Читать книгу: «Наши лучшие дни», страница 4

– Мой муж – адвокат. Специализируется на защите интеллектуальной собственности. Вообще-то… вообще-то он купил браслет в Нью-Йорке. На благотворительной ярмарке. Надо уточнить, на что конкретно собирали деньги…

Ханна улыбнулась, несколько разрядив обстановку. Собственно, все из-за ее голоса; это Ханнин голос заставил Вайолет потерять бдительность, согласиться на личную встречу. «Нам нужна ваша помощь», – сказала по телефону Ханна. Униженно прозвучало, жалко, а у Вайолет к подобным интонациям иммунитета нет и не было.

– Вы готовы его увидеть, Вайолет?

– Я? Да. Конечно. Готова. Да.

Ханна позвала его по имени, и через секунду послышались тяжелые шаги. Прежде чем Джона возник на нижней ступени лестницы, Вайолет осознала: до его появления она выдохнуть боялась.

Красивый мальчик, спору нет. Правда, сутулится, но это возрастное, зато глаза большущие, ясные, а волосы того насыщенного кофейного оттенка, которого отчаянно добиваются мамочки, знакомые Вайолет по детскому саду, куда она возит Уотта. Когда Джона родился, Вайолет отказалась на него взглянуть, на руки не взяла. С ее согласия за врачом поспешила Венди – убедиться, что ребенок живой и здоровый. Венди потом разглагольствовала: редко, дескать, когда новорожденные такие милашки – ни «просяных пятнышек», ни отечности, кожа – и та не сморщенная. Словом, миг встречи должен был запустить некий процесс – а не запустил. Только тошноту вызвал. Вайолет дернулась на стуле, поднялась, простерла к мальчику руки. Вышла пародия на приветственное объятие, как если бы пластиковой кукле взбрело притвориться живой женщиной.

– Здравствуй, – выдала Вайолет, превозмогая головокружение. – Здравствуй, Джона. Я очень рада, что у нас появился шанс… все исправить.

Глаз на нем буквально отдыхал – ровно до тех пор, пока у него рот не раскрылся.

– А на фотках вы пополней. Сейчас – просто кожа да кости.

Ханне достался вопрошающий взгляд.

– На каких фотках?

– Я вас гуглил. Нашел кучу фоток – вроде как в детском саду сделаны. Там еще малыши копами наряжены.

– Карьерный день, – выдохнула Вайолет.

Понятно. «Тенистые Дубы», садик Уотта; мероприятие, порученное Вайолет и с блеском ею проведенное. Для детей заказали спецодежду точь-в-точь как у настоящих полицейских. Выручили чертову прорву денег на новую спецполосу шоссе, предназначенную исключительно для автомобилей, в которых более одного пассажира.

– Сейчас вы просто кожа да кости, – повторил Джона. Было в нем что-то от Венди: смотреть – одно удовольствие, ладить – из области фантастики.

– Просто… – Вайолет замялась. Не лишняя ли это будет информация? – Просто те фото сделаны вскоре после рождения моего сына. А с тех пор я похудела.

Вайолет обернулась к Ханне. Для чего она вообще присутствует? Приняла позу Наполеона, уставилась, будто перед ней теннисный матч. Подготовить мальчика не могла? Чтоб не отпускал комментарии насчет женского тела? Кажется, ей и осанка Джонина, риск развития сколиоза тоже глубоко параллельны. Неужели трудно сказать: «Расправляй плечи»? А что это у него на худи? Пенис?!

– Занятная у тебя худи, – выдавила Вайолет.

– Ага. Это Гриффины. – Он помедлил, счел необходимым уточнить: – Ну, сериал «Гриффины». Вы разве не смотрели?

– Признаю себя виновной.

Ладони у Вайолет вспотели. Прежде она с таким не сталкивалась. Нет, подобные разочарования ее точно не постигали. Подумать только: впервые встречаешь своего пятнадцатилетнего сына – и через пару минут обсуждаешь с ним телевидение.

– Вайолет, – Ханна наконец-то очнулась, – как насчет пуэра?

– Насчет чего?

Ханна уже проводила странные манипуляции с большим керамическим чайником.

– Нет, спасибо. Не надо. Я в порядке.

Вайолет села, Джона с Ханной заняли места за столом напротив нее, причем Джона поставил ногу на перекладину Ханниного стула. Вайолет кольнула привычная интимность этой позы, красноречивое «мы тут вот так живем, одной семьей».

Поза как бы задала тон дальнейшему. Говорила в основном Ханна. Джона и Вайолет отделывались краткими фразами, втайне довольные, что за столом не повисает молчание. Потом Ханна почти вынудила Джону выбрать для Вайолет одну из этих его хваленых кружек – топорную поделку. Вайолет же совершила худшее из возможного (никогда она себе этого не простит) – полезла в сумочку за бумажником. Джона пытался подарок ей преподнести, а она, словно эмоционально тупой «папочка» Уорбакс²², сунула ему сорок долларов (в смысле, спасибо, брошенное мое дитя, за сувенир, а теперь ступай, купи себе что-нибудь). Едва пришлепнув купюры к столу, Вайолет горько раскаялась. Нет, не денег ей было жаль. Она бы с радостью отдала Джоне все содержимое бумажника – Дэнфорты явно еле сводят концы с концами, а Вайолет подсуетилась, навела справки о пособиях для патронатных семей. Ребенка на эти гроши воспитывать просто невозможно. Сама Вайолет за Уоттовы уроки игры на гитаре в месяц платит вчетверо больше. Сокрушалась она не из-за денег, а из-за холодной пустоты своего жеста. Почему так вышло – ведь цель была превознести работу Джоны? Детские ее карандашные рисунки, выставленные в «галерее» (разложенные на обеденном столе), папа покупал по одному-два доллара за штуку. Но Джоне сравнялось пятнадцать. Подобная льстивая опека в его случае неуместна. Вайолет – взрослая, она – мать. Где же пресловутое материнское чутье, где нежность, где благодарность? Ее собственная мать каждый неумелый рисунок своих девочек принимала как Вермееров шедевр. Вайолет следовало заключить Джону в объятия и без вопросов согласиться на пуэр (чем бы он ни был), причем пить его из бесценной зеленой кружки. Она же отмахнулась двумя двадцатками. Разве удивительно, что Джона буквально через несколько минут отпустил на ее счет гнусную шуточку? Вайолет встала, направилась к двери. Ханна поспешила за ней, стиснула ее локоть; была ли в этом реальная угроза, или Вайолет так только показалось?

– Вы только не подумайте, Вайолет, что Джона у нас невоспитанный, – заговорила Ханна. – Просто ему сейчас очень тяжело. Из-за нашего переезда. Он и так всю жизнь с рук на руки кочует…

– Почему вы его с собой не берете?

Они уже обсуждали это по телефону, когда Вайолет сама позвонила, чтобы установить первоначальный контакт.

Ханна побледнела:

– Мы всего-навсего патронатные родители.

Сказала, будто о кокер-спаниеле каком-нибудь.

– Почему бы вам его не усыновить? Все в деньги упирается? – Вайолет казалось, в ее тело вселился чужой – говорит за нее, слова и интонации подбирает. – Если проблема финансового характера, я могу… мы с мужем могли бы…

Ханнино лицо исказила гадливость. Впрочем, уже через миг Ханне удалось заменить гримасу нейтральным выражением, за что Вайолет ее возненавидела.

– Мы никогда не планировали усыновлять ребенка. Если бы мы не уезжали, тогда может быть… Но в данных обстоятельствах я действую на благо своей семьи.

– А я на благо своей.

Тогда, по телефону, Ханна выразилась в том смысле, что возвращение в Лэтроп-хаус не лучшим образом скажется на Джоне, то ли дело – семья. Вайолет на это ничего не ответила. Не то чтобы она категорически не хочет пускать Джону к себе; нет, на время, чисто погостить – пожалуй, они с Мэттом не против. Но на неопределенный период? Это совершенно исключено. И вообще, сначала Вайолет посмотрит на мальчика. Ей надо с ним встретиться хотя бы один раз.

Вот встреча и произошла.

– Я ведь вам, Ханна, ничего не обещала.

– Но вы, по крайней мере, подумайте. Прошу вас. У Джоны большой потенциал, но, если сейчас отправить его туда, откуда мы его забрали, все наши совместные достижения пойдут прахом.

– У меня двое маленьких детей.

– Я уверена, вы полюбите Джону, когда узнаете его поближе.

– Я и так его люблю, – прошипела Вайолет. – Я, блин, его на свет родила.

От собственных слов она застыла, окаменела. Возле сердца, где всегда горячо, где давно обосновались, заняв все пространство, Уотт с Эли, набухало что-то новое, до сих пор подавляемое. Вайолет воображала, что ей удалось забыть и любовь к новой жизни, что росла в ее чреве, и боль этой первой утраты. А сегодня глаза открылись: оказывается, Вайолет не справилась, не смогла, не сумела. Потерпела поражение – тоже первое? Не совершила поступок, когда это требовалось, и не почувствовала (где же пресловутая материнская интуиция?), как страдает, как борется за жизнь ее дитя. Наконец, по сути, вторично отреклась от него – да, прямо сейчас, зная уже обо всех обстоятельствах и имея средства помочь. Джона возник за Ханниной спиной. Поймав на себе ее взгляд, шагнул к ней, произнес, избегая смотреть в глаза:

– Вот, вы забыли, – и покраснел.

Вайолет тоже вспыхнула – теперь их лица были одного оттенка – и приняла от сына зеленую кружку с трещинкой на ободке.

Глава четвертая

Теперь Венди редко разговаривала с Вайолет. Только по выходным, на Фэйр-Окс-стрит, на террасе, после дозы спиртного, когда обеим осточертевало смотреть на родительские обнимашки. О чем говорили? Да ни о чем. Так, пустые комментарии. За пределами родительского дома общения между сестрами не происходило. Не то что раньше. Поэтому, когда экранчик мобильника высветил имя «Вайолет», Венди сразу поняла, по какому поводу сестра ей звонит. Уж она-то Вайолет знала достаточно (в определенный период даже и получше, чем кто бы то ни был). Она верно угадала ее следующий шаг.

– Ты у Дэнфортов была, – выдала Венди, предвосхитив первую фразу сестры. Постаралась, чтобы прозвучало обыденно. Ага, она, Венди, – этакая Кассандра, а посыл следующий: «Ничего не изменилось – я тебя по-прежнему насквозь вижу».

– Только не обольщайся насчет моего звонка; не думай, будто я тебя простила. Блин, Венди, меня от злости трясет! Но я… Господи, ты запустила этот процесс, и я при всем желании не могу сделать вид, будто… Ты поставила меня в невозможное положение, и… Послушай, дело не в том, что… – Голос Вайолет сорвался. – Короче, ему приют светит, если никто… Может, это кажется неправильным, но только я никак не могу… Наша с Мэттом жизнь… ее распорядок, ее устройство таковы, что не оставляют шансов…

Сам факт, что Вайолет запнулась, говорил: она внезапно осознала, сколь огромна ее ложь. Потому что у них в доме три спальни пустуют, а что до денег, так Мэтт, пожалуй, больше тысячи в час «делает». Впрочем, кому-кому, а Венди отлично известно: деньги, даже очень большие, решают далеко не каждую проблему. Венди, полулежа в кресле, прикурила косячок и стала блуждать взором по неохватному пространству потолка.

– Я как мать не допущу, чтобы мои дети подверглись столь резким и кардинальным переменам в привычном миропорядке, – продолжала Вайолет. – Вдобавок сейчас мое время полностью занято их нуждами.

Ишь какие основания приводит, думала Венди. Наверняка заранее речь отрепетировала, а то и вовсе по бумажке читает. Ничего удивительного. У Вайолет нарциссизм, отягощенный перфекционизмом, – ничто и никто, включая биологического сына, не вторгнется в ее восхитительную жизнь. Вайолет такого просто не допустит. Странно другое – почему она озаботилась сочинением отмазок?

– Погоди, – перебила Венди. – Сам-то он как тебе понравился?

– Сам? Не знаю. Ему пятнадцать.

– В смысле он прыщавый, неуклюжий оболтус?

– Ты недалека от истины. – Вайолет нервически хихикнула.

– А тебе не показалось, что он на тебя похож?

Венди буквально видела, как сестра каменеет от ее вопроса.

– Пожалуйста, не говори подобных вещей, ладно? – попросила Вайолет.

Что-то новенькое. В обычных обстоятельствах она сказала бы: «Незачем констатировать очевидное».

– Я пытаюсь проявлять объективность. Он реально клевый. Конечно, для юнца.

– Знаешь, я с такого ракурса не смотрю. Я не могу сказать, клевый он или не клевый, поскольку меня на юнцов не тянет. – Вайолет перевела дух. – Впрочем, ты права. Он еще растет, еще сто раз изменится. Сейчас, по-моему, он чем-то похож на папу. Пожалуй, будет недурен собой.

– То есть тебе удобнее утверждать, что папа недурен собой – папа, но не твой ребенок?

– Он не мой… – Вайолет прикусила язык. – Слушай, я не против с тобой это обсудить. В принципе. Но сейчас я не для того позвонила. Ситуация из категории… Словом, время не ждет, и я не…

– Ты за весь разговор НЕ завершила ни единой фразы.

Вайолет всхлипнула в телефон, и Венди смягчилась:

– Ох, черт. Ладно, успокойся. Все образуется.

– Я одного не пойму – зачем ты это подстроила? Зачем, Венди?

– Ничего я не подстраивала. Сложилось так, вот и все.

Ложь, и Венди это отлично известно.

– Давай я его возьму.

Марихуана малость обострила чувство справедливости, вот Венди и расхрабрилась. Бедняга племянник с этим своим дурацким, только для сантехника пригодным именем; невзгоды, выпавшие на его долю. Присутствовала и задняя мысль: было ведь время, когда именно за счет этого мальчика Венди получила преимущество над Вайолет. Сработает, значит, и во второй раз. Венди затянулась. Она бросила пробный камень – посмотрим, как ответит сестра. Вайолет, надо отдать ей должное, не фыркнула, не сказала «какого черта», не нажала отбой.

– Ты серьезно, Венди? – Слезы в голосе теперь были приправлены страхом: Вайолет словно не верила в свою удачу. – Ты его возьмешь?

Растроганная Венди и сама прослезилась:

– Дурища ты этакая. – Венди выпустила в потолок белесое дымное облачко. – Конечно, возьму, блин.

После звонка Вайолет – она, мол, должна сообщить нечто важное, причем в приватной обстановке, – Мэрилин не на шутку встревожилась. Еще одна беременность? Или проблемы с Мэттом? Мэрилин ошиблась. Ее догадки оказались столь далеки от истины, что в последующие шесть месяцев она мысленно пинала себя, недоумевая, когда и при каких обстоятельствах успела растерять пресловутое материнское чутье.

Мэрилин приготовила чай, накрыла стол на террасе. Сама с Дэвидом устроилась на двухместном диванчике. Вайолет села в плетеное кресло и ноги умудрилась переплести так, что и не поймешь, где начинается одна и заканчивается другая.

– Это… это очень трудно… для меня, – заговорила Вайолет, изрядно удивив Мэрилин. Не привыкла она, чтобы невозмутимая вторая дочь так вот мямлила. – Дело в том, что всплыли… некие обстоятельства, вот я и… Я решила, вы имеете право знать, хотя это… трудно.

– Что случилось, милая? – Мэрилин надеялась, выйдет ласково, но голос дрожал от страха.

Дэвид обнял ее, стиснул ей плечо.

– В тот год… Помните, я провела год в Париже?

– Конечно, помним, – подтвердил Дэвид, тоже явно перепуганный.

Так уж устроено было воображение Мэрилин – в моменты неопределенности подсовывало абсурднейшую из версий, объяснение на самой кромке разумного. Сейчас ей представился газетный разворот: на фото – девушка с глазами как у зомби, заголовок гласит: «Во Франции юная американка хладнокровно убила соседку по комнате».

– Вайолет, детка, ты… у тебя проблемы того характера, который…

– Я не летала в Париж, – зачастила Вайолет, словно стремясь поскорее прочесть некий текст. – Я была здесь, в Чикаго. Я была беременна. Родила ребенка и отдала его на усыновление.

Мэрилин удержалась – не хихикнула. Подавила этот истерический импульс. Лицо у Вайолет непроницаемое – ну так что ж? Это она шутит. Из всех девочек Вайолет самая серьезная, но вот сейчас разразилась шуткой – неудачной, разумеется, и имеющей единственную цель – напугать, чтобы через минуту, узнав об истинной проблеме, родители облегченно выдохнули – пустяк, мелочь по сравнению с ЭТИМ.

– Вайолет, что ты такое говоришь? – Тихий голос и натужное спокойствие в голосе мужа вернули Мэрилин в реальность.

– Я жила у Венди, – монотонно, не поднимая глаз, продолжала Вайолет. – Сразу после выпускного я перебралась к Венди и Майлзу в Гайд-Парк. Ребенок родился в январе.

А Мэрилин вспомнила. Она ведь беспокоилась о Вайолет, ее тревога усилилась после одного конкретного телефонного разговора. Она даже хотела лететь в Париж, озвучила свое намерение, а Вайолет стала возражать – мол, у нее «поиски себя», ей нужно время. Фальшивка театральная; как, вот как можно было повестись?

И однако, они повелись. Остальные девочки давали им с Дэвидом поводы для беспокойства, но Вайолет – никогда. Венди чуть ли не с пеленок была эмоционально нестабильной. Потом, не успело у нее наладиться, как удары судьбы посыпались один за другим. Лиза бесшабашно упряма. Не иначе причина в том, что она по счету третья, этакая «мертвая точка» в семье. Как машина на стоянке, со всех сторон зажатая другими машинами. Грейси – сущее дитя. Звонит родителям три-четыре раза в неделю, просит советов по элементарным вопросам и «стреляет» небольшие суммы денег. На днях Дэвид ей объяснял, как сменить пылесосный мешок. По телефону! Словом, о самой старшей и двух младших Мэрилин волновалась, а насчет Вайолет была почти совершенно спокойна. Чудовищный промах, как теперь понятно; медвежья услуга второй дочери.

– Но почему же ты… – Звук собственного голоса заставил Мэрилин вздрогнуть. – Как ты вообще… Господи боже мой, Вайолет, ты должна была все рассказать нам с папой. Ничего не понимаю. Дичь какая-то.

– Ребенка усыновили. Мы – в смысле, я и Венди – подошли к делу со всей ответственностью. Конечно, в данных обстоятельствах. Он попал в хорошую семью, и несколько лет все было прекрасно, пока… пока приемные родители не погибли в автокатастрофе. Понимаю: нелепо звучит. С тех пор он сменил несколько патронатных семей. Сейчас живет в Ок-Парке. Это в Саут-Сайде²³.

– Боже мой, Вайолет! – выдохнул Дэвид.

– Знаю, это ужасно. Знаю, мое признание отдает безумием.

– Я одного не понимаю – почему ты нам не сказала? – произнесла Мэрилин. – Как ты могла?

– Мама, даже если ты это триста раз повторишь, тебе понятнее не станет! – Вайолет наконец-то подняла глаза. Кажется, сама не ожидала от себя такой резкости. – Извини, мама. У меня нет ни объяснений, ни оправданий. Разве только это: я была слишком молода и переживала трудный период. Не знаю, что еще ты от меня хочешь услышать.

Нет, просто в голове не укладывается: две ее девочки живут под одной крышей и разрабатывают («подходя к делу со всей ответственностью») план – квинтэссенцию безответственности! Стоп. А сама Мэрилин – чем она занималась в тот год? Магазин хозтоваров уже был ею куплен. Грейси окончила начальную школу, перешла в среднюю. Все как обычно. Ну, может, чуточку больше абсурда, но превышение – в пределах допустимого. И вообще, Мэрилин абсурдом не смутишь.

– Откуда у тебя информация? – Дэвид перешел к делу. – Как ты вышла на него?

Вайолет снова потупилась:

– Это не я. Это Венди на него вышла. Говорит, ради интереса стала копать, ради забавы. Генеалогическое исследование провела…

– Но как ей удалось…

– Господи, да не знаю я! Мне огромных усилий стоит не думать об этом, потому что он – он уже найден. Ничего не изменишь.

Венди. Понятно. Старшая дочь, как всегда, оказалась в эпицентре семейной драмы.

– На самом деле, – куснула щеку Вайолет, – ситуация еще сложнее.

– Боже! – простонала Мэрилин.

Дэвид взял ее за руку.

– Патронатная семья должна уехать в Эквадор, – выдала Вайолет.

Мэрилин чуть снова не рассмеялась. Чем дальше, тем страшней.

– И он… ему одна дорога – обратно в приют. Туда, где он с Ханной – с патронатной матерью – и познакомился. Она там волонтер… Ханна подчеркнула: расставание с ними – с Дэнфортами – не скажется на нем отрицательно, если не допустить, чтобы он снова… – Вайолет заплакала.

Наконец-то, подумала Мэрилин, ее эмоции соответствуют масштабности событий, о которых она рассказывает. Ей и самой слезы на глаза навернулись.

– Как я поняла, он стал жертвой несовершенства системы. Сменил несколько патронатных семей. Ничего фатального, насколько мне известно, но и стабильности ноль. Но вы не подумайте – он не хулиган какой-нибудь. И голова на месте. Потом появилась Ханна. Изменения, которые с ним произошли, астрономические – это Ханнино выражение. Еще она говорит, что есть шанс их сохранить – при условии, что ему будет обеспечено проживание в стабильной и благополучной семье. Только дело в том… Короче, мы, я и Мэтт, оба считаем, что мальчики… слишком малы. Они в таком возрасте, когда крайне нежелательно вносить столь существенные изменения в структуру семьи. Последствия могут оказаться разрушительными, могут пагубно повлиять на дальнейшее развитие наших детей.

– Ну еще бы, – процедил Дэвид.

Вайолет вспыхнула:

– Поэтому я и подумала…

– Конечно, мы его заберем, – перебила Мэрилин.

И пускай Дэвид взглядом ее буравит – сама она будет буравить взглядом свою дочь, удерживая на лице выражение непреклонности. Мать она или кто, в конце концов? Дэвид, понятно, в ужасе: только-только развязался с обязанностями врача и отца несовершеннолетних – так вот пожалуйста, новый подопечный появляется. На самом деле заниматься мальчиком предстоит Мэрилин. На ее плечи лягут стирка, проверка уроков, утренняя побудка. Именно Мэрилин суждено переживать о результатах контрольной по химии и шансах на приличный университет, а также возить внука в торговый центр при первых признаках вырастания из куртки – чтобы голыми запястьями не светил. Дэвиду это известно, и не в этом видит он проблему. В его воображении уже стоит кухонный стол, заваленный учебниками и тетрадками. Он уже мысленно подтирает в прихожей следы от загвазданных кроссовок. Он со смесью брезгливости и тревоги засекает время, проводимое внуком в ванной. Прочтя на лице мужа все эти чувства, Мэрилин подавила усмешку. В режиме 24/7 Дэвиду мальчика растить не придется. Так же как и ни одну из девочек растить не пришлось.

– Разумеется. Нам это только в радость, – сказал Дэвид и сам едва не прослезился. Потому что кто, как не он, четырех дочерей воспитал? Благодаря кому Венди вообще с родителями разговаривает, Вайолет прививает Уотту и Эли любовь к животным, Лиза – профессор на полной ставке, а Грейси ни одной старушки с хозяйственной сумкой не пропустит, непременно вызовется покупки до дому донести?

Мэрилин трижды стиснула его ладонь, и он ответил пожатием, тоже троекратным, только более сильным. Так они согласились, решились вновь стать родителями, причем пройти самую тяжелую стадию – без умиления, которое вызывают младенцы и дошколята, без возвышающей трогательности прозрений, которыми вдохновляют дети в девять – одиннадцать лет. Мэрилин и Дэвиду суждено расхлебывать мутную взвесь подростковых разочарований. Они готовы. Они справятся, потому что они вместе, как всегда, пусть даже задачи Мэрилин больше связаны с бытом и меньше – с положительными эмоциями.

Вайолет смутилась:

– Боже… спасибо, конечно. Большое спасибо, но…

– Места у нас хватит, – поспешно сказал Дэвид. – И времени тоже. Я ничем конкретным не занят, так только – дом, сад, то да се.

У Мэрилин сердце защемило от этого «то да се». Дэвид из кожи вон лез, чтобы заполнить пенсионную пустоту.

– Повторяю, Вайолет, мы в состоянии о нем позаботиться, каковы бы ни были его…

– Он будет жить у Венди.

Дэвид настолько опешил, что ослабил пожатие. Спохватился, снова стиснул пальцы Мэрилин:

– У кого? Вайолет, что ты такое говоришь?

– Да разве можно ему к Венди? – У Мэрилин сердце запульсировало где-то в районе гланд.

– А почему бы и нет? У нее места достаточно. И времени тоже.

– Будто у нас недостаточно! Папа на пенсии не знает, чем заняться! – Мэрилин вдруг забыла, что у ее мужа есть гордость, которую надо уважать. – Сегодня с тряпкой его застала – он пыль стирал с картины!

– Ничего подобного! – возмутился Дэвид. – Вокруг гвоздя штукатурка раскрошилась, и я ее восстанавливал.

– Короче, Вайолет, место и время есть у нас с папой. И в вопросах воспитания мы куда опытнее, чем Венди.

– Малыш, не кипятись, – шепнул ей Дэвид.

Мэрилин высвободила руку:

– Получается, Вайолет, ты отдаешь предпочтение Венди? В то время как я просидела с нею, тобой и Лизой дома, пока Грейси в садик не пошла? По-твоему, мы – я и папа – не годимся, а Венди годится?

– Нет, я… Я просто постеснялась вас просить… – Вайолет бросило в краску. – Я думала, вы… как бы… в общем, устали и заслуживаете… отдыха. Что вам надо пожить для себя…

– Я полный день работаю, – возразила Мэрилин, противореча самой себе. Неужели она была такой кошмарной матерью и даже не догадывалась об этом? Неужели незримая связь с дочерьми – лишь плод ее воображения и эти восхитительные, независимые молодые женщины понятия не имеют о ее натуре и вдобавок полагают, что она жизнь прожила, не подозревая об их тайных страхах?

– Я подумала, ему будет полезно чаще бывать в центре города, – сказала Вайолет.

– По большому счету Ривер-Норт – не центр Чикаго, – возразил Дэвид, и Мэрилин ощутила прилив нежности к мужу. – А если речь о том, чтобы ему понюхать настоящей жизни, так это не получится. У Венди есть личный шофер, мальчик будет ездить с ним из красивейшего района в один из самых благополучных пригородов и обратно.

– Папа имеет в виду, что лучше мальчику жить в районе, где школа буквально под боком, и с людьми, которые… которые понимают… у которых достаточно опыта…

– Но, мама, Венди сама вызвалась.

Произнесено было как-то беспомощно. Мэрилин кольнула жалость к дочери. Вайолет – это все знают – перед Венди тушуется еще с детства. Венди достаточно брови сдвинуть, губы поджать по-особому – и Вайолет делается вроде воска.

– У Венди сейчас… не лучший период, – продолжала Вайолет. – Ты ведь не станешь этого отрицать, мама? Вот я и подумала: если в ее доме появится… подопечный, она… она пересмотрит свои отношения с окружающей действительностью. – Губы Вайолет сложились в прямую линию, строго перпендикулярную носу, – это у нее от Дэвида. – Дети меняют мировоззрение взрослых, не правда ли?

Боже, сколько чопорного самодовольства – и из чьих уст? Не эта ли Вайолет в относительно недалеком прошлом стонала: дескать, отсутствие джинсов из универмага «GAP» тормозит ее социальный прогресс? Не она ли смирно сидела в сумке-кенгуру, пока Мэрилин держала за ручку Венди, делавшую первые шаги? А теперь вытаскивает козырную карту – собственное материнство – и говорит с Мэрилин так, будто они обе присутствуют на родительском собрании.

Дэвид встрял прежде, чем Мэрилин сориентировалась насчет собственных эмоций.

– Разумеется! – воскликнул он.

– Да, но… – начала Мэрилин.

Снова мужнина рука на ее бедре – этакое предупреждение.

– Ты действительно уверена, Вайолет, что ему в данный момент будет лучше именно у Венди? – спросил Дэвид, напрямую, без обиняков, с этой готовностью принять любой ответ, с гарантией, что уважит любое решение.

Мэрилин убить его была готова.

– Ни в чем я не уверена, – вздохнула Вайолет. – Просто Венди сама вызвалась, у него положение аховое, я в отчаянии… Вот и решила: дам Венди шанс. Ну, раз ей кажется, что она справится…

– Стоп. Давайте-ка, девочки, успокоимся. – Продолжил Дэвид вопросом, с которого следовало начать и который из головы Мэрилин вытеснило негодование: – Какой он, наш старший внук?

Сама Мэрилин не сообразила хотя бы спросить, какого цвета у него глаза. Материнская оплошность № 429. Счет она открывала ежегодно первого января. С нуля.

– Мы их упустили, – сказала Мэрилин.

Вайолет уже уехала, они с Дэвидом сидели на заднем крыльце, пили вино и любовались закатом. Лумис носился вокруг дуба – сверху его дразнила белка.

– Вовсе нет…

– Что нам только ни мерещилось, Дэвид. Вроде все кошмары перебрали, все ситуации – кроме этой конкретной.

Он обнял Мэрилин, хотя не чувствовал в себе утешительского потенциала. Память подсунула случай на свадьбе Вайолет, не случай даже – обмолвку Венди. Почти десять лет назад его старшая дочь выдала нечто ну ни с чем не сообразное. Дэвиду бы напрячься, порасспросить Венди – а он на тормозах спустил. Потому что Венди ведь у них непредсказуемая, а тогда еще и пьяна была, и горем убита; с утра словно силилась навести тень на счастье Вайолет-невесты. Двух старших дочерей буквально сковывали нерушимые узы, суть которых оставалась непонятной для Дэвида. ДНК, двойная спираль в железной броне. Должно быть, это потому, что Венди с Вайолет – ирландские близнецы²⁴. Связь держится на любви и зависти в равных долях – отсюда и спонтанность поступков относительно друг дружки. В конце концов Дэвид утешился мыслью, что имеет дело с одной из женских тайн, которую ему не разгадать просто в силу половой принадлежности.

– Хоть убей, не понимаю, – продолжала Мэрилин. – Как она могла… В смысле, почему она…

Дэвид тихо радовался: в кои-то веки жена делит с ним вакуум непонимания, в котором обычно он пребывает совсем один.

– По-моему, – начал он, – главное, мальчик в безопасности и здоров физически. Ну, с поправкой на обстоятельства. Что до Вайолет, она справится, так ведь? Она у нас гнется, да не ломается.

– В том-то и беда, – возразила Мэрилин. – Гибкость – это не всегда хорошо.

– Знаешь, я не считаю…

– Боже, у нас есть внук, которого мы никогда не видели.

Прибежал Лумис, будто чтобы напомнить: у них есть еще и лабрадор, которого они видят практически круглосуточно. Мэрилин принялась чесать его за ушами, а Дэвид под брюхом.

– Тебе не кажется, что нас подвела родительская интуиция, Дэвид? Нет, правда. Если бы мы делали то, что должны были делать, мы бы уж как-нибудь догадались, ну или хоть заподозрили.

– Мы как раз и делали то, что нам следовало, – мягко возразил он. – Жили. Работали. Четырех дочерей растили.

Мэрилин надолго замолчала. Потом сказала:

– А тебе никогда не казалось, что мы недостаточно внимания уделяли нашим девочкам? – (Дэвид чувствовал, как напряжено ее тело.) – Что были слишком зациклены друг на друге?

– Нет, – ответил Дэвид – отрицательно сразу на оба предположения.

– И что нам с этим делать?

– Не знаю. Наверно, дальше жить.

Мэрилин слабо улыбнулась:

– Это твое сугубо деревенское упрямство.

– Оно и девочкам передалось.

– Вот именно. – Мэрилин устроила голову у него на плече. – Это-то меня и пугает.