Читать книгу: «Неуловимая подача», страница 6

9
Кай

Без пяти три ко мне подъезжает темно-зеленый «Мерседес Спринтер». Помимо того, что я уже знаю, кто это, потому что охране на въезде пришлось позвонить мне, чтобы пропустить машину, этот фургон буквально кричит о том, что он принадлежит Миллер.

Как и то, что из динамиков несется громкая музыка и машина едет, на мой взгляд, слишком быстро. Чертов туристический фургон. Держу пари, что сама кочевница в нем же и живет.

Когда мне позвонили и сказали, что она здесь, я был удивлен, но благодарен, что она вернулась.

Миллер паркуется, выпрыгивает с водительского места и обходит машину спереди.

– Что это, черт возьми, такое? – спрашиваю я, скрестив руки на груди и прислонившись к стойке крыльца.

– Эта старушка? – она с гордостью похлопывает автомобиль по капоту. – Мой фургон.

– Твой фургон.

– Ага. Иногда я в нем и живу.

– Ясное дело.

Она повторяет мою позу, облокачиваясь на машину и скрестив руки на груди, и на ее губах появляется легкая улыбка. Я уверен, что ей доставляет удовольствие осознавать, что она может вывести меня из себя такой простой вещью, как отсутствие постоянного места жительства, но я действительно понятия не имею, как можно жить настолько одиноко.

Загорелая, покрытая татуировками рука Миллер блестит под лучами раннего июльского солнца, световые блики отражаются от ее кольца-перегородки в носу. Новой няне Макса еще предстоит разобраться с концепцией настоящей одежды, потому что, опять же, вместо бюстгальтера она носит какой-то кусок ткани без бретелек, почти как купальник. Он тонкий и едва заметный, но ржаво-оранжевый цвет хорошо смотрится с джинсовым комбинезоном.

– Снова комбинезончик, да?

Комбинезон на ней другой, на этот раз – мешковатый и длинный, закрывающий бедра, о которых я так часто мечтаю.

– Он легкий.

– Знаешь, кто еще носит комбинезончики? – Я показываю на радионяню в руке, где виден спящий Макс.

– Заткнись, – посмеивается она.

– Серьезно, мне кажется, что, когда тебе нужно его снять, он становится изрядной занозой в заднице.

– Так ты подумываешь о том, чтобы снять его с меня?

– Нет…

– По крайней мере, для начала впусти меня внутрь, папочка-бейсболист. На нас люди смотрят.

Продолжая подпирать плечом стойку крыльца, я не могу сдержать появляющуюся на моих губах легкую улыбку. Я благодарен за то, что она продолжает подшучивать надо мной после того, что произошло тем вечером.

Миллер поднимается по ведущим на крыльцо ступенькам, обходит меня и направляется к входной двери, но я мягко хватаю ее за запястье, чтобы остановить, и тяну назад, пока ее грудь не упирается в мою.

Мой тон – низкий и искренний.

– Прости. За тот вечер.

Ее взгляд всего лишь на долю секунды опускается к моим губам, но я улавливаю его. Особенно я замечаю, как она облизывает свои губы, посмотрев на мои.

– И?..

– И спасибо, что вернулась. Я ценю то, что ты делаешь для нас. Для меня…

– И?..

– И… Максу с тобой хорошо.

– И?..

Какого черта?

– И… Я не знаю, что еще ты хочешь от меня услышать, но я прошу прощения за то, что чрезмерно его опекаю. Просто он – все, что у меня есть.

Миллер опускает напряженные плечи.

– Помнишь, как ты схватил меня за грудь?

– Так. – Обойдя ее, я берусь за дверную ручку, чтобы впустить Миллер внутрь. – Вот и поговорили.

Она кладет свою руку на мою, останавливая меня, и ее тон становится серьезным.

– Это твой единственный промах, Родез. Отнесись ко мне так, будто мое присутствие снова омрачает твое лето, – и я выйду за эту дверь и никогда не вернусь.

На моих губах появляется легкая улыбка.

– Есть, мэм.

– Не улыбайся. Ты слишком старый, чтобы улыбаться. У тебя наверняка появятся морщины, если улыбнешься еще хоть раз.

Я только качаю головой, и ее улыбка становится шире, когда я открываю перед ней дверь своего дома.

Она заходит первой, а я, стоя сзади, наблюдаю, как она впервые осматривает мое жилище. Я купил этот дом несколько месяцев назад, так что по углам все еще стоят какие-то коробки, но в целом мы переехали. Дом приличных размеров. Идеально подходит для нас с Максом. Я не уверен, что Чикаго станет для нас местом постоянного проживания, но мне нравится идея выбрать место и пустить корни. Особенно теперь, когда у меня есть сын. Когда только он подрастет и пойдет в школу, я не планирую его перевозить.

Боже, эта мысль угнетает. Ему всего пятнадцать месяцев, а я уже чувствую, что теряю слишком много времени. Что я буду делать, когда он станет слишком взрослым, чтобы путешествовать с командой? Когда он пойдет в школу? Оставить его в Чикаго, пока я буду ездить по работе, и нанять кого-нибудь для его воспитания?

Я хочу быть вовлеченным. Хочу быть хорошим отцом. Мне хочется, чтобы семья окружала его безусловной любовью. Последнее, чего я хочу, – это чтобы он в слишком юном возрасте чувствовал груз слишком большой ответственности, как довелось почувствовать мне.

Я хотел бы, чтобы его жизнь была легкой. По крайней мере, в разумных пределах. Я мечтаю о том, чтобы он научился усердно работать и зарабатывать на жизнь. Но есть и более важные вещи, например, найти способ добраться до школы, когда живешь на другом конце города, выяснить, где ты будешь есть в следующий раз, или подделать подпись отца на документах, потому что ты не хочешь, чтобы кто-то узнал, что вы с младшим братом живете одни. Да, мой ребенок никогда не узнает, каково это.

Обойдя Миллер, я становлюсь с ней лицом к лицу в прихожей.

– Комната Макса дальше по коридору. Можешь осмотреться сама, как только он проснется, а основная часть дома – в этой стороне. – Засунув руки в карманы, я киваю в противоположную сторону. – Пойдем.

– Боже, – стонет она, запрокидывая голову. – Не могу дождаться, когда услышу, как ты скажешь это в спальне.

Господи.

Я не знаю, с чего начать, чтобы понять, как работает мозг этой женщины, как она устанавливает эти ассоциации. Ей нравится нарушать мое равновесие, выводить меня из себя. Но это мой дом. Я здесь главный, и я устал от того, что эта двадцатипятилетняя женщина заставляет меня чувствовать себя мальчишкой-подростком, не способным ответить симпатичной девушке, выдающей самые идиотские высказывания.

Вместо того чтобы отступить или по обыкновению покачать головой, я делаю шаг к ней навстречу, вторгаясь в ее пространство, наклоняюсь и тихо, но внятно произношу:

– Если в постели ты такой же никудышный слушатель, как и в реальной жизни, Миллер, я могу пообещать, что никогда не разрешу тебе войти.

Красивые губки приоткрываются, широко распахиваются нефритовые глаза.

– Так-то, Монтгомери. В эту игру можно играть и вдвоем. А теперь пошли. – Я снова киваю в сторону другой части дома.

Она поджимает губы, сдерживая улыбку.

– Продолжай в том же духе, Кай, и я забуду о «бейсболисте» и буду называть тебя просто «папочкой».

У меня вырывается смешок, и на губах у Миллер появляется зеркальная улыбка.

Она стоит всего в нескольких дюймах от меня, скользя взглядом по моему лицу. Ее взгляд кажется слегка сексуальным, но в большей степени удовлетворенным. Как будто она гордится собой за то, что заставила меня рассмеяться.

– Спасибо, что поможешь мне с ним сегодня, – добавляю я, спеша выразить ей свою признательность за то, что она вернулась, прежде чем она преодолеет разделяющие нас два дюйма.

Она кивает и следует за мной, а я веду ее через другую часть дома. Спальня Макса находится в самом дальнем углу, это сделано специально в надежде, что он сможет заснуть, несмотря на шум, который может происходить в основной части.

– Моя комната дальше по коридору, как и комната для гостей. Гостиная. Столовая, – продолжаю я, перечисляя открытые пространства, мимо которых мы проходим. Свернув за угол, мы выходим из главной гостиной. – Вот кухня, а если пройти сюда, увидишь…

Я замираю на месте, больше не слыша шлепанья сандалий Миллер по паркету. Она стоит спиной ко мне, не сводя глаз с кухни.

– Это твоя кухня? – спрашивает она.

– Да.

– Кай, это потрясающе.

Правда? Думаю, да, благодаря столешницам для разделки мяса и совершенно новой бытовой технике. Здесь много места для хранения, белые шкафы и черная отделка. Но я никогда не придавал этому всему особого значения, потому что, скажем так, я никогда этим не пользовался.

– Это выбирал подрядчик, но ничего, годится.

– Годится? – с хриплым смешком переспрашивает она. – Да это кухня моей мечты. Это конвекционная духовка?

– Понятия не имею.

Она проходит вперед, решив осмотреть помещение, ее руки шарят по электрическим кнопкам.

– Так и есть.

Миллер продолжает открывать шкафы и выдвижные ящики. Эта женщина не поймет, что такое граница, даже если споткнется и упадет прямо на нее.

Заглянув в холодильник, она обнаруживает, что ни на одной полке почти ничего нет. Здесь до неприличия пусто, но я только что вернулся из поездки, так что спишу это на нехватку продуктов после дороги и не буду обращать внимания на то, что я был слишком измучен, чтобы заказать доставку, не говоря уже о том, чтобы сходить самому в магазин.

– Кай Родез, – выдыхает Миллер, – это у тебя пиво в холодильнике?

– Оно все еще будет там, когда я вернусь домой, или мне рассчитывать на то, что ты его выпьешь?

Миллер бросает взгляд на плиту, чтобы посмотреть, который час.

– Скорее всего, оно будет там. Уже больше трех. Я не привыкла пить так поздно. – Она закрывает холодильник и облокачивается на столешницу рядом с ним. – Ты не будешь возражать, если я на вечер займу твою кухню?

Я пожимаю плечами.

– Давай. Просто постарайся не спалить дом дотла. И мне, э-э-э… явно не из чего готовить.

– Я не буду готовить, я закажу доставку. И тебе тоже что-нибудь закажу.

После того, как я обошелся с ней минувшим вечером, я думал, что мне придется ползать на четвереньках, чтобы заставить ее снова присмотреть за моим сыном, но она на удивление… любезна. Что, черт возьми, сказал ей Монти?

– Я имею в виду, что тебе, разумеется, придется это оплатить, – продолжает она.

– Разумеется, – усмехаюсь я. – Я буду за это признателен. У меня не было времени. В этом ящике – карта экстренной помощи, которой ты можешь воспользоваться. – Я указываю на маленький ящичек у ее бедра. – А также все нужные номера телефонов. Телефон педиатра Макса, местной больницы, номер моего приятеля Райана, если тебе понадобится помощь. Он живет в десяти минутах отсюда. Я уже рассказывал о вечернем распорядке Макса. Сейчас он ест обычную пищу, как тогда, когда ты присматривала за ним в предыдущий раз, но если он будет доставлять какие-либо неудобства, когда будешь его укладывать, можешь дать ему бутылочку. Я ее уже приготовил. Просто добавь воды.

– Такой организованный папочка-бейсболист. Держу пари, ты один из тех, кто знает, где лежит свидетельство о рождении, не так ли?

– А ты – нет? Миллер, тебе определенно следует знать, где лежит свидетельство.

Эта женщина, которая будет отвечать за моего ребенка в течение следующих двух месяцев, не в состоянии найти даже один чрезвычайно важный листок бумаги.

Максу она нравится. И она – дочь Монти.

– Мне нужно, чтобы ты сказала мне что-нибудь ободряющее прямо сейчас, потому что я собираюсь оставить человека в твоих руках, а я тебе не очень-то доверяю.

– Со мной весело.

Я чувствую, как у меня приподнимается уголок рта.

– И это должно обнадежить?

– А еще я очень хороша в покере.

– Что ж, к счастью, у моего пятнадцатимесячного сына не так уж много денег.

Она кладет ладони на столешницу.

– И я неплохо смотрюсь на твоей кухне.

Я пытаюсь сдержаться, но, черт возьми, мне нравится препираться с этой женщиной.

– Это точно.

Тут нет никаких сомнений. Миллер чертовски хорошо смотрится на моей кухне, когда я позволяю себе смотреть на нее.

– А твой парень знает, какая ты кокетка?

– Да ладно, Кай. Ты выше этого. Будь откровенен. Спроси меня, не замужем ли я. – На ее губах появляется лукавая улыбка, которая говорит о том, что ей нравится флиртовать со мной так же, как и мне – с ней.

В Миллер что-то есть, что-то настолько яростное в ее характере, что я нутром чую: верность – ее вторая натура. Так что нет, она не флиртовала бы со мной, если бы у нее был парень.

– И спрашивать не стоит. У меня уже есть ответ.

– О, в самом деле? И каков же он?

Я скучаю по раскрепощению и флирту с красивой женщиной, по воспоминаниям о том, какой легкой была жизнь раньше, а Миллер позволяет мне довольно просто вообразить, что у меня все еще есть свобода быть тем мужчиной.

Но я, черт возьми, не могу. Один парень в соседней комнате напоминает мне об этом.

Я прочищаю горло, не отвечая на ее вопрос.

– Позвони охране у главного входа, когда привезут продукты. Они придут и принесут их.

Она оглядывает комнату.

– Здесь шикарно, папочка-бейсболист.

– Здесь безопасно.

– Рада знать, что мне не нужно беспокоиться о том, что внутрь может проникнуть что-то опасное.

Может, ей и не стоит беспокоиться, но мне стоит. Потому что, когда Миллер Монтгомери, дочь моего тренера, стоит у меня на кухне в таком виде, я боюсь, что в эту самую кухню уже проникло что-то очень опасное.

Черт подери, хуже всего – эти сиденья.

До того, как я подписал в прошлом году контракт, мне следовало внести поправку о том, что в буллпене нужны более удобные кресла. Восемь с половиной иннингов, а у меня затекла задница, пока я жду и наблюдаю, как моя команда выигрывает домашнюю игру.

Исайя играет на пределе своих возможностей. Его защита надежна. В четвертом иннинге он реализовал два броска, а в седьмом – еще один, увеличив преимущество «Воинов» до комфортного. Я собирался пригласить его после игры выпить по банке пива, которые, может быть, еще остались в моем холодильнике, а может, и нет, но учитывая, как хорошо он справляется, мистер Популярность вот-вот привлечет к себе много внимания, от которого ему не захочется отказываться.

Не то чтобы я не был командным игроком, но я ненавижу дни, проведенные в буллпене. Кроме тех сорока подач, которые я сделал, чтобы размять руки и оставаться активным в перерывах между стартами на этой неделе, я здесь ничего не делаю, только наблюдаю.

На протяжении всей игры мы сидим далеко от фол-линии, в то время как я мог бы сидеть дома и проводить время с сыном. Вот тут-то мне и становится тяжело. Когда я начинаю играть, я могу оправдать свое отсутствие, но в такие вечера, как этот, я бы хотел, чтобы Макс тоже был здесь.

Держа в руках кепку, я рассеянно вожу большим пальцем по фотографии Макса. Это вошло у меня в привычку, но также служит хорошим напоминанием о том, что, когда работы становится слишком много, ничто из этого на самом деле не имеет значения. Важен только он.

Я люблю эту игру, правда, люблю, но своего сына люблю гораздо больше, и я не понимаю, как мне найти этот баланс.

Возможно, если бы его мама не бросила его вот так, я бы справлялся со всем этим куда лучше. Возможно, я был бы более сдержанным. Но бо́льшую часть времени я чувствую, что мне нужно компенсировать ее отсутствие, быть родителем за двоих и просто надеяться, что Макс не заметит пробелов.

– Эйс. – Один из наших запасных питчеров хлопает меня по спине. – Мне нравится, когда я не работаю. Как думаешь, сможешь отыграть еще восемь иннингов в следующем старте?

Посмеиваясь, я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди.

– Постараюсь изо всех сил.

Присаживаясь рядом со мной, он предлагает мне немного перекусить, но я отказываюсь, продолжая грызть свои семечки.

– Твой брат будет невыносим после сегодняшнего вечера.

– Боже, – выдыхаю я. – Кому ты это рассказываешь?

И как по команде, после игры в тренировочный зал под громкую музыку вваливается мой младший брат, как высокомерный ублюдок, которым он и является.

Под музыку Исайя медленно расстегивает свою форму, футболка с девятнадцатым номером падает на его все еще обутые в шиповки ноги.

– А вот и я, малыш!

Лежа на тренировочном столе, где мне разминают плечо, я изо всех сил стараюсь не рассмеяться. Но довольно сложно сдерживаться, когда весь зал на его стороне, и все подбадривают моего брата, пока он раздевается под музыку, радуясь нашей победе и своей личной игре.

– Родез, сегодня вечером ты у меня на столе, – говорит Кеннеди, одна из тренеров. – Я тебя разминаю.

Исайя замирает посреди своего танца, его глаза расширяются от возбуждения, потому что он обожает Кеннеди.

– Кенни… ты серьезно? – Он следует за ней к ее столику, словно влюбленный щенок.

– Да. Раздевайся и запрыгивай.

Внимание моего брата переключается на меня, его рот приоткрыт, но в то же время он улыбается. Кеннеди редко вызывается поработать с Исайей, потому что этот парень может быть настоящей занозой в заднице.

Посмотрев на меня, он указывает на нее, затем на себя, как будто она понятия не имеет, насколько он одержим ею.

Я не могу удержаться от смеха, глядя на него, но тут большой палец моего врача касается моего плечевого сустава и стирает улыбку с моего лица.

– Это часть моей награды за хорошую игру? – интересуется Исайя у Кеннеди, раздеваясь догола, при этом его стаканчик со стуком падает на пол. – А точнее, какой массаж меня ждет?

– Господи, Родез. – Кеннеди торопливо отворачивается, прикрывая глаза. – Не снимай свои чертовы компрессионные шорты. Это не тот массаж. – Она украдкой смотрит на меня. – Эйс, что, черт возьми, не так с твоим братом?

– Хотел бы я знать, Кен.

Исайя обеими руками быстро прикрывает член, стоя с голой задницей рядом с массажным столом Кеннеди.

– Ну, ты сказала раздеться, я и загорелся.

Я показываю на то, что он прикрывает.

– Понятно.

Весь зал взрывается от смеха. Исайя натягивает шорты и запрыгивает на стол животом вниз, подставляя икры.

– Я просто подумал, – продолжает он. – Наконец-то моя Кенни поймет, что я ей подхожу. После стольких лет и всего этого напряжения потребовался всего-то двойной хоумран⁴², чтобы открыть ей глаза.

В голосе Кеннеди звучит безразличие.

– Ну какое там напряжение.

Исайя ухмыляется, оглядываясь на нее через плечо.

– Детка, напряжение есть. Его ножом можно резать. Когда-нибудь ты это поймешь, Кенни. Тебе нужен настоящий мужчина, а я – настоящий мужчина.

Локоть Кеннеди врезается в правую икру Исайи.

– Ох, черт возьми! – кричит он, впиваясь зубами в мягкий стол, чтобы заглушить звук. Он издает сдавленный стон, его голос срывается.

– Кенни! Кенни!

– Вот так-то, малыш. Скажи это как настоящий мужчина.

Вся комната бьется в истерике, а мой эгоистичный братишка вжимается в стол, извиваясь, чтобы отодвинуться от нее.

– Тебе нравится причинять мне боль? – спрашивает он, садясь и отползая подальше. – Ты и не подозреваешь, как я люблю боль. В постели меня даже можно назвать мазохистом.

Кеннеди изо всех сил старается сдержать улыбку. Они проработали вместе три года, и мой братец изо всех сил старался затащить ее в постель. У него ничего не вышло. Впрочем, раньше девушка носила бриллиант на безымянном пальце левой руки, а в этом сезоне его нет, так что кто знает, может быть, это придает ему решимости.

– Если тебе так нравится испытывать боль, ложись обратно на стол. – Она похлопывает по подушке.

– Кенни, у тебя был тяжелый день. Я в порядке. Не хочу, чтобы ты слишком много работала.

– Слабак. – Она смеется, качает головой и уходит.

Я разговариваю с братом, а мой врач продолжает удерживать меня за руку.

– Когда-нибудь ты ее доведешь.

– Не-а, – говорит Исайя, его голос становится громче, когда он подходит к моему столу и смотрит на меня сверху вниз. – Она в меня влюблена. Она об этом даже не подозревает, но это так. И совершенно очевидно, что я влюблен в нее.

– Очевидно. Раз уж ты каждую ночь затаскиваешь в свою постель новую девушку, останавливаясь в тех же отелях, что и она.

Исайя пожимает плечами.

– У нас взаимопонимание. – Я усмехаюсь. – Удивлен, что ты остался на физиопроцедуры. Я-то думал, ты помчишься домой, чтобы забрать Макса подальше от горячей нянюшки, – продолжает брат.

– Да, я пытаюсь ослабить хватку по просьбе Миллер.

– Мы теперь исполняем просьбы Миллер? Интересно.

– Думаю, она не так уж плоха.

Брови Исайи взлетают вверх, на губах появляется озорная ухмылка.

– Не так уж плоха, а? Кто ты такой и где мой несносный старший братец?

Я показываю ему свободной рукой средний палец.

– Знаешь, я тут подумал, может, мне стоит зайти сегодня вечером. Убедиться, что с Миллер все в порядке. Если ей не нравится твой дом, она может пожить у меня.

Мимо, качая головой, проходит Кеннеди.

– По дружбе, – быстро добавляет Исайя, чтобы она услышала. – Как друг, Кенни!

– Ты идиот, и она не останется в моем доме.

– Но няни Макса всегда жили в твоем доме.

– У других нянь Макса не было отца, у которого они могли ночевать и который живет в тридцати минутах езды.

Они также не были похожи на Миллер, не говорили как Миллер и не вызывали у меня желания флиртовать с ними в ответ каждый раз, когда они открывали чертовы рты. Кроме того, от них не было дополнительной нагрузки на мою руку, когда я принимаю душ, потому что в моих чертовых дневных мечтаниях постоянно мелькают ее полные бедра и зеленые глаза.