Наденька! Я потому молчу, что отношение мое к тебе все утыкано противоречиями. То я совсем не думаю о тебе, то чувствую дружбу – а то очень много думаю, больше, чем полагается для истинного христианина, злюсь от глупого желания тебя обнять. Всю жизнь мы живем с тобою в какой-то неправде. Когда прежде мы жили отдельно, и ты отвратительно вышла замуж – это была неправда. Потом, очень недолго, мы пробовали жить вместе и близко – опять вышла неправда. Говоря по правде, мы ужасно сглупили: поторопились увидеться и все прочее. Получился диссонанс и кривизна, сон отравил действительность – хотя и не убил ее. Теперь мы опять живем отдельно и друг другу чуждо – и опять неправда. Да, я хочу увидеться с тобою, и это ничего не стоит сделать… но как увидеться?

Скажи мне, Надя, когда мы виделись с тобой в Орле – ты любила меня немного? И вообще любишь ты меня (о Господи, немного!), или это я один чувствую неправду, а ты великолепно наладилась, стала равнодушна, спокойна, ничего антихристианского не хочешь?

Меня взлохматило то, что ты тогда в августе не приехала сюда – я обозлился. Потом ты написала два кислых дружеских письма – очень мне нужна твоя дружба! И вот что скажу тебе, Надя: или лучше нам с тобою совсем не видаться, или?!

Вот ты и ответь мне, Надюшечка, беленькие зубки, которые мне отчаянно хочется поцеловать – ответь, а я подожду ответа. У тебя умная и хитрая голова: ты можешь пока ответить мне только принципиально. Тогда я приеду – тоже принципиально. А пока буду молчать, злиться и ждать и думать о жестокой бессмыслице наших отношений.

Подумай, Надя: наступит время, и мы оба умрем, и из нас вырастет лопух^[18], и никому не будет дела до этих двух покойников под крестами: падали они или не падали. А еще до смерти наступит худшее: старость, холод, бесплодное и одинокое сожаление. Вот тебе сказочка, сочинил сейчас для нас с тобою^[19]. Была белочка с беленькими зубками, смеялась потешно, и послал Бог белочке орешек – кушай, белочка! А белочка была благоразумна и говорит: сейчас скушаю, а что потом будет? Нет, лучше спрячу я орешек до черного дня. Спрятала орешек и только любуется им по воскресеньям. Но вот наступил и черный день, вынула белочка орешек с упованием – а разгрызть-то и нечем!

Если это и не мудро, то достаточно выразительно. До свидания, Надечка моя милая – целую тебя принципиально, очень крепко, очень безнравственно, очень мудро и очень, очень безнадежно. Ответь мне по совести.

Твой Л.

Тебя не шокирует ремингтон? – уж очень я привык к нему. Но все равно – и чернилом целую тебя.

8

<Ваммельсу. 16 апреля 1912 г.>

У меня болен Саввка^[20], любимый человечек. Сообщи точно хотя бы телеграммой, когда будешь в СПБ, – если Саввке станет лучше, я приеду. Хочу видеться.

Напиши, где остановишься.

Леонид.
16 апреля 1912.

Адрес: Заказное. Москва. Надежде Александровне Чукмалдиной. Мертвый пер. Д<ом> 30.

9

^[21]

Надя! Я написал Незлобину^[22]. Хотя он сам должен написать тебе. Ты не стесняйся напоминать.

18. Ироническая аллюзия: слова Базарова из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» (1862).

19. Замысел сказки «Орешек». Со сказками «Негодяй» и «Фальшивый рубль и добрый дядя» под общим названием «Сказочки не совсем для детей» впервые опубликована в газете «Речь». 1911. 25 декабря. № 354. С. 2.

20. Андреев Савва Леонидович (1909–1970), третий сын Леонида Андреева. Проявил способности к рисованию, был учеником сына И. Е. Репина Юрия. Впоследствии окончил балетную школу во Франции. Артист балета. Входил в состав балетной труппы театра «Колон» в Буэнос-Айресе. Три письма к нему Леонида Андреева 1918–1919 гг. опубликованы (Андреев Л. S. O. S. М.-СПб. 1994. С. 262, 319–320). «Саввка был поразительно красив – смуглый, черненький, с карими глазами. Незнакомые люди останавливались на улице, завидя его, и даже шли за ним, громко выражая свое восхищение. Избалован он был ужасно», – вспоминала его сестра Вера Леонидовна (Андреева В. Эхо прошедшего. М. 1986. С. 20.). 3 апреля 1912 г. Андреев рассказывал в письме к Серафимовичу: «На третий день Пасхи Саввке, который только что отпраздновал день рождения (три года), по неосторожности няньки выливается на ногу кастрюля с кипятком… Мучения у мальчика ужасные; сейчас начинает поправляться, сегодня первый раз вывезли на коляске» (РГАЛИ. Ф. 457. Оп. 1. Ед. хр. 251). Из письма Андреева 12 апреля 1912 г. к Немировичу-Данченко: «Сегодня к вечеру уже чемодан уложил, чтоб ехать в СПб, лошадь запряг – глядь, у сынишки „обожженного“ внезапно поднялась температура, приехал доктор и нашел рожистое воспаление ранки. Снова жестокое беспокойство, и уж куда там ехать в город!!» (Архив Музея МХАТ. Н.-Д. 3145/2).

21. Прочитано предположительно: буквы расплылись (прим. публ.).

22. Незлобин Константин Николаевич (1857–1930), антрепренер, режиссер, актер. В 1909–1917 гг. возглавлял носящий его имя театр в Москве. На сцене Незлобинского театра шли пьесы Андреева «Черные маски» (1909), «Анфиса» и «Гаудеамус» (1910), «Каинова печать» (1913), «Милые призраки» (1917); в сентябре 1917 г. на петербургской сцене – «Екатерина Ивановна».