочке хотели все.

– Малышка здорова, потому что твоя мама была способна кормить ее грудью. А вот твою маму никто не кормил, поэтому ее здоровье серьезно пошатнулось, – отчеканил папа.

– Так это ее ребенок? – спросила я.

– Да, это ее ребенок. Она родила около семи недель назад.

На следующее утро папа за руку привел меня в какой-то кабинет в больнице, где нас ждал Маркос. Тот придвинул к себе один из мягких офисных стульев, стоявших вдоль стены. Из скрытой где-то колонки доносились звуки посредственного джаза, а стеллаж в правом углу кабинета был завален развлекательными журналами для посетителей. Я осталась стоять, скрестив на груди руки, как будто, отказываясь сесть, отвергала саму возможность услышать то, что мне тут собирались сообщить, – ясно ведь было, что в таком кабинете людям не сообщают хорошие новости. Папа, Мередит и я остановились, образуя странный полукруг.

Выражение лица Маркоса не менялось на протяжении последних двух дней: он ни разу не улыбнулся, и в глазах его не было ни намека на дружелюбие. Сегодня под пиджак он надел красную рубашку. Она оттеняла цвет его кожи.

– Почему бы нам не присесть? – прозвучало это как вопрос, хотя на самом деле было указанием.

Когда мы опустились на стулья друг рядом с другом, так что наши колени соприкасались, я сильнее сжала папину ладонь. Следователь не в первый раз предлагал нам сесть на такие стулья, но в этом кабинете мы раньше не были. Кто-то, проходя по коридору, закрыл за нами дверь, и в помещении сразу стало душно. Все поплыло перед глазами, и у меня закружилась голова.

– Я хотел бы обсудить с вами следующие шаги в отношении вашей матери, – не тратя времени даром, Маркос сразу приступил к главному.

Он всегда называл маму «ваша мать». Никогда не говорил «ваша жена», обращаясь к папе, и даже не упоминал ее имени. Это было странно. Как он называл ее, когда они с папой разговаривали без свидетелей?

– Главный врач местной больницы прилетела прошлой ночью, как и ожидалось, и была столь добра, что приехала прямо из аэропорта. После…

– Что вы смогли выяснить? – перебил его папа, не в силах вытерпеть длительное объяснение.

– Мне хотелось бы предоставить вам больше информации, но расследования такого рода требуют времени, и мы должны удостовериться, что делаем все возможное. Сейчас у нас нет права на ошибку. С учетом сказанного, главный врач приступила к опросу Кейт, и в другом случае мы могли бы продолжить следственные действия, однако Кейт не прошла тест на проверку психического статуса, что ставит нас в крайне сложное положение.

Маркос говорил быстро, чтобы папа снова его не перебил.

– Причиной того, что она провалила тест, отчасти оказались сами вопросы – нужно было назвать день недели и год, и Кейт не смогла ответить правильно. Но не потому, что она психически неполноценна, – просто она годами находилась в изоляции от общества и не имеет понятия, сколько на самом деле прошло времени.

– Что вы имеете в виду, когда говорите «в изоляции»? – переспросил папа.

Маркос пожал плечами.

– Мы не можем сказать точно. Возможно, ее контакты с внешним миром были существенно ограничены, а может быть, она физически была заперта в каком-то помещении.

– То есть вы уверены, что именно по этой причине она не знает, какой сейчас день? – подала голос Мередит.

Обернувшись к ней, я вопросительно вскинула брови. На что она намекала? Что мама потеряла рассудок?

– Абсолютно, – ответил Маркос. – Существуют и другие подтверждения этой версии. К примеру, как минимум в последние пять лет Кейт не получала никакой медицинской или стоматологической помощи. Один из ее задних зубов выдернули, вероятнее всего, с помощью плоскогубцев – из-за инфекции, которая, судя по всему, распространилась на ее десны. Она не посещала медицинское учреждение ни до, ни после родов, так что ее тело сильно истощено беременностью. Пуповина была перерезана ножом или ножницами. И так далее.

Сидевшая рядом со мной Мередит дернулась всем корпусом вперед, согнувшись пополам. У нее был слабый желудок. Из-за этой особенности мы все время ее дразнили.

– Наша главная задача на ближайшее время – вернуть Кейт ориентацию во времени и окружающей среде. Если она не получит представления о настоящем времени, хотя бы приблизительного, будет практически невозможно отследить хронологию событий. К счастью, через несколько часов к нам прибудет команда экспертов, у которых имеется опыт разрешения подобных деликатных ситуаций, – заключил Маркос.

Папина ладонь обмякла, и напряжение в его теле немного спало. Когда мама исчезла, он без конца жаловался на некомпетентность нашей полиции. Папа говорил, что у них недостаточно оснащения, чтобы расследовать преступления такого масштаба, и что к расследованию нужно было привлекать ФБР задолго до того, как это было сделано на самом деле. Когда же спецы из ФБР, наконец, подключились, уже слишком поздно было искать по горячим следам. Мы всегда задавались вопросом – как все могло бы обернуться, если бы ФБР взялось за это дело раньше. Что ж, по крайней мере, на этот раз с нами с самого начала собирались работать лучшие специалисты.

– Пока не истекли семьдесят два часа с начала расследования, наша главная задача – собрать как можно больше свидетельских показаний и улик – от вашей матери и из других источников. Наши дознаватели обнаружили следы недавно покинутого автокемпинга, поэтому территория поиска была расширена – теперь мы прочесываем леса и овраги в радиусе десяти миль от этого кемпинга и заправочной станции. Дежурного с заправки уже допросили, но его ждет повторный допрос, когда прибудет команда экспертов. Несколько дальнобойщиков, ехавших в ту ночь по шоссе, также были идентифицированы в качестве потенциальных свидетелей, их допрашивают в данный момент, – добавил Маркос. – Утром нам с вами предстоит сделать заявление для прессы.

У меня не было совершенно никаких мыслей по поводу того, что мы собирались сообщить прессе о расследовании дела. Я вообще никак не могла взять в толк, почему мы должны ежедневно перед ними отчитываться.

– Как она себя чувствует? – подала я голос. Расследование было важно, но я хотела знать, что с моей мамой.

Маркос обменялся взглядом с папой. Папа заерзал на стуле.

– Она напугана до смерти, – сообщил Маркос, занимая место напротив меня. Его крупная фигура неуклюже умостилась под украшавшей стену репродукцией картины Дэвида Хокни. Он наклонился вперед, своими коленями почти коснувшись моих. – Знаю, что это сложно понять… Когда с человеком долгое время плохо обращаются, его мозг изобретает странные формы самосохранения. Плохие люди вызывают у жертвы тихий ужас, и этот тихий ужас остается с ней долгое время, даже после того, как пришло спасение.

Совсем как вчера, я подавила готовое вырваться рыдание.

– Насколько сильно она пострадала?

Папа накрыл мою руку ладонью.

– Детали не имеют значения.

Я сбросила папину ладонь.

– Нет, имеют. Из всех присутствующих тебе это должно быть ясно лучше всего. Детали решают все.

Глубоко вздохнув, папа кивнул Маркосу, сигнализируя тому, что можно продолжать.

– Похоже, что ваша мать подвергалась систематическим истязаниям в течение длительного времени.

Говоря это, Маркос не мигая смотрел мне прямо в глаза.

– Что это значит? – спросила я.

– Ее били проводами, и все ее тело покрыто ожогами и другими рубцами. Вероятно…

Его перебила Мередит:

– Прошу вас, остановитесь. Этого достаточно, – попросила она.

Для нее это все могло показаться чрезмерным, но чувства Мередит не могли идти ни в какое сравнение с тем, что испытывали мы с папой. Однажды ему пришлось съездить на опознание трупа, чтобы выяснить, не мама ли это. Я тоже наклонилась вперед и постаралась сделать лицо подобрее, потому что не хотела ранить чувства Мередит.

– Прости, Мередит, но если ты не в состоянии слушать дальше, тебе придется выйти, потому что я хочу знать обо всем, что произошло с моей мамой.

Кейт

Тогда

У меня поджилки тряслись от страха. Не потому, что раньше я не брала больших интервью, просто это должно было стать моей первой очной работой после рождения ребенка – шагом назад в ту жизнь, которую я оставила, став матерью Эбби. Я разгладила подол юбки, радуясь, что посадка у нее достаточно высока, чтобы скрыть складку на животе, попытки избавиться от которой я давно забросила. Может, необходимость втискивать свое тело во что-то, отличное от леггинсов для йоги, стала бы для меня достаточной мотивацией, чтобы сбросить эти дурацкие десять фунтов⁴ веса. Когда твоему ребенку пять, лишний вес ведь уже не спишешь на беременность.

Что, если я утратила способность ориентироваться в профессиональной среде? Однако, несмотря ни на что, моя внутренняя уверенность росла с каждым шагом, который мои новые туфли на шпильке отстукивали по тротуару. Ерунда, ничего сложного. Мне ведь случалось брать интервью даже в тюрьме.

«Ты справишься», – повторяла я про себя, шагая вперед.

Передо мной замаячил комплекс зданий «Интернационала». Их штаб-квартира находилась сразу за границей города, где главная улица превращалась в старое шоссе, с обеих сторон обрамленное разномастными бетонными зданиями. «Интернационал» недавно отреставрировал заброшенное офисное здание. От встреч в парках и собраний в церковных подвалах за каких-то два месяца они поднялись до готового объекта.

У входа висела табличка «Добро пожаловать домой», и едва я успела поднести руку к звонку, как дверь передо мной распахнула женщина. Она была молода – свежа и чиста, как кусок мыла, и от улыбки на ее левой щеке появлялась ямочка. Я тут же представила себе пространство в стилистике нью-эйдж, где со стен, украшенных изображениями женщин в позе лотоса, чьи чакры обозначены разными цветами, свисают цветные тканые полотнища. Однако стены в фойе оказались лишены всякого цвета. Они были выкрашены в неброский бежевый тон, совершенно нейтральный.

– Добро пожаловать, я Бека, – запыхавшись, выпалила женщина, словно ей пришлось бежать к двери. Ее одежда гармонировала с окружающими стенами – юбка ниже колен и простая футболка, и то и другое – в оттенках бежевого. – Здесь нет нужды стучаться в двери. Наши двери всегда открыты и не запираются.

– Благодарю, – ответила я, делая шаг внутрь. – Я Кейт.

Бека кивнула.

– Я знаю. Мы ждали тебя.

– Спасибо, что нашли время провести для меня экскурсию.

– Нет проблем, – улыбнулась Бека. – Мне это в радость.

Двойные двери, которыми оканчивалось фойе, вели в просторный, широкий зал. Все внутри выглядело минималистично и сияло стерильной чистотой и порядком. Ни малейших признаков курящегося ладана и горящих свечей, которые я ожидала увидеть. Вместо этого в воздухе витал сосновый аромат чистящего средства «Пайнсол». В задней части помещения штабелями были уложены дюжины алюминиевых стульев, а спереди разместился деревянный подиум. Из зала три двери вели в другие части здания. Повсюду были расставлены раскладные столики, рядом с некоторыми стояли белые пластиковые стулья. Во всем помещении не было ни одной детали, намекающей на тепло или комфорт. Никакой персонализации. Тем не менее что-то в этом месте казалось притягательным.

– Что за этими дверьми? – поинтересовалась я.

Бека жестом указала на первую дверь слева.

– Эта дверь ведет в кафетерий. Всех, кто приходит к нам, мы кормим трижды в день. – Указав на следующую дверь, Бека сказала: – А здесь расположены все наши детокс-палаты.

– Можно заглянуть? – попросила я разрешения.

– Разумеется, – согласилась Бека.

Я была шокирована тем, как легко она согласилась, но постаралась скрыть удивление. Большую часть прошлой ночи я провела, репетируя свои реакции на потенциально враждебное отношение, с которым я на сто процентов ожидала столкнуться, начав копать поглубже. Но это было просто чудесно. Я мысленно улыбнулась. Лео должен был остаться доволен.

Бека распахнула передо мной дверь, за которой открылся длинный коридор, вдоль стен которого расположились другие двери. Она постучалась в среднюю дверь справа и, дождавшись ответа, шагнула внутрь. Войдя следом, я оказалась в тесном пространстве. Должно быть, там было не намного просторнее, чем в моей кладовке. Как и повсюду в этом месте, внутри оказалось просто, чисто и опрятно. У одной стены стояла кровать, а у другой помещалась маленькая раковина.

– Где же проходит детоксикация? – спросила я. Я не заметила медицинского оборудования. По меньшей мере, людям должны были ставить капельницы.

Бека обвела рукой комнату, словно я могла что-то упустить.

– Детоксикация проходит здесь.

– Все этапы? От начала до конца? – переспросила я, вспоминая, как моя мать бессчетное множество раз корчилась в агонии на полу ванной комнаты, когда любимая ею отрава покидала организм.

Бека кивнула.

– А это не опасно?

– А разве не опасны наркотики? – с усмешкой отозвалась она.

Бека провела меня обратно в центральный зал, а оттуда – в третью дверь. За этой дверью оказался скрыт целый лабиринт коридоров, и Бека, шагая впереди, принялась мне что-то рассказывать. Я пыталась заглянуть за слегка приоткрытые двери, но Бека шла слишком быстро, чтобы мне удалось что-то разглядеть. Добравшись до конца Г-образного коридора, Бека объявила:

– А здесь владения Рэя.

– Он живет вместе с последователями? – спросила я.

Бека покачала головой.

– О, нет, ученики не живут в лагере.

Интересно, почему она назвала это место лагерем.

– Существует разница между понятиями «последователь» и «ученик»?

– Да.

– А кто они, эти ученики Рэя, и где они живут?

Бека с улыбкой повернулась к одной из дверей.

– Идем.

Тот факт, что Бека оставила мой вопрос без ответа, от меня не ускользнул.

Она постучалась в дверь.

– Войдите, – отозвался мужской голос.

Бека толкнула дверь. Из-за стоявшего в центре комнаты стола поднялся и зашагал нам навстречу мужчина в такой же, как у нее, бежевой футболке. Я предполагала, что он должен быть красив – студентки колледжа всегда рассказывали о нем с придыханием, – но он оказался просто великолепен. Кудри полночной черноты были убраны в стороны, открывая точеное лицо. Глаза сияли ледяной голубизной. Оказалось, что улыбка у него слегка скособочена, что в сочетании с небольшой горбинкой на носу оттеняло идеальную внешность и только добавляло ему привлекательности.

– Я Рэй Фишер, – представился он, протягивая руку для приветствия. – А вы, должно быть, Кейт.

– Да, верно, – ответила я, надеясь, что ладонь не вспотела. Я всегда потела, если нервничала. Рукопожатие Рэя было уверенным и твердым.

Он жестом указал мне на стул напротив своего стола.

– Садитесь. – Затем обернулся к Беке. – Большое тебе спасибо, Бека. Я увижу тебя за ужином?

– Конечно, – кивнула она Рэю прежде, чем обратиться ко мне. – Рада была встрече, Кейт. Надеюсь скоро увидеть тебя снова, – проговорила она и закрыла за собой дверь, не дав мне возможности ответить.

Пока Рэй усаживался обратно на свое место, я успела достать и положить на колени блокнот. Он же, облокотившись на стол, подбородком уперся в сплетенные пальцы рук.

– О чем мы будем сегодня говорить?

Пронзительный взгляд Рэя немедленно заставил меня ощутить себя обнаженной и уязвимой, словно он сумел заглянуть мне прямо в душу. Не самое комфортное ощущение.

Обведя взглядом кабинет в поисках дипломов в рамочках или других личных реликвий, я обнаружила, что стены здесь были столь же пусты, как и во всех прочих помещениях. Очевидно, не так давно их покрыли слоем свежей бежевой штукатурки, но на этом – все.

– Может, начнем с того, что вы немного расскажете о себе? – предложила я.

Он расхохотался.

– Серьезно? Это все, что вы для меня припасли?

Краска прилила к моим щекам. Не дав мне возможности собраться с мыслями, Рэй снова заговорил:

– Может, лучше вы?

В ожидании моего ответа он растянул губы в дразнящей улыбке.

– Ну, я довольно скучная, – отозвалась я, сосредоточенно листая блокнот, как будто хотела найти там нечто важное, и таким образом избегая необходимости смотреть ему в глаза.

– Вижу, вы замужем, – прокомментировал он кольцо на моем пальце.

Его сложно было не заметить. На нашу десятую годовщину Скотт превзошел самого себя. Когда он сделал мне предложение, мы были так бедны, что Скотт мог себе позволить только самое простое серебряное колечко. Меня это никогда не беспокоило – не беспокоило бы и сейчас, – но это не давало покоя Скотту, поэтому он все-таки купил мне такое кольцо, какое хотел бы подарить в момент обручения. Я кивнула, все еще притворно погруженная в свои записи.

– Давно?

На мгновение я уже было решила соврать, чтобы избежать подробностей, но несколько лет назад я пообещала Скотту больше не врать на этот счет. Я говорила неправду, только чтобы оградить себя от непрошеных комментариев, но услышав это, Скотт просто взорвался, и у нас случилась одна из самых крупных ссор за всю жизнь. Он принял это чересчур близко к сердцу, заявляя, что его ранит тот факт, что я стыжусь наших отношений. Скотт гордился тем, что мы с ним стали парой еще подростками, и считал это нашей самой главной изюминкой. Только сразу он был не в состоянии так стройно излагать мысли, а просто впал в истерику, словно незрелый четырнадцатилетний парнишка. Бегая взад-вперед по дому, Скотт извергал потоки сквернословия и в конце концов прокричал мне в лицо, какая я холодная и бездушная. Лишь после двухчасовой беседы он наконец смог сформулировать, что же на самом деле так его беспокоило.

– Мы женаты уже семнадцать лет, – сообщила я, мысленно настраивая себя на любую реакцию. За эти годы я успела выслушать все возможные варианты. Кто-то говорил, что это очень трогательно, а кто-то интересовался, были ли у нас другие партнеры, словно обсуждать свою сексуальную жизнь с незнакомцами – в порядке вещей. Однажды мне встретился некто, кто счел отвратительным тот факт, что мы со Скоттом оставались ночевать друг у друга дома, еще будучи детьми.

– И каково это? – спросил Рэй.

Я неловко заерзала на стуле, пытаясь одернуть подол юбки.

– Это чудесно. В самом деле. Это милость Божья – в девять лет встретить своего лучшего друга и одновременно вторую половинку.

Рэй вновь разразился хохотом.

– Простите? – я совсем съежилась на стуле.

– Прошу прощения, просто ваши слова прозвучали как реклама открыток «Холлмарк»⁵. Не смог удержаться.

В глазах Рэя плясали лукавые огоньки. Помимо воли мой рот начал растягиваться в улыбке.

– Довольно глупо звучит, – согласилась я.

Со своего места он продолжал разглядывать меня, хотя сейчас пришел его черед говорить. Мне потребовалась буквально пара мгновений, чтобы сообразить, что Рэю вполне комфортно будет и дальше молча сидеть и глазеть на меня. Однако мне такой вариант не подходил. Чтобы собраться с мыслями, я перевела взгляд на окно за его спиной. Я должна была вернуть контроль над этим интервью. Я не могла позволить ему отделаться так просто.

– Так почему Арката?

Он развел руками.

– А почему нет?

– Как долго вы обычно остаетесь на одном месте?

Таким образом я решила завуалированно поинтересоваться, избрал ли «Интернационал» Аркату местом своей постоянной прописки. Сколько бы ни нашлось тех, кому присутствие «Интернационала» импонировало, ровно столько же было граждан, недовольных тем, как его адепты наводнили наше сообщество. Жители небольших городков привержены традициям и настороженно относятся к переменам, в особенности если эти перемены связаны с чуждыми им идеями. Незнакомцы, оказывающие помощь бесплатно, однозначно вписывались в данную категорию.

– Мы не планируем заранее.

– Каков был максимальный срок?

– Два года.

– А минимальный?

– Три дня.

Рэй с усмешкой потянулся к стопке бумаг, лежавшей на краю стола. Немного покопавшись среди них, он нашел то, что искал, и протянул мне флаер.

– Это расписание наших встреч. Ничто не расскажет вам лучше о сущности «Интернационала любви», чем личное присутствие. Почему бы вам не прийти самой?

Пробежав глазами расписание, я поразилась, как много у них было различных курсов. Каждый день – как минимум по три. Все выходные тоже были расписаны.

Рэй поднялся на ноги, что означало, что наше время подошло к концу. Я тоже встала и протянула ему руку.

– Благодарю вас за то, что уделили мне время. Я буду на связи.

Он проводил меня до двери своего кабинета, выпустив обратно в коридор.

– Прошу, подумайте над тем, чтобы посетить нашу встречу. Думаю, вам понравится. Буду рад снова вас видеть.

С этими словами он быстро закрыл дверь, не дав мне шанса ответить.

Я остановилась, уставившись на эту дверь. Лео будет недоволен. Я не выяснила об «Интернационале» ничего, чего не знала бы до интервью. Быть может, возвращение в гущу событий представлялось мне легче, чем оказалось на деле.