Читать книгу: «Вознесенный», страница 5

Не имея представления, как быть дальше, он настойчиво попытался уползти в сторону выхода из Царского зала, но то и дело его тело мотало из стороны в сторону и когда землетрясение неожиданно прекратилось, он обнаружил, что прополз чуть больше двух шагов.

– 

Ах ты, чертов изменник! – Послышался злобный рёв Ефима.

В то же мгновение Григорий увидел кривую физиономию адъютант запрыгнувшего ему на живот. Ефим принялся озлобленно бить его по голове, с каждым ударом теряя над собой контроль.

Дикий ужас охватил Григория и, совершенно позабыв о необходимости прикрывать лицо, он начал скрести по земле руками и ногами, надеясь неведомым образом выползти из-под Ефима. После нескольких обрушившихся на него тяжелых ударов, он без сил распластался на земле. В ушах стоял невыносимый писк, один глаз опух и походил на семя черного гороха, второй чудом остался цел, левая клешня у рта сильно распухла, и казалось, была сломана. Разрозненные очаги боли переросли в общую агонию терзавшую тело Григория. Чудом оставшись в сознании, он желал, чтобы адъютант перестал истязать его ударами, оставив в покое. В какой-то момент Григорий решил, что ещё немного и смерть освободит его от мучений. Но стоило этой мысли прокрасться в искалеченную голову, как град ударов прекратился и Ефим тут же поднялся на ноги. Было непонятно, радоваться ли Григорию, что избиение прекратилось и он смог глотнуть побольше воздуха или же сетовать на то, что желанное избавление от мучений так и не произошло.

Он посмотрел здоровым глазом на склонившуюся над ним толпу. В центре видимого полукруга стоял Ефим и, активно жестикулируя, что-то возбужденно говорил собравшимся. Что именно, Григорий не слышал из-за непрекращающегося звона, стоявшего в ушах. Вдруг к адъютанту вышла та самая оскорбленная медсестра. Поначалу, Григорий решил, что Ефим, неизвестно как, оказался в курсе возникшего между ним и девушкой недоразумения и сейчас публично унижает его перед сородичами за хамство. Но после того, как адъютант пренебрежительно указал на него рукой и медсестра сразу же подбежала к полуживому Григорию, чтобы его осмотреть, тот понял, что никто до сих пор не знает про позорный случай, и успокоился.

Милая мордашка девушки скользила перед взором Григория, то и дело отворачиваясь назад (по видимому, разъясняя Ефиму о серьезности нанесенных им травм) и спустя несколько секунд вновь поворачивалась обратно.

Сознание его держалось лишь за образ этой девушки, пытавшейся, как и в тот раз, помочь искалеченному бедолаге. Чувство безграничной благодарности вновь охватило Григория и, позабыв о своих страхах, он невнятно произнёс:

– 

Прос…ти…те ме…ня.

Девушка внимательно рассматривала поврежденную клешню, когда услышала его слова. Подняв на Григория недоуменный взгляд, она пыталась понять: бредит ли он или находится в здравом рассудке.

– 

Вы это мне? – Осторожно спросила медсестра.

Звон в ушах постепенно утихал. Когда он совсем пропал, Григорий услышал лишь последнее слово, окрашенное вопросительной интонацией девушки.

– 

Вам, – кривая, полная боли улыбка растянулась на искалеченном лице солдата. – Пом…ните, как вы излечи…ли меня?…а потом, я…посм…ел вас оскор…

– 

Послушайте, – б

есцеремонно перебила его медсестра, вновь вернувшись к осмотру клешни. – Во-первых, сейчас вам лучше не разговаривать, а то рискуете потерять силы и отключиться.

– 

Но я хотел…

– 

Во-вторых, – девушка вновь перебила Григория, слегка повысив голос. – Подобных вам – искалеченных, раненых, контуженных – мне приходится за один день видеть сотни, если не больше. И лишь некоторые остаются в памяти, – она слегка понизила голос и добавила: – Как тот предатель со шрамом, например.

– 

То…есть, – голос Григория задрожал. – Вы не помните меня?

– 

Не принимайте близко к сердцу, но да, не помню, – холодно ответила девушка.

Григорий отчаянно сопротивлялся сковывающим его тело холодным лапам разочарования, которое являлось верным спутником всех его неудач. Он пытался убедить себя, что разбитые ожидания, в данном случае, не являются хоть какой-то весомой трагедией, ведь то, что медсестра не узнала его и, скорее всего, уже позабыла тот злополучный случай, оказывается самым лучшим выходом из сложившегося положения. Чего нельзя было сказать про угрозу быть казненным по надуманному обвинению в измене колонии и Королеве. Казалось, главной заботой Григория должна была быть не оскорбленная девушка, а намечающийся карательный процесс, от которого зависело его существование в этом мире. Но здравый смысл часто неповоротлив и неуклюж в поединке с легкой и текучей жалостью к себе. И стоило Григорию подумать о том, какой он несчастный и как несправедливо с ним поступила медсестра, разочарование сомкнуло на его теле свои ледяные лапы. Дыхание его сбилось, здоровый глаз заплыл жгучими слезами, а поперек горла встал ком. Тело рыдающего Григория робко затряслось на земле.

–Что с вами? – Заметив, как его искалеченное лицо исказилось в уродливой гримасе, спросила медсестра. – Вы почему плачете?

Последние слова девушка произнесла чуть ли не крича. У нее не было умысла привлекать внимание окружающих к рыдающему Григорию, но больно неожиданным для нее стал его эмоциональный всплеск. Но тем не менее, толпа, ранее собравшаяся над избитым Григорием, вновь оживилась и услышав вскрик медсестры, скучковалась более плотным кольцом. Нескрываемый интерес солдат к фигуре избитого Ефимов “изменника” вызвал у генерала гнев.

–Что там происходит? – Спросил он у своих адъютантов, раболепно смахивающих с генерала песок. – Почему никого не волнует прошедший катаклизм?! У нас землетрясения каждый день происходят? Почему все так беззаботно на это реагируют? Ну, сейчас я наведу порядок!

Тяжело дыша, он уверенным шагом подошел к сборищу солдат. Стоило воинам увидеть грозно топающего своими тонкими ножками генерала, как толпа в едином порыве расступилась на несколько шагов, пропуская командующего армией к Григорию.

–Что случилось?! – Остановившись возле медсестры, прокричал он.

–Ой…– Девушка ловко вскочила на ноги, услышав за спиной генеральский рёв. – …тут бойца…

–Я его избил, – Ефим уверенно вышел к генералу. – Он тот второй предатель, которого мы искали. Пытался трусливо бежать, когда я поймал его с поличным. Но, как видите, не успел скрыться благодаря моим навыкам рукопашного боя… – горделиво задрав подбородок, адъютант посмотрел на командира и, поймав на себе его вопрошающий взгляд, в котором читалась задетая гордость, добавил: – …навыкам, которые я получил благодаря подготовке по вашей программе, конечно же!

Удовлетворенный ответом генерал подошёл ближе к рыдающему Григорию и, властно склонившись над ним, произнёс:

–Ты чего это, изменник проклятый, развылся? Осознал, какая участь тебя ждет? Решил вызвать жалость к себе? – Он выпрямился и с насмешкой произнес: – Да у нас даже бабы, после того как им руку отрывает, не ноют! А ты, паскуда, развалился и рыдаешь!

Ефим притворно расхохотался, услышав едкое замечание генерала. Постепенно толпа начала подхватывать подхалимский хохот адъютанта и когда все вокруг безостановочно смеялись, каждый считал, что делает это искренне.

Свернувшийся калачиком Григорий слегка приподнял голову и посмотрел мокрым глазом на расплывчатые лица сородичей, которые звонко над ним хохотали. Он не понимал, чем заслужил всеобщее осмеяние.

“Почему они верят, что я предатель? Кто-то да знает меня! Знает, что всю жизнь я добросовестно работал на благо колонии, рисковал собой на поле боя ради защиты интересов Королевы, старался быть полезным для сородичей, – отчаянно думал Григорий. – Да, иногда позволял себе уходить за периметр крепости, чтобы в очередной раз помечтать о том, как увижу вознесение деревьев-исполинов… но в этом нет никакого предательства! – Он вновь опустил голову на землю, прикрыв ее руками. – Может быть, они знают, что я боюсь воевать и во вред себе избегаю битв? – Он слегка прощупал свою сломанную конечность и поморщился то ли от боли, то ли от воспоминаний, как ломал себе руку. – А что плохого в том, чтобы бояться быть убитым на поле боя?! Почему я должен, как некоторые воины, яростно рваться в бой, несмотря на очевидную опасность, которой подвергаю свою жизнь? Пользы от меня больше живым, чем мертвым!”

–Ему медицинская помощь требуется? – Прервав всеобщий смех, который уже успел поднадоесть, властно спросил генерал у медсестры.

–Да, были нанесены сильные травмы головы, способные вызвать кровоизлияние в мозг, – робко ответила девушка.

–Так, – генерал повернулся к Ефиму. – транспортируй его в госпиталь, пусть подлечат. Показания он должен давать в здравом уме. И приставь стражу, чтобы не сбежал.

Тоненький голосок медсестры, коснувшись ушей Григория, пробудил в нём неукротимую злость. Злость не на самого себя, и даже не на свои самонадеянные и неоправданные ожидания, а на безразличие и унижение, направленные медсестрой в его сторону. Сначала она дала понять Григорию, что тот является для нее пустым местом не заслуживающим, даже на короткое время, остаться в ее воспоминаниях, а потом еще и публично унизила, обратив внимание всей публики на его душевные муки выраженные через горький плач. Большего унижения Григорий представить не мог. Даже перспектива быть порицаемым за сказанные в адрес медсестры оскорбительные слова уже казалась не такой ужасающей, как оказаться осмеянным и униженным за свою наивность и честность. Так видел происходящее вокруг себя Григорий. Он искренне поверил в то, что является несчастным изгоем в родной, отвергающей его искренность и благородство, колонии. Сердце Григория стало очагом вспыхнувшей ненависти, бездумно направленной в сторону сородичей. Злоба неукротимым ураганом разрушила его внутренний мир и собрала из оставшихся обломков жалкий суррогат прошлой личности униженного солдата.