Ламерти лежал в спальне, до недавнего времени принадлежавшей его приятелю, по привычке, не разуваясь, и закинув ноги на спинку кровати. Винсент вряд ли стал бы возражать, будь он дома. Итак, пока все складывается довольно удачно. Даже если кому-то придет в голову искать его здесь, на Адель можно положиться. Как это ни парадоксально, после всего что между ними было, она умудряется по-прежнему его боготворить. Нелогично, необъяснимо, зато очень удобно. Женщины, по большей части, все-таки беспросветные дуры.

Мысли о женщинах вообще, заставили Армана вспомнить об одной конкретной женщине, ценность которой в его глазах была выше, чем всех остальных представительниц прекрасного пола, вместе взятых. Девчонка поступила ужасно глупо и безрассудно, но, нельзя отрицать, что именно ее безумный поступок, в конечном итоге, спас ему жизнь. Добралась ли она до аббатства? Вернувшись мыслями к Эмильенне, Ламерти уже с трудом себя сдерживал, чтобы не оседлать вновь коня и не бросится, очертя голову, на поиски девушки. Однако он понимал, что это было бы глупо, и вряд ли пошло бы на пользу им обоим. Надо выждать какое-то время. Несмотря на разумность этих доводов, бездействие сводило Армана с ума.

Правда, долго мучиться ему не дали. Довольно скоро в дверь комнаты постучала хозяйка, одетая не в пример роскошнее, чем накануне, во время их неожиданной встречи. Алый бархат, хоть и несколько потрепанный, несомненно шел к темным волосам и глазам Адели, но, в то же время, делал ее еще старше. Шея, плечи и грудь были открыты, если не считать роскошного колье. Впрочем, роскошь украшения была столь броской и нарочитой, что Ламерти не стоило особого труда распознать подделку. Сверкающие камни были вовсе не бриллиантами, а, в лучшем случае, горным хрусталем, а то и вовсе – стекляшками. Кроме того, Арман отлично знал, что подобного ожерелья семья Вирнэ не могла себе позволить и в лучшие свои годы, не то что сейчас. Но, конечно же, Ламерти никоим образом не подал виду, что раскрыл невинный обман Аделины, хотя в прежние времена их общения, он не отказал бы себе в удовольствии изощренно поиздеваться на эту тему.

Девица де Вирнэ лично явилась к Арману в спальню, чтобы пригласить к столу, хотя и вид ее, и манера держаться служили намеком на то, что если Ламерти предпочтет трапезе иной вид общения, особых возражений не последует. Не то чтобы Аделина совсем не привлекала молодого человека, она все еще была хороша, просто в данный момент голод его был куда сильнее жажды романтических приключений.

Обед (или ранний ужин) несмотря на все усилия хозяйки получился более чем скромным. То есть скромным с точки зрения Армана, который до последнего времени ни в чем себе не отказывал, а потому особо не задумывался до какой степени нужды дошли представители многих благородных семейств. На столе, в дорогой и изящной посуде красовались вареная репа, свекла и морковь. Внучка старого Жано, посланная в деревню, добыла свежих яиц, масла и хлеба. Мясо отсутствовало, зато хозяйке удалось где-то раздобыть бутылку неплохого вина. В целом было видно, что женщина приложила все усилия, чтобы при отсутствии продуктов и средств, накрыть достойный стол, но при этом осознает тщетность своих усилий, и это ее ужасно смущает.

Надо будет хотя бы оставить ей денег на еду, подумал Ламерти, и тут же вспомнил, что в комендатуре у него отняли все деньги и драгоценности. Осознание этого обстоятельства отнюдь не порадовало его. Без средств выбраться из страны будет намного сложнее, а Адель, судя по всему, вряд ли сможет одолжить ему хоть сколько-нибудь.

– Вот видишь, Арман, как я живу, – с грустной улыбкой обводя рукой стол, промолвила Аделина. – Не скрою, мне приходилось очень нелегко, но теперь, когда ты за мной приехал…

После этих слов, Ламерти, чуть не поперхнулся. Ну да, разумеется, именно за этим он сюда и приехал! Аделина была удостоена долгого выразительного взгляда, который мог означать что угодно, от «Ты разгадала мою тайну!» до «Неужели ты в самом деле такая идиотка?!». Глядя на женщину, Ламерти пытался быстро принять наиболее разумное в данной ситуации решение. Как не велико было искушение оставить Аделину в заблуждении, Арман все-таки не решился на столь наглый обман, по той простой причине, что когда Адель поймет, что он не планирует ее спасать и увозить, то у нее, как у любой обманутой женщины, возникнет желание отомстить. И сделать это будет совсем не трудно, учитывая что вокруг рыщут его враги.

– Понимаешь, Адель, – как можно вкрадчивей начал Ламерти, при этом взяв ее за руку и глядя в глаза. – Дело в том, что направляясь сюда, я понятия не имел, в каком ты положении, более того, я даже не знал, что ты вообще здесь. Честно говоря, я был уверен, что ты давным-давно вышла замуж, и умный муж увез тебя подальше от всех этих кошмаров. Конечно, теперь, увидев тебя одну, без мужской защиты, я ничего не желал бы так сильно, как увезти тебя отсюда, однако, признаюсь, сейчас мое общество – не лучшая компания…

– Ты думал, что я вышла замуж? – очевидно из всего сказанного Аделину взволновало только это.

– Это было бы логично, – пожал плечами Ламерти. – При твоей-то красоте и обаянии… – его так и подмывало добавить «и в твоем возрасте», но он удержался.

– Арман! – заломив руки, как героиня дешевого романа, воскликнула женщина. – Как ты мог думать, что я забуду тебя? Променяю тебя на другого? О, я хотела бы этого! Хотела бы чтобы другой мужчина вытеснил тебя из моего бедного сердца, которое ты заставил так страдать. Но, увы, это невозможно.

−

Почему?

– Потому что я люблю тебя! Все это время я любила и продолжала ждать, несмотря ни на что! И вот ты здесь! – тут страстный пыл вдохновенной тирады слегка поутих, поскольку до Адели, наконец, стал доходить смысл фразы, сказанной ранее Арманом. – Ты сказал, что приехал не за мной?

– Да, Адель, как это ни печально, – Ламерти прикладывал немалые усилия, чтобы казаться расстроенным. – Я не рассказал тебе всего при встрече, не хотел пугать, но обстоятельства мои таковы, что, находясь со мной, ты в большей опасности, чем одна в заброшенной усадьбе.

– Но почему? – женщина смотрела на него испуганными и преданными глазами.

– На меня объявлена охота. О, ты знаешь, как это бывает. Я должен был сказать тебе сразу, ведь даже находясь под твоей крышей, я могу навлечь на тебя беду, – тут Арман счел уместным поцеловать хозяйке руку. – Оказавшись в безвыходном положении, я решился искать помощи и прибежища у Винсента, но опасность, которой я бы мог подвергнуть мужчину и друга, никоим образом не должна нависнуть над твоей прелестной головкой, мой ангел.

– Арман, что же теперь будет? – «ангел» чуть не плакал от тревоги и умиления.

– Я должен покинуть твой дом как можно скорее, хотя теперь это будет совсем нелегко, – многозначительно добавил он, заставив глаза собеседницы блеснуть радостью. – Если мне удастся спастись, то первое что я сделаю – приложу все усилия, чтобы вытащить тебя отсюда. Но пока, поверь, чем дальше ты от меня будешь, тем для тебя безопаснее.

– Но с тобой я ничего не боюсь, любовь моя! – пылко воскликнула Аделина.

– Зато я боюсь… за тебя, – Ламерти приложил палец к ее губам, словно пресекая любые возражения.

Однако, вместо того, чтобы спорить, Адель вскочила со стула, порывисто обняла Армана, и припала губами к его губам. Не ожидавший такого поворота, Ламерти, тем не менее ответил на страстный поцелуй, при этом размышляя, хочет ли он продолжения, и, придя к выводу, что нет, Арман мягко отстранил от себя Аделину, явно готовую на все.

– Не сейчас, Адель, не сейчас. Я не спал почти сутки, всю ночь ожидая собственной казни, затем несколько часов гнал коня, как сумасшедший. Дай мне прийти в себя. Все слишком неожиданно!

– Да, я понимаю, – голос женщины не мог скрыть ее разочарования. – Думаю, тебе стоит отдохнуть. О том, чтобы покинуть мой дом, не может быть и речи! Теперь, обретя тебя вновь, я не позволю тебе уехать раньше, чем это будет возможно для твоей безопасности.

Оставшись наконец один в спальне, Арман задумался о причинах, вынудивших его отказаться от удовольствия, которое сулил ему порыв Аделины де Вирнэ. Разумеется, все дело в Эмильенне, однако, вовсе не в том, что он боится ей «изменить». Какая чушь! Она ему не жена, не невеста, и даже не любовница. И даже занимай девушка одно из вышеперечисленных положений, это бы его не остановило.

Все дело в том, что теперь он невольно сравнивал любую женщину с Эмильенной. Конечно, Адель, несмотря на возраст, красива и притягательна, однако, где ей сравниться с юной чистой красотой Эмили, не говоря уже о прочих достоинствах девушки, которых до этого он не встречал ни в одной представительнице женского пола.

Воспоминания об Эмильенне вновь растравили в сердце молодого человека тревогу, которую ему до этого удалось заглушить доводами разума. Что если ему никогда больше не суждено ее увидеть? Даже сама мысль об этом была невыносима. Ламерти не мог представить, что потерял свою прекрасную пленницу навсегда. Воображение рисовало ему страшные картины.

Не в силах более выдерживать этой муки, с трудом дождавшись ночи, когда по его предположению, все немногочисленные обитатели усадьбы должны были заснуть, Арман незаметно покинул дом, воспользовавшись тем самым подвальным окном, которое помнил со времен юности. Оседлав коня, Ламерти пустил его в галоп, направляясь в сторону заброшенного Монтрерского аббатства.

Глава тридцать третья.

После разговора с матерью Люцией Эмильенна в сопровождении сестры Агаты удалилась в келью, которая должна была стать ее временным пристанищем. Разрешение жить в келье, а не в комнате для гостей, девушка испросила у настоятельницы, поскольку решившись принять обет, Эмили хотела как можно скорее начать привыкать к монашеской жизни. Нельзя сказать, что аббатиса одобряла подобную поспешность в столь важном вопросе, однако, она не отказала девушке в ее просьбе.

Оставшись одна, Эмили все еще пребывающая в возвышенном состоянии духа, стала обдумывать и представлять свою будущую жизнь в стенах монастыря. Итак, впереди два года послушничества. Как ни просила девушка, мать Люция не согласилась сократить этот срок ни на день. Только после этого Эмильенне будет позволено произнести обеты бедности, целомудрия и послушания. Кроме долгого срока послушничества девушку также беспокоил вопрос вклада в монастырь. Конечно, деликатность настоятельницы не позволила ей затронуть эту тему, да и понятно – времена нынче такие, что знатные девицы, оставшись без средств к существованию, просто не могут внести за себя вклад в казну монастыря, принимая постриг. И все же, очевидно, что именно теперь обитель святой Фелиции нуждается в деньгах больше, чем когда-либо.

Все, чем располагала девушка – это то, что оставил ей, уходя, Ламерти. Эмили заглянула в сумку, с которой не расставалась с того момента, как покинула гостиницу. Кроме не такой уж маленькой суммы денег, в сумке также лежал рубиновый гарнитур – серьги, браслет и колье. Что ж, в качестве вклада в монастырь это вполне сгодится. Вот только имеет ли она право, распоряжаться имуществом, ей не принадлежащим? Конечно, Ламерти оставил ей деньги и драгоценности, чтобы защитить и обеспечить ее в том случае, если она останется одна. Так и случилось. Арман хотел, чтобы она была в безопасности, он сам направил ее сюда. Следовательно, куда разумнее распорядиться этими деньгами, пожертвовав их монастырю, как вклад за свое вступление в орден, чем пытаться, к примеру, бежать в Англию, что ей все равно вряд ли удастся.

Убедив себя в том, что Ламерти одобрил бы то применение, которое она нашла его прощальному дару, Эмильенна перекинулась мыслями к нему самому. И тут уж она дала волю слезам. Упав на колени перед распятием, девушка истово молилась о спасении заблудшей, но не лишенной благородства души Армана де Ламерти. К совершенно уместным в данном случае скорби и благодарности, примешивалась боль утраты, слишком сильная, если учесть историю их отношений с молодым человеком. Впрочем, Эмили списала все на гложущее ее чувство вины за гибель Армана. Почему-то девушка не сомневалась в его смерти. Возможно именно эта убежденность побудила ее столь резко и скоропостижно изменить свою судьбу. И, хотя Эмильенна ни за что не призналась бы себе в этом, но имей она основания предполагать, что Ламерти выжил, она не так бы торопилась принять монашество.

Вознеся молитвы, девушка измученная событиями этого дня и предшествующей бессонной ночью, легла наконец в постель. Было около полуночи. Когда Эмили уже почти провалилась в сон, ее неожиданно потревожил стук в дверь. На пороге стояла привратница – сестра Беата.

– Слава Иисусу Христу! Простите, что потревожила, но у ворот о вас спрашивает молодой человек. Утверждает, что приходится вам братом, – теперь сестра-привратница обращалась к девушке более почтительно, чем при первой встрече, хотя голос оставался таким же сердечным.

– Красивый? С голубыми глазами? – Эмильенна очень надеялась на утвердительный ответ, и в то же время боялась его.

– Ну, глаза-то я, положим, не разглядела. А так – да, красивый, – чуть подумав, сестра Беата добавила. – Очень хорош, только лицо какое-то недоброе. Но не пугайтесь, я не говорила, что вы здесь. Думаю, может, это враг ваш. Сказала, что доложу о нем матери-настоятельнице.

−

Он не брат мне, – промолвила в ответ Эмили.

−

Так я и подумала, – тихо проворчала привратница.

– Но и не враг. Я многим обязана этому человеку, но, думаю, что теперь мы в расчете. – осознав, наконец, что Ламерти жив, девушка как-то сразу успокоилась и восприняла это известие как знак свыше.

– Так вы выйдете к нему? Что мне сказать матери-настоятельнице?

– Нет, не выйду, сестра. И не стоит так поздно тревожить мать Люцию, я сама завтра все расскажу ей на исповеди.

– Так, может, что-нибудь ему передать? – сестра Беата с трудом сдерживала любопытство.

– Да, сестра, передайте. Скажите, что я помню все добро, сделанное им для меня, и прощаю все зло, которое он мне причинил. Скажите, чтобы не искал больше встреч со мной, что я скоро приму обет и стану монахиней.

– Так и передам, все в точности,будьте покойны, – и сестра-привратница устремилась выполнять поручение.

– Стойте, сестра! – окрик Эмили заставил монахиню оглянуться. – Скажите еще, что я его никогда не забуду и буду молиться о нем, пока жива.

Не успела сестра Беата скрыться за поворотом коридора, как Эмильенна подлетела к окну. Девушка сделала это инстинктивно, не задумавшись о том, что окно ее кельи выходит в сторону, противоположную воротам. Осознав это, она, однако, не тронулась с места, и продолжала стоять бессильно облокотившись о подоконник.

То, что Ламерти жив, не изменит ее решения. Она останется в монастыре и будет отныне свободна от его власти. И больше не нужно чувствовать вину за его смерть. Решение не видеться и не прощаться с Арманом более чем разумно, но почему же тогда оно ей так тяжело дается? Почему она с трудом сдерживает себя, чтобы не побежать вниз, вслед за сестрой – привратницей? Нет, им ни в коем случае нельзя видеться. По крайней мере, ей нельзя его видеть. Иначе может статься, что он всеми правдами и неправдами уговорит ее изменить решение и покинуть монастырь. А это было бы безумием! Что скажет хотя бы мать Люция, которую она уговаривала сократить срок послушничества и позволить скорее дать монашеские обеты, если несколько часов спустя Эмильенна де Ноалье покинет монастырь в обществе мужчины, да еще и отъявленного грешника?

Эмили не сомневалась, что поступает правильно, но боль в сердце становилась все сильнее, и девушкой овладело состояние какой-то тоскливой безнадежности. Известие о том, что Ламерти жив, вместо облегчения принесло ей лишь новые душевные муки, оказавшиеся сильнее тех, что она испытывала, оплакивая его гибель.

Эмильенна так и стояла у окна, забыв про сон и не обращая внимания на усталость. Вдруг ночную тишину нарушил стук копыт, сначала далекий и тихий, но постепенно приближающийся. Окно кельи Эмили выходило не в монастырский двор, а на дорогу, ведущую к обители. Ночь была облачная, но, время от времени, луна выглядывала сквозь прорехи в тучах, которые ветер гнал по небу. Как раз в момент одного из таких просветов на дороге показался силуэт всадника. Луна снова скрылась за облаками, но даже если бы ее не было вовсе, и тогда бы Эмили знала, кто этот всадник. Но не прошло и минуты, как силуэт растаял в темноте, а вскоре и стук копыт затих.

– Прощайте, – почти беззвучно прошептала девушка. – И да хранит вас Господь!

После этого она опустилась на кровать и разрыдалась. И на этот раз Эмильенна не обманывалась насчет истинной причины своих слез. Она плакала оттого, что Арман де Ламерти навсегда исчез из ее жизни.

Глава тридцать четвертая.

Вернувшись из монастыря, Ламерти с трудом добрался до спальни и замертво рухнул на кровать. Когда же он снова открыл глаза был уже вечер следующего дня. Все вокруг было чужое – чужая комната, чужая постель, чужая женщина, сидящая на краю постели.

– Адель? – хриплым от долгого сна голосом пробормотал Арман. – Давно ты здесь?

– Уже несколько часов. Жду когда ты проснешься.

– А я думал, тебе просто нравится смотреть, как я сплю.

– Как тебе спалось, любовь моя? – в вопросе заключалась забота, но в голосе, которым он был задан, слышалась какая-то нервозность.

– Спал, как мертвый. Сама видишь, я почти сутки в постели провалялся.

– Да? – Аделина уже не пыталась скрыть сарказм в голосе. – А мне показалось, несколько меньше. Куда ты ездил ночью, Арман? И, главное, зачем?

– Вот черт! – Ламерти рывком приподнялся и сел на кровати. – Почему бы тебе самой не спать ночью, Адель, вместо того, чтобы следить за мной?

Аделина опешила от такого ответа, она полагала, что загнала своего гостя в ловушку, и уж теперь он просто обязан выложить ей все свои тайны.

– Арман! – почти истерично воскликнула она. – Я приютила тебя под своей крышей, не спрашивая ни о чем, хотя имела право знать. Я простила тебе то, как когда-то ты поступил со мной. Я снова поверила тебе, неужели ты вновь меня обманешь?!

– Адель, – голос его звучал устало. Если женщина рассчитывала, что ее речь произвела должное впечатление на слушателя, ей придется разочароваться. Взывать к совести или чувству долга Армана де Ламерти было так же бессмысленно, как поливать водой песок и ждать, что из него прорастут цветы. – Ты уверена, что хочешь это знать?

– Абсолютно! Много лет назад я решила, что моя жизнь навсегда связана с тобой, а потому должна знать о тебе все!

– На «все» можешь не рассчитывать, – охладил ее пыл Ламерти. – Так же, как и на то, что я свяжу с тобой свою жизнь.

Хамить хозяйке было не более разумно, чем вчера, но после ночного визита в монастырь и прощальных слов Эмильенны, переданных ему монахиней, Ламерти охватило какое-то злое равнодушие ко всему. Плевать, что Аделина сейчас выставит его из дома. По крайней мере, не нужно больше пресмыкаться перед этой гусыней. Кроме того, можно получить мрачное удовлетворение, рассыпав в прах ее глупые иллюзии.

– Итак, ты хочешь знать куда я ездил этой ночью?

– Хочу! – женщина побледнела и поникла, но осталась тверда в своем намерении докопаться до истины.

– Изволь! Я ездил в монастырь святой Фелиции.

– Куда?!

– Ты слышала, в монастырь. Он тут недалеко, думаю, ты знаешь.

– Но зачем?!

– Затем чтоб забрать оттуда молодую прекрасную девушку, – Ламерти не без интереса наблюдал за реакцией на свои слова.

– Монахиню? – Адель была в полном замешательстве.

– Пока еще нет.

– Зачем тебе понадобилось забирать девушку из монастыря, да еще и посреди ночи? Что тебя с ней связывает? – Аделина ничего не могла понять, но упоминание другой женщины, да еще молодой и красивой, больно ранило ее и вызывало ревность.

– Зачем? – Ламерти пожал плечами. – Наверное, затем, что она мне не безразлична.

К чести мадемуазель де Вирнэ надо сказать, что она не впала в истерику после этих слов, а нашла в себе силы продолжить разговор.

– И что же ты планировал с ней делать, забрав из монастыря? – голос Аделины звучал почти бесстрастно, однако, это показное спокойствие давалось ей непросто.

– Увезти подальше отсюда, желательно в Англию.

– Очевидно для этой молодой и прекрасной особы путешествие в твоем обществе менее опасно, чем для меня? – женщина больше не сдерживала горькой иронии.

– Я не говорил, что путешествие будет для нее безопасным. Однако вряд ли оно будет более опасным, чем ее нынешнее положение.

– Какие же страшные опасности грозят ей в обители святой Фелиции? – Аделина продолжала язвить. – Напротив, я слышала, что тамошние сестры славятся особой благочестивостью. Или вас так пугает обет безбрачия, который должна принести эта девица?

– Вот это меня как раз совсем не пугает. Такие мелочи меня никогда не останавливали.

– О да! Я помню! – слова эти были исполнены упрека, который Ламерти оставил без внимания.

– Если тебе действительно интересно, то моя компания никак не может повредить этой барышне, потому что на нее объявлена охота, как и на меня. Как ты верно подметила насчет себя, здесь тебе особо ничего не угрожает, даже местное простонародье не имеет к тебе особых претензий, а эту девушку ждет гильотина, останься она во Франции. Теперь понимаешь, почему я, несмотря на все опасности, хочу увезти отсюда ее, а не тебя?

– Но в стране сейчас множество знатных девиц, которым грозит смерть или тюрьма. Почему именно эта? Потому что она молода и красива? Потому, что ты рассчитываешь получить что-то взамен своей помощи?

– Потому что я кое-что должен этой девушке. Кроме того, я обещал позаботиться о ней ее дяде с тетей, – к чему молодой человек приплел сюда родственников Эмильенны, с которыми практически не был знаком, он и сам толком не знал. Однако именно это, на первый взгляд малозначительное замечание полностью переломило ход беседы.

– То есть ты действительно просто хочешь ей помочь? – Аделина казалась одновременно удивленной и обрадованной. – Прости, я просто неправильно поняла слова о том, что она тебе не безразлична. Вообразила себе черт знает что.

Все ты поняла правильно, только не хочешь себе в этом признаться, вот и хватаешься за спасительную чушь. Но не говорить же тебе об этом, подумал Арман, а вслух произнес фразу, смысл которой можно было истолковать по-разному.

– О да! Вы женщины любите напридумывать себе всяких глупостей, лишь бы не видеть реальности, которая вас не устраивает! – Аделина, конечно, не уловила сарказма, скрытого в этих словах.

Впрочем, неожиданное добровольное заблуждение Адели было Ламерти только на руку. Теперь она не только не выставит его из дому, но даже может быть полезной, а это открывает новые перспективы .

– Что ж, Адель, раз между нами больше нет секретов и царит полное понимание, возможно, ты не откажешь мне в небольшой помощи?

И безумно влюбленная женщина, только что перешедшая от отчаяния к надежде, лишь молча кивнула, глядя на Армана обожающим взглядом.