Читать книгу: «Разоблачение Оливера Райана», страница 3

5. Барни

Мы встречались около десяти месяцев, и всё это время Элис рисовала картинки с животными и растениями для книг про природу. Они были очень красивыми и подробными. Она так серьезно относилась к этой работе, что изучала каждую крошечную жилку на каждом листике под микроскопом у себя в комнате. Она была прямо очень увлечена. А потом издатель дал ей почитать переплетенную копию детской книги, и на этом всё кончилось.

Я был у них, когда она впервые прочитала это Юджину. Там рассказывалось что-то о летающем кресле, и поскольку мы с Юджином играли в похожую игру, книга сразу зацепила его. Он захотел, чтобы она прочитала ее еще раз. И еще. Она решила, что это чудесная книга, потому что для нее мнение Юджина было очень важным. По мне, так ничего особенного. Даже сейчас, когда эти книги разошлись по всему миру и всё такое, я всё еще думаю, что они просто неплохие. На обложке стояло имя автора: Винсент Дакс. Но когда нас познакомили, он сказал, что его настоящее имя Оливер Райан. Непонятно, зачем это. Напиши я такую книжку, то захотел бы, чтобы все знали, что это именно я ее автор.

Мы были вместе тем вечером, когда они встретились, в марте восемьдесят второго. Никогда этого не забуду. Мы пришли на презентацию книги о природе, которую Элис проиллюстрировала. Я всегда ненавидел эти вечера, потому что мне приходилось надевать костюм, который был мне тесноват, и душивший меня галстук. Оливер оказался одним из тех уверенных в себе парней – в шикарном льняном костюме, курил французскую сигарету, такой загорелый и симпатичный. В этом прикиде и со своими темными глазами, он был похож на киноактера. Я стоял рядом с Элис, когда нас представили, и, клянусь, он просто не заметил меня. Он смотрел на нее, я имею в виду, по-настоящему смотрел, а она, как всегда в таких случаях, мило краснела. Поэтому я притворился, что кашляю, но у меня вдруг получилось что-то вроде рвотного звука. Это привлекло его внимание, и он наконец обернулся ко мне. Тогда я приобнял ее за плечи, давая понять, что она моя и нечего тут с ней болтать. Что за глупый жест! Я никогда не делал так раньше, не такие у нас с ней были отношения, поэтому моя рука просто неловко застряла на ее левой груди, и она вроде как поежилась. Она представила меня как своего парня. Я почувствовал себя немного лучше, но потом Оливер сказал, что у его друга есть собака по кличке Барни, и Элис засмеялась таким легким, звонким смехом, которого я от нее раньше не слышал. Он тоже засмеялся. Они оба смеялись. Так что я тоже засмеялся – или сделал вид, что смеюсь, но получилось фальшиво. Будь мы в комиксе, в речевом пузыре над моей головой было бы написано: «Гы-гы».

Я закурил. Мне потребовалось время, чтобы осознать происшедшее. Тем летом я пытался загорать, но в результате у меня просто обгорели мочки ушей, и я выглядел глупо.

Оливер был очень полезен для профессионального роста Элис. Она сделала иллюстрации к его первой книге, и всё шло к тому, что скоро выпустят продолжение. Он несколько раз приглашал нас на ужин, обычно с другими парами, кажется, его друзьями по колледжу. Эти ребята были очень симпатичными, но я чувствовал, что у меня с ними мало общего. Почему-то они выглядели намного моложе меня и в то же время взрослее. Все говорили о книгах, которые я не читал, о фильмах, которые не видел, или о политике, которая меня не интересовала. Некоторые из них вместе путешествовали в континентальную Европу несколько лет назад. Как Клифф Ричард в том фильме, только не на автобусе.

В конце мая зашла речь о еще одной заграничной поездке, на какой-то греческий остров. Для меня вещь совершенно невозможная. Даже если б у меня был паспорт. В начале года с дядей Гарри случился легкий инсульт, и теперь основная нагрузка легла на мои плечи. Не то чтобы я возражал. Он был очень добр ко мне и маме. К тому же, честно говоря, путешествия – это не мое. Я не очень хорошо переношу солнце и нервничаю в присутствии иностранцев. Честно говоря, воображаемых путешествий мне вполне хватает. Было видно, что Элис очень хочется поехать, но она тоже не могла. Ее мать уже заметно одряхлела и точно не одобрила бы такую авантюру. А еще оставался Юджин. Она бы с ним одна не справилась.

Это была моя идея. Я пошел к матери Элис и предложил ей помощь. Я приходил каждый день перед работой, помогал мыть и одевать Юджина и отвозил его в специальное заведение, где он находился весь день. Миссис О’Рейли забирала его сама, а потом после ужина я опять приходил, помогал ему устроиться, отправлялся с ним в быстрый воображаемый полет в кресле, читал сказку и укладывал в постель. Поначалу ее мать была не в восторге, но в конце концов мне удалось ее убедить, что Элис заслужила отдых после того, как столько лет заботилась о брате. Мы сообщили эту новость Элис вместе. Я был очень горд собой. Никогда не нравилось делать того, что явно не по мне, но сейчас я старался для Элис, чтобы она поняла, как сильно я ее люблю, и чтобы мне не надо было ничего говорить. Мне все эти чувствительные штуки как-то не даются.

Три недели, пока Элис не было, показались мне самыми длинными в жизни. Хотя с Юджином проблем не возникло. Он слегка хныкал перед сном, потому что я читал сказки не так, как Элис, но в целом держался молодцом. Я и сам скучал по ней больше, чем ожидал. Настолько, что за два дня до ее возвращения я закрыл гараж пораньше и отправился в «Счастливое кольцо» на О’Коннелл-стрит, чтобы купить обручальное кольцо с бриллиантом. Я копил деньги уже некоторое время, сам еще не подозревая для чего. Это был не какой-нибудь здоровенный бриллиант, а просто маленький, плоский, вставленный в тонкое золотое кольцо. Парень в магазине сказал, что он «неброский». Я думаю, это он вежливо сказал «маленький».

Я ожидал, что она вернется в субботу вечером. Хотел забрать ее из аэропорта, но ее мать сказала, что кто-то из их компании подбросит ее домой. К вечеру воскресенья она так и не позвонила. Обручальное кольцо в бархатной коробочке прожигало дыру в моем кармане. И я решил подождать Элис у нее дома.

Миссис О’Рейли открыла дверь. Помню, я подумал, как это удачно, что она провела меня в гостиную и оставила там, сказав, что Элис скоро будет. Я не хотел делать предложение за кухонным столом на глазах у Юджина и мамы.

Когда, пряча глаза, вошла Элис, я вдруг понял, что произошло что-то ужасное. Хотя ее глаза покраснели от слез, она была очень красивая. Ее кожа стала золотисто-коричневой, а волосы выгорели на солнце. У нее появились веснушки, которых я раньше никогда не видел. На минуту мне показалось, что всё будет хорошо и всё, что произошло неправильного, можно решить с помощью коробочки в моем кармане.

– Барни, – сказала она. – Мне очень жаль.

Я сразу понял, что она имела в виду, что жаль ей меня. Она извинялась передо мной. Каким же я был дураком! Я почувствовал мгновенную боль глубоко в животе, стал задыхаться. У нее появился другой. Оливер! Элис с Оливером! Я сам отдал ее в его руки, чтобы доказать, как сильно ее люблю.

– Оливер, – сказал я. И это был не вопрос.

Какого черта я не догадался раньше? Вряд ли он приглашал нас ради моей компании. Я думал, это по работе, но почему тогда они так редко обсуждали эту самую работу на тех вечеринках? И даже если бы я догадался, что она ему нравится, то никогда бы не подумал, что он тоже может понравиться ей. Она же была моей девушкой, в конце концов!

В «Счастливом кольце» вернуть деньги за кольцо отказались. Через несколько месяцев я обменял его на брошь и подарил маме на день рождения. И долгое время чувствовал себя очень грустно из-за всего этого. Понимаете, у меня было всё спланировано, вплоть до троих детей и комнаты, которую я пристрою к нашему дому для Юджина с его собственным проигрывателем, чтобы он мог танцевать, когда захочется.

Я не представлял себе будущее без Элис. Я был вне себя от ревности и задавался вопросом, спали ли они уже вместе или нет. Возможно. Конечно, всё это подстроил Оливер, но, черт возьми, я же сам помог ему! Просто не мог видеть никого из них еще несколько месяцев! Через пару недель после того, как мы расстались, я вытащил свечи из мотора машины Оливера, когда увидел ее стоящей возле дома Элис. А потом, будто пощечину, в декабре получил по почте приглашение на их свадьбу с приложенной запиской от Элис, в которой говорилось, что она прекрасно поймет, если я не захочу прийти, и что она всегда будет любить меня и никогда не забудет мою доброту к ней и Юджину.

Пойти заставила меня мама. «Держи голову высоко, – сказала она, – и не позволяй этой чванливой суке думать, что ты недостаточно хорош для нее». Я никогда раньше не слышал, чтобы она произносила слово «сука», но мама восприняла всё так же тяжело, как и я сам. Думаю, она надеялась на то, что наша жизнь вскоре наладится. А я вот никогда не считал Элис такой.

Свадьба была довольно скромной. Из родственников Оливера не было никого. Мне это показалось странным. Может, семьи у него и не было, но какого-нибудь завалящего дядю или двоюродного брата он мог бы найти.

Я держался отлично, пока они не начали обмениваться клятвами в церкви, и вот тогда меня буквально разнесло на куски. Сьюзен и Дейв-Самоделкин вывели меня на улицу и дали хорошенько выговориться. Потом был обильный ужин в городском ресторане, принадлежащем какому-то педику – приятелю Оливера.

Не знаю, как я смог пережить этот вечер. Наверное, если бы знал, что это такая скромная свадьба, то лучше бы вообще не пришел. Здесь было невозможно затеряться в толпе. Мне удалось немного поболтать с Элис наедине. Она выглядела великолепно, и я сказал ей об этом. Она пыталась объяснить, что однажды мне удастся встретить «своего» человека. Я улыбнулся, кивнул и пожелал ей с мужем всего наилучшего.

Меня до чертиков раздражало, что Оливер никогда не считал меня за конкурента. Он никогда не признавал меня парнем Элис или хотя бы ее бывшим. Я просто был ниже его, и всё. Вот как он заставил меня чувствовать себя тогда. Но теперь-то я знаю, как оно на самом деле.

Миссис О’Рейли сказала, что я всегда буду желанным гостем в их доме, а Юджин сказал, что скучает по мне и извиняется, если сделал что-то плохое, и не могли бы мы опять стать друзьями. Клянусь, этот парень чуть не разбил мне сердце. Они должны были объяснить ему такие вещи, вместо того чтобы обращаться с ним как с идиотом.

После этого я начал заходить к ним домой и по нечетным воскресеньям забирал Юджина покататься. И даже научил его нескольким вещам. Я думаю, что Элис с мамой в какой-то момент просто перестали пытаться обучать его чему-то новому. Но я не видел причин, почему бы не попытаться ему помочь, поэтому после нескольких месяцев со мной он смог сам есть свой ужин ложкой, если я размельчал ему еду, и научился вытирать подбородок после того, как я дал ему «волшебный» носовой платок. Миссис О’Рейли была от меня в восторге.

Однажды вечером она сказала, что, по ее мнению, Элис ошиблась с Оливером. Хотя и сразу попыталась пойти на попятную. Думаю, она чувствовала, что такими словами делу не поможешь, но я всё равно был рад, – мне это как раз помогало.

Правда состояла в том, что Оливер был богатым и шикарным. Он постепенно стал всемирно известным писателем, а я – всего лишь механик, подрабатывающий продажей старых автомобилей и живущий с мамой на Виллах. За миссис О’Рейли нужно было уже присматривать, а Сьюзен ушла. Я никогда не учился в университете. А Оливер, черт бы его драл, сможет о ней позаботиться, подумал я, несмотря на то что он такой высокомерный говнюк. Вскоре после свадьбы они переехали в город, поэтому мы несколько лет не виделись, но когда миссис О’Рейли умерла, они вернулись в родительский дом к Юджину, и я часто виделся с ними. Они подружились с той девушкой из телика, которая переехала к ним по соседству, Мойей Блейк. Мне это показалось совершенно понятным. Мойя была такая, настоящая девушка с Авеню, и они стали ее новыми друзьями. Тыры-пыры и всё такое, ну, вы понимаете. И не то чтобы они меня не замечали. Оливер обычно кивал, а Элис глядела виновато, но в конце концов наступило что-то вроде оттепели. Я пытался позабыть обиду. Признаюсь, это было охренеть как нелегко.

Тогда мне пришлось перестать общаться и с Юджином. Я объяснил ему, что Элис вернулась, чтобы присматривать за ним, и мне теперь не очень удобно звонить. Вроде бы он понял. У Оливера и Элис не было детей. Это казалось странно. Я всегда думал, что Элис стала бы отличной мамой, но предположил, что она не может иметь детей или что-то типа того. Меня это больше не касалось, поэтому я и не спрашивал.

А вот того, что они отослали Юджина жить в Сент-Кэтрин на дальнем конце города, я так и не смог понять. Меня это просто потрясло. Когда я спросил Элис, она ничего толком не смогла мне объяснить, но Джон-Джо из «Нэша» по секрету рассказал, что, по словам Оливера, с Юджином после смерти матери стало очень трудно и у них не было другого выбора, кроме как поместить его в приют.

Как-то я встретил Юджина на улице и попытался с ним поболтать, но он сильно растолстел и выглядел каким-то жалким. Тем не менее я бы никогда не подумал, что они поместят его в приют. По-моему, это просто позор. Несколько раз я звонил и предлагал забрать его оттуда хоть на день, но Оливер предупредил меня, что я должен забыть его и разговоры о нем только расстраивают Элис. И еще сказал, что навестить его не очень хорошая идея, потому что он меня не узнает и вообще может быть агрессивным. Бедный парень, уж в такое-то я никак не мог поверить. Но Оливер настаивал, и, признаться, я тогда подумал, что Оливер разбирается, что к чему, лучше, чем я.

Никогда бы не подумал, что смогу снова держать Элис за руку или что Юджин снова вернется в мою жизнь, но в нашем прикольном старом мире ошибок не бывает.

6. Майкл

Ко времени нашей поездки во Францию я был в ужасе от своей гомосексуальности, но убедил себя, что это просто этап жизни, который смогу преодолеть. Хотя я никогда не мог представить себя счастливым отцом в браке, но всегда предполагал, что все же женюсь, заведу детей и буду делать всё то, что от меня ожидают. Но тем летом скрывать свои истинные желания стало невозможно. Я хотел Оливера. Но не мог ему об этом сказать. Гомосексуальность в Ирландии была декриминализирована только в 1993 году.

Наши койки стояли рядом. Я знал, когда он тайком уходил ночью, чтобы встретиться с моей сестрой. К своему стыду, однажды проследил за ними и смотрел, как лунный свет скользит по их телам во время беспощадного соития. Совсем не то, чего я ожидал. Я дважды перечитал книгу «Любовник леди Чаттерлей». Ну, некоторые отрывки из нее. И понял, что секс – это вещь вполне земная, но почему-то в глубине души ожидал, что он будет похож на балет. На самом деле всё выглядело низменным и животным. Определенно больше в стиле Джойса (тоже читал отрывочно), чем Лоуренса. Я ощутил себя вдвойне извращенцем; сначала почувствовал похоть к мужчине, а потом стал подсматривать за сестрой во время полового акта. Как не стыдно!

Теперь, оглядываясь назад, понимаю: очевидно, все знали, что я гей. Нет, я не вел себя манерно, ничего такого, но очевидное отсутствие интереса к местным девушкам могло вызвать подозрения. Душной ночью в конце июля, после нескольких кувшинов местного вина и затяжек остро пахнущей самокрутки от одного из местных жителей, я не смог удержаться. Мы играли в старую невинную детскую игру «правда или желание», которую переименовали в «правда или выпивка». Тебе задают прямой личный вопрос, и нужно либо ответить честно, либо выпить на два пальца вина из кувшина. Когда снова настала моя очередь, одна из девушек спросила, кого из них я хотел бы поцеловать. Теперь думаю, что это могла быть провокация. Воцарилась выжидательная тишина, все ждали моего ответа. У костра, на глазах у всех собравшихся, я по-гомосячьи самозабвенно обнял Оливера и одурело объявил: «Я люблю Оливера!»

Лора дала мне пощечину. Оливер рассмеялся. Его смех ранил меня сильнее, чем пощечина. Лора вытащила меня из палатки, проклиная мое пьянство. Она была в ярости, настаивая на том, что я выставляю себя полным придурком. Я не могу быть геем. Папа убьет меня. Это аморально. Отец Игнатий был бы возмущен. И что подумает Оливер? И так далее, и так далее.

Я не помню, как лег спать в ту ночь, но утром я проснулся на своей койке рано, с чувством ужаса, страха и стыда. Я повернулся к Оливеру. Он лежал на спине, заложив руки за голову, лицом ко мне.

– Не будь педиком, – сказал он. – Не люблю педиков, они все грязные ублюдки.

В отчаянии я отвернулся и яростно заморгал, чтобы сдержать слезы.

– Ты просто еще не нашел подходящую женщину. Тебе нужно кого-то трахнуть, и всё будет в порядке. Чертов девственник… Предоставь это мне. Я всё исправлю.

Он вскочил с кровати, протянул руку, взъерошил мне волосы, а затем хлопнул меня полотенцем по прикрытой пропотевшей простыней заднице. Если этим он пытался оттолкнуть меня от себя, то получилось на редкость плохо. Однако я решил согласиться с этой затеей. Ведь Оливер не любил педиков.

Оливер обратил мое внимание на то, что мадам Вероника была вдовой. А вдовы, сказал он, «помешаны на сексе». К тому же она француженка, а значит, сексуальна. И нет, он не думает, что ее возраст – вдвое старше моего – может стать препятствием. Оливер посоветовал мне попробовать сблизиться с ней. Предложить помощь на кухне, похвалить ее одежду, прическу и так далее. Глупо, знаю, но для меня это означало, что теперь мне будет о чем говорить с Оливером и я могу находиться около него.

Неудивительно, что мадам была совершенно сбита с толку моим вниманием. Но какая это оказалась чудесная женщина! Она научила меня всему, что я знаю. Искусству кулинарии.

Она пробудила во мне вкус к стряпне (но ни к чему иному). Ирландия в те годы была гастрономической пустыней. Соус из петрушки считался верхом изысканности. Здесь же я узнал о том, что варка – не единственный способ приготовления овощей; что выпечка – настоящее искусство; что мясо можно коптить, вялить, жарить и тушить; что травы и специи добавляют аромата; что чеснок существует.

Мое кулинарное образование началось травматично. В прямом смысле этого слова. Когда в то утро я появился на пороге кухни, предлагая помощь, то стал свидетелем события, определившего будущее. Анна-Мари, пожилая помощница, споткнулась и упала по пути к раковине с большим подносом свежеслепленных булочек в руках, сломав при этом правую руку. Это был не очень серьезный перелом – никаких протыкающих кожу костей, ничего подобного, – но довольно болезненный. От этой боли она вскрикнула, и началась огромная суматоха. На помощь Анне-Мари позвали из деревни доктора, потом пострадавшую отправили в местную больницу, и больше мы ее за всё время нашего пребывания не видели. Поскольку дело надо было закончить, мадам показала мне, что делать с бриошами (сбрызнуть водой и отправить в духовку), и прикомандировала к кухонным обязанностям до конца недели. Какое блаженство! Я быстро учился и к концу дня уже сделал свой первый винегрет, приготовил шесть свежих форелей (на пару́!), поджарил мешок моркови и несколько кабачков.

Конечно, понадобилось некоторое время, чтобы я смог самостоятельно взбить соус velouté или приготовить персиковые barquettes, но мне казалось, что я во всем этом как рыба в воде. Мадам была отличным учителем, но и я, позволю себе заметить, был отличным учеником. Не говоря уже о том, что работал в помещении и занимался тем, что мне нравилось, и, хотя жара от двух горящих печей иногда становилась чудовищной, это было лучше, чем потеть в поле. Когда я вернулся в палатку той ночью – просто светился от счастья. Оливер предположил, что мадам пробудила во мне интерес, но на самом деле я совершенно забыл, что моя миссия состояла в том, чтобы соблазнить ее.

Конечно, Лора была в ярости: ее брат обосновался на кухне, а парень предавался изысканным занятиям в библиотеке; и только одна она оставалась простой paysanne (крестьянкой). Я попытался успокоить ее, сказав, что она прекрасно выглядит. От пребывания на свежем воздухе Лора очень похорошела, и хотя поначалу лицо ее обгорело, позже это превратилось в ровный красивый загар, и она стала похожа на крошечную амазонку. Лора отнеслась к комплименту равнодушно, но пожаловалась, что чувствует себя усталой и брошенной. К моему вечному сожалению, я почти не обращал внимания на ее бедственное положение.

Я предпринял несколько жалких попыток пофлиртовать с мадам, но она проявляла не больше интереса, чем был с моей стороны. Языковой барьер создавал дополнительные трудности (как будто их и так не хватало), но я был полон решимости не разочаровать Оливера. Он дал мне несколько советов, и я пытался действовать в соответствии с ними.

В конце одного особенно жаркого дня я отвел потной рукой волосы мадам с ее лица и спросил, могу ли расчесать их. Оливер убеждал меня в том, что это гарантированно выигрышный ход. Она была немного озадачена, но согласилась.

Оливер был прав. Женщины любят ухаживать за своими волосами. Пока я расчесывал ей волосы, мне пришла в голову замечательная идея. Волосы мадам были довольно длинными. Я взял ее прядь в руку и начал переплетать ее с другой так, чтобы она образовала что-то вроде узла у нее на макушке. Très chic. Я только что изобрел прическу! Как это самонадеянно с моей стороны. На самом деле это был шиньон в типично французском стиле, популярном в Париже в сороковые, но откуда нам-то было это знать? Я никогда раньше не возился с женскими волосами, а мадам, возможно, знала, как приготовить sabayon (сладкую винную подливку) в своем bain-marie (котелке на водяной бане), но была совершенно безнадежна в плане стиля. Но вот дурой она не была.

– Tu es homosexuel? – спросила она.

К счастью, это слово понятно и без перевода.

– Oui, – сказал я. И потом целый час плакал.

Мадам была исполнена искреннего сочувствия. Понятия не имею, что она говорила, но она несколько раз прикладывала палец к губам, чтобы дать мне знать, что сохранит мой секрет в тайне. Ее ничуть не взволновала эта новость; она не выставила меня вон, не смеялась надо мной, не пришла в ужас. Просто для нее всё встало на свои места. Тайна была раскрыта. С помощью языка жестов я признался, что влюблен в Оливера, и это ее немного шокировало. Она, как и все остальные, знала, что Оливер и моя сестра Лора вместе. Она по-матерински обняла меня и что-то сказала по-французски, показывая куда-то вверх по склону. Думаю, имела в виду, что мне стоит прогуляться. Так я и сделал. Но это не помогло.

Ночью вернувшемуся в палатку Оливеру не терпелось узнать, как у меня там с соблазнением.

– Великолепно, – сказал я.

Ежедневное мучение продолжалась. Мадам ловила меня на том, что я подсматриваю за Оливером с его новой семьей – месье и мальчиком. Будто мало того, что моей соперницей стала собственная сестра, так еще теперь и родня мадам Вероник. Я задавался вопросом, ревновала ли и она из-за того, что ее отец и сын проводят так много времени с Оливером. Она улыбалась сочувственно, но потом совала мне в руки расческу. Подавив в себе ревность, я погрузился в новую роль и старался научиться как можно большему на кухне.

Через пару дней мадам познакомила меня с Морисом, дородным чудаковатого вида владельцем овощеводческой фермы на холме. Английский у Мориса был лучше, чем у мадам. Он намекнул, что мадам сообщила ему, что я un homo. Сказал, что тоже гей и мог бы отвести меня в ночной клуб в Бордо, где у меня была бы возможность познакомиться с хорошими парнями. Я покраснел от смущения, но он от души рассмеялся и отвел туда, где меня лишил девственности божественный Тьерри – свиновод и любитель переодеваться в женскую одежду из Сент-Эмильона. В ту ночь пелена спала с моих глаз. Я понял, что принадлежу к этому странному сообществу. Я вписался в их мир. Мне до сих пор еще снятся сны, как я просыпаюсь рядом с Тьерри.

На следующее утро я опоздал на кухню. Мадам подмигнула, ухмыльнулась и сделала несколько непристойных жестов руками. Какая замечательная женщина! Конечно, Оливеру было интересно, где меня носило. Я что-то ему наплел, но он выглядел явно разочарованно. Но теперь его неодобрение моей гомосексуальности, которое раньше так мучило меня, не имело ни малейшего значения.

Мои чувства к Оливеру изменились за одну ночь. Мой сексуальный интерес к нему никогда не станет взаимным; тогда к чему всё это, в конце концов? Он догадался о моем приключении и перенес свою койку на другую сторону палатки. По-прежнему ничего не было сказано. Теперь, когда я перестал заглядываться на Оливера, Лора стала более терпимой. На самом деле она изо всех сил старалась помочь мне с личной жизнью, устраивала для меня поездки в город и знакомила с мужчинами, которых подозревала в гомосексуальности. Мое лето было совершенно блаженным, о чем теперь, в свете случившейся трагедии, кажется неуместным вспоминать.

В середине августа Лора всё еще жаловалась на усталость, чем сильно раздражала остальных. Поначалу все уставали, но теперь-то уже привыкли. Конечно, Лора чувствовала себя заброшенной: пока она упахивалась в поле, ее брат и парень выполняли «чистую» работу в доме. Естественно, кроме нас, в группе были и другие, но нас она знала ближе. А я теперь был слишком занят своей новой жизнью, чтобы обращать внимание на младшую сестру, хотя ее отношения с Оливером явно переживали кризис. Всё меньше и меньше времени он проводил с ней и всё больше со стариком и мальчиком.

Затем однажды ее принесли на кухню без сознания и потом отвели к врачу. Мадам, как обычно, взяла всё под контроль. Мы с Оливером беспокоились, но мадам объяснила, что у Лоры проблемы с желудком и после недельного отдыха она будет в порядке. Ее поместили в башенке, двумя этажами вверх по шаткой деревянной лестнице. Я навещал ее несколько раз в день. Она была необщительной и плаксивой. Я догадался, что ее роман с Оливером подходит к концу, но, честно говоря, не мог винить его в том, что он начал терять к ней интерес. Ее постоянные жалобы всем действовали на нервы. Я попытался мягко обсудить с ней это, но она не хотела ничего слышать, сказав, что я «ничего не пойму», и была права. До сих пор не понимаю.

Затем пытался поговорить с Оливером. Но он считал, что Лора просто завидовала нашим условиям работы. Признался, что уже хочет закончить их отношения, но понимает, что Лоре будет трудно с этим смириться. Потом добавил, что дело просто в том, что его помощь месье отнимает слишком много времени, вот Лора и недовольна.

Мне казалось очевидным, что, хотя Оливер, наверное, когда-то любил Лору, его любовь к новой «семье» полностью затмила ее. Оливер предпочитал проводить время с ними, а не с ней. Я осторожно обсудил это с сестрой и предложил ей просто дать Оливеру немного времени. Не собирался же он остаться с ними навсегда. Скоро мы все вернемся в Ирландию, и, хоть это было и странное увлечение, неужели она не понимает, что оно временное?

Лора заявила, что всё кончено и у нее нет другого выбора, кроме как считать поведение Оливера предательством, но отказалась обсуждать это дальше. Я подумал, что за этим кроется нечто большее, но не стал настаивать. А потом события ошеломили нас до такой степени, что капризы Лоры отодвинулись на второй план.

Через три недели, на следующий день после того как начался сбор урожая, мы крепко спали в наших палатках. Все совершенно вымотались, потому что в тот день команда в полном составе была призвана на полевые работы. Мои труды на кухне и обязанности Оливера временно отменили, так как время страды очень коротко. Тем вечером я рухнул на койку без сил, но проснулся через несколько часов в состоянии дезориентации. Снаружи доносились громкие голоса. Оливер с Лорой орали друг на друга, хотя, по правде говоря, кричала одна Лора. Все зашевелились, а некоторые вышли посмотреть, что происходит. Я уже был сыт по горло перепадами настроения Лоры. Она просто унижала и себя, и Оливера, и меня. Когда я вышел на улицу, он силой пытался разжать ее руки на своей шее. «Ты же любишь меня! Ты должен!» Она рыдала, отказываясь отпускать его.

– Лора! – резко окликнул ее я. Тогда она отпустила его и повернулась, чтобы пристально посмотреть на меня.

– Иди спать, Лора, – яростно прошептал я. – Ты выставляешь себя дурой.

Оливер повернулся, собираясь уйти, но я остановил его. «Оливер, нам нужно поговорить». Он выглядел потерянным, но последовал за мной обратно в палатку, и постепенно все снова успокоились. Шепотом я стал извиняться за поведение Лоры.

– Обычно она так себя не ведет, прямо не знаю, что на нее нашло… Может, новая обстановка, может, эта работа слишком тяжела для нее, – и я попросил его постараться быть с ней немного терпеливей. Мне было понятно, что он больше не хочет оставаться с ней, но попросил его просто уделять ей немного внимания, чтобы она не чувствовала себя брошенной. Он прятал от меня глаза и всё время теребил ремешок своих часов. Я чувствовал, что оказался в унизительном положении, тем более что совсем недавно и сам признавался в своих чувствах к нему. Через несколько минут в воздухе почувствовалось что-то странное. Я не понимал, в чем дело, но инстинкт снова вытолкнул меня из кровати, и я осторожно встал, не желая никого беспокоить. Оливер последовал за мной. Мы вышли на свежий воздух. Ночь была теплой, но отчетливо ощущался какой-то запах, и в замешательстве я сначала подумал, что, должно быть, кто-то всё еще не лег и курит траву. Оливер показал мне на дом. Луна сегодня светила тускло, так что едва можно было разглядеть нечеткие очертания замка на фоне ночного неба, но потом услышал потрескивание. Я побежал вверх по ступенькам и понял, что это запах дыма. Дым был везде, и, взбежав на лестницу, я ощутил на лице обжигающий жар и увидел, что первый этаж одного крыла здания охвачен пламенем. Оливер бросился будить остальных.

Если бы я был внимательнее, если бы двигался побыстрее, если бы не так устал в тот день, если б знал, если б подумал, если б… Господи, да я мог бы заполнить бесконечность этими «если». Я начал кричать, но мой голос бессильно уносился в ночь: акустика этого места была такой, что нужно находиться на террасе перед зданием, чтобы быть услышанным.

Одной из моих обычных обязанностей было созывать рабочих на обед звоном колокола с заброшенной часовни в дальнем конце двора, и сквозь дым я увидел, что та сторона еще не затронута пламенем. Поэтому, крича о помощи, я протиснулся сквозь тяжелую деревянную дверь и начал весом своего тела раскачивать веревку, пока старинный колокол на башне часовни не зазвонил отчаянно и неритмично. Рев огня теперь был оглушительным: треск, шипение, гул. Я боялся, что прямо над библиотекой могут оказаться спальни, уже охваченные яростным и гневным пламенем. Из дыма начали появляться люди. Сцены хаоса, смятения и ужаса были повсюду. Я быстро нашел Лору – она стояла с пепельно-бледным лицом, плача и прижимаясь к Оливеру. Я попросил нескольких парней принести с поля поливальные шланги, но на это ушла целая вечность, а когда ребята попытались их развернуть, стало ясно, что шланги закреплены и ближе десяти ярдов к огню их не подтащишь. Несколько рабочих слева от меня кричали и махали руками, пытаясь открыть древнюю каменную крышку заброшенного колодца возле ступенек, ведущих на террасу. Другие тащили давно валявшийся без употребления садовый шланг из похожих на пещеры подвалов внизу. Третьи толпились и просто в ужасе смотрели. Затем из пламени появилось существо, почти уже непохожее на человека, но сквозь шум огня и крики я услышал пронзительный женский голос, кричащий не хрустально и чисто, как актрисы по телевизору, а кошмарным, уродливым криком тоски. Я никогда раньше не слышал подобного звука, и одна мысль о том, что когда-нибудь смогу услышать его снова, наполняет меня ужасом. Это был голос мадам, ее горя и отчаяния. Ее тело и легкая одежда почернели, бо́льшая часть ее длинных волос сгорела. Я схватил ее и крепко держал, а она пыталась вырваться и побежать в зияющую пасть ада, не переставая хрипло кричать: «Папа! Жан-Люк!» До тех пор, пока кричать была уже не способна.