Читать книгу: «Батицкие. Опалённое древо», страница 4

Часть 2
Батицкие. Гимн любви

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,

не радуется неправде, а сорадуется истине;

все покрывает, всему верит, всего надеется,

все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся,

и языки умолкнут, и знание упразднится.

Первое послание апостола Павла

к Коринфянам 13:4–8

* * *

Шёл одна тысяча девятьсот двадцать шестой год. Раннее солнечное утро Благовещения Пресвятой Богородицы – одного

из двенадцати главных православных христианских праздников, посвященного возвещению архангелом Гавриилом юной Деве Марии о будущем рождении от неё Иисуса Христа во плоти, – выдалось солнечным и теплым, как и многие из весенних апрельских дней в Ленинграде. К этому времени по Советской России, буквально во все её уголки, уже разнеслась другая благая весть, которую с особой духовной радостью восприняла интеллигенция города на Неве. На гребне внутрипартийной борьбы в рядах большевиков 26 марта Иосиф Сталин отстранил от должности бывшего главу Коминтерна и председателя Петроградского (Ленинградского) совета рабочих и солдатских депутатов Григория Зиновьева, прославившегося неоправданно жестоким «красным террором» в отношении бывшего дворянства, духовенства и других «классовых врагов» революции.

За годы пребывания большевиков у власти многое было безвозвратно утеряно, а многое изменилось. Это касалось и народа. Население Петрограда и Кронштадта уменьшилось с двух с половиной миллионов до семисот тысяч человек. Десятки тысяч ни в чем не повинных жертв нового режима, в том числе офицеров царской армии, георгиевских кавалеров, доблестных защитников родины, были расстреляны лишь за классовую принадлежность. Узнав о смещении диктатора, в город стали возвращаться уцелевшие от репрессий люди…

Уже восемь лет прошло с тех пор, когда Совнарком принял «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви», а религия была объявлена «опиумом для народа», но и нынче то тут, то там по стране безбожники не переставали взрывать церкви, демонстративно подвергая поруганию и уничтожению российские святыни. Колокола и православные кресты с куполов эти воинствующие атеисты с неугасаемой классовой яростью сбрасывали на землю и затем как металлолом отправляли на переплавку. Сия жесточайшая участь не миновала и древние, величественные ленинградские храмы, многие из которых стояли заколоченными, а иные были отданы на нужды народного хозяйства – приспособлены под морги, картофелехранилища, склады либо перестроены в кинотеатры или клубы. Из одного только Казанского собора в двадцать втором году было вывезено более двух тонн серебра… А сам храм Казанской иконы Божией Матери, являвшийся во времена Российской империи памятником воинской славы Отечества, «перепрофилировали» из культового сооружения в храм науки и просвещения, действующий под эгидой Академии наук СССР. Первым делом большевики сняли православные кресты. Монументальное здание на Невском стало называться Государственным музеем истории религии и атеизма… Ещё бы! Здесь был упокоен великий полководец Михаил Кутузов. Начало советской экспозиции, включавшей в себя шедевры, доставленные из Русского музея, Эрмитажа, Кунсткамеры, Библиотеки Академии наук, положили экспонаты, сохранённые в Казанском с 1812 года. Здесь в назидание врагам России хранились военные трофеи царской армии-победительницы: ключи от покоренных ею десятков городов Европы, французские штандарты и армейские знамёна, жезл одного из наполеоновских маршалов. Но это, как говорится, факты уже случившиеся. Нынче же советские газеты радостно трубили про подготовку к Пленуму Ленинградского губкома ВКП(б), где должен был выступить сам товарищ Сталин с речью «О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии». Поскольку торжественное мероприятие планировалось провести менее чем через неделю, Ленинград повсюду украшали красными кумачовыми флагами, транспарантами и портретами вождей революции…

С самого рассвета в ленинградских парках и садах слышался по-особенному громкий и праздничный птичий гомон, словно сама природа, а вместе с ней и весна-красна решили птичьим пением заменить малиновый переливный звон прежде звучащих в этот час по всему городу колоколов. Утром седьмого апреля, несмотря ни на что, праздник Благовещения вступал в свои права. На фоне проводимой партией политики атеизма в обществе всё ещё сохранились крепкие религиозные устои. Православный пост шёл своим привычным ходом. Жители Северной Пальмиры, как могли, поддерживали в условиях строящегося социализма веками созданные народом патриархальные традиции: этим ясным апрельским утром многие с благоговением завтракали рыбой. Так и повелось у простых людей – отмечать все праздники подряд: государственные и православные, по-новому и по старому стилю. Не был исключением и двадцать шестой год…

В некогда доходном доме Правошинского, что на углу Кузнечного переулка, 16 и улицы Пушкинской, 19, в бывшей квартире профессора математики Санкт-Петербургского университета Сергея Васильевича Батицкого царила утренняя суета. Теперь это была уже не элитная квартира, а коммуналка, в которой помимо семьи его старшего сына – писателя Антона Батицкого – проживало ещё несколько семей советских граждан. В результате экспроприации и уплотнения из просторных шести комнат с кухней и подсобными помещениями, занимаемыми до революции Батицкими, теперь за ними осталось менее половины от прежней жилплощади. Но это обстоятельство в нынешних условиях мало огорчало главу семьи и всех домочадцев. «Главное, что у нас есть крыша над головой!» – часто говорил Антон Сергеевич, в первую очередь успокаивая самого себя. И действительно, не каждой семье из «бывших» так повезло при советской власти. Милый дом, родные стены, которые хранят память о прошлом! Уютные три комнаты – вполне приемлемо. Окна двух самых просторных комнат удачно выходили со стороны парадного фасада дома на Пушкинскую улицу. А из третьей, детской комнаты виден тихий внутренний двор, что было весьма удобно и способствовало спокойствию во время сна младших членов семьи.

Время, как известно, не стоит на месте, оно меняет не только людей, но и всё, что их окружает. За годы, прошедшие со времени эмиграции родителей и младшего брата, Антон Батицкий, увлеченно занимаясь литературой, стал довольно известным советским писателем, чьё творчество горячо поддержали Максим Горький и Алексей Толстой, Михаил Булгаков и Валентин Катаев. Когда в двадцатом году в Петрограде образовался Всероссийский союз писателей, Антона приняли туда одним из первых. Он даже был избран в состав правления, куда вошли лучшие авторы питерского отделения: драматург и эссеист Теодор Сологуб, поэты Александр Блок, Николай Гумилёв, Корней Чуковский и Анна Ахматова, историк литературы, пушкинист Владислав Ходасевич. Членство в творческом союзе давало советским писателям главное право – не считаться тунеядцем, официально работать на дому, получать от государства заработок и дополнительный продуктовый паёк. Спустя несколько лет в каждой библиотеке Советского Союза можно было найти увлекательные исторические и приключенческие книги Антона Батицкого. Развивая советскую литературу, страна взяла на себя заботу и ответственность покрывать за свой счёт немалые расходы на издание и печатание книг и литературных журналов, выпускающих всевозможные авторские новинки. Жизнь шла своим чередом, подчиняясь требованиям времени. Однако традиции, свойственные патриархальным семьям, которые приходилось скрывать все советские годы от чужого любопытного глаза, в большинстве своём оставались нерушимыми.

Вот и теперь в канун церковного праздника Благовещения вся квартира Батицких была заранее убрана и наряжена с особой любовью нынешней хозяйкой Варварой Михайловной. Родившись в крестьянской семье, Варенька с детства знала: в Благовещение в природе совершается священное таинство, поэтому любая работа в этот торжественный день считалась грехом. Как учила народная мудрость, даже «птица гнездо не вьёт, а девица косу не плетёт», когда происходит снисхождение Святого Духа на землю. В православной Руси Благовещение и по сей день символизирует не только радость зарождения Божественной жизни, но и олицетворяет собой начало нового жизненного цикла, продолжение рода человеческого и весеннее обновление существующего мира…

В спальной комнате Батицких за плотно закрытой дверью неторопливо догорала церковная свеча, окутывая тонкой змейкой душистого дымка резной киот старинной иконы Владимирской Божией Матери. По случаю Благовещения Варвара достала икону из нижнего ящика комода, где она хранилась, аккуратно завёрнутая в белое вафельное полотенце. Прежде семейные, годами намоленные иконы Батицких стояли на иконостасе из красного дерева в гостиной, а теперь были припрятаны подальше от недобрых посторонних глаз. Помолившись, Варя погасила огарок свечи, убрала икону на прежнее место и открыла форточку, чтобы проветрить комнату. Пока помещение наполнялось свежим воздухом, она поправила белые салфетки на спинке старинных кресел. Окинув внимательным взглядом комнату, хозяйка осталась довольна собой. Варя была убеждена, что кружевные накрахмаленные салфетки создают праздничный вид и уют. Несмотря на то что одну треть спальни занимала широкая супружеская постель, заправленная стеганым голубым покрывалом, поверх которого лежали пуховые подушки, покрытые прозрачной капроновой накидкой, комната все равно была просторной. В углу был встроен резной трехстворчатый шкаф для одежды и постельного белья, который пришлось после получения ордера на «уплотнение» слегка переделывать и укорачивать в длину, чтобы втиснуть в имеющееся пространство. На противоположной стене, над комодом, висел портрет Татьяны Петровны Батицкой кисти неизвестного петербуржского художника начала века.

Варвара, как и многие люди, рожденные в деревне, за неимением сада и огорода любила комнатные растения. Они стояли в горшках и кадках по всему дому Батицких, потому как хозяйка однажды вычитала, что домашние цветы – декоративные фикусы и пальмы – выделяют дополнительный кислород, так необходимый для больных лёгких её любимого мужа. По этой же причине она избавилась от всех ковров и делала ежедневную влажную уборку перед сном, открывая на несколько минут все форточки. Большая комната с камином теперь была оборудована под гостиную и одновременно кабинет и столовую. Посередине просторной комнаты по моде тех лет осанисто расположился круглый обеденный дубовый стол с массивными ножками в виде львиных лап. По обыкновению, он был покрыт бордовой бархатной скатертью, обрамленной по краям турецкими золотистыми шёлковыми кисточками. Нынче с краю на скатерти лежали лечебные порошки, примочки, чистая марля и книги. Истинным украшением стола были большая хрустальная ваза и резные стулья с высокими спинками из немецкого столового гарнитура, гармонично сочетающиеся с резным дубовым буфетом и массивной тумбой, где, как и в былые добрые времена, хранились столовые приборы Батицких. Здесь же, рядом, вдоль противоположной стены разместились книжный шкаф и повернутый торцом к окну рабочий стол писателя с твердым кожаным креслом с подлокотниками. Слева на столе находился телефонный аппарат, установленный специально для незрячего Антона Сергеевича, чтобы было удобно отвечать на входящие звонки. Это новшество, как и проведенная радиоточка с громкоговорителем, появились в квартире Батицких совсем недавно.

В левом углу у камина за маленьким чайным столиком в мягком кресле сидел глава семьи.

– Варя, подойди ко мне, душа моя! – раздался его спокойный и приятный голос.

– Иду, иду! Вот только Марусеньку в манеж посажу! – ласково ответила супруга, усаживая кудрявую темноволосую и голубоглазую девчушку лет двух с небольшим в ограждение на полу, представлявшее собой обычный деревянный ящик с круглыми рейками по бокам.

Малышка, проявляя упорство и несговорчивый характер, свойственный всем детям на свете, упиралась, хныкала и совершенно не желала расставаться с матерью. Усадив наконец ребенка на мягкий матрас и вложив в детские пухлые ручонки деревянную игрушку болванчика, женщина с нежностью погладила дочку по голове и поспешила на зов мужа.

– Батюшка, Антон Сергеевич, ты зачем же меня не дождался? – ворковала она, отодвигая чуть в сторонку миниатюрный молочник, фарфоровый чайник-заварник и блюдца с двумя чашками из мейсенского сервиза, чтобы скорее вытереть разлитый мужем кипяток.

– Хотел и тебе чаю налить. Да, кажется, пролил мимо, – виновато улыбнувшись, ответил мужчина, поправив единственной рукой свои тёмные круглые очки.

Несмотря на слепоту и глубокий шрам через всю правую щеку, Антон Сергеевич был по-прежнему необыкновенно хорош собой. Пропорциональное лицо его напоминало образ мифологического юноши Ганимеда – известного красотой и вечной молодостью сына древнегреческого троянского царя Троса. Заостренные на концах на французский манер усы красиво обрамляли верхнюю губу. Со вкусом оформленная борода гармонично скрывала следы от газового ожога на ярко выраженных скулах. Легкая седина успела посеребрить виски, придавая всему образу элегантность и благородство одновременно. Пустой левый рукав рубашки указывал на отсутствие руки и был аккуратно заправлен за пояс военных брюк-галифе. В каждом движении стройного тела Антона Батицкого чувствовались порода и офицерская стать потомственного дворянина.

– Так и есть, пролил немного, ты ж мой заботливый рыцарь! Не ошпарил себя – и слава богу! – нежно коснувшись мягкой ладошкой его руки, сказала Варвара.

Казалось, совсем ещё недавно эта простая крестьянская девушка, служившая кухаркой в семье профессора Батицкого, не смела даже мечтать, что когда-нибудь породнится с этой дворянской семьёй. А теперь она любимая и верная жена их старшего сына, доблестного защитника легендарной Осовецкой крепости…

После рождения второго ребенка Варвара Михайловна постройнела и, вопреки ожиданиям, вдруг преобразилась, как преображается весной сама мать-природа после долгой зимней спячки. Наделенная с юных лет особой женственностью и нежной красотой, немного круглолицая в юности, теперь она приобрела лоск и стиль. Светло-русые волнистые локоны молодой хозяйки были привычно заплетены и безупречно уложены в незамысловатую прическу в виде обода вокруг головы. По-детски смешливые глаза её излучали особый свет, пытливость и доброжелательную внимательность одновременно.

Была у этой дружной ленинградской семьи своя необычная история любви, которую она бережно хранила…

* * *

…В далёком девятьсот тринадцатом году, убывая по месту службы на прусскую границу Российской империи после учебы в военном училище, молодой подпоручик Антон Батицкий запомнил Варварушку застенчивой и очаровательной девочкой-подростком. Их молоденькая кухарка, приехавшая в Петербург из имения вместо умершей её матушки, выделялась ангельской красотой, скромностью и добрым характером изо всех крестьянских детей, с которыми он играл ещё в детстве в пензенском поместье. Спустя годы эта добрая и милая девушка стала хорошей поварихой и надежной помощницей по хозяйству для матушки Антона Татьяны Петровны. Барыня была к Варварушке необычайно добра и заботилась о ней, как о родной. Словно Пигмалион, создавая и шлифуя совершенный образ своей смышленой воспитанницы, Татьяна Петровна обучила Варю грамоте, рукоделию, приятным манерам общения и правилам хорошего тона. Заметив, что у девушки есть музыкальные способности и негромкий, но проникновенный голос, Татьяна Петровна наняла для младшего сына Николя и для Вари учителя игры на гитаре. И спустя несколько месяцев Варенька стала участвовать в семейных музыкальных вечерах, где наряду с фортепиано звучали красивые гитарные аккорды.

В те годы Российская империя вела кровопролитную войну с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Османской империей. На Восточном и Западном фронтах наши войска несли огромные потери, имели место случаи предательства со стороны царских генералов, практически без боя сдавших несколько крупных крепостей. Самым страшным было то, что российская армия отступала…

Татьяна Петровна старалась больше времени проводить с сыном и Варей, отвлекая себя от тяжелых мыслей о судьбе старшего сына, находящегося на фронте. Ситуация в стране усугублялась революционными настроениями.

В это напряженное время государь император Николай II надолго покинул Петроград и пребывал в Могилёве – Царской ставке Верховного главнокомандующего всеми Вооруженными силами страны. О мужестве и стойкости защитников Осовецкой крепости, на которую были обрушены все виды новейшего вооружения Германской армии, включая дальнобойные гаубицы крупного калибра и авиацию, в то время писали все газеты мира… В особенности о недавней победной контратаке, названной психологической «атакой мертвецов». Так окрестили журналисты выживших в крепости героев-пехотинцев, которые после применения немцами химического оружия нашли в себе силы подняться в штыковую и обратить в бегство тысячи немецких захватчиков, которых привел в ужас окровавленный вид русских солдат, буквально восставших «с того света».

В середине Великой европейской войны слава о доблестных защитниках Осовецкой крепости прогремела по всей Российской империи. В августе пятнадцатого года стратегическая задача «Осиного гнезда» – так переводится с западно-украинского диалекта название крепости Осовец – была полностью выполнена. Комендант крепости Николай Бржозовский, Высочайшим Указом Верховного Главнокомандующего императора Николая II произведенный в новый чин генерал-лейтенанта артиллерии (старшинство с 7 августа 1915 года), уходил из крепости последним. В связи с отступлением Западного фронта Бржозовский получил приказ о взрыве цитадели и лично руководил операцией сапёров. После того как были эвакуированы остатки гарнизона, опустели склады с боеприпасами, вывезены уцелевшие артиллерийские орудия, на глазах у бывшего коменданта железобетонные укрепления крепости взлетели на воздух, поднимая тонны земли и камней. Осовец горел, умирал, но так и не сдался врагу! В своём рапорте на имя Верховного Главнокомандующего генерал-лейтенант Бржозовский подробно и детально доложил тогда о выполнении приказа. Но, не удержавшись от переполнявших его эмоций, в личном PS (постскриптуме) дописал свой отчет буквально следующими словами:

«В развалинах взрывов и пепле пожаров гордо упокоилась сказочная твердыня, и мёртвая она стала ещё страшнее врагу, всечасно говоря ему о доблести защиты. Спи же мирно, не знавшая поражения! И внуши всему русскому народу жажду мести врагу до полного его уничтожения. Славное, высокое и чистое имя твоё перейдёт в попечение будущим поколениям. Пройдёт недолгое время, залечит Мать Родина свои раны и в небывалом величии явит Миру свою славянскую силу. Поминая героев Великой Освободительной войны, не на последнем месте поставит она и нас – защитников Осовца».

С не меньшим волнением прочитав эту приписку, на рапорте генерал-лейтенанта Бржозовского государь император высочайше наложил свою резолюцию: «Выражаю самую горячую благодарность всему составу доблестного гарнизона Осовца».

* * *

Когда глава семьи Сергей Васильевич привез домой из фронтового госпиталя искалеченного старшего сына Антона, чудом выжившего в этой газовой атаке, Варя приняла на свои плечи всю заботу о раненом. Взаимная симпатия этих двоих, в сущности, ещё совсем молодых людей, вдруг расцвела с новой, доселе невиданной силой. Если героя сдерживали его слепота и инвалидность, то Варвару же это обстоятельство совершенно не пугало. Она видела в поручике Батицком прекрасного и мужественного защитника, романтичного героя и надежного человека. Однажды, осмелившись, девушка призналась своему избраннику, что с детства любит его и не оставит никогда.

– Сам Господь Бог услышал мои девичьи молитвы и позволил сблизить меня, крестьянку, и тебя, потомственного дворянина, – как-то вечером сказала она Антону, застенчиво опустив глаза.

Во время перевязки ран Варя напомнила Антону, что давно приметила, как он, будучи ещё юношей-гимназистом, робко и с интересом посматривал на неё. Что примечала она, как часто заходил он в столовую и, усаживаясь на широкий подоконник, задумчиво смотрел в окно, в то время, когда она училась правильно пользоваться столовыми приборами и сервировать стол под присмотром барыни. Слушая сбивчивые девичьи рассказы, Антон никак не осмеливался сделать Вареньке предложение, мучаясь от мысли, что без руки, слепой, с больными легкими, он станет обузой для этой красивой девушки.

Но, как известно, русские женщины не только трудолюбивы и хороши собой, они смелы, безгранично преданны своим избранникам, и в этом их особенная божественная сила. Варя, поразмыслив, сама приняла решение.

В один из вечеров, сидя подле Антона и слушая каждый его вздох, Варя вдруг взяла в руки гитару и нежным, до слез трогательным голосом запела старинную народную песню из репертуара Фёдора Шаляпина «Ах ты, ноченька, ночка темная»:

Ах ты, ноченька, ночка тёмная,

Ночь безлунная да беззвёздная, не пройти той ноченькой никуда, не видать тропиночки, ни следа.

Ты не стой напрасно за оградою.

Не приду, тебя не порадую.

Ни словечка доброго не скажу, возле печки ноченьку просижу.

От того ли, что метёт метелица,

От того ли, что мне не верится,

Что навек останешься ты со мной, назовёшь меня молодой женой…

Что навек останешься ты со мной, назовёшь меня молодой женой…

Девичья песня звучала печально и задушевно! Её слушали все домашние. Но при исполнении последнего куплета старый слуга Тимофей заулыбался, Сергей Васильевич у себя в кабинете перестал писать статью, а находившаяся в спальне Татьяна Петровна, побелев лицом, отложила в сторону вязание… И даже младший сын Батицких Николя понял, что в эти минуты в доме происходит что-то необыкновенное! Допев до конца, Варя решительно отложила в сторону гитару и призналась Антону, что с этого часа она не желает с ним разлучаться. Антон был взволнован, впервые за долгие месяцы по красивому лицу его потекли слезы.

– Варя, если это правда, и ты любишь меня такого, каков я сейчас, прошу стать моей женой! А как только я начну уверенно ходить, мы обвенчаемся.

– Не плачь, мой родной! – вытирая платочком его щеки, прошептала ласково Варя. – Я согласна! Не грусти, а лучше думай о том, чем будешь заниматься, как встанешь на ноги. Ты такой умница и, может, начнёшь работать, как твой батюшка Сергей Васильевич, будешь молодежь своему делу обучать… А быть может, книги начнешь писать о том, что пережито, чтобы во все времена люди помнили защитников земли русской, как помнят былинных богатырей. Пройдут годы, а про подвиг твой и твоих товарищей народ не забудет, с гордостью будет вспоминать и благодарить добрым молитвенным словом всех защитников родной земли. Дети, внуки станут стремиться быть похожими на вас – героев России-матушки. Ты, главное, поправляйся поскорее.

Эти слова буквально вернули Антона в реальную жизнь, придав сил и уверенности, окрылили его, как ангельское предзнаменование. В душе молодого и сильного духом мужчины зародилось намерение: во что бы то ни стало выздороветь, начать самостоятельно ходить, научиться ориентироваться в темноте, приступить к изучению специальной грамоты для слепых либо найти способ писать самому. Вот тогда-то у Антона и появилось впервые горячее желание – написать воспоминания о пережитых событиях в назидание последующим поколениям. Искренние слова и простая мудрость любящей девушки стали толчком для его духовного прозрения и укрепления внутренней силы и уверенности в его счастливом будущем.

Вскоре Антон окреп и научился обслуживать себя сам, самостоятельно гулять, обстукивая длинной тросточкой для незрячих людей тротуары и гранитные бордюры знакомых с детства скверов и улиц – Пушкинской и Марата, Невского и Лиговского проспектов. Однако более всего он предпочитал совместные прогулки с милой Варей, которую буквально преобразила взаимная любовь, превратив из девушки-крестьянки в очаровательную и элегантную жительницу города на Неве.

* * *

Той памятной осенью пятнадцатого года на праздник Покрова Пресвятой Богородицы с благословения родителей Антон и Варя обвенчались. В канун венчания Татьяна Петровна пригласила Варвару к себе в комнату. На кровати лежало её роскошное, кружевное свадебное платье, которое было решено перешить по Вариной фигуре, отрезав длинный шлейф.

– А вот эти украшения из жемчуга я дарю тебе на добрую память. Ты наденешь их в тот день, когда твой будущий свёкор Сергей Васильевич вместо отца поведет тебя к алтарю. Не переживай и ничего не бойся, я буду рядом, – растроганно сказала Татьяна Петровна, на мгновение вспомнив о покойной своей дочери, для которой были куплены эти украшения…

В назначенный день вся семья Батицких и старик Тимофей прибыли в храм иконы Владимирской Божией Матери.

– Какие же они красивые! – прошептала в слезах своему супругу Татьяна Петровна, когда её старший сын Антон в парадном офицерском мундире с крестами Святого Георгия на груди и Варя стояли у алтаря…

* * *

Будущее старшего сына, безусловно, тревожило профессора Батицкого. Сергей Васильевич, невольно услышав разговор Вари и Антона о занятиях писательством, задумался над этим. «А что… быть может, это и есть выход для Антона!» – сам себе сказал профессор и тотчас же поспешил в свой кабинет, чтобы в стопке аккуратно сложенных Тимофеем газет найти ту, где было напечатано сообщение о возвращении в Петроград из восьмилетней заграничной ссылки всемирно известного писателя Максима Горького.

…Они познакомились около десяти лет назад в Куоккале. Это было излюбленное место летнего отдыха российской интеллигенции под Санкт-Петербургом, где на сравнительно недорогих дачах собирались учёные, поэты, писатели и художники. Горький и тогда был уже весьма популярным человеком, его пьесы имели успех в лучших драматических театрах Москвы и Северной столицы. В крупных издательствах и журналах России, Америки и Европы массовыми тиражами выходили книги Горького, а его короткие рассказы, повести и очерки печатались во многих газетах. Произведениями писателя из народа восторгались люди различных взглядов, среди которых были Антон Чехов, Илья Репин, Дмитрий Мережковский и другие известные представители отечественной культуры, искусства и прогрессивной мысли. Однако в девятьсот пятом году профессор математики Санкт-Петербургского университета Сергей Васильевич Батицкий даже и не подозревал, что именно тогда, когда он познакомился с писателем, Максим Горький уже был знаком с Владимиром Лениным и состоял в рядах большевистской партии РСДРП…

«А ведь наш Антоша прекрасно владеет литературным слогом ещё со времен гимназии! В училище он писал приличные стихи, и в нескольких литературных журналах были напечатаны его рассказы. Да-да! Мы всегда с Танюшей замечали его литературный дар… Но как он будет писать теперь? А вот как…» Через минуту Сергей Васильевич, погруженный в свои мысли, будто решая сложную математическую задачу, достал чистый лист бумаги, закрыл глаза, что-то представляя… И тут его озарила идея! «Нужно изготовить специальный трафарет с прорезями для строчек, в которых и будет на ощупь писать Антон. Он непременно будет пользоваться графитовым карандашом, точилкой, чтобы грифель был всегда острым. А коли понадобится поменять, исправить написанное, то сотрет текст ластиком и напишет новый. А Татьяна Петровна или Варя станут печатать его рукописи». Радостный и взволнованный Батицкий позвонил в колокольчик, и через пять секунд перед ним, как «лист перед травой», уже стоял верный Тимофей, которого Сергей Васильевич снарядил в художественную мастерскую с запиской, в которой изложил, что ему нужно изготовить особенный трафарет для письма…

Взяв в руки нужную газету, Сергей Васильевич ещё раз перечитал небольшую заметку, из которой было понятно, что Максим Горький в настоящее время снимает квартиру в доме № 23 по Кронверкскому проспекту на Петроградском острове и часто бывает в организованном им издательстве «Парус» или же в редакции журнала «Летопись» на Большой Монетной. Приняв решение, Сергей Васильевич, не откладывая, направился поговорить с сыном.

– Антоша, дорогой, когда-то я был знаком с Максимом Горьким. И хочу вместе с тобой назначить ему встречу. Мы придём не с пустыми руками. Мы возьмём с собой вот эту папку, в которую я собрал все твои публикации, сделанные во время учёбы в юнкерском училище. Это первый шаг. Скоро принесут трафарет, и ты сможешь в нем писать на ощупь. Естественно, поначалу будет непросто, но со временем ты освоишь эту технику письма, а твои рукописи будет кому напечатать на машинке, я уверен в этом!

Мужчины не заметили, как, услышав их разговор, в гостиной собралась вся семья. Улыбающийся Николя показал всем на рыжего кота Василия, который, заслышав шум и смех, из любопытства решил проверить, что же такого интересного там происходит? Кот надеялся сделать свой визит тайным. Бесшумно прокравшись в гостиную, он никак не ожидал, что своим появлением невольно окажется в центре внимания. С видом важного мудреца кот сел посередине комнаты и стал внимательно слушать людей, чем совершенно рассмешил домочадцев.

– Папа, как же славно всё придумано, то, что сочинит и напишет наш Антон, мы будем печатать на машинке, а его рукописи будут напечатаны? Дорогой брат, я первый готов тебе во всём помогать! – воскликнул Николя.

В пятнадцатом году журнал «Летопись», редакция которого стала одним из главных центров культурной жизни Петрограда, опубликовал первый литературно-художественный очерк Антона Батицкого о защитниках крепости Осовец. Тираж разошёлся за считаные дни.

Максим Горький, после встречи с профессором Батицким и Антоном, решил помочь мужественному герою Российской империи и взял его под своё покровительство как талантливого молодого писателя. На праздничное событие по случаю первой серьёзной публикации собрались молодые и известные литераторы Петрограда разных взглядов и направлений – Бунин, Луначарский, Бабель, Эйхенбаум, произведения которых также вышли в этом номере журнала. Почетным гостем мероприятия стал командир 44-го армейского корпуса, генерал-лейтенант Николай Александрович Бржозовский, бывший знаменитый комендант крепости Осовец…

*

* *

В начале июня шестнадцатого года у молодых Батицких родился первенец – рыжий, как лисенок, и смешной малыш, которого единогласно назвали в честь дедушки Сергеем. Внук профессора Санкт-Петербургского университета Сергея Васильевича Батицкого рос жизнерадостным и любознательным мальчуганом. Рано начав говорить, он восхищал всех домочадцев отличной памятью и способностями к языкам. Татьяна Петровна, души не чаявшая во внуке, часто говорила, что этим талантам способствовала именно дата его рождения: двадцать шестого мая (6 июня по новому стилю), как и у великого поэта Александра Сергеевича Пушкина.