Читать книгу: «Гроб. Корона. Цветок. или Сказка о юной колдунье по имени Носферату, о ее отце (волшебнике с железной рукой) и о Черном Принце с далекой звезды»

Шрифт:

Иллюстрации Оксана Дворецкая

ISBN 978-5-0067-7138-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие ко второму изданию

Давеча наткнулись мои любопытные глазоньки на поэму Корвинуса Олеандера: ГРОБ. КОРОНА. ЦВЕТОК или Сказка о юной колдунье по имени Носферату, о ее отце (волшебнике с железной рукой) и о Черном Принце с далекой звезды.

Эпичное начало хорошей беседы! – подумалось мне, и порешил я с часу утреннего, раннего, оценить то, что читать полагается вечером да под завывания ветра студёного. А почему – сами сейчас увидите.

Жанр баллады ныне редок, как ламантин, в море комнатной поэзии. Более того – баллады архаичной.

Произведение, словно мозаика, составлено из отдельных стихов, посвящённых отношениям трёх архетипичных героев: девушки-ведьмы, её отца-колдуна и стороннего принца.

Хочется сказать много прекрасных слов об уникальной точности, ясности слога, об умении автора соблюсти размер и не потерять мелодику, которая буквально «держит» внимание читателя. Однако, мелодичность звучания – только первый столп.

Второе, за что зацепится (и на чём запутается при случае) читательский взгляд – сюжет. Обилие лирических отступлений, флэшбэков, пересечение нескольких сюжетных линий создают цветную пополам с чёрным мешанину, что может как привлечь, так и оттолкнуть.

Для поэмы в 109 (!) стихов хотелось бы более чёткого завершения, и всё же печальный открытый финал, наедине с которым нас оставляет автор, создаёт нужное впечатление потерянности и глухой тоски.

Третье, о чём нельзя не замолвить слово, – система персонажей. Образы яркие, но не выпуклые. Автору не требуется многих уточнений и мери-сьюшных пространных описаний, чтобы уверенной рукой вывести перед нами нужный образ.

В героях Корвинуса Олеандера достаточно архитипических черт фольклорных героев и должной мистической составляющей. Сюжеты о проклятых рыцарях, невинноумертвлённых девах и жестоких волшебных загадках въедаются в кору нашего мозга с самого детства. Но если кто-то предпочитает Шарля Перро, то я могу только пожелать ему оборвать сие чтение и продолжить путь в другом направлении, ибо острое влияние братьев Гримм заставит некоторых отшатнуться в экзистенциальном ужасе.

Мотивы мёртвой красоты и порочной связи роднят поэму с произведениями Эдгара Аллана По – как если бы все его прелестные сказки о красивых, гордых, но хрупких женщинах были скомканы, будто под прессом, перегнаны пополам с жестоким страданием Кафки и выпарены до чистейшего состояния абсолютного кошмара и безысходного ужаса, подспудно терзающего каждое человеческое сердце.

Громкое имя главной героини передаёт мощный кадаврический подтекст, картины крови, смерти, как ритуального закрепления чёрных дел, и звериной, до отвращения уродливой страсти, помещают читателя на первую и вторую ступеньки ужасного: отвращение и страх увечья и смерти. А сам конфликт, противостояние двух начал (молодость – старость, отец – дочь, мужское – женское), их жестокая борьба и сокрушительный проигрыш надежды перед инфернальной мощью, словно берут нас под руки и медленно провожают во владения истинного Ужаса.

Лично для меня осталось загадкой то неведомое, о чём хотел сказать сам автор. Является ли ГРОБ. КОРОНА. ЦВЕТОК красивой, но страшной легендой, мрачной эротической сказкой или же хвалебной песнью инстинкту смерти и помутнениям рассудка – решать уж точно не мне, любящему синий цвет занавесок, субъекту.

И всё же я не настолько слеп, чтобы не заметить творческое дарование поэта Олеандера, способность его нездешнего, не мирского мировидения обратиться в субстанцию, действительно способную вытянуть жанр поэмы.

От стиля автора веет одновременно и холодной преемственностью прошлого, и солоно-металлическим привкусом настоящего.

Поэма ГРОБ. КОРОНА. ЦВЕТОК – это то, чего меньше всего ожидаешь увидеть в Сети выставленным на обзор тысячам огугленных глаз.

И если ваше сердце околдовано черной романтикой и просит кровавого абсента, то милости прошу в созданный Олеандером мир. Но я не думаю, что этой ночью вы будете крепко спать.

Анастасия Овсиенко (литературный критик)

Пролог

Я – месяц, тонкий-тонкий месяц.

Мой голос звонок и упруг.

Я чист и прост, и юн, и весел.

Давай знакомиться, мой друг!

Я – острый серп в ладонях ночи,

улыбка в черных небесах.

Я – сказочник, и очень-очень

хочу зажечь в твоих глазах

шальную искру нетерпенья,

что гонит злую скуку прочь.

И в этот час отдохновенья

я сказку про отца и дочь

тебе поведаю, мечтатель,

любитель вздохов и объятий

в душистой, темной тишине.

Начну, прислушайся ко мне.

Проклятый король

I

Где-то там, на звездном небе,

на Серебряной планете

(что за странное названье!) —

Замок Вечного Молчанья.

В Замке Вечного Молчанья

суета, переполох:

«Свадьба! Свадьба! Нынче свадьба!

Принц поженится, даст бог!»

Паж и фрейлина украдкой,

потихонечку в чулан.

Страшно-страшно! Сладко-сладко!

Он рукою гибкий стан

от одежд освобождает,

что-то в ушко говорит,

грудки нежные лобзает,

между бедер теребит,

и немыслимую тайну,

рану алую пронзив,

паж девице открывает…

Звездопад! Лавина! Взрыв!

В Замке Вечного Молчанья

суета, переполох:

«Свадьба! Свадьба! Нынче свадьба!..»

Только дурень—скоморох,

старый клоун, шут горбатый

полон грусти и тоски.

Вечно прячется куда—то…

(поседевшие виски,

пальцы тонкие, кривые,

два зрачка в одном глазу,

зубы редкие, больные,

бородавка на носу)

Потихонечку в сторонке

ходит задом наперед,

голоском гнусавым тонким

песню странную поет:

Бьется бабочка в окошко.

В темноте не видно лиц.

Потерпи немножко, крошка:

где принцесса, там и принц…

В Замке Вечного Молчанья

суета, переполох:

«Свадьба! Свадьба! Нынче свадьба!

Принц поженится, даст бог!»

Гостей все больше – прибывают

(прилив осеннею порой).

Никто из них еще не знает,

какой нелепой стороной

весь этот праздник обернется,

какое диво впереди.

Народ толкается, смеется

и предвкушение в груди

баюкает, как мать ребенка

ночной порою при свечах.

Друг друга под руку, в сторонку:

«Не может быть!» «Да бросьте!» «Ах!»

И сплетня темною волною

кипучей, яростной, седою

бежит по замку там и тут.

Печален только старый шут.

Не корчит рожи, не гогочет,

не машет призрачным мечом,

не прыгает и не резвится.

О стену кривеньким плечом

облокотился и застыл

(из воска странный истукан).

Глаза печальные прикрыл.

Веселых колкостей фонтан,

как будто бы иссяк навеки.

На грудь упала голова,

как падают на землю ветки.

И снова странные слова:

А вашу дивную планету

Он уничтожит, как вампир

Уничтожает жертву где-то.

Подумать только – целый мир

В обмен на мертвую невесту!

Что за немыслимая боль

У этого мальчишки в сердце?

И правда – проклятый король…

В Замке Вечного Молчанья

суета, переполох:

«Свадьба! Свадьба! Нынче свадьба!»

«Рыболов, скорей улов

В кухню жаркую на уголь!»

«Нынче праздник! Нынче пир!»

Час двенадцатый на убыль,

час торжественный пробил.

Обычай свадьбы непривычен:

за веком век, за разом раз

невеста алою накидкой

от жениховых скрыта глаз,

в толпе глубокой, на коленях,

как виноватое дитя,

послушная завету древних,

на ложе брачное хотя,

должна скрываться, чуть живая,

дыханье затаив в груди,

намеку каждому внимая

того, кто будет позади

на полшага, в накидке синей,

кто потихонечку, не сильно,

но вовремя в плечо толкнет:

Готовься, милая – идет!

Сквозь толпу гостей бывалых

должен принц, покинув трон,

подойти к накидке алой

и, отдернув полотно,

(задрожит, в глазах испуг,

напряженная спина,

четки выпадут из рук)

громко крикнуть: Вот она!

Нетерпением томимы

приглашенные стоят,

факелов цветущих мимо

к трону устремляя взгляд.

Поднял руку сам король:

– Хочешь пожениться коль,

должен следовать процессу —

отыщи свою принцессу!

В тот же миг, в одно мгновенье,

как холодная волна,

затопила помещенье

гробовая тишина.

И ни шороха, ни вздоха,

ни словечка на устах,

ни ответа, ни вопроса.

Ожидание в глазах.

Вдруг над замершей толпою,

просочившись сквозь запоры,

сквозь посты, заставы сквозь,

появился новый гость.

То ли снится, то ли мнится,

то ли, правда, что-то есть —

нечто пестрое (не птица),

неизбежное, как весть,

невесомое, как листик,

и заметное едва,

к месту тронному стремится…

(повернулась голова)

Там в короне из железа,

в черном фраке, с тонким жезлом,

как скала над морем лиц,

возвышается мой Принц.

Принц вытягивает руку…

Не взирая на гостей,

тут же смелая летунья

Принцу на руку скорей.

Тонкий палец безымянный

оседлала, чуть дрожит.

Принц, не смея шелохнуться,

всё на бабочку глядит.

На крыла изящный контур,

на немыслимый узор,

на туманный глаз тягучий,

на холодный этот взор.

Замер, замер Принц прекрасный.

Неподвижное плечо.

[Ах, как сердце бьется страстно!

То—то будет горячо!]

Взгляд прикован, будто цепью.

Оторваться нету сил.

Миг – как целое столетье.

Принц рукой пошевелил…

Тут же легким поцелуем

(что за сказка! что за стих!)

озорница и шалунья

взмыла ввысь, а мой жених

до предела неприлично,

громко-громко, зычно-зычно,

в тот же миг, покинув место,

крикнул: Вот моя невеста!

И за бабочкой – со смехом,

отраженным звонким эхом.

Позабыв предупрежденья.

Безразличный к осужденью.

Сквозь толпу гостей высоких,

пораженную ответом.

Мимо фрейлин златооких.

Мимо мудрецов совета.

Лунным зайчиком, вприпрыжку,

мотыльком, беспечным ветром,

как ребенок, как мальчишка,

Принц мой, Ка—Ин, скрылся где-то.

Гости в ужасе: «Скандал!»
«Что за странный, дикий номер!?»
«Принц невесты не признал!»

А король-то взял да помер.
Тихо так, без суеты.
Только сморщился чуть-чуть
(прошлогодние цветы)
и во тьму – в последний путь.

Старикашки—мудрецы
в тесный круг – держать совет:
«Безобразия такого
в хрониках в помине нет!»
«Юный Ка—Ин не чудак,
но – безумец!» «Это факт!»
«В данном случае закон,
как дитя – бессилен он!»

Только королева-мать
нерушима, как гранит.
Неподвижна, как скала.
Всё молчание хранит.
Ни истерик, ни слезинки.
Безразличное лицо.
Нет ни складки, ни морщинки.
Только царское кольцо
левой теребит рукою.
Поломался ноготок.
Да еще одно: тоскою
затуманился зрачок.

**

В Замке Вечного Молчанья
черный траур и покой.

Льется шепот темной лавой:
«Умер, умер наш король…»
«Королева заболела…»
«Ка-Ин тронулся умом…»

Только старый шут горбатый
машет призрачным мечом.

Раз, два, три, – поет он песню.
Покатилась голова.
Утопилася невеста.
Юный принц сошел с ума.
А король-то взял да помер.
Громче в дудочку дуди!

Это присказка, не сказка.
Сказка будет впереди.

II

С той свадьбы, с той злосчастной свадьбы
не мало весен утекло.

Среди высоких стен укрылся
мой Принц. За пыльное стекло.

В старинной башне позабытой.
Отшельником. На сто замков.

Давно не чесаный, не бритый.
Как пленник, только без оков.

III

Безлюдно стало на балконах.
Бледнеет в небесах луна.
Уснули птицы в темных кронах.
Уснула целая страна.

– И тьма героя поглотила…
И выбраться – уже никак, —
облокотившись на перила,
бубнил под нос горбун-дурак.

– Мой странный принц, тебе уж двадцать.
Ты не участвовал в войне.
И вместе с братом упражняться
не стал – с мечами на спине
по лестницам крутым не бегал.
Лишь ночью в темный океан
один на крохотной лодчонке
порою тайно уплывал.
Там на мерцающие звезды
один, как пёс в глуши ночной,
ты все глядел, роняя слезы,
и думал, думал лишь о той,
о той, что там, во тьме высокой
на голубой звезде далекой
привыкла ветры заклинать
и на закате колдовать.

Ее глаза – каштаны мая.
Ее улыбка – лунный луч:
мерцает, сумрак рассекая,
в лесах среди обрывов-круч.
Своим дыханьем земляничным
согреет бабочку в руке…
Лепешкой сдобною лакричной
покормит уток на реке…
Верхом проедет на олене
и в догонялочки с лисой…
А опустившись на колени,
напьется утренней росой…
Ненастной ветреною ночью,
забравшись на высокий холм,
подбросит ввысь бумаги клочья —
в них сообщается о том,
что лишь того она полюбит,
кто Черным называться будет.
Кто в свете сумрачном свечей
один секрет откроет ей.
Секрет такой бесчеловечный,
что тут же кругом голова,
и тут же все, что было вечным,
сгорит в огне, как трын-трава.

И для того, чтоб эта встреча
произошла, теряя кровь,
скрепя сердца, ссутулив плечи,
готов ты снова, вновь и вновь
терять все то, что сердцу близко.
Чтобы однажды эту киску
с хмельною ласковой улыбкой
в объятьях сжать во мраке зыбком.

Погубишь матушку родную.
И муку страшную любую
ты выдержишь, смеясь, шутя.

Всё это предрекаю я.