Читать книгу: «Семейный бизнес. От перемены мест…», страница 2

Череп сзади пульсировал и горел, распространяя волны острой боли по всей окружности. Надеюсь, голова не стала сзади плоской, потому что ощущение складывалось именно такое. Я поморщилась и потерла лоб, в надежде хоть как-то облегчить боль. Но тут меня ждал еще один сюрприз: вместо гладкой и мягкой обычно поверхности пальцы наткнулись на выпирающий кратер в том месте, где индианки обычно носят красную точку между глаз. Только в моем случае маловероятно, что это был намек на статус замужней женщины.

– Это что еще за хрень! – я воскликнула и, наплевав на боль в затылке, стала вертеть головой в надежде найти зеркало. Но откуда ж ему взяться в больничной-то палате. Мужчины сконфуженно и до обидного единодушно уставились в пол.

Наконец мой взгляд наткнулся на сумочку, брошенную кем-то неподалеку, и я слишком бодро для только что пришедшего в сознание человека припустила к своему сокровищу. Зеркальце из косметички показало огромную, налившуюся малиновым цветом, больше подошедшим бы для педикюра, шишку прямо по середине лба.

– Уроды! – тут же всхлипнула я, имея в виду посягнувших на прекрасное грабителей, и в обиде на жизнь в целом швырнула неповинное зеркало обратно.

– Мы их найдем, – поспешил успокоить меня Егор и крепко обнял сзади.

– И гематомой на лбу они уж точно не отделаются, – угроза почему-то прозвучала из моих уст как жалоба, а я хлюпнула носом и опять коснулась шишки. Сама не знаю почему, но руки так и тянулись ко лбу, как будто я все никак не могла поверить в произошедшее и пыталась таким нехитрым способом удостовериться в том, что мне не показалось.

– Обещаем, – задорно сверкнул зубами Леха, по-моему, даже с некоторым предвкушением, а Соболев стиснул меня покрепче. Хорошо, когда в трудной ситуации тебя поддерживают надежные люди. И сильные.

По дороге домой я все больше молчала – не знаю, кем надо быть, чтобы беззаботно болтать в подобной ситуации. Егор похоже против такого расклада ничего не имел: всю дорогу он сжимал фирменный черный руль и напряженно о чем-то мыслил. О чем, спрашивать не хотелось: все вопросы я решила отложить на потом и подарить пострадавшей голове вполне заслуженный отдых. Сразу вспомнилось, как мама все детство называла мою головушку буйной. Вот и гадай теперь: то ли права она была, то ли накаркала.

Дома мы оставили машину в подземном паркинге и на лифте поднялись наверх. В огромных размеров зеркало я старалась не смотреть и стояла, уткнувшись "рогом" в Соболевскую грудь. Он, в свою очередь, аккуратно гладил меня по волосам. Что-то в этом жесте показалось мне неправильным, и я впервые решилась пощупать рану. А, обнаружив под пальцами хирургический пластырь и голую как коленка десятилетней девочки кожу, уставилась на Егора: когда-нибудь эти ненормальные сюрпризы кончатся?

– Они что, побрили мне затылок? – в неверии прошептала я, а подбородок затрясся от обиды: мало того, что с шишкой посреди лба, так еще и, как выясняется, с плешью на полголовы!

– Рана была открытая, пришлось накладывать швы… – Егор с жалостью посмотрел на меня.

Да что ж такое-то, а? Опять из-за парня меня насильно волос лишают! Я всхлипнула. За первым всхлипом последовал другой, и, наконец, я зарыдала, причитая о погубленной внешности и молодости в целом. А как теперь жить с этим рельефом на лбу и голым, шитым затылком? Соболев успокаивал как мог, тем не менее периодически посмеиваясь над тем, как я стенала.

Оказавшись в стенах квартиры, я первым делом отправилась на кухню: какими бы стрессами ни изобиловала жизнь, на аппетит мой это никак не влияло. Даже наоборот, на полный желудок все горести казались не такими уж и горькими. Тем более, если мне не изменяет память, помимо нескольких бутербродов и завтрака, который давно успел выветриться, во мне сегодня ничего и не было. Шампанское не в счет – оно лишь делает мой желудок вместительнее и прожорливее.

В общем, я навалила себе целую тарелку, будто в моем распоряжении был всего один подход к холодильнику, и отправила ту в микроволновку.

– Ты еще притопывать от нетерпения начни, – усмехнулся Егор, заходя в помещение.

– Если бы на открытии чьей-то галереи кормили получше, мой организм бы так не оголодал.

– В следующий раз учту, – Соболев усадил меня за стол, лично принес тарелку, разложил приборы и уселся напротив. Пока я уплетала овощи, он не сводил с меня внимательных глаз, на дне которых, как он не пытался это скрыть, плескалось беспокойство. Неужто решил, что я опять могу отключиться? Голова, кстати, почти перестала беспокоить – видимо таблетки, что оставил доктор успели подействовать.

– Что-то ты сегодня уж больно покладистый, – с набитым ртом проговорила я.

– Подожду пока ты вернешься в форму.

После плотного ужина я решила, что теплая ванна – сейчас будет в самый раз. Егор вызвался набрать воды, как будто я была не в состоянии повернуть ручку крана. Но спорить не стала, если ему от этого легче, пусть старается.

За те полчаса, что я провела в воде, Соболев умудрился заглянуть ко мне раз восемь с неизменным вопросом не нужно ли мне чего. А когда я, покачав головой, оставалась одна, слышала, как он говорит с кем-то по телефону. Ясное дело, с Лехой обсуждали произошедшее.

На ночь Егор намазал мой малиновый лоб оставленной доктором мазью, "новейшей разработкой израильских ученых, которые славятся своими бла-бла-бла…". В действенность суперсредства лично мне верилось с трудом, но раз уж Соболев так настаивает… Перед тем, как выключить свет, Егор осторожно чмокнул меня прямо в шишку и обозвал "единорожкой", что не могло не порадовать: если бы он и дальше вел себя как наседка, надолго бы меня точно не хватило.

Глава 3

Проснулась я вполне выспавшись, но с пульсирующим от боли затылком, что резко напомнило о событиях минувшего дня. Оглядев комнату, я смогла прийти к двум выводам: первый – Егор где-то шляется, и второй – дело близится к полудню. А потрогав лоб и не обнаружив там и следа от вчерашней шишки, я на радостях припустила в ванную, что примыкала к хозяйской спальне. Хотела даже доктору и его израильским ученым цветы послать, но порыв оказался преждевременным.

Звук, что исторгся из моего горла при взгляде в зеркало, мог спокойно поспорить со звуком сверхреактивного самолета. Прибежавший на шум Соболев сначала дико вращал глазами, пытаясь понять, что происходит, а потом, разглядев меня получше, бросил все силы на то, чтобы не заржать в голос. Но заставить свои губы не шевелиться так и не смог, и они кривились волнами и подергивались, будто мужчину ударило током прямо в район челюстей.

– Тебе смешно, да? – прошипела я, наступая на подлого предателя. Прищуривать в гневе глаза даже не пришлось, потому как полученная в неравном бою шишка за ночь чудесным образом переместилась вниз, образовав нехилые гематомы под глазами и превратив те в две узенькие щелочки, а меня – в подобие спившегося с горя маргинала, жертву "черных риелторов".

– Нет, Маша, конечно нет, – Егор честно старался, но совладать с рвущимся наружу хохотом до конца так и не смог. Да и я бы на его месте не смогла.

И это стало последней каплей. Я с ревом кинулась на обидчика и начала колотить кулаками куда придется. Мы повалились на пол, и я оказалась сверху, а Соболев защищался, прикрывая жизненно важные органы руками, но я была в ударе и молотила его со скоростью кухонного комбайна.

– Маша прекрати! – взмолился Егор, – Или ты хочешь оставить такие же украшения и на моем лице?

– Звони своему коновалу, и пусть он объясняет, как так случилось, что от его вонючей мазилки шишка сползла мне под глаза и превратила в покусанного осами монгола! – сказала я, тяжело дыша. Но махать руками все же перестала. Не хватало еще и в правду поставить Соболеву такой же фингал, то-то мы чудесно смотреться вместе будем.

Егор перечить не рискнул и, все так же лежа, набрал вчерашнего доктора. Эскулап заверил, что это нормально, и посоветовал прикладывать на отек чайные пакетики, от чего я в его высокой квалификации сильно засомневалась.

– А лечиться солнцем мне не надо?

– Не тот сезон, – пожал плечами Егор и внес рациональное предложение: позавтракать.

Знает, гад, чем отвлечь. На кухне он поставил передо мной тарелку с кашей, усыпанной дольками персика, кофе и несколько круассанов с сыром.

– Как ты себя чувствуешь? – с некоторой долей опаски спросил Соболев, когда я, отодвинув овсянку подальше, принялась за кофе с выпечкой. Круассаны выглядели настолько воздушными и хрупкими, что я решила съесть все пять штук, чего бы мне это не стоило. Жених же обошелся одним кофе: видимо успел уже позавтракать.

– Нормально, насколько это возможно для девушки с обритым затылком и заплывшими глазами, – пробормотала я с куском булки во рту.

Вообще, надо сказать, что выплеснутый на Егора гнев и вкусный завтрак несколько примирили с действительностью и настроили на мирный лад. И если бы не отражение в зеркале, можно было бы смело сказать, что вчерашнее происшествие обошлось для меня без последствий.

– Спорим, теперь все будут думать, что ты меня бьешь? – из вредности сказала я.

– Ха-ха, – не оценил Егор.

– Давай, рассказывай, за что я вчера пострадала, а то я ничего так толком и не поняла, – махнула я рукой, решив, что время для расспросов подходящее.

– Да в общем-то нечего рассказывать: я пошел провожать гостей, тебя ударили по голове и вынесли картину, – Соболев потер подбородок, и стало ясно, что посвящать в детали меня он не жаждет. Но и я так просто сдаваться не собиралась:

– А что Леха говорит?

– Вот придет, у него и спросишь, – гнул свою линию Егор.

– А полиция?

– Понятия не имею.

– Соболев! – рыкнула я.

Нехотя он рассказал, что неизвестный – а был он один – выбрал момент, когда картина кисти румынского художника оказалась наиболее беззащитна, долбанул меня по голове и вынес полотно, оставив на столе зияющий сиротской дырищей подрамник. Без сознания я провела минут сорок, приезд врача и последующие госпитализация и осмотр для меня остались за кадром.

Полицейские вчера собирали улики, но удалось ли что найти, пока не ясно. Так как служебный выход был занят Егором, злоумышленнику пришлось уходить через залы с посетителями, о чем свидетельствуют и записи с камер видеонаблюдения. А напоследок и вовсе огорошил: начальная стоимость картины составляла ни больше, ни меньше – два миллиона рублей.

Пока я переваривала скудную информацию, рассеяно жуя третий по счету круассан, Егор успел убрать со стола и приготовить чайные пакетики. В их эффективности, равно как и в докторе их прописавшем, я справедливо сомневалась, но препятствовать Соболеву не стала – за лечение он взялся с невиданным доселе энтузиазмом. Пролежать с "компрессами" пришлось никак не меньше часа, в течение которого Егор исправно освежал "начинку", я же бурчала, что кастрюли доктор наверняка чистит Кока-колой, запор лечит куском хозяйственного мыла и верит в силу живого огурца. Потом требовала заварку с жасмином или на крайний случай молочный улун, самой себе при этом напоминала неуемного арестанта, в порыве протеста долбящего по прутьям железной кружкой.

В общем, образцовым поведением во время "процедуры" я похвастать никак не могла, потому как "компрессы" быстро остывали, кожу начинало беспощадно щипать, и в добавок ко всему заварка совсем не хотела сидеть смирно в пакетике и то и дело заливалась мне за шиворот, нервируя еще больше.

– А у тебя вообще бывает без приключений? – раздраженно спросила я, почесывая зудящую шею.

– По-моему, дорогая, приключения находят исключительно тебя, – съязвил откуда-то сбоку Соболев, а я обиженно засопела.

После процедуры оказалось, что велюровый диван небесного цвета с пятнами от чая расстаться не в силах. Не помогли ему и суперсредства, что мы нашли в кладовке. Зато глаза мои компресс оценили на славу: отек заметно спал, и видеть я стала лучше, точнее шире. Единственное, что осталось прежним – это синий цвет вокруг глаз, но воспользоваться "чудо-мазью" от "чудо-доктора" я не рискнула: мало ли куда отек сползет на этот раз.

Оказав первую помощь пострадавшей женщине, довольный собой Соболев отправился в кабинет трудиться по специальности, и я хвостиком последовала за ним. Тихонько пристроилась на диване и стала размышлять, чем бы заняться: есть, спать, купаться не хотелось, соцсети я тоже отмела. Решила в итоге составить список вопросов для Лехи, чтобы к предстоящему разговору быть подготовленной, как отличница к экзамену.

Егор на мое занятие поглядывал со снисхождением, но от замечаний воздержался, равно как и от вопросов – судя по шелесту бумаг и щелчкам компьютерной мыши мужчина действительно работал.

Когда я трудилась уже над вторым листом, переливчатой трелью раздался звонок домофона. "Наконец-то!" – обрадовалась я, потому что уже полчаса как в голову приходили совсем уж дурацкие вопросы по типу: "а вдруг я зря вчера помылась, и смыла важные улики в канализацию?"

Встречать гостя я отправилась вместе с Егором: полная мыслей голова усидеть на месте никак не давала, а тело требовало хоть какого-то движения. Вождение ручкой по бумаге – не в счет.

– Привет, – пожал руку товарищу Петров, а затем повернулся в мою сторону: – Маша, прекрасно, эээ…

– Выгляжу, ты хотел сказать? – ехидно продолжила я.

– Извини, – смутился тот. А я-то думала, что это невозможно, и начальники служб безопасности – как один невозмутимые люди железной закалки.

Разместились мы в столовой, служившей Соболеву одновременно и гостиной. Тот решил, что настало время чайных пакетиков, и под озадаченным взглядом Лехи снова уложил меня на пострадавший диван, даже не озаботившись прикрыть запятнанную поверхность хоть чем-то наподобие покрывала или полотенца.

– Ребята, вы что извращенцы? Могли бы этим заниматься не при людях.

– Нет уж, Леха, для полноты ощущений нам нужен третий, – когда мы с ним успели перейти на "ты", я и сама не заметила, но после событий двухмесячной давности мужчина стал для меня абсолютно своим, хоть и был значительно старше.

Егор водрузил на стол две чашки кофе, а мне на глаза – непонятно каким образом работающие пакетики, так что видеть мужчин я не могла, зато слышала прекрасно, и задавать вожделенные вопросы мне ничего не мешало. Вот только заготовленный список не пригодился.

Прибыл к нам Леха прямиком из полицейского участка, откуда сведения принес неутешительные. Работал парень, что увел картину, в перчатках, в кабинете улик не оставил. Нож, которым вырезал полотно, унес с собой, как и предмет, меня оглушивший. Покинул место он на "Жигулях" без номеров, так что и тут зацепиться было не за что. По мере рассказа начальника службы безопасности Егор свирепел все больше.

Порадовать Петров нас смог копией видеозаписи, что взял у полицейских. Ради этого мне даже было позволено убрать на время целебный "компресс" и посмотреть запись наравне с мужчинами.

Камера показала открывающуюся деревянную дверь, ведущую из служебных помещений в выставочную часть галереи, где и было установлено наблюдение. О том, что происходило до этого момента, мы могли лишь догадываться. В зал вошел мужчина средней комплекции, даже скорее худощавый, одетый в потертые джинсы, непонятный оливкового цвета пиджак и высокие ботинки с железными носами, какие были в большом почете у скинхедов лет эдак пятнадцать назад. Неужели сейчас такое кто-то носит? Лицо скрыто за патлатыми давно не мытыми волосами, сальными прядями свисающими чуть ниже подбородка, глаза спрятаны за очками в круглой оправе а-ля "Катя Пушкарева". И как апофеоз, до ужаса нелепый наряд венчал коричневый бархатный берет "с кисточкой". При виде мужчины у меня сразу же возник резонный вопрос: где он все это сумел раздобыть? В том числе и холщовый рюкзак, висевший у него за спиной, откуда торчала свернутая трубочкой картина. Ну не варвар ли: так обращаться с произведением искусства! Сознательные люди для транспортировки специальные машины с климат контролем заказывают, а этот – в трубочку и в рюкзак! Хоть бы тубус приобрел… Чему я не преминула возмутиться вслух.

– Маша, вот почему я совершенно не удивлен, что тебя больше возмущает то, как этот дегенерат поступил с картиной, чем то, что он раскроил тебе затылок? – пришел в негодование Соболев, так что праведный гнев по поводу варварского отношения к похищенному шедевру пришлось попридержать. Хотя с "раскроил" он и преувеличил – так, пара швов и лысина, как следствие.

Как ни в чем не бывало, парень прошелся сквозь залы, беспрепятственно покинул галерею и уехал на припаркованном в нескольких десятках метров автомобиле. Из чего можно сделать вывод, что работал он один, иначе бы сел на пассажирское сиденье.

– Судя по наряду парень чересчур впечатлился кинематографом, причем преимущественно российским, – заявил Леха, вытаскивая флешку из телевизора.

Я дисциплинированно улеглась обратно на диван, готовая и дальше принимать чудодейственное лечение – прорыв в медицине двадцать первого века.

– Что думаете, товарищи? – спросил Егор, пристраивая на моих глазах пакетики, тем самым заново лишая зрения.

– Почему его не задержала охрана на выходе? – подала я голос, возмущенная чужой халатностью. Даже мне при одном только взгляде на парня стало яснее ясного, что с ним явно что-то не так.

– Не имели права, а когда я подал сигнал, уже поздно было. Мало ли какой эксцентричный художник на выставку забрел, привяжешься с осмотром, а потом проблем не оберешься: они ж не полиция, чтобы всех подозрительных личностей проверять. К тому же ни одна из сигнализаций, установленных на экспонатах не сработала.

– А вообще служебные двери запирать надо! – вставила я. – Тогда и шляться кто попало не будет.

– Над этим уже работают, – усмехнулся Леха.

После жаркой дискуссии стало ясно, что подозревают мужчины троих покупателей и продавца. Лично я подозревала всех и каждого, но, в отличие от меня, свою версию мужчины могли аргументировать.

Итак, картина была доставлена в галерею для последующей продажи на закрытом аукционе. Покупателей, как я уже отметила, было трое: Машков Виктор Иванович – старый друг Соболева-старшего, Рында Олег Игнатьевич – завзятый коллекционер и Ставская Ольга Борисовна – давняя любовница кого-то там из местной администрации. Причем, перечисленные личности, все как один, людьми слыли обеспеченными и потратить солидную сумму на покупку картины позволить себе могли. Другой вопрос: хотели ли?

В пользу версии про виновность продавца говорило то, что картина была от различного рода неприятностей застрахована.

– Мало ли кто мог знать об аукционе, почему вы подозреваете только покупателей и продавца?

– Потому что никто, кроме этих троих, полотном не интересовался, а продать абы кому его будет сложновато. Да и не такие это великие деньги, чтобы заморачиваться ради продажи в полцены, – ответил Леха, – Про продавца, думаю, и так понятно?

– Чего уж тут не ясного, – хмыкнула я. – Захотел и картиной впредь любоваться, и страховочку получить. А почему вы не думаете, что это мог быть какой-нибудь нечистый на руку посредник? Назвал цену гораздо ниже нашей, и обтяпал свое черное дельце?

– И опять же искать надо среди тех, кому картина была интересна. Тогда и на посредника выйдем, – логично возразил Петров.

Я немного помолчала, переваривая информацию, закинула ноги на спинку дивана, чтобы лучше думалось, и тут в голове возник резонный вопрос:

– Значит картина была застрахована, и продавец, помимо шедевра, с которым и так собирался расстаться, ничего не потерял?

– Ну да, – не понимая к чему я клоню, ответили мужчины.

– И зачем тогда нам заморачиваться и искать преступника? Полиция ведь и без нас этим занимается?

В ответ раздался лишь смешок от Лехи, а затем повисла какая-то подозрительная тишина. Поняв, что отвечать мне не собираются, я стянула временно лишавшие зрения пакетики и в полном недоумении оглядела мужчин: Егор сидел за столом с самым зверским видом и играл желваками – неужто его из-за картины так разбирает, а Леха с предовольной ухмылочкой переводил взгляд с меня на товарища. Поскольку тот своего загадочного поведения объяснять не собирался, начальник службы безопасности взял эту миссию на себя.

– Видишь ли, Маруся, если бы при всем при этом не были бы задеты лично интересы Егоры Станиславовича…

Я нахмурилась.

– Твоя голова, – пояснил Леха. – Тогда сошло бы это с рук злодеям, а мы с превеликой готовностью ушли бы в сторону. Но… – развел он руками. – Мы имеем, что имеем. И теперь наш Егор жаждет лично найти обидчиков и наказать. Ну прямо граф Монте-Кристо тебе в женихи достался!

– Его-о-ор, – протянула я и, склонив голову, уставилась на мужчину, – Ну скажи мне, что это неправда!

Судя по непреклонной позе и свирепому взгляду, Леха, все-таки, сказал правду, и Соболевская душа жаждет возмездия – с прискорбием осознала я.

– Ну а если мне бабулька какая в автобусе ногу отдавит, мы и ей мстить будем? – попыталась я достучаться до этого воителя.

– Это совершенно разные вещи, – отмахнулся Егор.

– А ты, значит, ему помогать собрался? – обратилась я к Лехе.

– Ну так я человек подневольный, что начальство прикажет, то и делаю.

Хоть Петров и делал вид, что помогает другу лишь по долгу службы, скрыть воодушевление и личную заинтересованность делом не смог. Или не постарался.

– А будешь много болтать, станешь очень даже вольным человеком, – огрызнулся на сдавшего его помощника Егор.

В общем, помимо бесполезных кривляний, добиться я ничего не смогла, поэтому, махнув на них рукой – взрослые уже мальчики, плюхнулась обратно на диван и продолжила прерванную процедуру. Чем на это время заняли себя мужчины, сказать не могу: издаваемые то и дело шорохи ни на какие мысли не наводили.

В квартире было спокойно, уютно, и я, пригревшись на диванчике под лучами светящего в окна солнца, потихоньку задремала. А проснулась от того, что к нам пожаловали очередные непредвиденные гости.

– Егор, милый, как я рада тебя видеть! – донесся журчащий голосок из коридора, а затем послышались причмокивания.

Я в шоке уставилась на Леху – кто посмел так сочно лобызать Соболева! Но тот лишь безмолвно поморщился.

– А вы разве не завтра должны прилететь? – Егор был явно озадачен внезапным приходом.

– Поменяли билеты: Марина по дому соскучилась, – прозвучал незнакомый мужской голос.

Я нахмурилась: а это еще кто? Но выяснять воочию не хотелось: не в моем нынешнем состоянии.

– Ну что, ты так и будешь нас на пороге держать? Мог бы и чаю предложить, все-таки родной отец приехал, – капризно произнесла дама.

Ага, значит отец Егора пожаловал, тот самый папин партнер, которому и пришло в голову объединить две компании в непростые времена санкций. А дамочка – неужто любовница?

– Проходите, – их настойчивости, как и визиту, Соболев был явно не рад. А может просто не хотел меня показывать, и я его прекрасно понимаю – то еще зрелище.

– А так ты не один? – обвела глазами помещение Марина, оказавшаяся холеной блондинкой под сорок в небесно-голубом брючном костюме под стать дивану, который я на тот момент занимала, и повисшая на локте – моего! – Егора. По другую руку от нее стоял высокий представительный мужчина, одетый в простую футболку и джинсы. Оба загорелые и белозубые, из чего я смело сделала вывод, что прилетела парочка с курорта.

В то, что передо мной стоит отец Егора, отошедший от дел, по словам последнего, верилось с трудом. Ну или отошел от дел он вовсе не по состоянию здоровья, как я вначале подумала. Ха-ха, неискушенная жизнью Маруська! О том, что мужчины – ближайшие родственники, говорил лишь общий цвет волос, да глаз. И то, у отца с годами и те, и те заметно потускнели.

– Добрый день, – поздоровался с нами отец, его глаза ровным счетом ничего не выражали, так что о том, что он подумал о нашем сборище, остается только догадываться.

– Здравствуйте, – тихонько пискнула я с дивана, лелея надежду, что если затаюсь как мышка в углу, то на меня и внимания никто не обратит.

Петров встал и поприветствовал бывшего начальника рукопожатием, Марине же холодно кивнул:

– Марина Леонидовна.

– Алексей, – не осталась та в долгу.

Так-так, между этими двумя явно кошка пробежала, а может и целый выводок.

– Что же не представишь нам свою подругу, – мстительно улыбнулась Лехе дама, по-хозяйски располагаясь за столом и мерзко барабаня искусственными ногтями по блестящей лаковой поверхности. Эдакая горгулья с когтями. Надеюсь, Соболев-старший осознает, с кем связался.

– С удовольствием, – растянул губы в ехидной улыбке Петров и, приобняв меня за плечи, представил:

– Прошу любить и жаловать – долгожданная невеста моего лучшего друга, Павлова Мария.

Все взгляды вдруг устремились на меня, а я замерла в углу дивана с ногами, прикрытыми шерстяным пледом, с заплывшими глазами, украшенными вдобавок по кругу коричневыми пятнами от засохшей заварки, и, если бы могла, обязательно бы округлила глаза от изумления.

– Какого друга? – не врубилась Марина, или же просто отказывалась поверить в очевидное.

– Я, конечно, немного не так хотел сообщить, – обратился к родственникам Егор, – Но, можете поздравить, через месяц у нас свадьба. Маша, познакомься, это мой отец, Станислав Ильич, и его спутница Марина.

Сообщение настолько повергло всех находящихся в помещении в шок, что повисла немая пауза, достойная самого "Ревизора", а Марина даже перестала выстукивать когтями по столу. Я изо всех сил вцепилась в несчастное покрывало, чтобы не накинуться на Соболева прямо при всех – какая, нафиг, свадьба через месяц, если так называемая невеста ни сном, ни духом!

– Поздравляю! – первым отмер отец Егора и поднялся, чтобы пожать сыну руку, а потом еще раз оглядел меня, видимо пытаясь рассмотреть, что же такого его сын нашел во мне.

Худшего знакомства с будущим свекром я и представить не могла! И опять во всем Соболев виноват: не потащи он меня в галерею, взирать бы мне сейчас на родственников ясными очами, а не мечтать стереть всем присутствующим память или хотя бы вырубить по всей квартире свет.

Дамочка же взирала на меня как на мышь, дерзнувшую слишком уж приблизиться к носкам ее дорогущих дизайнерских туфель. И даже искусственная улыбка, наспех натянутая на губы, ни в малейшей степени не скрывала ее отношения к моему здесь присутствию. Скорее выглядело это, будто челюсти Марины Леонидовны свело непроизвольной судорогой, от чего та начала скрежетать зубами и попыталась замаскировать все это дело под улыбку.

И если Леху мадам просто недолюбливала, то я ей явно стала точно кость поперек горла. Только вот не ясно почему. Я еще могла бы понять, если бы настолько негативная реакция исходила от отца Егора, но уж точно не от его любовницы. "Мамы моей на нее нет!" – тихонько вздохнула я, вот уж кто бы точно смог нахалку на место поставить.

– Прошу прощения, – я встала: организм на стресс прореагировал нетривиально, или даже наоборот вполне естественно. Короче, я отправилась в туалет.

Там я поспешила поскорее избавиться от чайных разводов, украшавших, как оказалось, не только лицо, но и шею. Из зеркала на меня взирала девушка с красивым подбородком, розовыми губками, аккуратным носиком, но прекрасные черты заканчивались где-то в районе переносицы. Все, что было выше, принадлежало явно какому-то спившемуся элементу: переносица шириной в три пальца, заплывшие, превратившиеся в щелочки глаза с начавшими буреть синяками вокруг и всклокоченные, выбившиеся из хвоста, волосы, которые и в обычное-то время аккуратностью укладки не блещут. Ну что я могу сказать: повезло Егорчику с невестой. Хорошо еще одета я прилично: в домашние клетчатые штаны и однотонную футболку с длинным рукавом, хотя вряд ли это сильно влияет на образ в целом.

Я вздохнула, оглядела себя в зеркале еще раз, в попытке найти хоть что-то утешительное и, ясное дело, ничего подобного не найдя, отправилась обратно. Вот бы я вернулась, а гости уже каким-то чудом испарились. Но нет, сейчас же не новый год, и просто так заветные желания не исполняются: по пути в столовую я увидела о чем-то говорящего по телефону Соболева-старшего. Он мне кивнул и, отвернувшись, продолжил разговор.

На подступах к гостиной я услышала надменный голос Марины, а потому остановилась возле стеночки и входить не спешила, хотя Леха с дивана меня прекрасно видел, но присутствующим не выдал.

– Егор, милый, ну какая свадьба! – втолковывала через чур уж участливая блондинка. – Ну понравилась девчонка, повстречался, пожили вместе, остыли, разбежались и адье. Зачем сразу в ЗАГС-то, у нее же явно ни воспитания, ни образования?

Вот стерва вислозадая! – сощурила я глаза и в порыве чувств проковыряла дырку в обоях, но тут же загладила ее пальцем. Если специально не приглядываться, то и не заметно.

– Марина, я уже взрослый мальчик и, смею полагать, научился разбираться в людях.

– Егор, очнись! – продолжала увещевать Марина и, судя по доносившимся звукам, театрально щелкала пальцами возле Соболевского носа. Лишь бы когтем не задела! – Ты же не только разводом рискуешь, но и репутацией нашей семьи! Ты приглядись получше к этой оборванке, она же тебя с голым задом оставит. И всех нас заодно!

Что?! Оборванке? Да сама-то она кто! У меня хотя бы работа есть! – чужая наглость просто выводила из себя. Ответить нахалке Егор не успел, потому как я вихрем ворвалась в помещение и налетела на дамочку:

– Тетя Марина! Вас ведь можно так называть? – голосила я, хватая ту за руки и утягивая к дивану, – Все-таки вы Егорчику заместо мамы, не чужие, чай, люди! Хотите сегодня помочь мне платье выбрать? Только надо такое, чтобы животик видно не было, а то он скоро уже появится, – я раскинулась на диване и блаженно улыбнулась: мужики уставились в мою сторону с разинутыми в глубочайшем изумлении ртами, а мадам застыла изваянием скорби, печали и навалившимся откуда не ждали проблемам.

А я, воодушевившись, произведенным эффектом продолжила:

– Хотите потрогать? – насильно приложила я ее ладонь к, ясное дело, пустому животу и надавила, чтоб та как следует ситуацию прочувствовала.

Дамочка скривилась и отдернула руку, словно я ее таракана заставила потрогать. Мадагаскарского, не меньше.

– Нет-нет, Маша, спасибо. К сожалению, мы заняты сегодня, – растерянно лепетала потрясенная, будто нокаутированная, женщина. – Стасик, поехали, мы уходим, – крикнула она в коридор и встала с дивана. Все движения женщины сделались замедленными, словно перед тем, как что-то сделать, ее мозгу приходилось трижды обработать информацию и только потом послать сигнал конечностям.

– Егор, я поговорю с отцом, может еще можно что-то сделать, – пробормотала она и отправилась в коридор, Соболев последовал за ней, оставив меня с Лехой наедине.