Читать книгу: «Аноэтомания. Или Почему людям нравится тупеть»

© Л. Д. Лютый, 2025

ISBN 978-5-0067-5077-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Экзистенциальный кризис современного гения

I. О природе инфантилизма – философское развёртывание

Инфантильность, друг мой, есть недуг не только современного поколения, но и всей той эпохи, что взрастила человека, не способного вынести тяжесть мира. Веками народ был брошен на произвол судьбы, где властвовали нужда и безысходность, где каждый день был сражением за хлеб, за жизнь, за хоть крошечный клочок достоинства. Человек в таких условиях выковывал в себе суровость, твёрдость, готовность к борьбе. Но отныне, когда материальная культура сняла часть этих пыток, – в человеке словно надломился древний рычаг. Сняв с себя муки, он вдруг обрел странную жажду не взрослеть.

Сие отступление в детскую наивность – это отказ. Отказ от самого могущества, коим человек владеет: способности мыслить. Ведь мысль беспощадна, она режет, как нож, она вырывает душу из утешительного сна. Мысль требует ответственности, требует признания собственной смертности, собственной конечности, собственной уязвимости перед хаосом бытия.

И вот человек, измученный этим грузом, выбирает быть ребёнком. Выбирает не видеть весь мир целиком, ибо целостное видение мира, как говорил Ницше, разрушает иллюзии и обрекает на страдание. Лучше, рассуждает он, позволить себе жить «по частям»: хватать лишь те стороны жизни, что не обжигают, не пугают, не требуют мужества. В этом и кроется основа инфантильности: человек придаёт форму собственной жизни, как игре, как беззаботной песочнице, чтобы не смотреть в глаза реальности, где есть боль, смерть и ответственность за собственный поступок.

Такое бегство от реальности – не просто личная трагедия, но коллективная катастрофа. Ведь человек, отказавшийся взрослеть, заражает этим отречением других. Он учит всех вокруг, что ответственность – это нечто постыдное, что зрелость есть нечто угнетающее, что лучше убежать, скрыться, спрятаться. В этом смысле инфантильность становится оружием массового поражения, разрушающим социальные связи, подрывающим надежду на прогресс, разлагающим мужество и силу духа.

Сие движение к детской беспечности с виду кажется безобидным, но оно смертельно для культуры. Вспомни античных героев – Перикла, Солона, Цезаря, – они выросли в эпохах, где каждый был обязан нести тяжесть мира, обязан был отвечать за свой город, за свою честь, за свои слова. Их сила рождалась из того, что они не позволяли себе прятаться от реальности, пусть даже самая горькая правда била их по лицу.

Современный человек, напротив, надевает клоунский колпак, рисует на лице улыбку и бежит от всего, что могло бы заставить его страдать. Эта добровольная клоунада есть саморазрушение – ибо тот, кто не принимает мир во всей его целостности, становится жалким осколком человека.

О социологическом происхождении инфантильности

Ты спросишь: откуда этот вирус столь массово распространился? Отвечаю тебе, князь, без обиняков: он был выращен самой средой. Современные институты массового общества сделали всё, чтобы человеку больше не приходилось нести груз ответственности. Политика превратилась в фарс, школа – в фабрику дрессировки, работа – в бессмысленное колесо, где нет ни творчества, ни самовыражения.

Всё вокруг словно кричит: «Не думай! Не страдай! Не ищи!» – и в этой туманной атмосфере человек действительно сдаётся. Инфантильность становится комфортной бронёй, в которой не страшно существовать. Но при этом человек перестаёт быть хозяином собственной судьбы, перестаёт быть гражданином мира. Он становится послушной игрушкой для властей, для корпораций, для любых сил, желающих его использовать.

О моральном изъяне инфантильности

Позволь подчеркнуть ещё резче: инфантильность – это не просто болезнь, это предательство. Предательство своего дара мыслить, предательство чести своих предков, которые проливали кровь, чтобы освободить разум, предательство всех тех героев, что боролись за просвещение и свободу.

Быть взрослым страшно. Но взрослость есть единственный путь к человеческому достоинству. Быть взрослым значит смотреть правде в глаза, даже если она уродлива, значит брать ответственность за свою жизнь и судьбу других.

А быть инфантильным – значит отречься от этой священной обязанности. Значит, стать паразитом на теле культуры, на теле истории, на теле самого человеческого рода.

О перспективе

И вот, мы подходим к последнему штриху. Я утверждаю: если человечество не сумеет преодолеть инфантильность, его ждёт гибель. Тот народ, что отучится взрослеть, никогда не сможет противостоять варвару, не сможет защитить свою свободу, не сможет сохранить науку и искусство.

Эпоха требует от нас быть людьми со стальным сердцем, пусть и с чувствующей душой. Эпоха требует суровой зрелости.

Эпоха требует, чтобы мы наконец перестали играть в детские игры.

И в этом – первый закон любой революции.

II. Инфантильность как социальная стратегия – философское развёртывание

Позволь мне сказать без тени увёрток: инфантильность – это не просто слабость человека. Это его сознательный, пусть и стыдливо скрытый, выбор. Это стратегия, выработанная веками угнетения, когда любая искра самостоятельной мысли каралась кандалами или мечом.

Поколение за поколением вбивали в голову человеку: не высовывайся, не думай, не спрашивай. Не пытайся влиять на судьбу – она предрешена, она выточена в храме, в суде, в канцелярии, в страхе перед сильным. Так рождалось общество, в котором взросление есть смертный приговор, а инфантильность – билетом в безопасность.

Малые сообщества, обособленные от центров принятия решений, научились ценить эту стратегию как жизнеспасающий навык. Когда жизнь проходит под железным катком чужой власти, когда ни один твой крик не отзовётся эхом в высоких коридорах, – проще притвориться ребёнком. Проще сделать вид, что ничего не понимаешь, что ничего не можешь изменить.

Так и приживается эта поза вечного дитяти – поза, в которой человек не несёт ответственности, не участвует в общем устройстве жизни, не вступает в великое сражение за преобразование общества. Это инфантильное бессилие, замешанное на страхе, становится привычным и даже передаётся по наследству, как язык или манеры.