Читать книгу: «Пустые коридоры», страница 2

Но и это не всё. 3 марта началась паника на ММВБ. В ходе торгов Россия потеряла половину олимпийского бюджета («Сочи-2014»). С этой Олимпиадой одна беда. Как выяснилось, там и песни не споёшь – убьют (смотри клип Pussy Riot «Путин научит…»). В результате паники на бирже фондовый рынок упал на 10,8 процента. Обесценились бумаги крупнейших компаний. Образно говоря, инвесторы (а заодно и Pussy) заканчивали выступление и покидали сцену.

Что же до Путина – 4 марта он обвинил во всём Запад. 5 марта Запад обиделся и пригрозил экономическими санкциями. Смех один, Ларри печально улыбнулся. Да плевать Путин хотел на эти «санкции»! С их запасами углеводородов русские на трубе вертели и Запад, и его санкции, и уж тем более Украину с её «солдатами» (хотя и, несомненно, гордую, если учесть решимость Евромайдана).

Шестого марта парламент Крыма принял решение о присоединении к России. Седьмого появились репортажи о выступлениях сепаратистов в Луганске. Чуть позже – в Донецке. В Москве прошёл многотысячный митинг в поддержку оккупации Украины («Танки на Киев!»).

Восьмого пропал «Боинг-777» авиакомпании Malaysia Airlines, летевший из Куала-Лумпура в Пекин. Связь с самолётом была потеряна над Южно-Китайским морем. На борту находились 227 пассажиров и 12 членов экипажа. Незавидная участь, с горечью констатировал Ларри. Он спустился во двор, постоял у лестницы и, пройдясь по Парк-авеню, неожиданно свернул где-то под аркой. Свернул, да так и проходил час или два безлюдными переулками в районе North Bergen.

Остаток субботы учёный провёл за размышлениями о смерти. Из головы не выходил потерянный рейс и на ж тебе – «кровавый вторник» в Киеве 18 февраля. В тот день в результате столкновений манифестантов с полицией погибло 25 человек, 600 ранено. Ещё недавно совершенно немыслимое для Украины событие стало явью. Люди полны решимости: они готовы умереть (а власть готова поубивать их).

«В пустом переулке можно спастись, – записал Ларри. – На час или два, вряд ли больше: переулок не Иисус Христос». Что и к лучшему, добавил он. Добавил – и словно вернулся на землю из далёкого космоса.

Вернувшись на землю, Лоуренс собрался с мыслями и ближе к ночи позвонил Паскалю в Портсмут.

– Слышал про самолёт?

– Слышал.

– Ну и где он? – спросил Ларри.

Паскаль не знал.

Да и откуда ему знать? Мало ли что на уме у пилота. Впрочем, и Ларри явно стебался.

– В другой реальности? – предположил Годен.

Предположил и тут же понял, что не до смеха.

Даже метафорически мысль выглядела пугающе: объект, исчезнувший с радара, вряд ли вернётся.

– Исчез и вряд ли вернётся, – словно прочёл его мысли Лоуренс. – Всё правильно, но не так уж и плохо, – констатировал он.

По мнению Ларри, механизм «пустых коридоров», над которым они с Годеном так увлечённо работали (и всё никак), гораздо сложнее и интересней, чем они до сих пор представляли. Исчезновение малазийского самолёта, оккупация Крыма и «кровавый вторник» натолкнули учёного на одну мысль, и теперь он был поглощён ею: ничто никуда не девается, пока не увидишь мёртвых.

Иными словами, самолёт до сих пор где-то летает, полуостров, как мы знаем, на месте, а убитые на Майдане живы, пока ты не видел их мёртвыми.

– И даже мёртвое тело, – продолжал Стэнли, – мало что значит, если ты не знал человека.

Это как неслышимый диапазон: звука нет, но он есть. Более того, комбинация неслышимых звуков рождает образ, и чем сложней эта комбинация, тем образ более реалистичен.

– Странное ощущение в голове – как ты и писал.

Ларри подтвердил опыты Годена и наконец подобрался к главному – звуки города. Фиксировал ли Паскаль звуки города у дома Диккенса? Занимался ли он ими? (Судя по всему, нет.) Внешние звуки из неслышимого спектра если и не создают эффект «пустых коридоров» непосредственно, то, во всяком случае, играют важнейшую роль – такой была теория Лоуренса.

Идея о «внешних звуках» пришла к Ларри вместе с медийной атакой России на Украину. Ступак-младший вдруг ясно представил себе состояние общества на фоне антиукраинской пропаганды в российских СМИ. Пропаганда почище советской, и ясное дело – эти «внешние звуки» доведут кого хочешь.

Пропаганда и впрямь похожа на фон, согласился Паскаль и задумался. Предположение Ларри выглядело вполне разумным. Годен просмотрел свои записи и кое-что обнаружил. Да, действительно – всякий раз, прослушивая альбом Марка Дауна, он находился в окружении весьма громкого (хотя и привычного уже) шума. В квартире это был шум холодильника, радио, компьютера. Шум дождя, проникающий сквозь открытое окно. Шум ремонта этажом выше, шум унитаза и микроволновой печи. Шума хватало. Не говоря уже о шуме улицы, когда он прогуливался к сухому доку и к дому Диккенса.

У «Диккенса», к примеру, очнувшись от холодного прикосновения к поручням, Паскаль даже удивился обилию шума. Обилию out noise («внешнего шума»), как называл этот шум Ларри и влиянием которого так озаботился. Может, Ларри и прав, но в любом случае надо бы поработать с этим.

Так он и сделал. В последующие несколько дней Годен собирал данные. Честно сказать, собирать не хотелось, но долг обязывал (сам ведь затеял), да и разбираться с данными будет не он (что утешало). Разбираться будет Лоуренс Стэнли из Нью-Йорка (если захочет, и вообще – Паскалю нет никакого дела до мистики).

В Matra Marconi он выписал было широкополосную деку, но тут же отказался от неё (плёнка не пишет необходимых ему частот) и раздобыл компактный анализатор спектра с макбуком. Вполне хипстерский набор: в рюкзаке анализатор (с памятью и микрофоном), в сумке макбук (для отображения и обработки данных). С этими «аксессуарами» Паскаль и вправду выглядел хипстером (но хипстером весьма деятельным и активным). Он шатался по городу и тщательнейшим образом фиксировал окружающие его звуки. Как и планировал, он записал звуки в квартире, звуки, доносящиеся из окна, звуки в пути (от Lake до Milton Road), у сухого дока и звуки у дома Диккенса.

Рюкзак и сумка прочно приклеились к его образу. Десятого марта Годен закончил запись, одиннадцатого выделил и систематизировал треки, а двенадцатого отправил их по электронной почте Ларри. Слушать не стал и вообще мечтал поскорей избавиться от навязчивой темы.

Получив треки «внешнего шума», Ларри сопоставил их с февральскими ощущениями Паскаля, и вот что получилось. Во-первых, чем ближе Паскаль приближался к дому Диккенса, тем интенсивней он перемещался в «пустые коридоры». Во-вторых, по мере его прогулки от Lake Road через Anglesea и вплоть до Gisors звуки неслышимого спектра приобретали всё более гармоничный характер. Иными словами, сочетание этих звуков напоминало мелодию. Некую пьесу в диапазоне инфра – и ультразвуков. В-третьих (и что самое загадочное), ритм неслышимой «пьесе» задавали новости о событиях в Украине. Новости исходили из радиоприёмника в квартире Годена и давали по сути исходный импульс для всей последующей «музыки».

Именно музыки. Альбом Марка Дауна мало того, что сам содержал неслышимый спектр, он ещё и каким-то образом складывался с «альбомом out noise», условно говоря. Комбинация внешнего шума (если таковая действительно имела место) возникала случайно, и опять же – на фоне политических новостей, что казалось безумием.

Безумием настолько, что Ларри сник.

Ларри осознал вдруг свою беспомощность: каким бы талантливым он ни был, вряд ли ему совладать с гигантской силой ничтожно вероятного события. «Альбом out noise» возник сам собой. Возникнув, он случайно совпал с альбомом Дауна «Пустые коридоры». Эта случайная комбинация совпала с Годеном. Совпала с его настроением, его прогулками к доку и дому Диккенса. Совпала с Евромайданом и с российской оккупацией Крыма.

Совпадения наводили на размышления. Размышления утомляли, пугали и уж никак не придавали сил. Ларри представил, как он будет биться над этой задачей, и, признаться, приуныл. От безысходности он попросил Паскаля ещё раз проделать свой опыт (опыт с «перемещением» в другое измерение). Тот согласился, но прежнего эффекта не получил. В какой-то момент Паскаль увидел пустые коридоры и даже услышал скрип открывающейся двери, но внутрь так и не проник.

Шестнадцатого марта в Крыму состоялся референдум о присоединении к РФ. Референдум незаконный и наглый. Изменилась также и интонация новостей (вместо «русских бьют» – «Крым всегда был наш»), а лайнер, пропавший над Южно-Китайским морем, так и не нашёлся.

Не нашёлся, зато нашёлся Ларри.

Как жаль, что он не обучен музыке, мелькнула мысль, и в тот же миг он отчётливо представил себе пианино, воспроизводящее неслышимый спектр. Ту самую «пьесу» в диапазоне инфра – и ультразвуков, которую Лоуренс считал «гигантской силой ничтожно вероятного события». На таком пианино он наиграл бы тысячу «альбомов out noise» и не нужно было бы ждать случайных совпадений.

Инструмент явно пригодился бы, решил Ларри, и уже в ближайшие дни отправился в Рокленд (штат Мэн) к своей подруге Кэт Скович по прозвищу «Лесбиянка Кэт».

III. Lesbian Kat («Лесбиянка Кэт»)

Кэт Скович – настоящая профи. В 2012 году она окончила Литовскую академию музыки и театра по классу фортепиано. После окончания академии (и вопреки желанию родителей) уехала в США – вдруг повезёт. Не повезло: осень и зиму она перебивалась частными уроками, а в тринадцатом познакомилась по Интернету с Ларри. Ступак писал и по-английски, и по-русски, его блог пользовался популярностью, он был свободен и интересен – так почему бы нет?

Постепенно они привязались друг к другу. С блога перешли на Скайп и вскоре встретились. На Рождество он приехал к ней в Рокленд, где Ларри и Кэт провели незабываемые каникулы. Как ни странно, ожидания не обманули их: тот редкий случай, когда реальная связь адекватна виртуальной.

По поводу «лесбиянки» – на деле Кэт оказалась вполне себе «гетеро», если не «би» (о чём Ларри мог бы догадаться и раньше). Догадка влечёт, рождает образы, а то и вовсе – новую реальность.

За этой реальностью Ларри как раз и приехал к Кэт 18 марта, во вторник. В машине он ещё раз послушал Empty Corridors Дауна, ощутил лёгкий гул в голове – вот и весь эффект. Эффект и вправду был слабый, как будто не хватало исходных данных, настроения, какой-нибудь мутации – Ларри и сам не знал. А потом – акустика. Акустика Mini (Mini Cooper Countryman), как он понял, была слишком хороша для галлюцинаций. «Вызывает галлюцинации. Не рекомендовано детям…» – припомнил он надпись на конверте. Зато (надо же!) пережил настоящий стресс, услышав по радио заявление Путина о Крыме. Президент РФ не скрывал радости: отныне Крым считался территорией России (блядь).

По CNN показали восторженных жителей Симферополя. Если верить официальным данным, этих «восторженных» в Крыму набралось аж 94 процента. Референдум о присоединении к РФ был проведён в спешке, под контролем военных, но беспокоило другое.

Ларри с грустью подумал о положении остальных жителей автономии – тех самых шести процентах, а ведь это около 120 тысяч ни в чём не повинных граждан Украины. Теперь они будут причислены к «врагам народа» и, несомненно, подвергнуты мучительному «перевоспитанию». «Стоять смирно, говорить по-русски!» – образно выражаясь. Этот слоган Ларри подхватил на «Эхе Москвы», а когда выяснил, что за херь такая, оказалось – заставка. Безобидная на первый взгляд заставка к передаче о русском языке. Вот этим шести процентам и не позавидуешь теперь.

Впрочем, и крымским русофилам придётся несладко. На смену эйфории явятся будни, сомнения, а позже и удручённость. У русофилов теперь не будет ни честных выборов, ни свободных СМИ, ни справедливого суда. Останется лишь «свобода» любить родину (Путин научит). Да и богаче никто не станет. Пройдёт время, но, даже сделав правильные выводы, репутации не вернёшь.

В пути Ларри не раз останавливал машину и с минуту-другую сидел как пришибленный. Если их действительно притесняли и они так хотели в Россию (а русских в Крыму немало – это правда), то почему бы не заявить об этом раньше? Почему бы не обратиться в ООН, в правозащитные организации, к журналистам, наконец? В том-то и дело – ни в Крыму, ни в остальной Украине никто никого не притеснял. Разве что надпись на заборе «Геть москалі!», и то – лишь после начала жесточайшей антиукраинской пропаганды.

Относительно России: Россия, конечно, обозлилась. Обозлилась на Майдан (да на всех обозлилась, включая саму себя) – что не сможет больше держать Украину в повиновении, и когда стало ясно, что та уходит, решила отомстить. Так что Крым – это месть (месть и урок). Урок всем, кто захочет свободы (в том числе и в России), а никакая не забота о русских в Крыму.

Миновав Эймсбери, Ларри притормозил и, чуть помедлив, выключил двигатель. Сгущались сумерки. В небе покачивалась луна, будто кто-то неведомый дул на неё, а на деле покачивался сам Ларри – он устал от дороги, устал от новостей.

Спасибо Кэт – она ждала его, и уже через час-полтора они поужинают в «Миранде» (Café Miranda, 15 Oak Street), постоят на набережной в Lermond Cove, а ближе к утру (пьяные и счастливые) займутся сексом.

Так и вышло. Секс выдался бурным и продолжительным. Подобно выступлению Путина в Кремле, секс Ларри и Кэт сопровождался повторяющимися оргазмами, счастливым шумом, радостной болью и в итоге – экстазом («Крым наш, добро пожаловать в родную гавань!»). Над Роклендом навис туман. Но уже с рассветом задул ветер, и к обеду туман рассеялся.

Туман рассеялся, Кэт сварила кофе. Прекрасный кофе, как, впрочем, и Кэт, и её турка, явно приобретённая с рук.

– На распродаже, – кивнула Кэт.

А вот он свою турку забросил и теперь держал там всякую всячину: пакетик сахара, карандаш Faber-Castell, авторучку с логотипом HP (HP invent), доллар, свёрнутый в трубку, катушку ниток, иголку и упаковку CANNABIS incense sticks. Туркой, короче, Ларри не пользовался и предпочитал ей кофейную машину.

– Куда проще, – подытожил он и перешёл к делу.

Он поведал Кэт историю Годена (пустые коридоры, другая реальность) и раскрыл свою догадку о произвольном соединении звуков неслышимого спектра (out noise) с композициями Марка Дауна.

– Думаю, этот noise – тоже музыка, – промолвил Ларри и предложил Кэт представить пианино, но не привычный для неё инструмент, а пианино, настроенное на неслышимые частоты.

– Не могла бы ты поиграть на таком «пианино»?

– Игра в бисер? – Кэт улыбнулась.

В каком-то смысле это и была «игра в бисер». Накануне Ларри изготовил 24 специальных тон-генератора, настроил их на соответствующие частоты и подсоединил к MIDI-клавиатуре. Получились две полноценные октавы: левая «издавала» инфразвук, правая – ультра. Подключив клавиатуру к компьютеру, можно было сдвигать октавы в слышимый спектр, контролировать мелодию визуально, а также запоминать её, обрабатывать и совмещать с любой другой мелодией.

«Бисер» же заключался в следующем: сочинить как можно больше неслышимой музыки. Иначе говоря, Кэт предлагалось заняться композицией. Игра ума и воображения по Герману Гессе. Для решения задачи, поставленной Паскалем, Ларри нуждался в мелодиях Кэт. Предположительно эти мелодии должны были стать своеобразным фоном для альбома Дауна. Фоном, в сочетании с которым его «Пустые коридоры» давали бы эффект «параллельной реальности».

– Что скажешь? – Ларри взглянул на Кэт.

Кэт потянулась за чупсом.

Как исполнитель она была так себе и прекрасно знала об этом. В Вильнюсе Катя скорей развлекалась, нежели училась. По окончании академии самое большее, на что она могла рассчитывать, – это работа в каком-нибудь захудалом театре (в Гомельском театре кукол, к примеру), а то и вовсе учителем в средней школе. Кэт с ужасом представляла провинциальные театры музкомедии, устроенные по всей Беларуси, и буквально тряслась от страха при мысли о так называемом «народном театре» в Барановичах.

Тем не менее Кэт не мыслила себя без музыки. Она с детства сочиняла мелодии, а её особым пристрастием были Шопен и блюз. Шопен – благодаря мазуркам (Скович как-то послушала их и запала). К тому же, как и Шопен, она родилась в Польше и невольно романтизировала эту страну. Что же до блюза – блюзом её увлёк Рэй Чарльз, когда ещё в школе она посмотрела фильм «Рэй» (Ray, режиссёр Тэйлор Хэкфорд, в роли Рэя Чарльза – Джейми Фокс, США, 2004). Удивительно – с тех пор Скович то и дело выискивала что-нибудь о блюзе, разучивала стандарты и даже коллекционировала передачу «Весь этот блюз» на «Эхе Москвы» (с Андреем Евдокимовым).

«Из патрульной машины, лоснящейся на пустыре, звякают клавиши Рэя Чарльза», – нередко перечитывала Кэт «Колыбельную трескового мыса» Бродского (но уже значительно позже – по приезде в Америку). Более того – мазурки Шопена Кэт воспринимала тоже как блюз. По меньшей мере, их настроение ассоциировалось с плачем (как и композиции Рэя Чарльза) – плач приличного человека.

Примерно в том же интервале (интервале плача) находился и Даун. Марк Даун – музыкант, автор соул-альбомов и псих из Приднестровья. Голос Дауна узнаваем, он тих и печален – что боль, идущая из глубины. Глубины сознания, океана чувств, безысходности, надежды, наконец – поди разберись.

Но лучше так, чем, к примеру, Рахманинов. Кэт и не помышляла понять Сергея Васильевича. Во-первых, сложен (невероятно сложен технически), а во-вторых, русский (хоть и умер в Беверли-Хиллз). С русскими всегда так – даже простые вещи они ухитряются запутать, и тогда уже всё равно: коммунисты они или демократы. В этом смысле предстоящая работа с Ларри выглядела предельно ясной: «подыграть» Дауну. Найти правильную тональность, ритм, мелодию (весь этот блюз). «С Ларри хорошо», – рассуждала Кэт. С ним она ощущала себя и Рэем Чарльзом, и подвижницей науки.

Правда, и Ларри был русским. Но странно – Ступак хоть и имел русские корни, был напрочь лишён «русского мировоззрения» – презирающего всех и вся, лукавого и гениально дьявольского. По-хорошему, такое мировоззрение нуждалось в суде – открытом и честном (по типу суда над нацистами в Нюрнберге). Но возможно ли это? Кэт сомневалась. В соответствии с демократическими принципами любая идея считалась проявлением свободомыслия – даже самая лукавая и дьявольская. Тут так: нет жертв – нет суда. Хорошо бы сначала дождаться жертв (причём много – чем больше, тем лучше), а там посмотрим. В представлении Скович был лишь один способ покончить с «русским мировоззрением» – всячески противостоять ему и ни в коем случае не сотрудничать с властью.

Оккупация Украины во всей красе показала убогость русского сознания. Весь мир увидел единство их нации: рейтинг Путина зашкалил за 80 процентов, и ни одного протеста внутри страны.

Кэт нахмурилась.

– Что скажешь? – переспросил Ларри.

Пока Кэт размышляла, он всё поглядывал в окно. Пошёл дождь, море билось о камни, ветер явно усилился и трепал теперь всё подряд: баннер напротив, светофор на растяжке, провода и навес у кафе Brown Bag.

Кэт согласилась, и следующие две недели пролетели как один день. К каждой вещи из «Пустых коридоров» она подобрала с десяток «неслышимых» мелодий и даже упорядочила их по степени, как Кэт выразилась, «проникновения в другой мир». Отдельные сочетания казались ей наиболее сильными, и тогда Скович немедленно связывалась с Ларри. Тот изучал полученный эффект, вносил необходимые правки и предлагал новые решения.

В целом его идея подтверждалась: само наличие «неслышимой» музыки и гармоничное её сочетание с композициями Дауна словно перемещали вас. А куда перемещали – каждый ощущал сам.

К примеру, на композиции Polyphonic Plan в сочетании с неслышимым плагином «Ветер мартовской ночью» (названия придумывала Кэт – подчас смешные и чуть простоватые) Ларри переместился в будущее. Нью-Йорка в традиционном понимании там не было, зато было море, его прежний дом в Провинстауне, и опять же – дождь. Ларри стоял у окна, смотрел на дождь и слушал, как тот стучит, ударяясь о крышу.

При таком же сочетании Скович переместилась в совершенно неизвестное ей место, и скорей это был вымысел, существовавший лишь в её воображении. Кэт кружила в воздухе, а под нею располагались карты Google. Время от времени карты Google сменялись снимками из космоса, но тут же и возвращались вновь, на этот раз в более крупном масштабе – масштабе улиц или даже зданий.

Что до Паскаля, тот вновь переместился в коридоры (пустые коридоры, как и прежде) и, пока длилась запись, успел и Эмили разглядеть, и пейзаж за окном. Очуметь! За окном светилась галактика. Формой она напоминала М 81¹ (такая же впечатляющая, спиральной формы и с активным галактическим ядром), а в непосредственной близости от Годена располагалась планета 47 Ursae Majoris C – одна из тех экзопланет, которыми Паскаль как раз и занимался в Matra последние полгода.

Как понял Ларри, каждый перемещался, куда хотел: будь то воспоминание (куда хотелось бы вернуться) или вымысел (то идеальное место, о котором мечтаешь, – лишь бы убраться из реальности). Пока же Кэт подбирала музыку, Стэнли размышлял, как быть дальше. А тут и в самом деле было над чем подумать.