Конец сезона

На удивление, подбежав, пес лег передо мной на газон и, виляя хвостом, переводил взгляд с сэндвича на меня и обратно. «А, так вот в чем дело! – сказал я, успокоившись и поняв, что пес не собирается на меня нападать. – Хочешь кушать?». В этот момент, слегка запыхавшись, подбежал владелец.

– Ох, извините, пожалуйста! – тут же затараторил он, – не знаю, что на него нашло.

– Все в порядке, не переживайте. Проголодался, наверное?

– Наверное, – улыбнулся в ответ парень, поняв, что я не какой-то сумасшедший и не собираюсь поднимать панику.

– Ну что, дружок, хочешь, поделюсь кусочком? – сказал я, смотря в глаза псу.

Сейчас, когда он находился в каком-то полуметре от меня, я смог его разглядеть. Скорее всего, беспородный. Обычный такой, средних размеров пес, с лоснящейся черной шерстью и добрыми глазами.

– Можно, Джерри, можно, – скомандовал ему хозяин и тот с удовольствием взял протянутый кусок сэндвича с моей руки. Пока пес, развалившись возле меня на газоне, жевал угощение, парень сходил за рюкзаком, собрал игрушки и вернулся к нам. Джерри успел выпросить у меня еще пару кусочков.

– Я видел, как он не поладил с другой собакой. Что-то случилось? – спросил я, пока пес усердно работал челюстями, перемалывая хлеб, сыр, ветчину, салат и что там еще было в сэндвиче.

– Да нет, ничего особенного. Просто характер у него такой – людей любит больше, чем собак, хоть тресни, – улыбнулся владелец. – Завидит другого кобеля и все, тут же начинает лаять. А к людям ластится, как видите. Может покусал кто в детстве, не знаю. Я же его из приюта забрал, а туда собаки явно не от лучшей жизни попадают.

– Это да, но в этом если кого и стоит винить, так только людей. Псам-то много не надо – корми, да играй. И они будут преданы тебе до конца жизни.

– Согласен, – задумчиво промолвил парень, почесывая Джерри за ухом. – Я ведь и сам-то, знаете, как-то больше собак люблю, чем людей.

– Значит, вы с ним нашли друг друга, – улыбнулся я.

– И то верно.

Я скормил псу все, что осталось от завтрака, смял коробку и развел руками, как бы показывая, что больше полакомиться нечем. Пес еще пару раз вильнул хвостом, облизал мне пальцы и посмотрел на хозяина. Мол, пойдем, пора уже. Парень пристегнул поводок к ошейнику Джерри, поднялся, отряхнулся и мы попрощались, пожелав друг другу хорошего дня.

Я смотрел как они удаляются и не мог перестать думать о том, что есть на свете собаки, которые больше любят людей, чем других собак, и люди, которые больше любят собак, чем других людей.

Мне вспомнился один весенний день, утро которого я точно также провел в парке. День, когда сестра сообщила мне о том, что собирается уехать в другую страну. Как я и думал, несмотря на все ее заверения о том, что мы будем общаться как и раньше, этого не случилось. Мы не созванивались уже почти без малого три недели. «Надо же, – промелькнула мысль, – связь начала пропадать быстрее, чем я ожидал». Конечно, я мог с этим что-то сделать, если бы хотел. Например, сам звонить сестре по вечерам, больше интересоваться жизнью на новом месте и часами слушать ее рассуждения о трудностях адаптации. Если бы хотел. Наверное, я бы мог сделать много чего, если бы хотел. В этом-то, пожалуй, и есть вся загвоздка. Чего именно я хотел было мне и самому непонятно. А как можно стремиться куда-то, когда пункт назначения – неизвестность?

Порой мне кажется, что я нащупал какую-то определенность. Тогда я начинаю медленно, шаг за шагом, продвигаться в этом направлении. Как покорители глубоких подземных пещер, насквозь пропитанных сыростью и многовековой тьмой, идут практически на ощупь, держась только за трос. Но на конце большинства моих веревок – пустота. Они просто обрываются, а я остаюсь стоять в кромешной тьме с обрубком в руках без малейшего ориентира. Так что приходится бросать одну веревку и нащупывать другую, в надежде, что она выведет тебя на поверхность. Туда, где начинается настоящая жизнь.

«Вот было бы здорово, – думал я, – если бы на другом конце веревки нашелся кто-то, кто бы выдернул меня из этой темноты». Но, как и всегда, рассчитывать можно было только на себя. А сам я чувствовал себя крайне потерянным и как выбраться из этих бесконечных пещер не имел никакого представления. Просто просыпался каждый день с надеждой, что уж сегодня-то точно что-то измениться. Засыпая, менял в этой установке «сегодня» на «завтра» и продолжал ждать.

Несмотря на то, что времени было от силы десять утра, меня резко сморил сон. Виски́ пронзила какая-то тупая боль, будто сидевшая в засаде все это время и теперь решившая атаковать меня со всей силы. Может, дело было в пиве, может в горячем воздухе, который предвещал весьма знойный день, не знаю. Либо я опять слишком сильно погрузился в свои мысли, беспорядочно мечущиеся в голове словно мячики для пинг-понга, и устал уже просто от самого процесса размышления.

Странное, конечно, чувство. Вроде бы ты ничего особо не делал, чтобы устать, но чувствовал себя словно выжатое досуха полотенце. И как от такого прикажете отходить? С усталостью от физического труда все понятно – поработал руками как следует, затем размялся и, с чувством удовлетворенности от сделанной работы плюхнулся на кровать, провалившись в глубокий сон. Все, на следующее утро как новенький. А как отдохнуть от собственных мыслей? От них ведь не спрячешься никуда. Как ни странно, уснуть, чтобы ни думать ни о чем, всегда оказывалось беспроигрышным вариантом. Проблема в том, что это всего лишь временное решение, ведь мысли все равно настигнут тебя после пробуждения. Будут ждать, пока ты откроешь глаза, словно верный пес возле кровати, которому не терпится отправиться на прогулку. Но, даже зная об этом, я отправлялся спать каждый раз, когда мысли начинали слишком давить на меня. Потому что другого выхода пока не нашел.

Я заказал такси прямо ко входу в парк и через пятнадцать минут уже открывал ключами дверь квартиры. Шума от работающей газонокосилки больше не было, соседи тоже не подавали признаков жизни. «Должно быть, уже ушли на работу», – пронеслось у меня в голове. В комнате было светло и тихо. Как раз то, что мне сейчас было нужно. Я наскоро сполоснул лицо в умывальнике, разделся и прыгнул в кровать. Белье, которое я закинул утром в стирку, еще не успело высохнуть, но это было неважно. Что с ним, что без него – сейчас мне было абсолютно до лампочки. Единственное, чего мне сейчас хотелось, так это провалиться в глубокий сон, чтобы побыстрее наступило завтра.

* * *

Август в этом году выдался аномально жарким. Солнце нещадно выжигало едва успевшие набрать силу растения, от чего городские парки становились больше похожи на пустынную равнину, чем на пышущий зеленью оазис среди стекла и бетона. Людей же, не успевших спрятаться в наземный транспорт с открытыми нараспашку окнами или в обдуваемый прохладным потоком давно нечищеного кондиционера офисный зал, солнце не щадило тоже. Они, словно диковинные зверьки, перебегали из тени в тень, а у каждого второго в руках была бутылка с водой. Что ж, хотя бы о том, что в такую жару нужно пить больше жидкости, мы еще помним. Хотя разве есть хоть один шанс забыть об этом, когда бренды неустанно напоминают об этом с каждого рекламного плаката? Даже не знаю, чтобы мы делали без их подсказок о том, как людям надо жить, на чем ездить, куда ходить развлекаться, чем питаться и еще тысяч навязанных маркетологами идей. Наверное, просто были бы собой.

С открытого настежь балкона, вопреки всем моим надеждам, не тянуло свежим ветерком, поэтому в квартире стоял плотный запах большого города. Я лежал на кровати и медленно вдыхал его, пытаясь разобраться, из чего же все-таки он состоит. Привкус бетона, разгоряченного от утренних пробок, чувствовался ярче других. Сюда же примешивался запах выхлопных газов городского транспорта. С мусорки у дома постоянно тянуло бытовыми отходами. Казалось бы, что только люди не выбрасывают, пытаясь скрыть все это в непрозрачных черных пакетах, но общий тон этого запаха не менялся годами.

Надежду урвать еще хоть полчаса сна в пух и прах разбили гудки машин за окном и протяжный вой сирены скорой помощи. Я нехотя встал с кровати и поплелся в ванную. После нехитрого ритуала отправился на кухню и, сам того не подозревая, начал создавать свои собственные запахи, которые примешивались к этому типично летнему городскому аромату. Первым делом я поставил вариться кофе. Вот уже пару лет я пользуюсь одной и той же туркой, каждое утро разогревая ее над желто-синими язычками газового пламени. Снаружи она уже слегка закоптилась, но внутри по-прежнему блестела, отполированная сотнями сортов кофе, которые уже успела повидать на своем веку.

Пока вода закипала, я включил радио на первой попавшейся волне. Из колонок полилась какая-то попсовая песня, текст которой оказался не обременен особым смыслом. Видимо, это было именно то, что по мнению станции нужно было людям под конец лета. Вполне ожидаемо, ведь их задача – задавать слушателям хорошее настроение и не более.

Как только вода начала побулькивать, жадно впитывая аромат молотой арабики, по кухне разнесся приятный аромат. Я жадно вдыхал его, пытаясь хоть немного перебить оставшийся в воздухе городской запах, который, словно вор, пробрался в мою квартиру украдкой. Сцедив кофейную гущу, я добавил пару ложек сахара в чашку и сделал первый за этот день глоток. Рецепторы на кончике языка благодарно отозвались на привычный вкус, а мозг начал просыпаться, медленно поскрипывая. Словно древний механизм, который в последнее время забывали тщательно смазывать, и, теперь при каждом запуске он издавал протяжные лязгающие звуки, но упорно крутил свои шестеренки, приводя в движение всю систему.

Да, так я и ощущал себя каждое утро, неспешно делая глоток за глотком. Чувствовал, как открываются глаза, как в голове начинают бегать мысли, как организм становится единым целым и готовится к долгому новому дню.

«Прекрасная погода стоит за окном сегодня, Билл», – раздался из динамиков голос диктора. «И не говори, Джон! Бросить бы все и поехать сейчас на пляж, – отозвался его напарник. – Но мы с тобой здесь, потому что кто-то должен работать даже в такой обалденный день. Так что, если вы слушаете нас сейчас и не знаете, чем себя занять – хватайте вещи и хорошо проведите время на природе. Оторвитесь там за нас с Биллом! Ну а мы остаемся в эфире и продолжаем радовать вас отличной музыкальной подборкой».

Я дотянулся до колонки и выключил радио. Чем заняться сегодня я и правда не имел ни малейшего понятия. Никто не говорит что делать в случае, когда особых желаний и каких-то планов нет. Я вышел на балкон и устроился поудобнее в кресле, глазея по сторонам. Сосед выгуливал собак. Вот уже лет пять он, и в летний зной и в дичайший холод, выводит на свежий воздух двух лабрадоров. Судя по всему, были они из одного помета. Уж больно похожи друг на друга были эти игривые негодяи. Молодые, полные сил, они носились наперегонки по скошенному газону, пытаясь увлечь хозяина в свою непонятную игру. Тот тоже был парень не промах. Постоянно приносил с собой разные игрушки, а если забывал, то брал с земли ближайшую палку и устраивал для собак настоящее состязание на скорость. Изо дня в день я наблюдал за ними, смотрел, как лабрадоры превращаются из неуклюжих щенков в мощных собак, и ощущал себя частью их истории. Хотя они, наверное, и понятия не имели о том, что вот он я, из окна третьего этажа, наблюдаю за ними вот уже который год.

Нужно было срочно придумать себе занятие на день. Проводить весь выходной в кровати, совершая набеги на полупустой холодильник мне совсем не хотелось. Чтобы было чем наполнить этот день – сперва нужно выйти из дома. Не потому, что так сказал неизвестный мне радиодиджей, а потому что я сам так хочу. В теории все это, конечно, звучит прекрасно. Но вот на деле собраться с духом, натянуть джинсы, свежую футболку и повернуть ключ в двери, которая ведет в большой мир снаружи, гораздо труднее. Я давно уяснил для себя одну простую вещь: первая мысль, желание, интуиция – называйте как хотите – самая верная штука. Так что если, проснувшись утром, я чувствую непреодолимое желание прямо сейчас выйти из дома, то стараюсь ему следовать.

Если бы я увлекался эзотерикой и мистицизмом, то наверняка бы навешал вам сейчас нехилую лапшу на уши о том, что таким образом высшие силы направляют меня на истинный путь, которому я должен непременно слепо следовать. Но как бы не так. Я далек от различного рода убеждений, особенно, религиозных. Во что я действительно верю, так это в эволюцию и интуицию. И, хоть человечество развивалось практически одинаково, по-настоящему хорошей интуицией обладает не так много людей. Не знаю, из их я числа или нет. Я ведь не могу залезть в голову другим и узнать, так же они предчувствуют события как и я, или делают это абсолютно на другом, запредельном для меня уровне. Хотя, даже задумываясь о таком и размышляя о возможных уровнях интуиции, я одной ногой уже ступаю на шаткое философское плато, выбраться из которого потом будет практически невозможно.

С другой стороны, что отличает человека от животного? Разум. Способность думать в самом глобальном смысле этого слова. Люди – единственный вид на Земле, который знает о своей смертности. Может, поэтому мы так боимся всего. Не знай мы, что способны умереть в любую секунду, проживали бы свои жизни совсем иначе. В то же время людей на безумные поступки толкает только одна сама мысль о том, что жизнь единственная и она конечна. Тяга к чему-то новому вытатуирована у нас на подкорке. Именно любознательность толкает нас на какие-то действия, хотим мы этого или нет. Некоторым достаточно того, что они имеют, другие же – вечно ищущие натуры, которым всегда мало. Не удивительно, что именно мечтатели и те, кому не живется обычной спокойной жизнью, двигают цивилизацию вперед. Сопротивляться исследовательским порывам – закопать себя заживо в рутине. А мы знаем, как люди любят бросить вызов сами себе. Можно прожить жизнь правильно, а можно так, как ты хочешь. Но это тернистый путь, друг мой, на котором тебя поджидают как счастье, так и разочарование, сменяющие одно другое, словно караул. Какой бы путь не выбрал человек, вряд ли он будет доволен своей жизнью на сто процентов. Черт возьми, так уж мы устроены – всегда найдем о чем сожалеть.

За этими размышлениями и закончилась моя утренняя чашка кофе. Запахи в квартире перемешались так сильно, что уже нельзя было различить отдельные нотки. Все слилось в единый летний городской смрад, от которого практически невозможно укрыться. Этот запах преследует меня от самой двери подъезда до выхода из метро возле помпезных врат главного железнодорожного вокзала, откуда я решил сбежать в пригород, подальше от невыносимой городской суеты.

В такие дни я обычно ездил к морю. Благо, добираться до него было не больше двух часов на электричке, которая два раза в день увозила сотни таких же искателей тишины и покоя, как я, на встречу с пронизывающим соленым ветром. Больше всего я любил наведываться к побережью в пасмурные осенние дни. Плотность людей на пляже в такую погоду становилась крайне мала, и я мог спокойно поразмышлять о жизни, не отвлекаясь на возгласы взволнованных мамаш, чьи дети либо по шею зарывались в песок и отчаянно вопили, когда тот попадал им в глаза, либо развлекались тем, что собирали принесенный волнами мусор. В хорошую погоду на пляже довольно часто можно было встретить шумные компании молодежи, которые облюбовали для своих вечных тусовок местечко возле выступающей из моря черной скалы. Они собирались там стайками, пили нелегально купленное пиво под аккомпанемент громкой музыки, доносившейся из портативных колонок. Их звонкий смех изредка долетал и до меня, когда я, примостившись на одном из лысых холмов, переворачивал одну за другой страницы принесенной с собой книги.

Мне нравилось, как пахло то побережье. В дни, когда ветер дул с моря – он приносил с собой едва уловимый запах рыбы и вполне себе явный аромат прибрежных водорослей. Когда погода стояла сухая и жаркая, как сегодня, ветра практически не было. Будто бы он тоже сдавался под натиском рекордных показателей термометра и копил силы до лучших времен.

Ближайшая электричка отходила через пятнадцать минут. Подходя к кассам, я увидел в одной из них знакомую седую голову. Этот опрятный старик запал мне в душу с самого первого раза, как только я его увидел. Несмотря на то, что выглядел он уже весьма почтенно, глаза его были невероятно живыми. С первого взгляда было ясно, что за все прожитые года они ничуть не угасли и были такими же ясными и любознательными, как и в молодости. Первый раз, когда его пронзительные голубые глаза сверкнули на меня поверх деревянной стойки, разделяющей кассы, я даже слегка оторопел. Будто кто-то решил подшутить и нарочно вырезал эти глаза из модного журнала, поместив их в этот типичный городской вокзальный коллаж. Этот паззл отказывался складываться у меня в голове в единую картину, поэтому я ненадолго как бы завис в пространстве. Наверное, со стороны в тот момент был похож на недоумка, который внезапно забыл слова, да и вообще, как говорить. Совладав с собой, я наконец-то смог выдавить из пересохшего рта нужное мне направление и время. Старик понимающе кивнул и с энтузиазмом принялся что-то вбивать на компьютере, проверяя, остались ли еще свободные места на ближайшую электричку. Он словно понимал, как мне было важно попасть туда именно сейчас. Потому что, найдя свободное место, он, кажется, обрадовался не меньше меня и его глаза, как мне показалось, засветились еще ярче. С тех пор я, собравшись вновь наведаться в гости к соленому ветру, покупаю билеты только в этой кассе. Второй слева. У человека с самым ярким взглядом на этом шумном вокзале. Не знаю, как его зовут, сколько ему лет, где он живет и ждет ли его вечером дома верная спутница-жена, но, если честно, я и не хотел этого знать. Мне достаточно было того, что эти живые глаза на видавшем виды морщинистом лице старика, вселяли в меня особый вид надежды. Надежды на то, что и во мне жизнь еще не угасла.

Вот и сегодня, его пронзительный взгляд встретился с моим. Должно быть, он уже запомнил меня, потому что загадочно улыбнулся и, сказав что до отправления нужной мне электрички остается еще пятнадцать минут, а погода сегодня для прогулки на пляже великолепная, начал выписывать билеты, хотя я даже не успел произнести ни слова. Как обычно, я взял билет по маршруту «море-туда-обратно» и отправился на платформу.

Поезда завораживали меня, сколько я себя помню. Особенно те, настоящие старые паровозы, что мне еще удалось застать на своем веку. В каждом вагоне чувствовалась история. Мне нравилось коротать время за размышлениями о том, кто сидел на деревянной скамейке напротив лет эдак пятьдесят назад. Куда он ехал, что вез с собой в потрепанном кожаном саквояже, примостившемся у него под ногами, и о чем мечтал. Добился ли он в жизни всего, чего хотел, или скоропостижно скончался от опухоли, которую диагностировали слишком поздно? Кто знает. В тех поездах чувствовалась жизнь. Нынешние навевают на меня лишь тоску. Но все же, для редких поездок на море я предпочитал именно их. Это позволяло мне не задумываться о том, где припарковать свою старенькую «Тойоту» возле битком забитого пляжа и, конечно, прихватить пару банок пива в дорогу. То была редкая возможность отвлечься от городской рутины, так что ничего предосудительного в том, чтобы пить в свой выходной я не видел. Нужно просто знать меру.

Кажется, ни разу не напивался до полусмерти. Всегда вовремя умел сказать «нет». Не знаю, правда, помогает мне в жизни этот принцип или наоборот, лишает меня сотни забавных и невероятных историй, которые могли бы произойти, оставшись я на еще одну пинту, а не уйдя домой, пока веселье еще в самом разгаре. Кто знает. Судя по рассказам моих друзей, я многое пропускаю. В такие моменты я все время думаю: «Какого черта?». Получается, что мы запоминаем один и тот же вечер абсолютно по-разному. Я помню его довольно обыденным: несколько кругов напитков в баре, разговоры, приправленные толикой воспоминаний о былом, да и только. Друзья же потом рассказывают мне невероятные истории, которые произошли после моего ухода. Будто все веселье начинается ровно тогда, когда за мной захлопывается дверь такси, которое мчит меня домой. А может, так оно и есть. И это вовсе не случайность, а детально проработанный план. Может, мои друзья воспринимают меня как человека, с которым невозможно веселиться так, как они того бы хотели. Осознавать это довольно паршиво. Поэтому я продолжаю верить в то, что все это – не более, чем просто дурацкое совпадение.

Задумываясь о разном, я сам не замечаю, как проходит время. Для меня совершенно нормально бывает погрузиться в мысли настолько сильно, чтобы пропустить нужную остановку в метро или очнуться за несколько километров от того места, где я помню себя в последний раз. Уж если что-то захватывает мое сознание, то оно практически вытесняет все остальные мысли. В такие моменты я могу казаться со стороны особо рассеянным и потерянным, а может, даже грустным. Но это все – обманчивое впечатление. На самом деле я просто застрял где-то глубоко в своих мыслях. Распутываю тугие клубки воспоминаний, аккуратно выуживая оттуда выводы, как нитки из старого свитера.

Электричка тянула меня и еще с пару десятков пассажиров на юг, к побережью. Утренний час пик, когда пригородные поезда становились похожими на банки с сардинами, уже прошел. В будни эти маршруты были забиты до отказа служащими, спешащими из пригорода на работу. Каждый день с понедельника по пятницу они стабильно заполоняли вагоны. Скорее всего, большинство из них уже знали друг друга в лицо. Еще бы. Успеешь тут познакомиться, когда тащишься минимум час до города, да еще и вечером в обратном направлении. Я бы вряд ли так смог. Жить в пригороде и работать по графику, тратя чертову кучу времени на дорогу. Так вся жизнь и пройдет в рассматривании мелькающих картинок за окном. Хотя, если задуматься, я трачу на дорогу на работу ничуть не меньше. Разница лишь в том, что эти ребята хотя бы видят каждый день уютные станции небольших поселений, ребятишек, гоняющих овец в поле, так что могут немного расслабиться после тяжелого рабочего дня, наблюдая за тем, как течет жизнь за окном. Я же вижу только каменные своды тоннелей из вагона метро. Каждый человек в этой угрюмой толпе сосредоточенно молчит, фокусируясь на поручнях, с головой уходит в книгу, или притворяется спящим, старательно не замечая вновь зашедших женщин в положении, которым явно следовало бы уступить место.

Вот честно, практически каждая поездка на метро, особенно в час пик, заставляет меня все чаще думать о том, чтобы перебраться из этого переполненного города в местечко поспокойнее. Невыносимо спертый запах, что обычно присущ метрополитену в принципе, проникает в мои легкие, становится частью меня и, кажется, я уже никогда не почувствую ничего, кроме этой дикой смеси сырости, пота и чьих-то духов. Но вот объявляют мою станцию. Я выхожу и попадаю в стремительный человеческий поток, что несет меня к выходу. Даже не сопротивляюсь, потому что вырваться из него практически невозможно. Только оказавшись на свежем воздухе, я могу набрать воздух полной грудью и, наконец-то, отвлечься. Пройдясь немного, я забываю и о тесном вагоне, и о затхлом воздухе, что томится под сводами метро, и о своем желании переехать. Память – удивительная вещь. По крайней мере, моя. Я с такой легкостью забываю плохие моменты, что, кажется, их и не было вовсе или они произошли не со мной.

Хотя, конечно, любое неприятное событие оставляет шрам, в первую очередь, на сердце. Такой, что его не видно никому кроме тебя. Рубцы от порезов на коже затягиваются довольно быстро – в большинстве случаев остаются едва заметные светлые полосы, на которые даже внимания не обратишь, если не приглядываться. Но если бы каждая боль, что переживает человек, оставалась шрамом на теле – к концу жизни мы были бы покрыты ими с ног до головы.

Так что я благодарен хотя бы тому, что моя память умеет со временем стирать боль, словно прибой – следы на песке. Не копить же обиды вечно. Предпочитаю оставлять в своих пыльных ящиках подсознания только приятные воспоминания. Места там еще предостаточно.

До побережья оставалось всего пара станций. То ли мое воображение подшучивало надо мной, то ли я правда чувствовал, как воздух в вагоне электрички постепенно меняется. Городской смог, что мы успели подцепить на вокзале, улетучился, уступив место запаху летних полей и цветущим вдоль дороги кустарникам. Я даже мог уловить в воздухе едва слышимые нотки морского ветра. Или, может быть, мне почудилось – настолько сильно скучал по побережью. Не был там, кажется, с прошлой осени. Да, точно. Последний раз я сел на эту электричку в ноябре. Дни тогда становились все короче, а туман и мелкая изморось стали привычной нормой. Утро с каждым днем приходило все с большей неохотой, словно потерявший мотивацию офисный сотрудник. На исходе пропахшей сыростью осени тоска может стать невыносимой. Порой я удивлялся, как быстро с приходом зимы забывается, что еще недавно господствовало жаркое лето, а буквально пару недель назад ты пинал сухие опавшие листья в парке, наслаждаясь последними теплыми деньками на ближайшие полгода. В тот ноябрьский день, наблюдая за редкими выглядывающими из утреннего тумана деревьями, что проносились за окном электрички, я дал себе обещание не поддаваться унынию и не забывать о том, что приближающаяся зима – это всего лишь небольшой отрезок времени, который надо переждать с минимальными потерями.

Громкий голос машиниста объявил нужную мне станцию. Еще несколько человек зашевелились, готовясь к выходу. Я, конечно, не надеялся, что буду один на один с шумом морских волн в этот жаркий день, но все-таки, почувствовал, как мой рот слегка скривился. Это случилось настолько непроизвольно, что я даже сам слегка удивился. То есть, первая реакция, что выдало мне мое подсознание на возможный факт переполненного пляжа и толпы людей – это отвращение и презрение? Так предсказуемо. Я всегда старался избегать популярных мест. Тех, что рекомендовали мне друзья, например. Особенно, когда рекомендаций становилось слишком уж много. Я не хотел идти куда-либо уже из принципа и становился настолько предвзятым, что даже у действительно хорошего места было бесконечно мало шансов мне понравиться. А что касается пляжа… С чего вообще я взял, что буду там единственным человеком? Мне бы, конечно, хотелось какого-то уединения, но это было не так уж и важно. Я всегда мог отрешиться от происходящего где угодно, будь то шумная вечеринка или заднее сиденье такси, везущее меня через ночной город. Эта способность неплохо помогала мне в ситуациях, когда нужно было отвлечься. Я словно попадал в какой-то свой мир, от которого у окружающих не было ключей, ведь никакой двери я для них не придумал. Оказавшись там, мне становилось ясно, что любой человек вокруг меня, по сути, точно также находится в своем каком-то вымышленном пространстве и ему нет до меня никакого дела. Так что я могу быть собой. И он тоже может быть собой. Люди в вагоне, спешившие на пляж – такие же, как и я. Им, может быть, тоже нравится думать о прошлом, настоящем и будущем, потягивая ледяное пиво на берегу моря. Я не уникален.