Читать книгу: «Без лица: Другие», страница 3

Глава 2. Про близких и не очень

Саша пришла в себя в изоляторе временного содержания. Первое, что она увидела, открыв глаза, было лицо Николая. Он держал ее голову на своих коленях. Синие глаза неотрывно смотрели на нее, и стоило Саше слегка пошевелиться, что вызвало приступ головной боли, как парень прошептал:

– Тихо, тихо. Ты потеряла сознание.

Саша поморщилась и скосила глаза. Небольшая казенная комната была забита людьми. Кто-то, нахохлившись и втиснувшись между прижатых друг к другу тел, сидел на железной кровати. «Как шлюпка на Титанике», – вяло подумала она. Другие, вроде Николая, чувствовали себя свободнее, но при этом разместились на полу. Снизу тянуло холодом, от которого спину то и дело простреливало резкими спазмами.

– Где мы? – с трудом шевеля губами, спросила Саша.

– В «обезьяннике» недалеко от площади Единения, – пояснил Коля. Он был абсолютно спокоен, как будто время от времени проводил вечера в изоляторе. – Всех свидетелей замели.

Александра разом вспомнила событие: человека на крыше, тошнотворный звук, а потом… случившуюся на ее глазах метаморфозу.

– Это был… – начала было, но Николай приложил палец к ее губам и склонился ниже. Серьезные синие глаза, казалось, смотрели вглубь Сашиного сознания, высвечивая, будто магический прожектор, все потаённые мысли. Некстати и совершенно нелогично Саша залюбовалась длинными густыми ресницами. «Зачем они ему? Мне бы такие…» – текли неуместные и бессвязные мысли. Коля приблизился к самому уху и прошептал:

– Ничего не говори, а то услышат. Мы почти ничего не видели. Я уже все им рассказал: что это я тянул тебя пройти мимо, что по неграмотности своей не понял, что происходит. Что ты не хотела и уговаривала вернуться. Мы думаем, что это был предатель, которого выявили в правительстве, – говорил он, а Саша молча внимала. – Враг не хотел сдаваться и боялся допроса, вот и сиганул с крыши, чтобы не выдавать подельников.

Коля говорил очень складно. «Может же, когда хочет», – промелькнуло в голове у Саши. Она почти не вдумывалась в смысл слов, переводя взгляд с ресниц на движение губ, и обратно.

– Аля! – Раздался вдруг громкий родной голос. Саша повернула голову на звук. В решетку вцепились длинные музыкальные пальцы, а выше показалось бледное мамино лицо. Волосы торчали в разные стороны, взгляд выдавал сильный шок и напряжение. – Что же ты, доча! Вставай, тебя отпускают. Едем домой.

И мама заплакала. Навзрыд, не сдерживаясь. Это сильно отрезвило Сашу, она будто очнулась от дурмана. Тело ныло и болело, но гораздо хуже было слышать мамин плач. Саша начала резко подниматься, пошатнулась от слабости, но Николай поддержал.

– Ваша дочь, Александра Кирилловна Колина, свободна, – отчеканил мужчина в форме и открыл дверь изолятора. – Впредь следите за ребенком и не забывайте про ответственный подход к воспитанию.

Взгляд близко посаженных глаз буравил Сашу. Она вздрогнула и подалась к двери, а когда та открылась, бросилась в материнские объятия.

– Идем, идём, – бормотала мама, обнимая дочь за плечи. Сашину переносицу тоже жгли сдерживаемые до поры до времени слезы. Она с облегчением дала себя увлечь. Мама нашла, мама спасла… Мама – самый близкий человек на свете. «Больше не буду над ней смеяться», – в искреннем порыве пообещала себе Саша. Она уже было дошла до конца коридора, но вдруг вспомнила, что забыла поблагодарить Колю. Обернувшись, она сделала слабое движение рукой. Парень смотрел на нее сквозь решетку изолятора.

– Кто это? – требовательно спросила мама.

– Я потом расскажу, мам… пожалуйста, идём!

Хлынули слезы. Расторможенная психика наконец запустила самый банальный, но действенный механизм избавления от стресса.

Снаружи уже было темно, горели фонари. Редкие прохожие сосредоточено шли каждый к своей цели. Никто не гулял возле отделения полиции – его миновали особенно быстрым шагом. И это центр города…

– Быстрей, доча, а то последний трамвай упустим, – прервала мама Сашины размышления. Всхлипывая, обе направились к остановке. Не сговариваясь, выбрали кружной путь – в обход площади. На трамвай, впрочем, они все-таки успели. Дочь задремала на родительском плече. А дома мама заботливо, но непреклонно накормила ее овощным супом и уложила спать, как маленькую, разместившись рядом на узкой детской кровати и надежно спеленав объятиями.

…Утром Саша с непривычной для себя неохотой отправилась на учебу. Ей хотелось остаться дома и лежать целый день, читая книгу. Тесный контакт с чужими телами в битком забитом автобусе вызывал отвращение, и она сжималась, горбилась, выставляла перед собой руки, лишь бы избежать навязанной близости. Увидев мужчину с марлевой повязкой на щеке, слегка пропитанной кровью, она почувствовала, как ее окатил холодный пот. Поездка оказалась пыткой.

Саша испытала огромное облегчение, когда вышла на своей остановке. Утро, однако, было теплым и солнечным – стояло бабье лето. Иногда и этого факта достаточно, чтобы немного поднять настроение. Саша чуть приободрилась, и в лекционную аудиторию поднялась уже в нейтральном расположении духа. Огляделась: свободные места наблюдались только «на галерке» и – как вчера – рядом с Леденичевым. Вздохнув, она выбрала второе. Одногруппник заметил ее приближение, оглядел с ног до головы, что Саше не понравилось, и приветливо улыбнулся, что, напротив, обрадовало. На душе стало теплее.

Стоило ей присесть, как звезда второго курса факультета социологии бросил на разворот Сашиной лекционной тетради свёрнутый клочок бумаги. Она, поколеблясь, развернула его. «Слышала про площадь разъединения?» – гласила записка. Саша замерла. Говорить или нет? Ей было и страшно, и страшно тянуло с кем-то поделиться. С тем, кто поймет, не осудит. С тем, кто привык задавать самому себе те же вопросы, что волновали Сашу. Она решилась и написала внизу ответ: «Я там была и все видела». Сложив послание, переправила его назад тем же нехитрым способом и стала следить за реакцией «корреспондента».

Дима Леденичев прочел записку и посмотрел на Сашу. Глаза его, обычно прикрытые широкими верхними веками, отчего взгляд становился ленивым и аристократичным, широко распахнулись. Он смотрел оценивающе, словно прикидывал, не врет ли она в попытке набить себе цену. Саша каким-то шестым чувством распознала этот взгляд и задрала подбородок, а после отвернулась. Записка прилетела вновь. «Не убегай после пар, встретимся внизу». И смешная рожица, чей рот был похож на букву О. Саша едва заметно кивнула и обратила все внимание на лектора. Она не тешила себя мыслью, что самый красивый парень факультета всерьез обратил на нее внимание: скорее всего, все дело в обычном любопытстве. Это чувство она хорошо понимала и охотно разделяла. В отличие от странного будоражащего волнения…

После занятий Саша вышла на крыльцо учебного корпуса и поискала взглядом Леденичева. Нашелся тот быстро: светлая макушка возвышалась на полголовы выше большинства студентов. Он стоял, прислонившись к каменному ограждению университетского дворика, и Саша, поколебавшись, направилась к нему. Подходить вот так, на глазах у всех, казалось стыдным, но внутри все жгло желанием обсудить событие, поделиться без утайки мыслями, не подбирая слов и не ожидая подвоха. Сама не зная почему, она верила в честность и порядочность Дмитрия. Подойдя, Саша заметила наушники. «У него есть mp3 плеер», – подумалось с легкой завистью. Леденичев, державший ее взглядом последнюю минуту, угадал причину столь пристального внимания и молча протянул один наушник. Обычная проводная гарнитура, но у нее давно не было и такой – спасибо полному запрету на импорт.

Девушка вложила черную каплю в ушную раковину и прислушалась. Сознание внимало печальной медленной мелодии.

Наедине с вечностью будь собой

Распоряжайся собственной судьбой…

– Это… – Саша резко вынула гарнитуру и огляделась. Песню она смутно припоминала. Правда, исполнитель стерся из памяти. Это было в прежнюю эпоху. Однако девушка точно знала, что старая музыка под запретом. Сейчас можно было слушать только с десяток одобренных лично Лидером артистов. Они работали в единственном разрешенном жанре – «искусство социального позитива».

– Ну да, старье, – тихо сказал Дима и аккуратно, но настойчиво вернул наушник на место. При соприкосновении пальцев Леденичева с кожей щеку ударило слабым разрядом статического электричества. Теплые карие глаза парня настойчиво смотрели в Сашино лицо. Мелодия проигрыша завораживала, бередила что-то в душе. Воспоминания о прошлом нахлынули горькой волной. Девушка прикрыла глаза.

Выйди из строя, построй свой рай

У тебя свой путь, ты – самурай

В толпе нет правды, только шаблон

Шаблонная жизнь похожа на сон.

Живи наяву

Люби наяву

Проснись. Проснись.

Саша почувствовала, как защипало у переносицы. Может, хорошо, что такую музыку запретили? Что толку грустить и вспоминать прошлое. Его нет. Как нет и папы. Сгинул в кровавом хаосе, который разразился с появлением Безликих. Возможно, прав Николай, а Саша с ее потугами осознать и поставить под сомнение нынешнее положение вещей – просто бесполезный социальный элемент, подлежащий Коррекции. При мысли о новом приятеле девушка вернулась в настоящий момент и вспомнила, зачем Леденичев позвал ее на рандеву. В плеере уже играла следующая песня.

Саша решительно вернула наушник – на этот раз окончательно. Вчера она клятвенно пообещала маме больше не ввязываться ни в какие сомнительные ситуации и следить за своими действиями, чтобы, не дай бог, не нарушить один из запретов. Если это случится, могут лишить продуктовых кодов на неделю, а то и месяц. В тюрьмы сейчас мало сажали – больше наказывали едой и общественными работами. К примеру, сосед Василий, который напившись самогонки зарезал свою жену, а потом выкинул ее тело с балкона, три месяца бесплатно трудился на общественных землях. Питался убийца за счет продуктовой милостыни. Многие его жалели. Освободившись, он не снимал с груди большой круглый значок с портретом Лидера. Поэтому по телевизору так часто говорили о том, какое гуманное у нас теперь общество. Изолировали только самых отъявленных преступников – предателей. Их забирали на Коррекцию, но никогда не возвращали назад. Говорили, что после очищения предатели переезжают в другие земли и начинают жизнь с чистого листа, в единении и гармонии с социумом.

Леденичев, прищурившись, смотрел на Сашу. Ей показалось, что она провалила какой-то тест.

– Поговорим за «Униксом»? – произнес он и, не дожидаясь ответа, взял Сашу за руку и повел за собой. Она не посмела отнять ладонь. Да и не хотела этого, если уж честно. Это прикосновение было чем-то новым в Сашиной жизни. А жить ей хотелось – как и испытывать новый опыт и новые чувства.

Основательно погоревший и частично разрушенный старый концертный зал располагался прямо возле университета. Торец здания прикрывал большой транспарант с наиболее удачными и растиражированными изречениями Лидера. Внутри время от времени велись вялые ремонтные работы, с которыми никто не спешил – полноценной концертной деятельности в региональных городах не было, только в Москве да в Петрограде. Сбоку от «Уникса», стоявшего на университетском холме, оставалась целой небольшая площадка с неплохим видом на одну из центральных улиц. Саша знала, что там иногда ловили студентов с сигаретами, а после наказывали на общественной линейке.

Леденичев оглянулся по сторонам, отогнул край транспаранта и помог Саше переступить через обломки бетонных плит. На одной из них пара и расположилась. Саша подложила под попу тщательно выстиранный носовой платок, а когда парень улыбнулся, невольно смутилась.

– Итак, ты видела, как первый заместитель главы областного правительства спрыгнул с крыши, – взял он с места в карьер. Саша подумала, что так, должно быть, выглядел бы допрос в полиции, который она фактически проспала. Разве что говорил Леденичев гораздо мягче. А еще их тела соприкасалась локтями и коленями, рождая в точках контакта колючее тепло – общее для двоих.

– Да, – с неохотой подтвердила Саша. Несмотря на свое желание излить душу, она с трудом возвращалась во вчерашний день.

– А новости видела?

– Нет, – вновь прозвучал односложный ответ. Вздохнув, она принялась рассказывать, что потеряла сознание возле тела, а после несколько часов провела в полиции. Поведала, что забрала ее мама уже поздно вечером, и они едва успели на последний трамвай.

– Я слышал новостной выпуск. По официальной версии, он оказался предателем.

– А разве бывают неофициальные версии? – вырвалось у Саши.

– Конечно, бывают, – усмехнулся Леденичев. – Я часто слышу их в собственном доме. – он внимательно глянул на девушку, будто спрашивая взглядом, насколько ей можно доверять. Она едва заметно кивнула, и собеседник продолжил.

– Конечно, это был Безликий. Ты ведь что-то успела увидеть, так?

– Кажется. Я не уверена. Все это слишком нереально…

– Очень даже реально. Только на посмертных фотографиях, конечно, оказалось его прежнее лицо.

– Почему они скрывают?

– Потому что считается, что Безликие – это зараза, с которой наши власти уже справились.

– Но это не так? – Саша пытливо морщила лоб. Леденичев вновь улыбнулся. Несмотря на серьезную и даже опасную тему, он общался легко и открыто, как будто они обсуждали лекции или завоз джинсов в центральный универмаг.

– Конечно, не так. Новые Безликие появляются все время, но их быстро изолируют.

– Знаешь, я одного не понимаю… почему их считают опасными? Разве они нападают на кого-то? Ну, они же не зомби… – Саша запнулась. – То есть, я понимаю причины страха – они не похожи на нас, они другие, их природа неясна. Люди всегда боятся тех, кто отличается. Но отрицать существование? Моя мама вообще не верит в Безликих, – призналась Саша и закусила губу. Произнести такое было не очень-то легко. Говорить про то, что родительница считает сети 5G причиной «мутаций», она не стала.

– Знаешь, тут я как раз понимаю. Доказательства долго не живут, как ты сама понимаешь. Очевидцы все «забывают» на следующий же день. А фотографии, видео – на них же не видно альтернативного облика. А что скажешь про тех, кто верит в плоскую землю? И всякую другую антинаучную чепуху. Типа того, что прививки придуманы, чтобы убить побольше людей.

Саша облегченно рассмеялась. Действительно, бывают и более абсурдные заблуждения.

– Все дело в разнице мышления, – слегка рисуясь, продолжил Леденичев. – Это даже носит какое-то название, но я забыл. Эффект по фамилии ученого… ладно, не буду врать, что точно помню. Но суть в том, что часть людей отвергает логику. Можно вывалить перед ними кучу фактов, связно все донести, но они будут отрицать до конца. Любые свидетельства будут для них неочевидными. Они скажут: «все не так однозначно» или «всей правды нам не узнать». Скажем, они спросят, летал ли ты в космос, чтобы посмотреть на землю со стороны. И это в лучшем случае… ну либо скажут, что цифры снижения смертности после прививок подтасованы фармацевтами. Так и с Безликими. Удобнее в них не верить, иначе слишком много вопросов: почему всех изолируют под разными предлогами, чаще всего это, конечно, предательство; что известно властям… А главное, придется принять, что никто от этой участи не застрахован. Даже ты или я. Или… Лидер. – Дима произнес это с небольшой запинкой. У его дерзости, похоже, тоже были свои пределы. Сейчас он нарушил одно из самых страшных табу. Сашу пробил озноб, и она оглядела полуразрушенную площадку.

Леденичев приобнял ее за плечи и тихо сказал:

– Не бойся. Со мной ты можешь говорить открыто. Иначе можно и с ума сойти, если ни с кем ничего не обсуждать, правда?

– Правда, – согласилась Саша и повернулась к Леденичеву. Ей хотелось удостовериться в искренности произнесенных слов. Внутри нарастал страх, но помимо этого неприятного чувства было и еще что-то. Маятное, тягучее… В барабанных перепонках ритмично отдавался частый стук. Саша поняла, что слышит собственный пульс.

Леденичев качнулся навстречу и нашел ее губы. Так, среди обломков бетона и острого запаха гари, случился первый в Сашиной жизни поцелуй. Не детский – короткий, мокрый и немного противный из-за вкуса чужой слюны – а взрослый, чувственный и приятный, с языком. Она неумело отвечала, задыхаясь от запредельного адреналина. Голову взрывало не только из-за новых физических ощущений, но и мыслей о собственном социальном падении. Саша вела себя очень плохо, совсем не так, как обещала маме. Она целовалась с парнем греховным образом, взасос, да еще после слов о том, что Лидер может в любой момент стать Безликим. Наверно, так чувствует себя тот, кто продает душу дьяволу в обмен на богатство, славу и поклонение.

Саша оторвалась от уверенных губ. Щеки пекло огнем, и она накрыла их прохладными ладонями. Жест получился донельзя детским. Когда Саша сильно волновалась, на лице у нее проступали неровные яркие пятна экземы. Она знала, как некрасиво это выглядит.

Леденичев крепче обнял ее и прошептал в самое ухо:

– Ты мне очень нравишься.

Слова показались невыносимыми. Ответить она не смогла – вместо этого спрятала лицо на груди Леденичева. От рубашки с коротким рукавом пахло стиральным порошком. Запах был очень приятным. Он разительно отличался от спертого духа, с которым Саша была вынуждена мириться во время ежедневных поездок на автобусе. Почти такой же вкусный и едва уловимый, как аромат давно пустующего бутылька от папиного одеколона.

…Сидя спустя полчаса в автобусе, Саша думала о родителях Леденичева. Наверняка оба живы, а еще достаточно свободны в своих мыслях. Как, должно быть, здорово быть настоящей семьей, где каждый понимает другого. Можно без опаски обсуждать разные идеи, делиться соображениями, выдвигать версии. А еще слушать старую музыку – ведь знают же папа и мама Дмитрия об увлечении сына? Не могут не знать, и притом не боятся. Видимо, высокое положение дает своеобразный иммунитет против обвинения в индивидуализме и сомнениях.

По пути от остановки до дома она несколько раз украдкой трогала губы и старалась не улыбаться, чтобы не притягивать чужое липкое внимание. Саша несла в себе тайну, уже второй опасный секрет за такое короткое время. «Я как спецагент, – текли легкомысленные думы, – за два дня я стала свидетельницей самоубийства, действительно видела Безликого, вела предательские разговоры. Вступила в отношения». Что это именно отношения, Саша не сомневалась. «Поцелуй – ерунда, – так думала она, обманывая саму себя. – Главное, я нашла единомышленника».

Саша рассеянным, расфокусированным взглядом смотрела в створки лифта. Когда те открылись, вошла и машинально ткнула прожженную кнопку с цифрой шесть. Сквозь обугленную дыру на нее уставился красный глазок уцелевшей лампочки. На стенке кабины кто-то намалевал человека с гипертрофированными гениталиями. Лицо было замазано черным, и Саша невольно очнулась от странного состояния. «Лифт-арт на злобу дня», – пошутила сама с собой, а потом несколько раз глубоко вздохнула. Перед мамой лучше выглядеть спокойной и рассудительной. Дверь она открыла своими ключами, разулась и уж было собралась крикнуть привычное «Мам, я дома!», как в глаза бросились чужие ботинки на обувной полке. Коричневые, гигантские – сорок пятый размер? – и потертые, со стоптанным задником. Обувь работяги из спального района.

– Мама… – растерянно позвала Саша и посмотрела на дверь кухни из полупрозрачного пластика. За ней угадывалось движение и слышалось позвякивание, как будто кто-то размешивал сахар в стакане с чаем. Похоже, у родительницы гости. Но кто?

Дверь распахнулась, и Саша увидела мать, одетую в лучший из своих нарядов – длинную синюю юбку и голубую полосатую блузку. Смотрела та немного смущенно и растерянно, в сторону от дочери. Из-за спины прогудело:

– А вот и Александра пожаловала, стало быть? Проходи давай, знакомиться будем.

Мама отступила, приглашая Сашу войти. Она увидела грузного мужчину, восседающего за узким кухонным столом. Гость действительно помешивал ложкой в стакане с таким напором, что резкие звуки вызывали невольное раздражение. У него были кустистые разросшиеся брови и волосы, зачесанные на одну сторону. Застиранная и мятая рубашка, впрочем, была довольно чистой, и то хлеб. Александру охватило тревожное ощущение. Предчувствие чего-то неправильного, будто вторгшегося в их маленьких замкнутый мирок, где до сих пор витал дух прежних счастливых дней.

– Аля, познакомься! – наконец выдавила из себя мама. – Это Никита Янович, мой… друг.

– Янович? – вырвалось у оторопелой Саши невежливое. Этот неприятный мужик подходил маме так же, как его дермантиновые грубые ботинки – ее аккуратным миниатюрным лодочкам из старой, но натуральной кожи.

– Никита Янович! – с нажимом произнес тот и свирепо глянул на Сашу. А потом вдруг опомнился и изменил тон. – Да ты садись, садись, – и по хозяйски отодвинул стул.

Саша неуверенно присела и посмотрела на маму, задавая мысленный вопрос. Какого черта он здесь делает?

– Аля, мы с Никитой работали раньше вместе. Вот, недавно случайно встретились на остановке, разговорились. Я пригласила его в гости. Нужно же общаться с людьми, быть частью общества, – мама будто оправдывалась, и в то же время чувствовалась в ней некая внутренняя решимость. Она говорила быстро, словно произносила эти слова не в первый раз.

– Да чего ходить вокруг да около, – мужчина, глядя на Сашу, положил руку на мамино плечо. Девушка проводила этот жест отчаянным взглядом. Она уже начала догадываться, что прозвучит дальше. – Мы с твоей матерью решили жить вместе. У вас, значит.

– Никита сдаст свою комнату, сейчас это опять можно, – затараторила женщина. – Это будет большое подспорье в нашей ситуации. Смотри, он принес курицу!

Саша, повинуясь указательному жесту, перевела взгляд на плиту. Из кастрюли торчал кончик куриной ноги. Разве не должна была мать обсудить с ней вопрос сожительства с совершенно чужим человеком? Хотя бы спросить формального согласия?

– Ну, раз курицу… – медленно произнесла Саша и начала вставать из-за стола. Мать схватила ее за руку.

– Аля, ты уже взрослая и должна понимать, – чужим, холодным и очень рассудочным голосом, от которого у Саши свело живот, сказала мама. – На овощных супах долго не протянуть. А на работу меня не берут.

Да, на работу женщину не брали, и Саша знала, почему. Жена правозащитника – очень опасного человека, вредителя, который пробивался в камеры к Безликим в самые первые месяцы кризиса. Потом его изолировали. «Пожалел мутантов, а нас нет!» – рыдала мать в то время, а потом прекратила любое упоминание о прошлом. На детей предателей наказание не распространялось, а потому Сашу приняли в институт.

Она вырвала руку и ушла в свою комнату. В спину донеслось низким гудящим голосом «неуважение к старшим…» и что-то еще, уже мамино, примирительное и быстрое. Саша легла на кровать и достала смартфон. Браузер открылся только с третьей попытки, и она попыталась вспомнить слова песни, которую слушал Леденичев. Она хотела найти любую информацию об исполнителе, ведь в интернете редко что пропадала совсем уж бесследно. Когда миновало пять минут бесплодных поисков, к ней заглянула мать. Присела на кровать, тронула Сашины волосы.

– Аля, ты пойми. Мне страшно так дальше. Ты растешь, скоро и ухажер появится, а там и свадьба, дай бог. Я останусь совсем одна. Но это, конечно, потом. А страшно уже сейчас. Вот вчера ты пошла на площадь – зачем? Ведь мы договаривались: сразу домой. А потом мне позвонили из полиции, я чуть с ума не сошла. А если б напал кто на тебя, обидел… В общем, нам в доме нужен мужчина. Чтобы и добытчик, и защитник, и авторитет, раз уж я им быть не могу…

Мама говорила и говорила, Саша слушала. По всему выходило, у родительницы были серьезные резоны, даже логичные… да и что тут сказать? Что не нужно лично Саше никаких жертв, что замуж она не собирается по крайней мере до окончания института, а как начнет работать – то и с деньгами будет полегче. Что пока овощной суп ей совершенно не надоел. Что курица раз в неделю не может быть причиной, чтобы лечь под противного мужика (про «лечь» Саша узнала от одногруппниц). Ведь не может же он ей нравится на полном серьезе?

– Он тебе нравится? – перебила Саша поток объяснений.

– Да, – твердо ответила мама.

– Но почему?! – не поверила девушка.

– Потому что он серьезный, Аль. Человек дела. Крутится, вертится – думаешь, для этого мозги не нужны? Ум бывает разный, доченька.

– Говорят, за общественное рвение переводят во вторую продуктовую категорию, – озвучила Саша свою догадку.

– Да! И мяса дают, – с вызовом ответила мама. Она подтвердила Сашину мысль. Никита Янович трудился на двух работах: основной и общественной, по очищению социума от предателей. Саша промолчала и закрыла глаза. Чуть позже она услышала, как закрывается дверь, отсекая ее от раздающейся со стороны кухни песни. Похоже, ухажер пришел действительно не с пустыми руками. Матримониальное подношение включало в себя алкоголь.

Спать мамин избранник остался у них, в зале на диване. Утром Саша наткнулась на него в коридоре. Мужик чесал пузо, выходя из туалета в одних семейных трусах серого цвета. Саша подумала, что сходит по нужде в институте. Никогда еще так быстро она не бежала на пары от остановки автобуса.