Дни летели за днями, складываясь в недели, август сменился сентябрем, лето – осенью. Эмильенна постепенно привыкала к монастырской жизни, заново открывая для себя радости покоя, благочестия, любви к Богу и ближнему. Если не считать визита Армана в ту, первую ночь, больше никто ею не интересовался. Очевидно, гончим из Парижа, не удалось взять след, и никому не пришло в голову искать беглянку в монастыре, так близко от Суарсона и Монси.

Поначалу девушке было сложно совладать с охватившими ее эмоциями касательно Ламерти. Как и Арман, Эмили дала себе труд разобраться в своих чувствах, однако, в отличие от него, она желала знать не правду, а найти такие оправдания, которые выставят ее переживания в наиболее выгодном свете. Ни за что на свете она не призналась бы ни матери Люции, ни Господу, ни даже самой себе, что такой грешный и беспринципный человек, как Ламерти мог занять в ее сердце неподобающее ему место. Свою тоску по нему девушка списала на благодарность, чувство вины и привычку общения, приобретенную за довольно долгое время пребывания в его компании. Однако поняв, что этими резонами не объяснить всей гаммы своих переживаний, Эмильенна решилась признать, что кроме всего прочего испытывает обиду. Как бы ни вел себя Ламерти по отношению к ней, совершенно бесспорно, что чувства его были далеки от равнодушия. Привыкнув к этому, девушка, в глубине души, ожидала, что Арман не отступится от нее так легко. Она была почти уверена, что он, вместо того, чтобы смиренно выслушать сестру Беату и уехать прочь, ворвется в монастырь, отыщет ее и попытается увезти. Не то, что бы Эмили этого хотела, скорее наоборот, однако, легкость с которой Арман отказался от нее, неожиданно обидела девушку.

Найдя в себе мужество признать, что она обижена равнодушием Ламерти к собственной персоне, будущая монахиня немедленно обвинила себя в грехе гордыни, и стала молить Бога о даровании ей смирения, которое, и правда, никогда не занимало почетного места среди ее добродетелей. Активно практикуясь в смирении, и моля Господа и Деву Марию исцелить ее от неуместного пристрастия, вызванного чрезмерным самолюбием, через какое-то время Эмильенна почувствовала, что глупые и грешные страсти постепенно оставляют ее бедное сердце, освобождая место для чистых духовных радостей, более подобающих Христовой невесте. Конечно, исцеление происходило медленнее, чем хотелось бы девушке, но она прилагала все усилия, чтобы выдернуть с корнем любые ростки недостойных чувств. Тоска по Арману чаще всего овладевала Эмильенной, когда та оказывалась в одиночестве. Заметив это, юная послушница, решила как можно реже оставаться наедине с собой. Если приступ печали одолевал ее днем, то Эмили искала общества сестер, бежала в церковь, или со всем рвением предавалась исполнению какого-нибудь дела, порученного ей. Если же, что бывало чаще, грусть, граничащая с отчаянием, накатывала ночью, девушка, становилась на колени в своей келье, истово и подолгу молясь об освобождении от наваждения. Когда хотелось плакать, слезы свои она обращала в раскаяние и посвящала Матери Божьей. За день Эмили старалась как можно больше молиться и работать, чтобы усталость не позволила ей бодрствовать, а значит, подвергаться искушению.

Подобные усилия не могли пройти даром, и покой мало помалу вновь стал воцаряться в девичьей душе. Прошедшие события уже казались далеким сном, а жизнь в обители святой Фелиции – единственной реальностью. Даже мать – настоятельница временами склонялась к мысли, что, возможно, Эмильенна действительно призвана Господом, чтобы заслуженно и с радостью занять место среди верных Его служительниц. Среди сестер Эмили особенно сдружилась с юной сестрой Агатой. Правда, та, к некоторому огорчению Эмильенны, больше восхищалась красотой новой подруги и выпавшими на ее долю приключениями, чем поддерживала Эмили в прохождении по монашеской стезе. Впрочем, сама радость и легкость, с которой сестра Агата несла свой крест, лучше всяких слов убеждала новоявленную послушницу в правильности принятого решения. Глядя на юную монахиню, заражаясь ее примером, Эмили еще более страстно желала поскорее принять обет.

Прошло около трех недель со дня прибытия Эмильенны в монастырь, когда девушку неожиданно вызвала к себе мать Люция. Дело в том, что настоятельница редко вызывала к себе кого-нибудь из монахинь или послушниц, она предпочитала общаться с ними в церкви, до или после службы, и также охотно принимала их у себя, когда те приходили по собственной инициативе. Все обитательницы монастыря знали о привычках аббатисы, если уж она кого-нибудь вызывала к себе, это значило, что повод действительно важен.

Пересекая монастырские коридоры, в которых она теперь отлично ориентировалась без всякого сопровождения, Эмильенна гадала, зачем она могла понабиться настоятельнице. Больше всего девушка боялась, что ее наконец-то выследили враги и требуют от аббатисы выдать государственную преступницу. На втором месте было опасение, что мать Луция, внимательно наблюдая за своей новой послушницей, пришла к выводу о полном отсутствии у нее призвания к монашеской жизни и теперь хочет как-нибудь деликатно об этом поговорить.

В итоге, измучив себя предположениями одно другого хуже, Эмили, открывая дверь в приемную аббатисы, пребывала в состоянии нервного напряжения и подавленности. Однако, увидев с порога теплый и спокойный взгляд матери Люции, девушка как-то сразу ощутила уверенность, что ничего дурного не случилось.

– Дочь моя, – начала настоятельница, усаживая Эмильенну в кресло. – Скажи, пожалуйста, знакомо ли тебе имя Агнессы де Лонтиньяк?

– Агнесса де Лонтиньяк? Вы шутите?! Это моя тетя! Но откуда?! – голос Эмили от волнения пресекался, она вскочила с кресла. – С ней ведь все в порядке? Она здесь?!

– Боже, дитя мое, сколько вопросов разом, – мать Люция улыбалась, созерцая горячность юной послушницы. – Даже не знаю, на какой ответить первым. Впрочем, мне известно не так уж много. Зато я могу отвести тебя к той, кто, надеюсь, ответит на все твои вопросы.

– Значит тетушка здесь! – девушка с трудом сдерживалась чтобы не выбежать из комнаты настоятельницы, разыскивать свою тетю.

– Боюсь, что нет, – остудила ее пыл мать Люция. – Особа, желающая повидать вас, явно моложе вашей родственницы, к тому же, называя имя Агнессы де Лонтиньяк, она не выдавала его за свое.

– Тогда, кто же это? – буйный восторг и надежда Эмили сменились полным недоумением.

– Я не знаю, дочь моя, – аббатиса пожала плечами. – Мне известно лишь то, что в обитель пожаловала женщина, спрашивающая о вас. Учитывая обстоятельства, при которых вы попали сюда, я сочла нужным лично встретиться с ней, дабы узнать причины, побуждающие ее разыскивать Эмильенну де Ноалье. Тот факт, что наша гостья точно знала, где вас искать, признаться, насторожил меня.

– Ни одна живая душа не знает, что я здесь! В смысле, ни одна женщина, – поправилась Эмили. Для настоятельницы не был секретом ночной визит Ламерти, а также та роль, которую молодой человек сыграл в жизни Эмильенны.

– Само собой, я не стала подтверждать то, что девица де Ноалье находится в нашей обители. Однако, видя мое недоверие, наша гостья, начала уверять меня, что она – ваш друг. И назвала имя вашей тетушки. После этого я покинула ее, не дав определенного ответа, и послала за вами. Итак, желаете вы увидеться с нею?

– О, да! Конечно, матушка! Понятия не имею, кто это, но ей известно что-то о моих родных, а потому я должна немедленно с ней встретиться.

– Хорошо, – кивнула настоятельница. – Вы можете прямо сейчас пройти в приемную, она ожидает там. Вы ведь знаете где это?

– Да, знаю. Теперь мне уже не нужна сестра Агата, чтобы не заблудиться в монастыре. Приемная за воротами, ведь так?

– Именно. Нашу обитель не должны посещать мужчины, за исключением облаченных саном. А потому приемная формально находится за территорией монастыря, чтобы дать возможность людям обоего пола встречаться с монахинями, при необходимости.

Эмильенна впервые услышала обоснование местоположения приемной, но, в данный момент, эта информация была ей абсолютно не интересна. Девушка жаждала одного – поскорее увидеть женщину, которая может рассказать ей о тете Агнессе. Покинув аббатису, Эмили со всех ног бросилась через двор, к воротам обители.

Распахнув дверь приемной, Эмильенна наконец увидела ту, которой удалось неожиданно так взволновать ее. Навстречу послушнице поднялась довольно молодая и привлекательная женщина с темными глазами и волосами, одетая со вкусом, правда, чуть более вычурно, чем дозволяли правила хорошего тона в представлении Эмили. Впрочем, девушка еще не забыла тех времен, когда ей самой поневоле приходилось разгуливать в открытом бальном платье. В нынешние времена порядочные люди не всегда вольны в выборе одежды.

– Сударыня? – девушка машинально присела в реверансе, как и предписывалось при встрече с незнакомой женщиной дворянского звания, старшей по возрасту.

– Эмильенна? – незнакомка улыбнулась, но улыбка выглядела как-то натянуто, а глаза смотрели недобро и изучали будущую монахиню с головы до ног.

– Да, мадам, – Эмили поклонилась. Холодный, подозрительный взгляд женщины несколько охладил ее радостный пыл. – Мать Люция сказала, что у вас есть сведения о моей тетушке.

– Значит, Агнесса де Лонтиньяк, действительно ваша тетя? Что ж, я рада, что это оказалось правдой.

– А вы сомневались? – Эмильенна совсем ничего не понимала. – Это тетушка вас послала? Где она? Что с ней? Может, вам известно что-то о дяде?

– Мне известно не так уж много. Впрочем, если вы подождете несколько минут, то узнаете то, что вам следует знать, – после этих загадочных слов, женщина встала и неожиданно покинула комнату, оставив Эмильенну одну и в полном замешательстве.

Надеясь, что странная незнакомка вскоре вернется, девушка от нечего делать, мерила широкое помещение шагами. Из мебели в приемной был диван и два кресла, а также стол, на котором стоял графин с водой и пара стаканов рядом. День был солнечный, и лучи, преломляясь, играли на гранях стекла. Стены украшали несколько картин духовного содержания, на подоконниках стояли горшки с цветами. От созерцания обстановки Эмильенну оторвал звук открывающейся двери. Повернувшись, она увидела совсем не то, что ожидала. На пороге, вместо темноволосой женщины, стоял Арман де Ламерти.

Глава тридцать четвертая.

– Черт побери! – на молодого человека лице мелькнула знакомая ухмылка. – Даже этот наряд вам к лицу! Знаете ли, что вы непозволительно хороши в монашеском облачении?

– Вы?! – Эмильенна от изумления не могла вымолвить ничего более вразумительного.

– Я, – довольно кивнул Арман. – Надеюсь, вы по мне скучали?

– Ничуть! – девушка постепенно начала приходить в себя. – Зачем вы здесь? Разве я не просила вас оставить меня?

– Ах, да… Мне передали ваши любезные слова, хотя я полагал, что после всего случившегося имею право на личную встречу. Но вам было угодно отказать мне в этом счастии. Пришлось организовывать свидание самому.

– Не очень-то вы спешили повидать меня, – Эмили сама от себя не ожидала подобного упрека, и поспешила прикусить язычок, но было поздно.

– Так значит, вы меня ждали? – улыбка Ламерти была одновременно ехидной и довольной донельзя. – Простите, что не пришел раньше, ангел мой. Надеюсь, что хотя бы не слишком поздно. Ведь, несмотря на это черно-белое одеяние, вы еще не связали себя монашескими обетами?

– Откуда вам знать? – она постаралась принять вид неприступный и исполненный собственного достоинства, чтобы загладить впечатление от прошлой своей реплики.

– Ну, насколько мне известно, такие вещи требуют времени более длительного, чем наше с вами пребывание в разлуке.

– В любом случае, если я еще не стала монахиней, то скоро стану, и бесполезно склонять меня изменить принятое решение.

– А с чего вы взяли, что я буду вас к этому склонять? – самодовольная усмешка, не покидающая это красивое лицо, просто бесила девушку. – Может быть, я пришел просто узнать, что с вами все в порядке и благословить на выбранной вами богоугодной стезе.

– Тогда благословите, святой отец! – Эмильенна тоже начала издеваться. – Вы убедились, что у меня все прекрасно, а потому, думаю, самое время нам расстаться, и на этот раз насовсем.

– Ладно, вы правы, – неохотно признал Ламерти. – Я пришел, чтобы уйти отсюда вместе с вами.

– Но с чего вы взяли, что я пойду? – удивилась девушка. – Здесь не Париж, и даже не Монси, вы больше не властны надо мной. Здесь, в обители святой Фелиции, я под защитой настоятельницы. Не станете же вы меня силой уволакивать из монастыря.

– Силой, не стану, – согласился молодой человек. – Но, надеюсь, мне удастся убедить вас сделать это по доброй воле.

– Да ну? – Эмильенна саркастически изогнула бровь. – Интересно было бы послушать ваши доводы, призванные склонить меня оставить обитель, где я в безопасности, к тому же вольна распоряжаться собой по собственному усмотрению, и променять это на пребывание в вашем плену? Боюсь, вы слишком высокого мнения о своем красноречии, если планируете меня убедить.

– И все-таки я попробую, – Арман уселся в кресло и закинул ногу на ногу. – Итак, вы говорите, что обрели в монастыре свободу, которой вам так недоставало, пока вы пребывали в моем обществе. Но это же полная чушь! Вы вольны распоряжаться собой по своему усмотрению? Как бы не так! Недаром монашки дают обет послушания. Вами будут распоряжаться ваша настоятельница и ваш духовник, ну и всякие прочие лица, стоящие выше вас в церковной иерархии.

– Пусть распоряжаются! Я готова к этому!

– Неужели? Вы можете добросовестно заблуждаться на сей счет, но меня вам не обмануть. Для монашеской жизни у вас явно недостает смирения и покорности.

– Значит я буду молить Господа даровать мне эти качества, – Эмильенна скрестила руки на груди, и буравила собеседника взглядом полным решимости и упрямства.

– Бросьте, – Арман небрежно махнул рукой. – Смирение идет вам куда меньше, чем этот наряд, который, надо признать, лишь оттеняет совершенство вашего лица, к сожалению, напрочь скрывая тело.

Юная послушница зарделась от такого сомнительного комплимента, чем немало позабавила Ламерти.

– Вы ошибаетесь, если думаете, что ваши доводы смогут поколебать мою решимость. Я всегда выполняю принятые решения!

– О да! Много вы судьбоносных решений приняли и исполнили за свои семнадцать лет! – проворчал Арман. – Ну хорошо, оставим тему свободы и перейдем к безопасности. С чего вы взяли, что в монастыре вам ничего не грозит? Думаете, если вас до сих пор не нашли, то не найдут никогда или перестали искать? Что-то я не слышал, чтобы с вас были сняты обвинения.

– Но мать Люция обещала…

– Знаю, знаю. Наверняка, аббатиса пообещала защищать вас до последней капли крови и до последнего кирпичика монастырских стен. Так?

– Да, так! – с вызовом ответила девушка. – И я ей верю!

– И я верю, – к удивлению Эмили подтвердил Арман. Молодой человек не шутил. – Я немного слышал об этой женщине, и абсолютно уверен, что она действительно никогда не согласится отдать юное беззащитное создание, да еще и потенциальную Христову невесту на растерзание взбесившимся ничтожествам. Осознание того, что она несет за вас ответственность, в первую очередь, как за послушницу, во вторую – как за аристократку, попавшую в беду, заставит аббатису защищать вас любой ценой. Вопрос в том, готовы ли вы принять такую цену?

Эмильенна, до этого гнавшая подобные мысли, теперь решила серьезно задуматься о подобной возможности. Вправе ли она подвергать опасности обитель и монахинь? Ведь само ее пребывание в этих стенах, является угрозой мирному существованию монастыря святой Фелиции. Некоторое время девушка молчала, уставившись в окно, а потом вновь заговорила.

– Я не хотела думать об этом, но вы заставили меня. Что ж, вы правы. Однако и это не убедит меня покинуть обитель. Если же случится так, что за мной придут, я не позволю матери Люции и сестрам жертвовать собой ради меня. Если кто и пострадает, то лишь я одна. Я сама отдам себя в руки преследователей.

– Кто бы сомневался! – голос Ламерти был полон яда, а отнюдь не восхищения самопожертвованием Эмильенны. – Значит, вы твердо намерены остаться?

– Да! И глупо было приходить сюда и надеяться меня переубедить. Еще глупее и недостойнее с вашей стороны было злоупотреблять именем моей тети, и выманивать меня с помощью своей сообщницы. Кстати, кто эта женщина?

– Аделина? Она моя бывшая любовница.

– Что?! – Эмильенна задохнулась от негодования. – Да как вы смеете разговаривать в подобном тоне?! Вы забываете, что здесь монастырь, а я – почти монахиня.

– Ну, формально, мы находимся за стенами монастыря, да и вы еще далеко не монахиня, моя дорогая.

– Но это не дает вам права… – от возмущения девушка не могла подобрать слов.

– Успокойтесь, ангел мой. Вот выпейте воды, – Ламерти поднялся с кресла и, подойдя к графину, неспешно налил полный стакан, затем протянул его Эмили.

Девушка машинально отхлебнула. Вода оказалась теплой и невкусной. Очевидно, содержимое графина подолгу не меняли, поскольку приемной пользовались далеко не каждый день.

– Ваш праведный гнев наводит меня на мысль о ревности, – Ламерти явно получал удовольствие от того, что сумел-таки вывести собеседницу из душевного равновесия. – Не скрою также, что мысль эта мне приятна.

– Да что вы о себе возомнили?! – у Эмильенны даже дыхание перехватило от злости, а сердце стало биться какими-то неровными толчками.

– Ну, ну… Не стоит так гневаться. Вы прямо на себя не похожи. Вы хорошо себя чувствуете, душа моя? – с этими словами Арман заботливо склонился над девушкой и взял ее за руку. Эмильенна вырвала ладонь, потеряв равновесие от резкого движения. Лицо молодого человека почему-то стало двоиться перед ее глазами.

– Да… Нет… – Эмили вновь пошатнулась, Арман тотчас поддержал ее под локоть. – Мне, и правда, нехорошо.

– В самом деле? – участливому тону Ламерти недоставало искренности, а в глазах его было удивительное спокойствие, несоответствующее ситуации. Однако у Эмильенны не было сил дивиться этим странностям. Комната кружилась в безумном танце, голова стала пустой и тяжелой, в ушах словно гудел церковный колокол, а спертый воздух помещения душил ее. – Мне нужно на воздух, – едва сумела проговорить бедняжка. – Арман, помогите мне выбраться отсюда.

– С удовольствием! – через мгновение Ламерти уже держал на руках девушку, потерявшую сознание. Затем ногой открыл дверь наружу и быстрым шагом пошел прочь от монастыря.

– Надеюсь, моя маленькая, ты сможешь мне это простить, – прошептал он, обращаясь к бесчувственной Эмильенне.

Глава тридцать пятая.

Очнулась Эмильенна от холода. Когда девушка осторожно открыла глаза, то первое, что она увидела были яркие звезды на черно-синем бархате неба. Какое-то время Эмили лежала не шевелясь, стараясь понять, где она и что происходит. Лежать было твердо и неудобно. Опустив глаза вниз, она поняла, что лежит привалившись спиной к камню, покрытому мхом. Вокруг так же были разбросаны камни разных форм и размеров, а между ними росла трава. Влажный налет ночной росы покрывал траву и мох. Несмотря на звезды, было очень темно и взгляд различал очертания предметов лишь на расстоянии нескольких шагов. Дальше клубились сгустки теней различных оттенков – от призрачно-серого до чернильно-черного.

На осмотр этого мрачного места Эмильенне понадобилось несколько мгновений. Увиденное так мало понравилось девушке, что она тут же крепко зажмурила глаза в надежде, что наваждение сейчас рассеется. Она поступала так всякий раз, когда отказывалась принимать окружающую реальность. Но и за закрытыми веками холод воздуха, твердость камня и влажность травы никуда не делись. Пришлось снова открыть глаза. На этот раз, потеряв надежду, что все окружающее окажется сном, Эмили позволила себе испугаться по-настоящему. Она одна, посреди ночи, в окружении каких-то жутких развалин. Вряд ли что-то может быть хуже. Однако уже через секунду девушка поняла, что ошиблась, и хуже быть все-таки может. Из темноты внезапно шагнула высокая фигура. Казалось, силуэт соткан из теней, потому как передвигался он плавно и беззвучно.

Эмильенна считала себя смелой, но всему есть предел. Убедившись, что ей не кажется, девушка пронзительно закричала. Фигура мгновенно оказалась рядом и зажала ей рот ладонью. С некоторым облегчением Эмили про себя отметила, что рука была хотя бы теплой, а значит принадлежала человеку, а не выходцу из потустороннего мира.

– Не так громко, душа моя! – вкрадчивый голос, прозвучавший у самого уха, оказался до боли знакомым, и призрачный незнакомец тут же превратился в Армана де Ламерти. – Монахинь перепугаете, а вы им на сегодня и так немало хлопот доставили, надо полагать.

– Это опять вы?! – девушка убрала его ладонь от своего лица и повернулась к говорившему. – Мне следовало бы догадаться.

– Простите, если напугал вас. Я не хотел.

– Уверена, что вы сделали это намеренно!

– Напротив, я надеялся, что мое общество вас порадует. Мне казалось, что вам не понравится ощущать одиночество в такое время и в таком месте.

– Кстати, что это за место? – несколько запоздало поинтересовалась Эмили.

– Разрушенное Монтрерское аббатство. Думал, вы догадаетесь, – Ламерти говорил так, словно ее пребывание посреди ночи в развалинах аббатства было чем-то само собой разумеющимся.

– Что-то я не припомню, как тут оказалась, – на лице девушки появилось сосредоточенное выражение, она старалась припомнить последовательность событий, вследствие которых оказалась здесь. – Мы спорили в приемной монастыря, мне стало дурно…

– Я вас отравил.

– Что?! – Эмильенна широко распахнула глаза.

– Вы слышали – я вас отравил. Не думайте, что я горжусь своим поступком, но мне пришлось это сделать, – Ламерти развел руками, словно оправдываясь.

– Вам пришлось меня отравить?! Вы хоть понимаете как это звучит?– девушка смотрела на собеседника так, словно сомневалась, что он пребывает в здравом уме.

– Я надеялся , что смогу уговорить вас и тем самым избежать крайностей, но, увы, мое красноречие оказалось не в силах поколебать вашу решимость. Кажется, так вы изволили выразиться? Кстати, как вы себя чувствуете сейчас?

– Превосходно! Благодарю вас! – Эмили отвесила издевательский поклон. – Так мило с вашей стороны было угостить меня ядом.

– Это всего лишь снотворное, – отмахнулся Арман. – И все же, серьезно, как вы себя чувствуете?

– Сами хлебните своей отравы, тогда узнаете! – хмыкнула Эмильенна. – А если честно, то голова болит и пить хочется, – призналась она.

– Ну конечно! – Ламерти извлек откуда-то фляжку и протянул девушке. – Он предупреждал меня, что вам нужно много пить после пробуждения.

– Вы думаете, что после случившегося я выпью хоть что-нибудь из ваших рук? – саркастически вопросила Эмили.

– Бросьте! – Арман нахмурился, как всегда, когда она отказывалась выполнять то, что он велел ей. – Это просто вода. – Кстати, что это за «он», советовавший отпаивать жертву водой после отравления? – поинтересовалась девушка, утолив жажду, которая оказалась сильнее желания досадить Ламерти.

– Аптекарь, продавший мне снотворное. Чертовски дорого взял, кстати, мерзавец!

– Еще бы! Он ведь рисковал, становясь соучастником похищения монахини из монастыря, – Эмили покачала головой.

– Да нет, – Арман рассмеялся. – Я наплел ему, что хочу усыпить ревнивого мужа хорошенькой селянки, чтобы провести с ней ночь.

– Избавьте меня от подробностей! – возмутилась девушка.

– Как скажете, ангел мой, – Ламерти всем своим видом изобразил покорность.

– Выходит, вы отравили меня и похитили из монастыря? – подвела итог Эмильенна.

– Именно так, моя маленькая монашка. – Арман ласково приподнял указательным пальцем подбородок девушки и посмотрел ей в глаза. Темнота делала его взгляд каким-то особенно таинственным. – О похищении, я признаться, ничуть не жалею. Ведь это была самая волшебная и упоительная ночь в моей жизни!

– Что вы имеете в виду? – Эмили смертельно побледнела.

– А вы не догадываетесь? – молодой человек мечтательно закатил глаза. – Мы были наедине ночью, в этих романтичных развалинах, вы пребывали без чувств, в моих объятиях…

У Эмильенны перехватило дыхание и глаза расширились от ужаса, куда более сильного, чем испытанный накануне. Она закрыла лицо руками и покачнулась.

– Успокойтесь, я пошутил, – видя, что девушка вот-вот снова потеряет сознание, Ламерти сжалился над ней и решил не продолжать жестокую игру. – Вы по-прежнему так же невинны, как в день нашего знакомства… ну, если, конечно, вы тогда были невинны.

Эмильенна замахнулась, чтобы дать ему пощечину, но Арман ловко перехватил ее руку и отвел от своего лица, впрочем, стараясь не причинить при этом боли. Последнее усилие стоило ослабевшей девушке слишком дорого, и она без сил опустилась на камни.

– Так значит, вы забрали меня из монастыря чтобы мучить? – устало спросила она.

– Это одна из причин, но не главная, – серьезно кивнул Ламерти.

– А какая главная? – Эмили поставила локти на колени и опустила лицо на руки, словно не желая смотреть на собеседника. – Что может быть важнее желания издеваться надо мной?

– Уверенность в том, что вы – моя, и я не желаю вас делить ни с кем, даже с вашим Богом.

– Не богохульствуйте!

– Кроме того, я понял, что просто не могу без вас, – Арман присел на камень напротив девушки и попытался поймать ее взгляд.

– И почему же, позвольте узнать, вы не можете без меня обойтись?

– Наверное, потому, что люблю вас…