Читать книгу: «Внутри», страница 3

Небольшие круглые фонари, выстроенные вокруг каждого стола, загораются, а официанты зажигают большие белые свечи. Если бы на прозрачных пластмассовых стульях были надеты белые чехлы, я бы решила, что попала на чью-то свадьбу с неформальным дресс-кодом.

– Давай, милая! – зовет меня Вероника и указывает на свободный стул. – Садись вот сюда!

За столом уже сидят родные братья Кирилла с супругами и младшая сестра Вероники с мужем, который два года назад попал в серьезную аварию и после нескольких операций, проведенных Кириллом, проходит восстановление. Занимаю свое место и вижу, как Аверьян садится на соседний стул и разворачивает его к дяде. Будто дает ясно понять, что моя компания ему неприятна. Но я и без того это знала, так что пофиг.

– Мы рады, что ты снова с нами, Аверьян, – слышу я голос Леры. – Тебя здесь очень не хватало, дорогой мой племянничек!

Я всегда знала, что родной сын Вероники и Кирилла был важной частью их большой и крепкой семьи. Я никогда не слышала о нем ничего плохого, даже когда кто-то вспоминал о его непростом характере в подростковом возрасте и бесконечные походы родителей в школу. Он часто устраивал драки, приносил сигареты, распивал спиртное с друзьями где-нибудь в подъезде и вообще больше был похож на отпетого хулигана, нежели на сына известного хирурга и не менее известной бизнесвумен, ставшей колоссальной поддержкой и опорой для многих родителей, воспитывающих особенных детей. «Было и было, – слышала я, – он ведь мальчик, а мальчики должны быть упрямыми, дерзкими и противостоять этому миру».

В детстве я боялась думать о нем. Будь мне сейчас десять-одиннадцать лет, я бы слышала только то, что мной заменили его, как игрушкой, которой когда-нибудь тоже найдут замену.

«Когда он вернется, а это обязательно случится, избавятся от тебя, подкидыш», – любили повторять близняшки. И я боялась вовсе не этого, ведь мне было чуждо само понимание детского одиночества. Я страшилась того, что Аверьян, который в моем дырявом сознании обрел образ густого черного дыма в самую громкую и дождливую ночь, восстанет из тьмы и обречет меня на вечные страдания. И хотя я не понимала, в чем именно они бы заключались, я точно знала, что мне будет очень больно и холодно. Настолько, что я буду желать умереть.

⁂

Кирилл подмигивает мне, как бы говоря: «Отлично сидим, правда, Адель?». Отвечаю ему улыбкой и плавным кивком, как делала это в детстве.

Скоро ли мне уже можно будет уехать?

Столы ломятся от еды и напитков, один тост и пожелание никогда больше не уезжать в чужие края следует за другим. Летние сумерки сгущаются всё сильнее, и, когда слово желает сказать Вероника, загорается огоньками длинная каменистая тропинка, ведущая к частному озеру.

– Вот-вот будет салют! – объявляет она, слегка опьяневшая, но очень счастливая. – Так, а теперь настала моя очередь высказаться!

Гости шумят, как болельщики на футбольном матче. Аверьян, проговоривший с родственниками и не прекращающими свои визиты друзьями последний час, поднимается с места и подходит к маме. На его фоне Вероника кажется очень маленькой и хрупкой. Обняв сына, она смотрит на него, задрав голову, а потом прячет лицо в его груди и прижимается крепко-крепко.

– Простите! – говорит она громко и заплаканным голосом. – Ничего не могу сказать, кроме того, что я очень счастлива сейчас!

Мне приятно смотреть на них. На моих глазах выступают слезы, которые я спешу промокнуть салфеткой.

– А теперь салют! – командует Вероника забавным из-за слез голосом, вызвав всеобщий смех. – Ну же! Ребята! Салют, говорю!

Через пару секунд раздается громкий хлопок, и в черном небе взрываются тысячи ярких огней. Подперев рукой подбородок, молча любуюсь неповторимой красотой.

– Адель, Кирилл, вставайте все вместе, я вас сфотографирую! – торопит Лера, настраивая камеру на своем телефоне. – Ну же, Ника!

– Идем скорее! – зовет меня Кирилл. – На фоне салюта! Будет здорово! Наше первое совместное фото!

Я не хочу, но послушно делаю то, чего от меня ждут. Становлюсь рядом с Кириллом, но он, взяв меня за плечи, вынуждает занять место в самом центре, почти между ним и Вероникой. Аверьян, высокий, становится позади, и мои обнаженные ноги моментально ощущают исходящее от него тепло. А ещё давление, давящее на плечи.

– Салют, сыр, улыбаемся, ребята! – верещит Лера, стараясь снять нас на фоне яркого фейерверка. – Отлично! Просто огонь! Браво! Адель, красавица! Только папа и дочь счастливо улыбаются, а мать с сыном будто кислой каши съели! Улыбаться что ли не умеете?

– Готово? – спрашивает Аверьян, и его голос проносится за моей спиной на низких и вибрирующих частотах. Ему наверняка не составит труда убрать меня из снимка при помощи фотошопа.

– Есть!

– Отлично! Отправь мне всё, что получилось, – говорит Вероника.

– И мне тоже! – добавляет Кирилл.

Мы с Аверьяном решаем, что нам эти фотографии ни к чему, и молча расходимся в разные стороны.

– Отличный вечер, – говорю родителям, тихонько предвкушая долгожданное прощание. – Я так наелась, что дышать не могу.

– Почему мне кажется, что ты собралась уезжать?

– Потому что тебе не кажется, – говорю с улыбкой. – Уже поздно. А мне ещё до города добираться.

– И это первая причина, по которой ты должна остаться здесь на ночь, – отвечает Вероника. Началось! – А вторая заключается в том, что завтра воскресенье. И тебе ничего не мешает встретить его в родительском доме подальше от города.

Вот для чего следовало давно завести кота, который нуждался бы во мне круглосуточно.

– Мам…

– Прошу тебя, милая! – берет она меня за руки. – Вечер продолжается! Посидите с подругами на пирсе с бокальчиком вина. Или на качелях у беседки. Ты давно сюда не приезжала, а кроме тебя на них никто не катается.

– Хорошо, – отвечаю, немного подумав. – Меня уговорили качели.

Они с Кириллом смеются и возвращаются за стол, а я, только сейчас осознав, что оставила телефон в машине, потому что попросту в спешке забыла о нем, незаметно для многих проскальзываю между столами и иду к подъездной дорожке.

– Адель!

Ну, не так уж и незаметно.

– Адель, постой! – догоняет меня Богдан. Останавливаюсь, потому что он преграждает путь. – Прошу тебя, поговори со мной. Я со вчерашнего дня не нахожу себе места.

– Интересно, почему?

Он очень похож на своего отца. Такое же квадратное лицо, большие синие глаза и светлые с холодным отливом волосы с четким и ярко выраженным боковым пробором. Бедняжка Дарина тратит столько денег, чтобы добиться такого цвета, а мужчинам семьи Савельевых он дарован природой.

– Прошу тебя, прости меня! Я очень и очень сожалею, что сделал это. Адель, – смотрит он в мои глаза, – я не хотел причинить тебе боль. Пожалуйста, позволь мне загладить свою вину. Прошу тебя.

– Я не хочу с тобой говорить, Богдан. Я даже видеть тебя не могу.

– Я понимаю…

– Нет, ты не понимаешь! – перебиваю. – Вчера я увидела другого тебя. И он мне не понравился. Он напугал меня.

Богдан запускает пальцы в свои идеально уложенные волосы и отступает от меня всего на маленький шаг, будто мои слова оттолкнули его.

– Я просто урод, – качает он головой. – Я знаю. Можешь мне не верить, но я сам от себя такого не ожидал и мне противно смотреть на себя в зеркало. Я заслужил всё, что ты обо мне думаешь. Только…прошу, не ставь на мне крест. Не лишай меня надежды, прошу тебя.

Теперь за голову хватаюсь я и отхожу от него на несколько шагов в сторону припаркованных машин, потому что это его упрямое нежелание принять очевидное уже вконец достало. Я чувствую, что могу не сдержаться, и совсем не хочу, чтобы у всплеска моих эмоций были случайные свидетели.

– Адель, постой…

– Богдан, что ещё я должна сказать, чтобы ты наконец понял, что ты мне не интересен? – спрашиваю, развернувшись к нему. – Что я считала и считаю тебя другом, который всегда был добр ко мне! Да, я продолжаю это делать, несмотря на то, что ты врезал мне вчера, перепутав с боксерской грушей!

– Не говори так, – трясет он головой. – Пожалуйста, не говори. Я ненавижу себя за это!

– А как мне сказать иначе? Я ведь и пыталась вчера объяснить тебе, что между нами ничего не может быть, кроме дружбы. Но тебе это не понравилось. И я бы точно не рискнула вновь поднять эту тему, не будь там, в нескольких метрах от нас, – указываю рукой на светящийся двор, – двести человек, среди которых есть мои родители. Потому что я боюсь тебя.

– Я не сделаю тебе ничего плохого, Адель! – подходит он ко мне, но я инстинктивно отступаю. – Я не причиню тебе вреда! Обещаю, я…

– У меня больше нет в этом уверенности, – говорю спокойно, но решительно. – И я не думаю, что в ближайшее время всё будет, как раньше. Просто оставь меня в покое, прошу тебя.

Музыка становится громче, а вместе с ней и радостные вопли самых веселых гостей. Забавный контраст: для кого-то сейчас разворачивается целая трагедия, а у других праздничное и громкое настроение.

– У тебя кто-то есть? – спрашивает Богдан, опустив голову. – Только прошу, скажи мне честно, и я обещаю, что больше тебя не потревожу. Я не буду искать встречи с тобой и…

– Да, есть.

Его взгляд подпрыгивает и замирает на мне в немом возмущении.

– …Ладно, – произносит он, словно убеждая себя, – я понял.

– Надеюсь на это.

Оборонительно сложив на груди руки, в спешке обхожу его и быстрым шагом иду к своей машине. Не думаю, что он погонится за мной и, схватив за волосы, припечатает меня к земле. Но всё же несколько раз оборачиваюсь.

Схватив телефон с заднего сиденья, направляюсь к гостям, но на полпути останавливаюсь. Вероника с Кириллом танцуют медленный танец, напевая вместе с гостями известную песню. Они чудесная пара, в которой если и появляются какие-то проблемы, то решаются они конструктивными и спокойными диалогами.

Услышав громкий и пронзительный смех близняшек, похожий на визг куриц, резко меняю направление в сторону дома. Жаль, я не знала, что останусь сегодня здесь. Взяла бы с собой ноутбук и поработала бы немного в любимой беседке, где писала все свои курсовые и дипломную работу.

Захожу в дом через боковую дверь, ведущую в узкий коридор, а из него – на кухню. На большом кухонном острове выстроена посуда, бутылки с напитками, фужеры и много-много закусок, ради сохранения свежести которых здесь работает мощный кондиционер. Мои ноги покрываются мурашками, руки прячутся в сплошном кармане худи. Обхожу двух официантов, укладывающих креветки в кляре вокруг маленького соусника, и вдруг из-за широкой дверцы холодильника впереди появляется ещё один и опрокидывает на меня холодную красную жидкость из хрустального графина. В нос ударяет виноградный запах вина. Оно буквально стекает по моим губам, по шее и проникает под худи.

Раздается бранное словцо. Смотрю на виновника моей второй за сегодняшний день неудачи, и у меня спирает дыхание. Продолжая держать графин и тарелку с рассыпавшимися по полу кусочками сыра, Аверьян пристально смотрит на меня, не обращая внимания на то, как по его подбородку стекает вино.

Зато замечаю я. И наблюдаю за этим так долго, что в животе возникают подозрительные колебания.

– Ты в порядке? – спешит на помощь Зоя, бессменная домработница этого дома. – Адель, милая, живее снимай кофту! Надо же такому случиться! Ещё и белая!

Опускаю взгляд на худи, которое из белого превратилось в розовое.

– У меня есть отличный отбеливатель, справится на ура. Только нужно поторопиться. Снимай же! Как это у тебя получилось такое сотворить? – спрашивает она Аверьяна и с нарочито сердитым видом качает головой. Но уже в следующую секунду улыбается ему и, словно добрая бабушка, несколько раз хлопает ладошкой по его спине. – И ты тоже испачкался.

– Не так страшно. На черном ничего не видно. – Глянув на меня, он говорит: – Прошу прощения. Я не нарочно.

– Всё в порядке. Это я сегодня немного неуклюжая.

Может, он уже протрет свое лицо салфеткой?

– Адель, снимай кофту! – торопит Зоя. – Чем дольше тут стоим и болтаем, тем сложнее будет отстирать пятна.

– Я бы её послушал, – советует Аверьян, ставя графин и тарелку на кухонный остров. – Хотя бы потому, что в гневе Зоя очень страшна.

– Ну, скажешь тоже! И что ты тут забыл в холодильнике? Тебе мало того, что на столах?

– Я просто захотел сыр.

– Так сказал бы. Я бы тебе его принесла! А то пришел тут и шороху навел!

Кладу телефон на стол и снимаю мокрую кофту. От холодного воздуха мое тело моментально покрывается мурашками.

– Ну, ты посмотри, что наделал! – Зоя забирает мою кофту и оглядывает мой дурацкий подростковый наряд. – Даже платье девочке умудрился запачкать!

– Не думаю, что это такая уж большая проблема. У тебя ведь есть отличный отбеливатель, – говорит Аверьян и переводит взгляд на меня. – Осталось только снять платье.

Его слова приводят меня в ступор. Аверьян проводит ладонью по колючему и влажному подбородку, а потом облизывает её и смотрит на меня:

– Вкусное вино.

У меня махом пересыхает во рту.

– Аверьян, тебе здесь делать нечего! У тебя целый двор гостей, вот и возвращайся к ним! – командует Зоя. – А ты, милая, давай уходи отсюда поскорее! На тебе такое тонкое платьице! Заболеешь ещё! Сходи переоденься и принеси мне его. Тоже отправлю в стирку.

– Мне тоже не помешает сменить рубашку, – говорит ей Аверьян, а мне с демонстративной вежливостью уступает дорогу. – Прошу. Нам в одну сторону.

Прохожу вперед, приказывая себе успокоиться. Как будто пригласил в свое жуткое подземное царство на кровавый чаек.

– Ты оставила телефон, – настигает меня низкий голос.

– …И правда. – Аверьян протягивает мне сотовый, и я забираю его. На крошечное мгновение наши взгляды встречаются. – Спасибо.

Мы выходим в широкий коридор и направляемся к лестнице.

– Я правда не хотел испортить твой наряд.

– Я знаю. И мне тоже следовало быть осторожнее, но я слишком торопилась.

– И куда ты торопилась? Не в дамскую ли комнату, чтобы замаскировать ссадину на лице?

Мои шаги плавно замедляются. Вопрос, подкрепленный нечестно полученной информацией, нарушает мои границы.

Крепко берусь за перила и, поднявшись на пару ступеней, останавливаюсь. Разворачиваюсь лицом к наглецу, которому не хватило ума проявить чувство такта. Сейчас я почти на одном уровне с ним.

– То, что ты вчера оказался в женском туалете по причине, которую я не стану называть, и наглым образом позволил себе не только прикоснуться ко мне, но и дать совет, в котором я нисколько не нуждалась, не дает тебе права напоминать об этом сейчас – когда мы оба оказались в «приятном» удивлении от этой нашей ещё одной встречи.

– Так ли уж не нуждалась? – спрашивает он, неспешно оглядев мое лицо.

Убеждаю себя, что его внимательный взгляд заставляет меня нервничать лишь по одной причине – он Аверьян, любимый и единственный сын чудесной супружеской пары, у которой я стала его временной заменой. Тот самый, который не приезжал сюда из-за меня.

– Послушай, я из тех людей, кто уважает чужие личные границы и требует того же в ответ. Ты нарушаешь мои уже во второй раз, и меня это не устраивает.

– Сила привычки, – пожимает он плечами. – Своему парню ты сказала так же, когда он ударил тебя?

Бессовестный! Инстинктивно отступаю, поднявшись на одну ступень, но Аверьян делает шаг вперед.

– Ничего подобного не было, – трясу головой. – И тебя вообще это не касается!

– Значит, ты просто случайно стукнулась о дверной косяк? – усмехается Аверьян, безжалостно оказывая на меня психологическое давление. И физическое. – Или, может, ты поскользнулась и неудачно упала?

– Представь себе.

– Как-то не получается, – качает он головой и поднимается ещё на одну ступень.

Мои ноги прирастают к белому мрамору. Запах грозы и тумана настойчиво исходит из-под воротника черной рубашки. Волнение внутри давно превратилось в страх в виде густого черного дыма. Только теперь в него подмешивается что-то странное. Оно насыщенного красного цвета. И чем чаще низ живота напрягается от электрических импульсов, тем ярче и интенсивнее становится этот цвет.

– Послушай, мне нет никакого дела до твоей личной жизни, но так уж вышло, что я не по собственному желанию осведомлен о том, как к тебе относится человек, с которым у тебя отношения. Я не знаю, случилось это впервые или нет, но факт остается фактом: ты выбрала не того парня. Просто помни об этом, когда он в следующий раз будет нарушать твои границы. А он будет.

От возмущения мои щеки вспыхивают. Но ещё больше горят мои губы, на которые Аверьян смотрит слишком часто.

Почему он так делает?

Зачем?

Пытаюсь убедить себя, что мне это кажется, но его лицо слишком близко, я даже чувствую легкий аромат мужского лосьона, вижу каждую черточку и морщинку на выразительном лице.

Это мне точно не кажется.

– К слову о личных границах, – говорит он почти шепотом. – С ними происходит то же, что и с правилами: их всегда нарушают. И создаются они именно для этого. А если не хочешь, чтобы кто-то вторгался в твое личное пространство морально или физически, просто держись от таких людей подальше.

– Ты мне угрожаешь?

– Даю очередной полезный совет. Не все умеют нарушать чужие границы так же осторожно и терпеливо, как я.

Почему именно сейчас так хочется сглотнуть? И почему именно сейчас это получается слишком громко?

Впрочем, чего ещё я ожидала от встречи с неподражаемым, всеми любимым и таким долгожданным Аверьяном? Что он будет мил со мной? Дружелюбен и радушен, как его лучшие друзья, один из которых вчера лишился моего доверия?

Взгляд черных глаз далеко недобрый, и поэтому мне не по себе.

Его взгляд источает обжигающий кожу холод, и поэтому я дрожу.

Этот взгляд очень сильно нервирует меня.

Нервирует.

– Не приближайся ко мне, – говорю сквозь зубы. Непростительное преступление природы – подарить настолько невероятный цвет глаз тому, кто этого совершенно недостоин. – И делись своими советами с друзьями. Кому-кому, а им точно полезно их услышать.

Поднимаюсь наверх.

Хочу ли я провести в этом доме целую ночь?

Черта с два!

5

«Делись советами с друзьями. Кому-кому, а им точно полезно их услышать», – в который раз звучит в моих ушах.

За завтраком выясняется, что Адель не ночевала дома, как того пожелали родители. Для мамы отсутствие приемной дочери стало чуть ли не катастрофой, взорвавшейся тихой бурей эмоций на подтянутом лице.

– Как это? – хлопает она глазами, глядя то на Зою, то на отца. – Она ведь сказала, что останется! Ты видела, как она уезжала и ничего нам не сказала?

– Я не знала, Вероника! Она принесла испачканное платье в постирочную и сказала, что пойдет на качели. И на ней был ваш спортивный костюм, ведь в этом доме у нее совсем не осталось одежды.

Очевидно, Зоя этим очень опечалена.

– А что случилось с её платьем? – спрашивает мама, опустив задумчивый взгляд в тарелку.

– Случайно пролила на себя вино, – отвечает Зоя, почему-то утаив мое участие в этой истории. – Я предложила ей переодеться, чтобы поскорее отправить одежду в стирку.

– Случайно, – произносит мама, глянув на отца так, словно это было далеко не так. – Снова. Зоя, принеси мне, пожалуйста, мой телефон. Я оставила его в комнате заряжаться. Не думала, что он мне сегодня понадобится.

– Конечно.

Смотрю на родителей, громко пережевывая хрустящий огурец. Вместо кофе у меня банка с соленым и бодрящим рассолом.

– Что-то не так?

– Нет, – качает головой мама и поднимает на меня задумчивый взгляд, который пытается разбавить улыбкой. – Всё в порядке. Просто я была уверена, что Адель здесь. Кхм.

– Какие у тебя на сегодня планы, сынок? – интересуется отец.

– Да такие же, как и у тебя, – усмехаюсь. – Собираюсь прийти в себя.

– Это правда, – признает отец, держась за больную голову. – Давно такого не было. Может, чуть позже сыграем в теннис?

– Почему бы и нет? Если вы не против, то сегодняшний день я проведу дома. У меня на завтра запланировано много встреч, и я должен нормально соображать.

– Это связано с работой?

Согласно киваю, проследив взглядом за Зоей. Не женщина, а метеор! Как она так быстро поднялась на второй этаж и вернулась? Тоже беспокоится об исчезнувшей Адель?

Она вручает маме её телефон и молча уходит на кухню.

– Мне подобрали несколько вариантов для студии, и я хочу на них взглянуть. – Мама не замечает мой взгляд. Она старается и меня слушать, и писать сообщение сбежавшей дочери. – Если меня всё устроит, начнем ремонт. А потом займусь квартирой.

– Квартирой? – тут же реагирует мама. – Какой квартирой? Где?

– Моей, мам. Ты же не думала, что я буду жить с вами?

– Нет, но… Ты ведь только что приехал, Аверьян! Дай мне тобой наглядеться и побыть рядом!

– Ника, – смотрит на нее отец. – Он не говорит, что съедет от нас уже завтра. Аверьян делится своими планами на ближайшее будущее.

– Вы с сестрой с самого утра решили свести меня с ума! – качает она головой и снова смотрит в свой телефон. – Что ж, это тоже интересно. Новый опыт.

– Мам, – обращаюсь к ней, опустив руки на стол. – Я не хочу обижать тебя. Не хочу задеть твои чувства. Но, прошу, перестань, пожалуйста, так её называть. Адель мне не сестра. И я ей не брат. Я знаю и совершенно спокойно и нормально отношусь к тому, что она ваша дочь. Но мы с ней никак не связаны. Совсем. Я очень надеюсь на ваше понимание, – смотрю на обоих.

– Хорошо, – произносит мама, взволнованно глянув на отца. – Мы просто привыкли так вас называть и… Конечно. Как скажешь.

Привыкли? И сколько же раз на дню Адель приходилось слышать это нелепое «брат и сестра»?

– У нее снова не работает телефон! – бросает мама с раздражением. – Она даже не подумала написать мне сообщение, что уехала и добралась до дома без приключений!

– Ника, она уже взрослая, – говорит ей папа, наклонившись к столу. – Она не должна отчитываться перед нами о каждом своем шаге.

– Хочешь сказать, что ты ни капельки не переживаешь?

– Разумеется, я переживаю, но я так же понимаю, что ей необходима свобода.

– В наше время свобода слишком тесно переплетается с опасностью, которую несут в себе ненормальные люди.

– Они и раньше существовали.

– Но сейчас их намного больше, – не уступает мама, а потом, словно вспомнив, что за столом сижу я, набирает в легкие воздух и виновато улыбается. – Извини, дорогой.

– За что? – поднимаю банку с рассолом. – За то, что беспокоишься о дочери?

– Адель не живет с нами уже два года, – говорит отец, – но мама никак не может к этому привыкнуть.

– Мне нанесена серьезная психологическая травма, – шутит она. – Мой сын уехал подальше от своей семьи на целых четырнадцать лет. Теперь я боюсь, что дочь сделает что-то подобное.

– Ника, она работает в твоем центре, – закатывает отец глаза. – Вы видитесь почти каждый день. Разве этого мало? И будет лучше, если мы поговорим об этом после завтрака.

– Из-за меня? – спрашиваю. – Слушайте, не ведите себя так, словно я идиот. Если вы хотите поговорить о дочери – говорите. Если я сказал, что не считаю её сестрой, то это вовсе не значит, что я её ненавижу. К тому же, насколько мне известно, она солидарна со мной в этом вопросе. Мы просто ваши дети. Каждый по отдельности.

– Да, – качает головой мама, словно пытается убедить себя в этом, – да, ты прав, милый. Конечно. Я просто немного переживаю, вот и всё.

И, наверное, правильно делает, учитывая, что её дочь спуталась с каким-то ублюдком. А они вообще в курсе, что у нее есть парень?

Где-то в глубине эта мысль нервирует меня. Где-то очень глубоко.

– Не думаю, что тебе стоит волноваться, – говорю, положив на кусок хлеба ломтик колбасы. – Она, наверное, уехала к своему парню.

А я и не знал, что у мамы такие большие глаза. Надо же, как она их выпучила!

– Что? – смотрит на меня, потом на отца. – Какой ещё парень? Богдан?

– Это точно не Богдан.

– Откуда ты знаешь, что у Адель есть парень? – спрашивает отец. – Вы вчера общались, да?

Полная надежд улыбка появляется на его губах.

– Немного.

Вчера ваша привлекательная дочь в милом коротком платьице стала причиной моей эрекции.

– Как хорошо! Вы с сестрой находите общий язык! – радуется мама, заправив за ухо каштановые до плеч волосы.

Не знаю, что сейчас выражает мой взгляд, но мама, вспомнив о моей просьбе, которая, очевидно, вот-вот превратится в жесткое требование, спешит извиниться:

– …То есть, Адель. Прости, Аверьян. Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть.

Воспоминание о коротком, сексуальном платьице на стройной фигуре и реакции моего тела теперь вызывают тошноту. Всего одно слово «сестра» и приятное тепло в паху превращается в самый настоящий стыд.

– И что она тебе рассказала? Потому что я точно не в курсе. Мы только вчера обсуждали с ней Богдана, но она и словом не обмолвилась о другом парне.

– Может, потому, что тебе пока не стоит об этом знать? – вздыхает отец.

– Мы должны знать, кто он! Какой он человек и вообще – всё ли у него в порядке с головой. Адель что-нибудь о нем рассказывала?

Отрицательно качаю головой, прожевывая бутерброд. Я думаю о том, какие красивые у нее губы. Именно на них я обратил внимание в первую нашу встречу, случившуюся в дамской комнате ночного клуба, где я трахал Инессу. Они понравились мне с первого взгляда, и если бы за пять минут до этого я не развлекался с давней подругой, которая слишком перевозбудилась от радости встречи со мной, я бы поцеловал их. Её губы будто созданы для поцелуев…

Губы Адель.

Губы «сестры».

– Так странно, – прерывает мои мерзкие мысли мама. – Мы вчера так хорошо общались, и она ничего мне не рассказала. А я так надеялась, что у них с Богданом что-то получится. Но Адель сказала, что они только друзья. И телефон всё ещё выключен! Уже десятый час. Адель просыпается рано!

– Ника…

– Мне неспокойно! – потирает она указательным пальцем лоб. – С ней могло что-то случиться. Я была уверена, что она сейчас дома! После завтрака поеду в город.

– Это так необходимо?

– Да, Кирилл, – решительно заявляет мама, – и ты поедешь со мной! Она обещала, что останется здесь, а сама снова… – Мама резко замолкает и уводит взгляд в сторону. – В общем, съездим в город ненадолго. Заедем к дочери и просто узнаем, как у нее дела.

– Раз уж выбора у меня нет, – со вздохом выходит отец из-за стола, – пойду приму душ и буду собираться.

– Спасибо, дорогой.

Глубоко вздохнув, мама подносит к губам чашку с кофе и делает осторожный глоток.

– И давно ты такой стала? – спрашиваю, глядя на нее с откровенным весельем.

– Какой?

– Чересчур обеспокоенной.

В темно-зеленых глазах проскальзывает чувство вины.

– Отец прав, Адель не маленькая девочка. И она уже два года живет отдельно от вас. Ты не слишком сжимаешь её?

– Если и так, то на это есть причины, – отвечает мама. Смирившись с недоступностью дочери, она кладет телефон на стол. – Не хочешь поехать с нами?

– Нет, – отвечаю ясно и коротко. – Что значило это твое «снова»? Ты узнала, что Адель испачкала платье, и сказала «снова» так, будто это имеет какой-то более глубокий смысл.

– Не бери в голову, – говорит она, тряхнув головой. – Просто сказала. Если ты сегодня планируешь провести день дома, пригласи друзей. Сыграете в теннис, в бильярд, поплаваете в бассейне.

– Хочешь уйти от ответа? – спрашиваю с улыбкой. – Если так, то за ним кроется что-то очень серьезное. И, думаю, я имею к этому непосредственное отношение.

– С чего ты взял?

– Твой взгляд становится виноватым. Вот ты сидишь, переживаешь за дочь и ничего не можешь с этим поделать, а потом смотришь на меня и как будто сожалеешь, что в свое время так же сильно не переживала и не беспокоилась обо мне. И это вынуждает тебя чувствовать себя виноватой. Если ты расскажешь мне об этом таинственном «снова», то это чувство лишь больше в тебе разыграется. Я не прав?

– Ты даже представить себе не можешь, как я скучала по тебе, – улыбается мама.

– Могу, – подпираю подбородок рукой и улыбаюсь в ответ. – Ведь я тоже по тебе скучал.

– Приятно слышать, сынок! – смеется она, засияв, как капля росы на солнце. – Я уже и не ждала, что ты вернешься. Где-то в глубине своего сознания я уже, кажется, смирилась, что мы будем встречаться два-три раза в год на другом континенте до конца моих дней. Но вот ты сообщил, что собираешься вернуться домой, и всё в голове перемешалось.

– Ясно, – делаю продолжительный кивок. – Но причем здесь Адель?

– При том, что она с самого детства считает себя лишней, когда речь заходит о тебе, – отвечает мама, опустив голову. – Мы столько раз приезжали к тебе в Нью-Йорк, а потом та незабываемая поездка в Таиланд! – улыбается мама. – Рим, Барселона, зимние каникулы в горах Швейцарии! Адель должна была быть с нами в каждом нашем путешествии, но всегда что-то случалось. То ангина, то отравление, то предстоящие экзамены.

– Она же ездила с вами в Китай, – вспоминаю.

– Да, а ещё в Турцию и Египет. Она ездила только туда, где не было тебя, Аверьян.

Я только сейчас начинаю осознавать, что каждый раз, когда мы с родителями планировали совместный отдых, они приезжали без девочки, имя которой я даже и не старался запомнить. Мы всегда отдыхали большой компанией друзей и родственников, и мне просто не было дела до ребенка, за которого родители взяли ответственность. Есть и есть. Когда вырастет – вылетит из гнезда, чтобы строить свою жизнь.

– Ты не помнишь этого, – читает мама мои мысли. – Но каждый раз за день или два до отъезда, с Адель что-то случалось. Появлялась весомая причина, которая позволяла ей пропустить поездку. С ней оставались Зоя или Лера с Андреем, если, конечно, они не уезжали вместе с нами.

– И ты считаешь, что она так поступала, потому что считала себя лишней?

– Я так не считаю, Аверьян. Я это знаю, – уверенно говорит мама. – Потому что, когда мы собирались в Таиланд, мы до последнего не сообщали ей, что там будешь ты. Мы с отцом сказали, что будем там только с Лерой и Андреем, но я очень боялась, что Адель обидится на нас или, того хуже, что ей станет плохо… В общем, за несколько часов до вылета я сказала, что у меня есть отличная новость: ты смог вырваться из плотных трудовых будней и составишь нам компанию. Через несколько минут у нее заболел живот и поднялась температура. Поэтому, зная всё это, я испытывала некоторое беспокойство относительно вашей первой встречи, которая состоялась вчера.

Чешу нос. Первая наша встреча состоялась не вчера, к чему мы оба оказались не готовы.

– Утром я заехала к ней на работу. Адель казалась очень уверенной и спокойной, она заверила меня, что рада твоему возвращению, потому что от этого счастливы мы с папой. А вечером её всё нет и нет. Наконец приезжает и говорит, что стаканчик с кофе случайно на нее опрокинулся.

– И ты решила, что она это сделала нарочно, чтобы не приезжать?

– Нет, – улыбается мама, – ведь в ином случае Адель бы вчера вовсе не появилась. Но когда мне пришлось задействовать фокус с вопросами, тут я уже немного напряглась. Она нервничала. Правда, когда мы все вместе сели за один стол, я успокоилась. Она ни капельки не волновалась и выглядела так же, как и всегда. Настоящие качели!