Читать книгу: «Водолаз Коновалов и его космос», страница 10

– Эй, Сергеич! Погоди, я тебе название своего канала на ютубе напишу. Эй, ты куда? – донесся ему вслед крик Игоря Николаича.

Коновалов несся по поруганному городу, который с тихим стоном приходил в себя. Из окон выглядывали перепуганные люди, кто-то осторожно выходил из дверей домов и озирался в ужасе. Какие-то подростки шуровали в продуктовом магазинчике за выбитой не то ураганом, не то ими самими стеклянной дверью. Набивали карманы жевательной резинкой и конфетами. Их можно было остановить. И Коновалов, пожалуй, так бы и сделал, если бы сам мог остановиться. Но он не мог.

На пляже апокалипсис предстал перед ним во всей красе. Линия прибоя была сплошь усыпана огромными черными камнями. Их острые края торчали вверх, как чешуя спящего дракона. Между камнями смердели гниющие водоросли. Вонь стояла такая, что те, кто был в это утро на набережной, торопились зажать носы. Променад был завален ветками, обломками пестрых рекламных щитов, разбитой мебели. На высоком платане висел пластиковый шезлонг, а рядом с ним надувной круг с безжизненно повисшей радужной головой единорога.

До того места, где должен был стоять ресторан «Счастливая щука», он добежал через пять минут, но никакой «Щуки» там не было. Вместо нее высилась груда металла и стекла, засыпавшая волнорез. Что-то мигало под листом гипсокартона, лежавшем на искореженном холодильнике. Коновалов нагнулся и увидел отбитую щучью голову. Чудом уцелевший синий неоновый глаз подмигивал Юрию.

На самой верхушке руин торчал неведомо откуда взявшийся там катамаран. На борту катамарана синели цифры один, четыре, ноль. Коновалов замер, согнулся пополам, и его снова вырвало прямо на мостовую.

2019

Ждать чудес было глупо. Коновалов это прекрасно понимал, но бежал в марину. Обожженный желчью пищевод саднил, во рту стояла омерзительная горечь, легкие пылали, кололо в боку, но он не сбавлял темпа. Ведь могли же они не уйти в море? Могли же вернуться до того, как начался этот кошмар?

Он знал, что найдет там: обломки катеров, сломанные мачты, сорванные паруса, лодки, перевернутые просоленным дном вверх, яхты, наскочившие друг на друга в запоздалой попытке спастись. Поэтому картина уничтоженной марины не удивила и не испугала его.

Он метался от причала к причалу, читал черные, красные, синие, золотые буквы и цифры, но «Star Princess» среди них не было. На очередном пирсе сидел, свесив в воду ноги, владелец одного из изувеченных бурей судов. Он, громко матерясь, жаловался кому-то по телефону на нанесенный его яхте урон.

– Связь восстановили? – крикнул ему Коновалов.

– Да уж полчаса как… – ответил мужчина, прикрывая микрофон ладонью.

Коновалов развернулся и снова побежал, на этот раз домой.

Непринятых звонков не было, но батарея была полностью заряжена. Коновалов в который раз набрал сперва номер Джо, потом Фаины – никто не ответил.

Юрий прошел в свою комнату, одним движением выкинул из шкафа на кровать свои вещи, начал быстро паковать их. Проглотив ком одежды, сумка захлопнула клыкастую пасть.

Он закинул ее на плечо и вышел в коридор. Ему хотелось немедленно уйти из этого дома. Подальше от населявших его призраков, от Фаины, заманившей его сюда своим дивным голосом. Бросить в почтовый ящик свои ключи, уйти, не прощаясь, удалить Фаинин номер из телефонной книги. Найти Джо, забрать ее, увезти в Москву, в Варшаву, в Улан-Удэ – куда угодно, лишь бы подальше от этого жадного жестокого моря!

– Эй, Коновалов! – окрикнул его Деревянный Дельфин, забытый в спешке на комоде. – Почему ты не дал утонуть той девчонке в белой кепке? И Фаине? Фаине тоже нужно было дать утонуть. И тому мальчишке в пожаре следовало утонуть. Зачем ты всех их спас, водолаз Коновалов?

– Я – космонавт! – заорал в ответ Юрий и услышал, что его голос, тот, что был до пожара, вернулся. Он был тем же ясным, чистым, высоким, каким прошлой зимой Коновалов кричал «С Новым годом!», звал мальчика Диму. Хрипотца и бас исчезли, будто их никогда не было.

– У вас все в порядке? – прозвучало у него за спиной. Он вскочил на ноги и обернулся. В двери стояла Маша. Она была осунувшейся, постаревшей. Под глазами лежали тяжелые, темно-синие мешки, уголки бледных губ оплыли вниз, немытые черные волосы, напротив, торчали вверх, выставив отросшие седые корни.

– Мария, я всю ночь не мог дозвониться… Фаина…

– Фаина Дмитриевна скончалась, – перебила его Маша заготовленной заранее торжественной фразой и залепетала, давясь слезами: – Связи не было… а я в больнице… И выйти не могла… У меня крышу сорвало…

– Что? – не понял последних ее слов ошарашенный новостью Коновалов.

– У меня дома крышу сорвало с веранды… а я к вам… – Маша уже плакала, не сдерживаясь. – Фаина Дмитриевна просила… Я ей обещала… Она звонила перед тем, как… Вы трубку не взяли. Она просила передать, что просит у вас прощения. Уж не знаю, в чем она себя виноватой чувствовала. После того, что она для вас сделала, в чем она может быть перед вами виновата?

Коновалов растерянно захлопал глазами:

– А что она для меня сделала?

– Да уж сделала, – Машин подбородок обиженно задергался, – я десять лет на нее… с ней… все капризы исполняла… как к матери к ней… а вы… Альфонс!

Мария с досадой швырнула в Коновалова увесистую связку ключей. Он увернулся, ключи звякнули о деревянный пол, оставив в нем глубокую вмятину. Женщина развернулась и вышла, яростно хлопнув дверью. Коновалов остался один.

За приоткрытой красной дверью пылали в утреннем свете шторы, заливая тревожным светом все вокруг. Тетради на полу напоминали пестрый траурный ковер. Коновалов оставил сумку в коридоре, вошел в комнату, аккуратно сложил их в стопки – пять одинаковых и две поменьше, перетянул каждую крест-накрест лентой и убрал в комод и, только закончив, заметил, что оставил на диване один дневник с каллиграфическими цифрами «2019» на обложке. Коновалов сел рядом и осторожно, словно дикого зверька, взял его в руки и раскрыл последнюю запись.

Сегодня составила новое завещание. Ну их к черту, племянниц из Краснодара. Все свое имущество, движимое и недвижимое, оставляю Юрию Алексеевичу Коновалову. Теперь, Юра, этот палисадник, эти крашеные двери, эта чертова пыльная комната, даже инвалидное кресло – все теперь твое. Море, кстати, – тоже твое. Я лишила тебя отца. Я тебе задолжала, но, кажется, теперь я свободна…

Телефон запиликал в мажоре, заставив Коновалова вздрогнуть.

– Алло! – осторожно ответил он, понимая, что такие ранние звонки редко сулят хорошие новости.

– Юра? Это ты? – тихим нездешним голосом произнес Викентий.

– Я…

– Голос у тебя странный, – заметил Вика и замолчал.

– Вика, где Джо? – проскрипел Коновалов.

– Они с Германом вчера ушли… на яхте… – забубнил в трубку Вика. – Я тебе всю ночь не мог… Ну, ты сам знаешь, связь… а выходить страшно… В общем, его уже нашли, а ее…

– Ищут… – выдохнул Коновалов, чувствуя, как пол под ногами становится похожим на желе, и ноги медленно утопают в нем. Он опустился на колени. Казалось, так будет проще дослушать Вику.

– Да… Яхта затонула в десяти километрах от берега… Тело Германа… Короче, я не понял толком, где… А Джо…

– Джахан, – неожиданно жестко поправил Вику Коновалов.

– Что, прости? Я не понял.

– Ее зовут Джахан. Не Джо…

– Да? А я не знал… – промямлил Вика. Коновалов повесил трубку.

Взгляд скользнул по полу и остановился там, где лежала искореженная временем и морем игрушка, выпавшая вчера вечером из его рук. К оловянным иллюминаторам, из которых когда-то улыбались счастливые пассажиры, прижался опаловый перстень, оброненный Фаиной.

Коновалов поднялся, сделал в сторону подарков два шага, таких тяжелых, словно на ногах у него были водолазные ботинки, вдруг резко развернулся, вошел в Фаинину комнату, снял со стены обе фотографии в массивных деревянных рамах, перенес их в красную комнату и поставил на бюро, небрежно сдвинув слоновье семейство. Вернулся в коридор, стараясь не касаться черного камня, поднял кольцо и катер. Положил их рядом с фотографиями. Взял лежавший на диване дневник. Вышел из комнаты. Нашел на кухне задвинутый в угол табурет, единственный во всей квартире, тот, на котором стоял фикус. Снял фикус. Поставил на пол. Взял в руки табурет. Вошел в комнату Фаины. Сел за письменный стол. Открыл дневник на первом чистом развороте. Достал из верхнего ящика стола черный маркер. Написал дату: 14 июля 2019. Отчеркнул нижний правый угол тонкой косой чертой, еще раз и еще. Он черкал неистово, яростно, пока линия не стала густой и жирной, не отпечаталась на следующем листе, и на листе за ним, и на трех листах после.

Коновалов поднялся и теми же трехболтовыми шагами прошел к Фаининой кровати, упал на нее лицом вниз и уснул, не успев сделать вдох.

Ему снилось, что он плывет в мутной речной воде. Она заполняет его рот, нос, легкие. Коновалов поцокал языком и почувствовал ярко-зеленый вкус тины и острый запах рыбы. Вода, к большой его радости, была пресной.

«Костя, Костя! Вылезай немедленно!» – кричал где-то наверху женский голос.

«Но я не Костя…» – подумал Коновалов, не желавший вылезать из воды.

Мимо проплыла щука.

– Я ведь исполнила твое желание, – прошлепала губами она. – Почему же ты снова здесь?

– Могу я загадать еще одно? Мне очень нужно! – собравшись с духом, попросил Коновалов.

– Ну разве только одно… В порядке исключения… – сжалилась над несчастным утопленником рыба.

– Умоляю тебя, – попросил он, – пожалуйста, пусть ее никогда не найдут…

Коновалов не услышал, что ответила щука. Он открыл глаза, встал и подошел к окну. День был нестерпимо ярким. Город суетился, как разрушенный муравейник, пытаясь собрать осколки, исправить, наверстать. Слышался вой бензопилы – кто-то расчленял поваленное ураганом дерево. Вяло ныла сирена «скорой помощи». С моря все еще тянуло гнилью, но уже не так отчетливо. По тротуару к пляжу тянулся обычный караван курортников, навьюченных разноцветными кругами, матрасами и полотенцами. Жизнь продолжалась.

Он поднял глаза. Далеко-далеко, над самым морем, в чистом полуденном небе медленно плыло облако.

10.04–01.09.2020

Ярославль