Читать книгу: «Неуловимая подача», страница 2

– Ты будешь в «Лу́не» к первому сентября, верно, Миллер? – спрашивает Вайолет, когда я не отвечаю.

– Буду.

– Хорошо, – выдыхает она. – Я смогу это продать. Ты отмечаешь свою новую награду, проводя лето с семьей, и с нетерпением ждешь возвращения на кухню в сентябре. Боже, блоги и критики будут от этого в восторге, гадая, где ты, черт возьми, пропадаешь. Ты уверена, что твой папа не заболел? Я могла бы раскрутить эту тему.

– Господи, Вайолет, – смеюсь я, не веря своим ушам. – Слава богу, с ним все в порядке.

– Хорошо. Этот мужчина слишком красив, чтобы умирать таким молодым, – наконец смеется Вайолет.

– Ладно. Мне пора идти.

– Скажи папочке Монтгомери, что я передавала ему привет.

– И не подумаю. Пока, Ви.

В город на пару дней приехали «Воины Города Ветров», профессиональная бейсбольная команда Чикаго. Мой отец последние пять лет был у них полевым менеджером, то есть, по сути, главным тренером. До этого он работал в их команде младшей лиги после того, как его забрали из нашего местного колледжа в Колорадо.

Эммет Монтгомери быстро поднялся по карьерной лестнице в бейсболе. Как он того и заслуживал. Он уже находился на верном пути к тому, чтобы сделать себе имя в этом виде спорта, когда у нас все изменилось. Он отказался от всего, включая свою успешную карьеру, чтобы стать моим отцом, и отказался оставить работу тренера в местном клубе, пока я не закончу среднюю школу и не займусь собственным делом.

Он один из лучших. На самом деле я бы сказала, что он – самый лучший.

Бо́льшую часть моей жизни мы были вдвоем, и, хотя можно подумать, что я ушла из дома в восемнадцать, чтобы расправить крылья, на самом деле я сделала это для того, чтобы расправить крылья смог он. Я знала тогда, как знаю и сейчас, что в тот момент, когда я перестану переезжать, он привяжется к любому городу, в котором я поселюсь, чтобы быть ближе ко мне. Так что ради него я не переставала ездить с тех пор, как ушла из дома в восемнадцать лет, и у меня нет никаких планов остепениться. Он отказался от всего ради меня. Самое меньшее, что я могу сделать, – это убедиться, что он больше не будет сдаваться.

Я захожу в круглосуточный магазин, покупаю пару банок «Короны» – одну для себя, другую для него, – а затем меняю свои поварские брюки и нескользящую обувь на обрезанный комбинезон и шлепанцы. Снимаю рубашку с длинными рукавами, вставляю в носовую перегородку кольцо и выбираю самое дальнее место для парковки от входа в потрясающий отель, в котором остановился мой отец.

Даже наблюдая за ним в течение последних пяти лет, я все еще не могу привыкнуть видеть его таким. В детстве у нас никогда не было модных или дорогих вещей. Работая тренером в колледже, он зарабатывал немного, и ему было всего двадцать пять, когда родилась я. Так что, можно сказать, во многом мы выросли вместе.

Чаще всего он кормил меня макаронами с сыром из коробки, потому что не был большим знатоком кухни. Вот почему, когда я подросла, то сама занялась этим делом, научилась готовить и полюбила выпечку. Я загоралась всякий раз, когда впечатляла его новым рецептом, и, честно говоря, так было всегда. Он, несомненно, мой самый большой поклонник.

Но видя его, преуспевающего, занимающегося тем, что он любит сильнее всего, и настолько успешного, что у него уже есть кольцо чемпиона Мировой серии⁹, я бесконечно горжусь тем, как хорошо он справляется без меня.

Я хочу, чтобы он так же гордился мной, особенно после всего, чем он пожертвовал ради меня, и я могу это сделать. После того как я стала одним из самых молодых лауреатов премии Джеймса Бирда, меня пригласили на восьмистраничный разворот в журнале «Еда и вино», включая обложку и три совершенно новых рецепта, на создание которых у меня пока так и не нашлось вдохновения. Все это произойдет через два коротких месяца, когда я приеду в Лос-Анджелес для своего следующего проекта.

И абсолютно никакого давления.

Я открываю одну из банок пива, чтобы запить возлагаемые на саму себя заоблачные ожидания, когда на первом этаже вестибюля открывается лифт. Двое мужчин внутри не выходят, поэтому я проскальзываю между ними.

У того, что слева от меня, копна светло-каштановых волос и, похоже, он не в состоянии удержать отвисшую челюсть.

– Привет, – говорит он, и я не понимаю, что в нем такого, но почти уверена, что этот парень один из игроков моего отца. Он довольно высокий, атлетически сложенный и выглядит так, будто только что занимался сексом.

Команда моего отца, как правило, в равной степени интересуется и женщинами, которых они забирают домой с поля, и самой игрой.

– Исайя, ты выходишь или нет? – говорит мужчина справа от меня, и, хотя да, они оба явно хороши собой, этот парень особенно привлекателен.

Он в кепке, надетой задом наперед, очках в темной оправе, а на руках у него малыш в такой же кепочке. Я изо всех сил стараюсь не смотреть слишком пристально, но все равно отмечаю темные волосы и льдисто-голубые глаза, обрамленные очками. На подбородке виднеется щетина, словно крича «мужчина постарше», и это само по себе – моя слабость.

А если добавить к этому симпатичного мальчугана, который сидит у него на руках, то он просто напрашивается на то, чтобы на него пускали слюни.

– Пока, – говорит мужчина слева от меня, выходя из лифта и оставляя меня наедине с двумя симпатичными парнями справа.

– Этаж? – спрашиваю я, делая глоток пива и нажимая на нужную мне кнопку.

Нет ни малейшего шанса, что он меня не услышал, но тем не менее папа малыша не отвечает.

– Может, мне просто угадать? – предлагаю я. – Если хочешь, я могу нажать на все, и мы вместе совершим приятную долгую поездку в лифте.

Он не смеется и даже не улыбается, что, по-моему, является тревожным сигналом.

Его маленький сынишка тянется ко мне. Я никогда не входила в число тех, кто сюсюкается с детьми, но этот – особенно милый. Он счастлив, и после всего, что я пережила утром, малыш, улыбающийся мне так, словно я – чудеснейшее создание на свете, – это, как ни странно, то, что мне нужно. Его щечки такие пухлые, что глаз почти не видно из-за сияющей улыбки, а его отец продолжает меня игнорировать, сам набирая номер своего этажа.

Ну тогда ладно. Это должно быть весело.

Самая долгая в моей жизни поездка в лифте заставила меня прийти к выводу, что великолепный мужчина, с которым я ехала, – тот еще зануда. И добравшись до номера моего отца и постучав, я была безумно рада, что наша короткая встреча закончилась.

– Ты что здесь делаешь? – спрашивает отец, и его лицо озаряется. – Я думал, что больше не увижу тебя в эту поездку.

Я в притворном ликовании поднимаю обе банки пива, одну пустую, другую еще полную.

– Я уволилась с работы!

Он смотрит на меня с беспокойством и открывает шире дверь в свою комнату.

– Почему бы тебе не зайти и не рассказать мне, с чего это ты пьешь в девять утра?

– Мы пьем, – поправляю я.

Он усмехается.

– Похоже, Милли, тебе вторая банка нужнее, чем мне.

Пересекая комнату, я сажусь на диван.

– Что происходит? – спрашивает он.

– Я плохо справляюсь со своей работой. Сейчас я даже не получаю удовольствия от выпечки, потому что у меня это плохо получается. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я говорила, что мне не нравится печь?

Он поднимает руки.

– Ты не обязана передо мной оправдываться. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и если эта работа не приносит тебе счастья, то я рад, что ты уволилась.

Я знала, что он это скажет. И знаю, что когда я сообщу ему, что мои новые планы на лето состоят в том, чтобы поездить по стране и пожить в своем фургоне, подышать свежим воздухом и взглянуть на вещи по-новому, он ответит, что рад за меня, хотя в его тоне и будет звучать беспокойство. Но меня не смущает его волнение. Чего я боюсь, так это увидеть разочарование.

За те двадцать лет, что он был моим отцом, он ни разу не показал этого, так что я не знаю, почему я постоянно это ищу. Но я готова лезть из кожи вон и торчать до конца своих дней на любой убогой кухне, если бы это гарантировало, что я его не разочарую.

Я достаточно хорошо разбираюсь в себе, чтобы понимать, что у меня есть врожденная потребность быть лучшей в достижении любой цели, к которой я стремлюсь. Прямо сейчас я не лучшая и не хочу никому давать возможность наблюдать за моей неудачей. Особенно ему. Именно ради него я стремлюсь к совершенству в своей карьере, что резко контрастирует с моим необузданным отношением к личной жизни, в которой я ни к чему не привязана и плыву по течению.

– Ты окончательно уволилась? – спрашивает он.

– О боже, нет. Я беру паузу на лето, чтобы вернуться к нормальной жизни. Я вернусь и буду лучше, чем раньше. Мне просто нужно побыть одной, без посторонних глаз, чтобы собраться с мыслями и дать себе небольшую передышку.

В его глазах видно волнение.

– Итак, где ты собираешься провести летний отпуск?

– Еще не знаю. У меня есть два месяца, и моя следующая работа будет в Лос-Анджелесе. Возможно, я не спеша поеду на Западное побережье и по пути осмотрю некоторые достопримечательности. Потренируюсь в своей кухне на колесах.

– Будешь жить в своем фургоне?

– Да, пап, – усмехаюсь я. – Жить в своем фургоне и пытаться понять, почему каждый десерт, который я пытаюсь приготовить с тех пор, как получила эту гребаную награду, оборачивается полной катастрофой.

– Не каждый десерт – катастрофа. Все, что ты готовишь для меня, просто феноменально. Ты к себе слишком строга.

– Обычное печенье и торты – это совсем другое. Мне трудно заниматься творчеством.

– Ну, может быть, проблема в творческом подходе. Возможно, тебе стоит вернуться к основам.

Он не разбирается в кулинарии так, как я, поэтому не понимает, что печенье с шоколадной крошкой пользы не принесет.

– Знаешь, – начинает он. – Ты могла бы приехать на лето ко мне в Чикаго.

– Зачем? Половину времени ты будешь в разъездах по работе, а вернувшись домой, опять-таки станешь пропадать на поле.

– Поехали со мной в турне. Мы не были вместе дольше нескольких дней с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать, и я скучаю по своей девочке.

За семь лет у меня не было ни отпуска, ни выходных, ни хотя бы одного свободного вечера. Я бесконечно работала, убивалась на кухне, и даже сегодня вечером, когда команда моего отца играет в городе, мне не пришло в голову взять выходной и пойти посмотреть.

– Папа…

– Миллер, я ни о чем не прошу. Просто твоему старику хочется хорошо провести время.

– Я только что провела три недели на кухне, полной парней, один из которых практически умолял меня подать жалобу на сексуальное домогательство в отдел кадров. Последнее, чего я хочу, – это провести лето в очередной компании, полной мужчин.

Он наклоняется вперед, положив покрытые татуировками руки на колени, широко раскрыв глаза.

– Не понял?

– Я справилась с этим.

– Каким образом?

– Быстрым ударом коленом по яйцам. – Я делаю небрежный глоток пива. – Именно так, как ты меня учил.

Он с легким смешком качает головой.

– Я никогда тебя этому не учил, маленький ты псих, но хотел бы научить. И теперь я еще больше настаиваю на том, чтобы ты отправилась со мной в турне. Ты же знаешь, мои парни не такие.

– Папа, я собиралась… – Слова замирают у меня на языке, когда я смотрю на него, сидящего напротив на диване. Грустные и умоляющие глаза, даже усталые. – Тебе одиноко в Чикаго?

– Я не собираюсь отвечать на этот вопрос. Конечно, я скучаю по тебе, но хочу, чтобы ты погостила у меня пару месяцев, потому что ты тоже скучаешь по мне. А не потому, что чувствуешь себя обязанной.

Я не чувствую себя обязанной. По крайней мере, не в этом смысле. Но все, что я делаю, так или иначе является попыткой избавиться от чувства вины, которое я испытываю по отношению к нашей ситуации. Чтобы вернуть долг, который он заплатил, отдав всю свою жизнь ради меня, когда ему было всего двадцать пять лет.

Но я бы солгала, если бы сказала, что не скучаю по нему. Вот почему я стараюсь, чтобы все мои места работы совпадали с его поездками. Я выбираю кухни в больших городах, где играют команды ГЛБ, в городах, в которые мой отец будет приезжать по работе. Потому что, конечно, я по нему скучаю.

Провести лето с моим стариком – это здорово, и если мое присутствие сделает его счастливым, это меньшее, что я могу предпринять после всего, что сделал для меня он.

Но есть одна проблема.

– Высшее руководство ни за что не допустит этого, – напоминаю я ему. – Никому из членов команды или персонала не разрешается брать с собой в поездку членов семьи.

– В этом сезоне одному члену семьи разрешено путешествовать с командой. – На его губах появляется лукавая улыбка. – Есть у меня одна идея.

3
Кай

Монти: Оставь Макса с Исайей и возвращайся в мой номер. Надо поговорить.

Я: Оставить Макса, чтобы ты мог на меня накричать?

Монти: Да.

Я: Круто, круто. Уже бегу.

– Я нашел Максу новую няню, – первое, что он произносит еще до того, как я закрываю за собой дверь.

Э-э-э? Я сажусь напротив Монти за стол в гостиничном номере, в замешательстве глядя на него.

– Как? Я уволил Троя всего час назад.

– Просто я настолько хорош. И ты ее наймешь, потому что ты явно не разбираешься в нянях, раз не перестаешь их увольнять, так что я сам этим займусь.

– Ее?

– Мою дочь.

Мой взгляд падает на стоящую рядом с ним фотографию в рамке. Такая же фотография висит у него в офисе в Чикаго. Он ставит ее на своем столе в каждом городе, который мы посещаем.

Я знал, что девушка на фотографии – его дочь, это очевидно, но, несмотря на то, что мы с ним близки, он никогда много о ней не рассказывал. Мне всегда думалось, это потому, что он чувствует себя виноватым, оставляя ее и проводя в разъездах по работе столько же времени, сколько и мы. Или причина в этом, или он уверен, что разговоры о том, что он скучает по своему ребенку, лишь подтвердят то, что я уже и так знаю: родителю-одиночке практически невозможно справиться с этой работой.

Девчушке на фото не больше тринадцати-четырнадцати лет. Она переживает тот неловкий период, через который все мы проходили в раннем подростковом возрасте: брекеты и прыщи. Темные волосы зачесаны назад и собраны в тугой хвост, козырек бейсболки закрывает лицо, на ней ярко-желтая футболка с номером четырнадцать по центру спереди. Софтболистка¹⁰, у которой слишком большие рукава стянуты на плечах чем-то вроде ленточек. На одном колене у нее лежит питчерская перчатка, девчушка позирует для сезонной фотографии.

Дочь Монти играла в софтбол.

– Этим летом она свободна, и я хочу, чтобы она поехала с нами, – продолжает он.

Это логично, ведь летом она не ходит в школу.

– Да, но, Монти, речь идет о моем ребенке.

– И о моем. – Он приподнимает брови, провоцируя меня высказаться против этого плана. – Это не просьба, Эйс. Я сказал, и так тому и быть. Я устал от того, что ты находишь что-то неправильное в любом человеке, которого мы нанимаем. Каждые несколько недель мы перерываем анкеты в поисках кого-то нового, и смена имен в гостиничных номерах и списках пассажиров становится проблемой для координаторов поездок. Она новая няня Макса, и самое приятное в этом то, что она мой ребенок, и уволить ее ты не сможешь.

Черт побери.

– Она свободна только до сентября, так что нам придется найти кого-то другого, чтобы доиграть последнюю часть сезона, но этот мост мы перейдем, когда до него доберемся.

Ясно, выхода нет. Я в долгу перед ним за все, что он сделал для нас с Максом, и он, черт возьми, это знает.

Если мне придется оставлять своего сына с кем-то, кроме меня, я думаю, это не самое худшее решение из возможных. Эта няня, вероятно, слишком молода, чтобы обращать внимание на компанию профессиональных бейсболистов, а ее отец, скорее всего, будет следить за ней, как ястреб, всякий раз, когда она не будет заботиться о Максе, что снимает эту ответственность с моих плеч.

Что такое два месяца? Просто вдвое больше, чем срок, за который я никого не уволил.

– Она умеет водить машину? – спрашиваю я.

– Что? – Монти в замешательстве хмурит брови.

– Например, если с Максом что-то случится, пока меня не будет рядом, сможет ли она отвезти его в больницу?

– Да…

Хорошо, это хорошо. Ей, по крайней мере, исполнилось шестнадцать. Этой фотографии, вероятно, уже несколько лет.

– Она ответственная?

– Она… – он колеблется. – В отношении работы она ответственная.

Странный ответ.

Дверь в его номер издает щелчок: кто-то открывает электрический замок с помощью карточки-ключа. За моим плечом появляется темноволосая женщина, которая заходит спиной вперед, открывая дверь пятой точкой.

Шоколадные волосы. Обтрепанный подол шорт. Полные бедра. Она оборачивается, и вот в гостиничном номере моего тренера стоит мисс «Двойное пиво» из лифта. И у нее снова заняты обе руки, только на этот раз – парой стаканчиков кофе.

Я поправляю очки, чтобы убедиться, что зрение меня не обманывает. Зеленые глаза встречаются с моими.

– Ты. – В вырвавшемся у меня слове возмущение смешивается с потрясением.

Она вздыхает, ее плечи опускаются.

– Так и знала, что это окажешься ты.

А?

– Эйс, познакомься с моей дочерью, Миллер Монтгомери. Это новая няня Макса.

Я поворачиваю голову в его сторону.

– Ты шутишь.

– Миллер, это Кай Роудс. Этим летом ты будешь присматривать за его сыном.

– Ни в коем случае, – быстро перебиваю я.

Миллер закатывает глаза, протягивая отцу один из двух стаканчиков кофе.

Как так? Ей точно не тринадцать и не четырнадцать лет. Она взрослая женщина, которая пьет пиво и временами не спит ночь напролет. Прыщи давно исчезли, кожа стала загорелой и безупречной, а благодаря брекетам появились идеально ровные зубы.

И все же ей подходит имя «Миллер». Дикая девчонка-сорванец в укороченном комбинезоне и с татуировками.

– Она не будет присматривать за моим ребенком.

Миллер садится рядом со мной и указывает на меня большим пальцем, бросая на своего отца взгляд, который говорит: «Вот же чертов парень».

Монти, предатель, смеется.

– Я вижу, вы двое уже познакомились.

– Да, в лифте в девять утра. Она пила двойную порцию пива.

– Боже милостивый. – Она запрокидывает голову, и этот хриплый голос в смеси с сексуальностью, с которой мой мозг воспринял эту фразу, заставляет мой член меня предать. – Это была «Корона». Ты знаешь, сколько в ней алкоголя? Для некоторых это просто способ восполнить водный баланс.

– Мне все равно. – Я смотрю в лицо ее отцу. – Я не оставлю такого человека присматривать за Максом.

– Успокойся, папочка младенца. – Она делает небрежный глоток кофе – или, вернее, чая-латте, если верить этикетке на ее бумажном стаканчике.

– Не называй меня так.

– Я выпила пиво, чтобы отметить то, что сегодня утром уволилась с работы. Ты ведешь себя так, будто я строю дорожки из кокаина на поручнях в лифте… Хм, теперь, когда я говорю это вслух, я понимаю, что это звучит странно, но честное слово, я никогда так не делала.

Я поворачиваюсь к Монти.

– Это твой ребенок?

– Единственный и неповторимый, – с гордостью говорит он.

Я поворачиваюсь к Миллер.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

Я и не подозревал, что Монти стал отцом в таком молодом возрасте. Значит, когда она родилась, ему было… двадцать лет? Черт. А я-то думал, что это тяжело в тридцать два года.

– А сколько тебе лет? – спрашивает она.

– Вопросы здесь задаю я. Я пытаюсь понять, стоит ли рисковать безопасностью моего ребенка только ради того, чтобы нанять тебя в угоду твоему отцу.

– А я пытаюсь понять, стоит ли портить себе лето, работая следующие два месяца на такого зануду.

– Я веду себя ответственно. Я не зануда.

– Наверное, ты стал занудой так давно, что уже успел об этом забыть.

– Миллер, – вмешивается Монти. – Ты не помогаешь.

– У тебя есть опыт ухода за детьми?

– Да, за взрослыми детьми.

Я бросаю многозначительный взгляд на Монти.

– Мы даже не знаем, понравится ли она Максу. Тебе ведь известно, как он относится к женщинам.

– Он практически набросился на меня в лифте. Думаю, с этим у нас все в порядке.

– Я почти уверен, что он охотился за твоими банками пива. Очень на то похоже. Ты же не собираешься отказываться от пива, правда?

– Нет.

– Хорошо. – Монти хлопает в ладоши. – Это будет интересно.

– Ты куришь? – Судя по ее голосу, она вполне может курить.

– Нет, но если мой остаток лета пройдет в таком духе, ты меня до этого доведешь.

– Миллер, – прерывает Монти, как строгий отец, унимающий ссору между своими детьми. – Спасибо за кофе. Не оставишь меня с Каем на минуточку?

Миллер вздыхает и быстро завязывает свои длинные каштановые волосы в узел на макушке, давая мне возможность получше рассмотреть рисунки на ее руках и плечах. В основном это замысловатые цветочные узоры. Почти как контуры на странице раскраски.

Максу понравится.

– Хорошо. – Она встает, берет свой чай и поворачивается ко мне. От нее снова исходит сладкий аромат выпечки. – Но, чтобы ты знал, я делаю это в качестве одолжения. Так что постарайся не быть таким придурком, ладно? Увидимся позже, папочка младенца. – Она останавливается у двери, взявшись за ручку, и задумчиво склоняет голову набок. – Или мне лучше сказать, папочка-бейсболист? О да. Так гораздо лучше. Папочка-бейсболист, точно!

И с этими словами она оставляет нас наедине.

Я недоверчиво качаю головой.

– Твоя дочь не в себе.

– Она лучшая, правда?

– Ты же не можешь говорить это серьезно. Она точно не тот человек, который сможет позаботиться о Максе.

Он откидывается на спинку стула, скрестив татуированные руки на животе.

– Я говорю это не из-за предвзятого отношения, но тебе с ней повезло. Может, она и мой необузданный ребенок и не знает, что такое, черт возьми, тормоза, но, когда дело доходит до работы, она самый целеустремленный человек из всех, кого я знаю. Она сделает для твоего мальчика все.

Я запрокидываю голову.

– Да ладно, чувак. Давай отнесемся к этому серьезно.

– Я говорю серьезно. Поверь мне, Кай. Я знаю свою дочь. Если по какой-то причине она когда-нибудь даст тебе веское основание ее уволить, я сам тебе это предложу. Вот насколько я уверен в ситуации.

Храня молчание, я смотрю на него, пытаясь уловить хоть какой-то намек на ложь. Возможно, я не знаю Миллер, может, и не доверяю ей, но Монти я доверю и собственную жизнь, и жизнь моего ребенка. И знаю, что он никогда не подвергнет Макса риску, даже если бы эта ситуация была ему выгодна.

Не могу поверить, что позволил ему себя уговорить, но я перед ним в долгу.

– У нее есть право только на один страйк¹¹, – говорю я, поднимая палец, чтобы подчеркнуть сказанное.

– Бейсбольные каламбуры, Эйс? Будь выше этого.

– Заткнись.

Он протягивает мне руку для рукопожатия.

– Один страйк, и она уходит!

– Ладно, это уже слишком.

Я вкладываю свою ладонь в его, но прежде чем успеваю отстраниться, он крепче сжимает ее, желая, чтобы я посмотрел ему в глаза.

– Я хочу дать тебе совет, сынок. Зная ее, могу сказать, что этим летом вы с Максом проведете лучшее время в своей жизни, но даже не думай к ней привязываться.

Я в замешательстве приподнимаю брови.

– Ты что, не заметил, в каких мы отношениях? – Я высвобождаю руку и указываю на дверь, через которую вышла Миллер.

– Заметил, и говорю тебе это не как ее отец, а как твой друг. Когда лето закончится, она уедет. Я до смерти люблю свою дочь, но она любит убегать, и последнее, чего она хочет, – это чтобы ее поймали.

Монти, конечно, знает меня достаточно хорошо, но последнее, чего я хочу, – это чтобы она осталась. На самом деле, если бы Макс не взрослел слишком быстро, я бы уже мечтал о том, чтобы лето поскорее закончилось.

– Поверь мне, Монти. Тебе не о чем беспокоиться.

Он неуверенно хмыкает.

Я встаю и придвигаю свой стул к столу.

– Увидимся на поле.

Я уже почти выхожу за дверь, когда он меня останавливает.

– И, Эйс, – окликает он, – держи свой член в штанах. Мы все знаем, какой ты чертовски плодовитый, а я слишком молод и дьявольски привлекателен, чтобы кто-то звал меня дедом.

– Господи Иисусе, – фыркаю я, покидая его номер.