Перепрошивка: Как защитить свой мозг в цифровую эпоху

Конечно, эти и другие результаты печальны, но они дают веские основания предполагать, что факторы, влияющие на развитие мозга в раннем детстве, имеют стойкий эффект. «Мы можем сейчас с уверенностью говорить, что психологическая среда оказывает ощутимое влияние на развитие человеческого мозга, – отмечает Джоан Луби, еще одна исследовательница последствий негативного опыта раннего детства для развития мозга, психиатр медицинского центра Университета Вашингтона в Сент-Луисе. – Это очень сильный довод в пользу идеи о том, что забота о детях с момента рождения положительно сказывается на их развитии»^{44}.

Эти наблюдения подтверждают теории Фрейда, Боулби и других ученых, высказывавших мысль о том, что здоровые социальные связи в раннем детстве очень важны для будущего психического здоровья и отношений с окружающими. Качественные и количественные исследования с использованием таких методов, как структурированные интервью, когортный анализ и сканирование мозга, стабильно показывают, что ранняя социализация в сочетании с эмоциональной поддержкой со стороны воспитателей влияет на социальное и эмоциональное здоровье на протяжении всей жизни. Теперь я предлагаю рассмотреть вопрос, способна ли сегодняшняя цифровая культура постоянного подключения оказывать негативное воздействие на приобретенный в раннем детстве опыт, который, как мы уже знаем, определяет состояние нашего эмоционального и социального здоровья в последующей жизни.

Изменение характера родительской заботы

Новые мобильные медиаресурсы, средства коммуникации и информационные технологии в сочетании с расширяющимся доступом к высокоскоростному интернету привели к одному из самых серьезных изменений в развитии детей и характере родительской заботы за последнюю сотню лет. Сегодняшние дети взаимодействуют не только с несколькими ближайшими родственниками или другими взрослыми, которые ухаживают за ними. Сейчас на детей с самого раннего возраста рутинно воздействуют установки, мнения и ценности, которые несет с собой нарастающий поток медиаконтента, льющийся со все более многочисленных экранов. Ну а родители и другие взрослые воспитатели, чье внимание и эмоциональная поддержка так важны для малышей, становятся как никогда отстраненными – из-за тех же технологий^{45}.

В какой мере дети подвергаются воздействию медиаресурсов сегодня? Несмотря на неоднократные предупреждения Американской академии педиатрии, средний возраст начала «регулярного» потребления медиаконтента – то есть повторяющегося воздействия – резко снизился в последние десятилетия. На заре 1970-х гг. средний возраст начала регулярного потребления видеоконтента через телевизор составлял примерно 4 года. По нынешним оценкам, потребление медиаконтента начинается в 4 месяца, а регулярным оно становится в 9 месяцев^{46}. При этом совсем маленькие дети не просто просматривают несколько видеосюжетов. Опросы показывают, что они смотрят видео вплоть до трех часов в день. С учетом того что девятимесячные дети бодрствуют всего 10–12 часов в день, это пугающе большая доля^{47}.

Медиапривычки современных детей не ограничиваются традиционным телевидением. В 2015 г. дети в возрасте от 2 до 11 лет смотрели телевизор в среднем 60 % времени, затрачиваемого на потребление медиаконтента. Это означает, что 40 % времени у них приходилось на использование какого-либо подключенного к интернету устройства. Обычно они смотрели загружаемое или потоковое видео с Amazon, Netflix или YouTube^{48}. В еще одном исследовании, проведенном в том же году, родителей спрашивали, пользуются ли их дети в возрасте от 0 до 4 лет мобильными устройствами. Утвердительно на этот вопрос ответили 95 % родителей, выбранных из числа посетителей детской поликлиники. У 75 % маленьких детей уже есть собственное мобильное устройство, а большинство двухлеток в этой выборке пользуются им ежедневно^{49}.

Никто, конечно, не считает, что устойчивое потребление медиаконтента в раннем возрасте эквивалентно воспитанию без должного ухода и заботы в детском доме. Однако есть серьезные основания предполагать, что из-за высокотехнологичного образа жизни маленькие дети получают меньше внимания и заботы, чем необходимо для превращения во взрослых, имеющих здоровые отношения. Последствия этого нового вида стресса крайне важны и заслуживают глубокого исследования. Именно им мы и займемся в части II, где я рассматриваю результаты чрезмерного потребления медиаконтента в раннем детстве и впоследствии. Однако сначала попробуем ответить на вопрос: что такое социальный мозг взрослого человека? Что под ним понимают и какому риску он подвергается в цифровую эру?

Глава 3
Настроенные на связь

Когда я учился на третьем курсе медицинского факультета Гарвардского университета, меня отправили на двухмесячную практику в поликлинику недалеко от Бостона. Такая практика традиционно была месячной, однако в тот момент особое внимание стали уделять профилактике и решили, что студенты-медики должны проводить больше времени в поликлиниках и иметь возможность наблюдать, как решаются проблемы со здоровьем за пределами больничных стен. К моему счастью, я попал на практику к доктору Джону Абрамсону.

У Абрамсона был уникальный подход к пациентам. Безгранично спокойный, он обладал способностью устанавливать с ними контакт так, как не умел ни один из знакомых мне гарвардских врачей. Когда мы познакомились поближе, я узнал, что в дополнение к медицинскому образованию Абрамсон научился кое-чему у шамана в Южной Америке и читал разнообразные работы по философским и религиозным учениям. Это повлияло не только на его подход к медицинской помощи и лечению, но и подтолкнуло меня к более широкому взгляду на особую социальную связь, которая возникает между пациентом и врачом.

Мне помогло также то, что тогда исследования эффекта плацебо и методов психотерапии приносили все больше фактов, свидетельствующих о наличии целительной силы у самих отношений врача и пациента, не связанной с лекарствами, хирургическим вмешательством и мануальным воздействием. Позднее, в процессе специализации в области психиатрии, я увидел это сам во время сеансов психотерапии. Мой опыт и обширная медицинская литература говорили о том, что взаимоотношения врача и пациента нередко дают не менее сильный эффект, чем флуоксетин и другие антидепрессанты, с точки зрения эмоционального исцеления и результатов лечения. Связь между пациентом и врачом, другими словами, вполне может быть преобразующей и исцеляющей. Почему это так, почему люди способны устанавливать подобные связи?

Меня захватила идея о том, что все мы настроены на связь и что во многом подсознательное функционирование мозга, связанное с формированием социальной связи, так и остается неосознанным. Я вознамерился дать количественную оценку этой уникальной связи. Мне удалось убедить Абрамсона в необходимости профинансировать пилотное исследование с использованием приборов для измерения основных физиологических показателей, которые позволят оценить роль нервной системы в возникновении социальной связи. Я подключил его и нескольких пациентов к аппаратам, которые позволяли в реальном времени регистрировать физиологическую активность, и позаимствовал у своих родителей видеокамеру, чтобы вести съемку происходящего.

Анализ синхронизированных видеозаписей и биометрических параметров пациентов и талантливого врача позволил обнаружить определенную закономерность: в моменты взаимопонимания физиологическая реакция и пациентов, и Абрамсона была одинаковой. Позднее я использовал этот метод для выявления признаков эмпатии во время опытов с другими пациентами и врачами. Как выяснилось, физиологическая согласованность возникала тем чаще, чем выше пациенты оценивали склонность своих врачей к эмпатии. Способность повторять состояние другого человека физиологически оказалась связанной с нашим восприятием сочувствия и взаимопонимания^{50}.

В процессе сбора этих данных я присоединился к другим исследователям, которые занимались нейровизуализацией и проводили прямые измерения мозговой активности во время операций на мозге. Их результаты показывали, что физиологические реакции вроде электрической активности кожи, которую измерял я, сопровождались возбуждением префронтальной коры и центров эмоций мозга. Нейробиологическая связь между мыслительным процессом, эмоциями и возбуждением префронтальной коры обретала все более ясные очертания. Фактически мы начали составлять достаточно точную карту таких связей^{51}.

В то время как я отошел от академических исследований социальной связи между пациентом и врачом и углубился в мир связи потребителей с медиаресурсами и маркетинговым контентом, другие ученые продолжали изучать взаимосвязи людей с помощью разных методов, позволяющих измерять физиологические проявления межличностных отношений – иначе говоря, синхронность физиологических реакций во время общения и взаимодействия. При этом, что немаловажно, их исследования включали прямое измерение сопутствующей мозговой активности^{52}.

Исследования за пределами клинической практики свидетельствовали о том, что биологические корни физиологической синхронности имеют непосредственное отношение к формированию социальных связей. В одном из случаев, например, исследователи в Испании снимали электроэнцефалограмму у людей во время непринужденного разговора с глазу на глаз. В их результатах наблюдались моменты синхронизации, во многом похожие на те, что я видел у пар «пациент – врач». Как выразился один журналист, освещавший исследование, «это общность на уровне мозга, которая выходит за рамки языка и может оказаться ключевым фактором межличностных отношений». Синхронность нейронной активности была настолько явной во время личного общения, что исследователи могли определить, когда участники диалога полагались исключительно на интуитивное понимание^{53}.

Нейробиолог Мортен Крингельбах, использующий технологию нейровизуализации для изучения механизмов родительских инстинктов, связывает межличностную физиологию с нашей «потребностью заботиться». В одном из исследований он показывал взрослым участникам фотографии младенцев и зрелых людей во время сканирования мозга и обнаружил, что это приводит к активизации орбитофронтальной области – части префронтальной коры. Эта тесно связанная с центрами эмоций область мозга активируется в течение нескольких миллисекунд, когда мы видим снимки младенцев, а вот на фотографии взрослых она реагирует заметно медленнее. Наш мозг автоматически, на подсознательном уровне устанавливает связь с самыми маленькими^{54}.

Дополнительное подтверждение физиологической основы социальной связи дает нам психолог и когнитивный нейробиолог Мэттью Либерман. Его работа содержит интересные факты о взаимосвязи физической и эмоциональной боли, которую вызывает социальное отторжение. В своем эксперименте, теперь уже ставшем классическим, он помещал участников в сканер мозга и запускал видеоигру в мяч. В реальности участники эксперимента играли с компьютером, но им казалось, что они состязаются с двумя другими участниками. В первой половине эксперимента, когда участник взмахивал рукой, компьютер заставлял «другого человека» бросать мяч ему. Во второй же половине другие игроки не передавали участнику мяч никогда, независимо от его действий. Сканы мозга участников показали, что некоторые из тех областей мозга, которые проявляют активность при воздействии физической боли, активируются и в случае кажущегося социального отторжения^{55}.

Либерман с коллегами утверждает, что такая взаимосвязь физической и эмоциональной боли вытекает из необходимости социальных отношений для нашего выживания. Мы настроены на связь потому, что в отсутствие заботы и поддержки со стороны других у нас не было бы возможности выжить в детстве. Из-за беззащитности в первые годы жизни мы нуждаемся в уходе, и болевая реакция на отсутствие других отражает наше инстинктивное стремление к единению во избежание ужасных последствий. Боль дает нам сигнал, указывает на проблемы, которые необходимо решить, или на ситуации, которых следует избегать. Это в одинаковой мере относится и к боли, связанной с физическими травмами, и к боли, которую мы чувствуем в случае разрыва социальных связей. По существу, с точки зрения мозга разница здесь не слишком велика.

Изменение характера социальной связи

Наша потребность в социальной связи в сочетании с высокоскоростными, постоянно подключенными к интернету устройствами привела к взрывному развитию социальных сетей, которые кардинально изменили характер взаимодействия людей друг с другом. Появление приложений для смартфонов, задействующих возможности широкополосного подключения и миниатюрных камер, невероятно облегчило обмен идеями и впечатлениями с родными, друзьями и незнакомцами по всему миру. Социальные сети реально доминируют в наших онлайновых связях: по данным Nielsen, уже в 2014 г. они обходили по популярности проверку электронного почтового ящика как причины для включения компьютера и регистрации в сети. Другие данные показывают, что за один день пользователи Facebook^[3] обмениваются 2,5 млрд сообщений, пользователи YouTube загружают видео, на просмотр которого требуется 12 лет, пользователи Instagram^[4] выкладывают 40 млн фотографий, а пользователи Twitter размещают 400 млн постов. И это всего за один день!^{56}

Социальные сети упрощают некоторые из тех процессов, которые критически важны для формирования социальных связей, а именно обмен историями о себе и знакомство с жизнью и впечатлениями других. По некоторым данным, почти 40 % повседневных разговоров посвящены нашим личным переживаниям и социальной жизни. А исследования социальных сетей говорят о том, что доля постов, посвященных тем или иным аспектам нашей жизни в обществе (в противовес новостям, идеям и мнениям), еще выше^{57}.

Главное здесь – обмен информацией с другими. Одних рассуждений в отсутствие слушателей совершенно недостаточно. Исследование, в котором проводилось сканирование мозга, показало: когда мы поверяем свои сокровенные мысли другим, в мозге вырабатывается дофамин почти так же, как в результате потребления шоколада, приема наркотиков или секса. Вероятность выброса дофамина выше, когда мы открываемся другому человеку, а не когда молча размышляем. Комментируя эти факты, руководитель исследования заметил, что «они помогают объяснить, почему существует Twitter и почему так популярен Facebook^[5]: людям просто нравится делиться информацией друг о друге»^{58}.

Наибольшее влияние социальные сети оказывают на подростков. Именно эта группа, которая находится на специфической стадии развития, все больше использует смартфоны и другие устройства с доступом к Facebook^[6], YouTube, Twitch, Tumblr, Snapchat, Reddit, WhatsApp, Kik, Instagram^[7] и прочим приложениям для социальной связи. Из результатов одного из опросов с целью сравнения использования социальных сетей подростками и их родителями в Соединенных Штатах, Великобритании и Японии следует, что во всех этих странах больше половины подростков заглядывают в свои устройства как минимум ежечасно. Примерно такая же доля подростков чувствует «зависимость» от этих устройств. Любопытно, что, по мнению четверти с лишним подростков, их родители тоже пристрастились к цифровым устройствам^{59}.

Я рассматриваю роль социальных сетей в жизни подростков более детально далее в этой книге, а точнее затрагиваю вопросы о том, как использование соцсетей влияет на их развитие и как провести грань между зависимостью и сравнительно неопасной привычкой. Здесь же отмечу, что подростки не единственная группа, для которой характерна все более сильная зависимость от социальных сетей. Как ни странно, но самой активной группой пользователей, по данным 2016 г., являются взрослые в возрасте 35–49 лет, которые проводят почти семь часов в неделю в социальных сетях. Это исследование показало, что больше всего времени в социальных сетях проводят взрослые женщины поколения X^[8] по воскресным вечерам в прайм-тайм^[9], и такое поведение свидетельствует о высоком уровне их многозадачности в медиапространстве^{60}.

В глобальном масштабе Facebook^[10] с большим отрывом опережает другие социальные сети по подключениям через смартфоны. В 2013 г. она громко объявила о преодолении важного рубежа: менее чем за десять лет число ее ежемесячных пользователей перевалило за миллиард человек. А всего четыре года спустя, в 2017 г., это число удвоилось. Причем количество ежемесячных пользователей Facebook^[11] не просто увеличилось до 2 млрд – 66 % из них стали подключаться к платформе ежедневно по сравнению с 55 % в 2013 г. В значительной мере этот рост пришелся на развивающиеся страны и Азиатско-Тихоокеанский регион, поэтому сегодня Facebook^[12] – воистину глобальная сеть: больше пользователей стало подключаться к платформе на более значительной части планеты. Во втором квартале 2021 г. их число достигло 2,9 млрд^{61}.

Триумф Facebook^[13] был обусловлен его своевременной переориентацией на мобильные устройства. Теперь пользователей, жаждущих онлайнового общения и все более зависящих от платформы как источника новостей и информации, можно найти в одном легкодоступном месте. Рекламодатели быстро увидели в Facebook^[14] необыкновенно привлекательный новый способ очень дешевой персонализированной связи с массовой аудиторией. В результате компания Facebook^[15] стала получать огромные доходы. Доля мобильной рекламы в совокупном доходе Facebook^[16], составившем $27,6 млрд в 2016 г., выросла на 54 % по сравнению с предыдущим годом. В 2017 и 2018 гг. этот рост продолжился при еще более значительных квартальных объемах продаж и годовой выручки. К 2020 г. совокупный доход достиг $86 млрд и главным двигателем роста была реклама^{62}.

Несмотря на такой грандиозный рост и финансовый успех, Facebook^[17] сталкивается с очень серьезными проблемами. Масштабы и влияние этой соцсети на наши умы и настроения, о которых мы поговорим более детально в части II, начинают создавать угрозу бизнес-модели компании. Ну а скандалы, связанные с защитой персональных данных, иностранным вмешательством и фейковыми новостями, заставляют задуматься о том, что можно выкладывать в сеть. Число тревожных сообщений нарастает по мере того, как Facebook^[18] демонстрирует свою неспособность или нежелание предотвращать распространение ложной информации, а в некоторых случаях даже поощряет ложь. Предполагают, например, что русские хакеры взломали аккаунты в сети и распространили дезинформацию, чтобы повлиять на результаты президентских выборов в США в 2016 г.; рекламодателям позволяли размещать объявления, нацеленные на «ненавистников евреев»; доведенные до отчаяния и находящиеся в депрессивном состоянии пользователи могли вести прямую трансляцию самоубийства; а некоторые размещали фото- и видеоматериалы с детской порнографией^{63}. В 2021 г. после сообщения газеты The Wall Street Journal о том, что собственное исследование Facebook^[19] выявило факты вредного влияния Instagram^[20] на психику девочек-подростков, компания в попытке уменьшить ущерб скатилась до бомбардирования новостных лент пользователей историями в свое оправдание. «Она поняла, что никто больше не встанет на ее защиту и что ей самой нужно заниматься этим», – сказала Кэти Харбат, бывший директор Facebook^[21] по глобальной политике^{64}.

Эти негативные отзывы заставили и других бывших руководителей Facebook^[22] удариться в самокритику. Чамат Палихапития пришел в Facebook^[23] в 2007 г., всего через три года после запуска сети из общежития Гарвардского университета. Его обязанностью как вице-президента по развитию базы пользователей было привлечение людей на платформу. В 2017 г. на форуме Стэнфордского университета он заявил, что чувствует себя «ужасно виноватым» за компанию, которую помогал выстраивать. «Преходящая дофаминовая привязанность, на которой мы играли, разрушает механизм функционирования общества, – признался Палихапития. – Никаких дискуссий для достижения взаимопонимания, никакого сотрудничества, только введение в заблуждение и неправда. И это не только американская проблема… это глобальная проблема». Палихапития замахнулся не просто на социальную сеть, а на онлайновую экосистему в целом:

Мы сводим свою жизнь к получению воображаемого чувства совершенства и получаем удовольствие от сиюминутных откликов, сердечек, лайков, пальцев вверх, которые наделяем ценностью и считаем истинными вместо того, чтобы принимать за то, что они представляют собой на самом деле – фейк и хрупкую популярность. Все это мимолетно и оставляет тебя в еще большей мере… неприкаянным и пустым, чем до того, как ты сделал это… а теперь помножьте это на два миллиарда человек… Вы этого не осознаете, но вас просто программируют.

Ну а по словам бывшего менеджера по продуктам Facebook^[24] Антонио Гарсиа Мартинеса, Facebook^[25] и Кремниевая долина «вышли за все мыслимые пределы»^{65}.

С огромными размерами и доходами приходит огромная ответственность – по крайней мере, так говорят руководители Facebook^[26]. Топ-менеджеры, включая Марка Цукерберга, совершают кругосветные «турне для выслушивания» откликов, а компания вкладывает миллионы долларов в телевизионную рекламу с целью улучшения своего образа. Facebook^[27] сейчас вовсю использует вашингтонских лоббистов и покаяния в конгрессе, а его пользователи помогают бороться с призывами ввести регулирование. Фактически соцсеть Facebook^[28] в определенной мере реформировалась после скандала и развертывания полемики, но достаточно ли этого? Порой очень трудно понять, насколько существенны внутренние изменения^{66}.

Быстрота принятия и распространения социальных сетей и других мобильных средств коммуникации и информационных технологий наряду с их практически повсеместным подключением к интернету, гиперинтерактивностью и широким набором удобств должна внушать благоговейный ужас. Эти технологии невероятно расширяют наши возможности. Однако они должны также заставлять нас остановиться, задуматься и осмыслить последствия происходящих изменений, в число которых входят быстрое распространение дезинформации и солидаризация новых платформ в плане нездоровых социальных сравнений, дискриминационных высказываний, травли и незаконной деятельности. Социальные сети захватывают наш мозг независимо от того, хорошо это или плохо.

Не забывайте, что центры вознаграждения в мозге возбуждаются, когда мы делимся личной информацией. Сила заложенного в нас стремления к обмену информацией была одним из главных факторов развития социальных сетей в последнее десятилетие. Однако как влияют отношения, которые мы завязываем онлайн через социальные сети, на офлайновые отношения, которые имеют большое значение для нашего процветания? Поскольку сильные социальные связи зависят от здоровья префронтальной коры, то есть все основания предполагать, что технологии, которые затрагивают обработку информации, наносят ущерб этой критически важной области мозга.

У людей на протяжении всего их существования сильные социальные связи формировались в результате личного общения и непосредственной близости. Здоровые социальные отношения играют огромную роль в нашей самоидентификации, способности образовывать большие социальные группы и достигать репродуктивного и технологического успеха. Социальные связи необходимы для нашего существования на планете. Социальные сети сильно меняют характер нашего обмена информацией и взаимодействия друг с другом. Я собираюсь доказать, что они влияют на центры вознаграждения и перепрошивают их, а также перенапрягают префронтальную кору с разрушительными последствиями. Это происходит потому, что возможности нашего мозга имеют совершенно реальные границы, которые бесконечный поток онлайнового контента грубо нарушает.

Границы социального мозга

В 1992 г. британский антрополог Робин Данбар опубликовал очень любопытную статью с привлекающим внимание заголовком: «Размер неокортекса как ограничитель размера групп у приматов». В ней Данбар говорил о существовании специфичной для биологического вида верхней границы размера социальных групп, обусловленной ограничениями способности мозга обрабатывать информацию. Конечное число нейронов в коре головного мозга лимитирует общую способность представителей биологического вида обрабатывать информацию. Для нас особый интерес представляет то, что небеспредельные возможности коры ограничивают также способность отслеживать и управлять социальными отношениями. Как результат, круг общения может расти только до определенного предела. В соответствии с теорией стоит размеру социальной группы выйти за пределы определенной границы, как группа теряет стабильность и распадается.

В подтверждение своего утверждения Данбар продемонстрировал связь между средним размером социальной группы и ключевым параметром мозга у различных приматов (кроме людей). В качестве параметра было взято простое соотношение объема коры и объема остального мозга. Экстраполяция результатов на социальные группы людей и анализ данных по среднему размеру племен охотников-собирателей в разные времена позволили Данбару установить верхний предел для размера социальной группы человека на уровне 150 связей. Этот показатель, основанный на анализе исторических, статистических и нейроанатомических данных, теперь называют числом Данбара.

Данбар утверждает, что по размерам социальные группы людей делятся на три отчетливых класса: 1) сравнительно маленькие, нередко тесно связанные группы численностью от 30 до 50 человек, сконцентрированные на небольшом пространстве; 2) большие группы численностью от 500 до 2500 человек с общими географическими границами, языком, ритуалами и другими культурными особенностями; 3) промежуточные группы из 100–200 человек, которые «представляют собой подмножества людей, взаимодействующих достаточно регулярно, чтобы сформировать сильные связи на основе непосредственного знакомства друг с другом». Другими словами, в условиях промежуточной группы людям требуются время и определенные усилия, чтобы установить и поддерживать такие взаимоотношения^{67}.

Группы промежуточного размера не редкость в самых разных человеческих сообществах. Так, со времен Римской империи численный состав войсковых частей стабильно составляет 100–200 человек. Академические группы с той или иной специализацией тоже примерно укладываются в этот размер. Некоторые религиозные конфессии огромны и насчитывают тысячи и даже десятки тысяч верующих, но в большинстве конгрегаций не более 100–200 членов. А современный анализ текучести кадров и прогулов в компаниях показывает, что 150 работников – критический предел для эффективной коммуникации и управления небольшой группой людей. Если работников больше, то чаще всего приходится создавать внутреннюю структуру с дополнительными уровнями управления для оптимального функционирования^{68}.

Число Данбара, поначалу принятое научным сообществом благосклонно, позднее стали критиковать. Однако Данбар не остановился на достигнутом и начал использовать возможности томографии головного мозга для прямого тестирования своей версии гипотезы социального мозга. В 2010 г. он с коллегами занялся изучением сканов мозга 40 здоровых взрослых людей и оценкой их ключевого аспекта социального познания, способности распознавать ментальное состояние. Распознавание ментального состояния – это один из аспектов эмпатии. Оно характеризует способность человека наделять других такими ментальными состояниями, как позиция, убеждения и эмоции, воспринимать их отдельно от своих собственных. Если вы можете точно понимать, что другой человек думает о вас, независимо от того, согласны вы с этим или нет, значит, у вас прекрасная способность распознавать ментальное состояние. Считается, что это очень важно для формирования отношений и поддержания сильных социальных связей на протяжении долгого времени^{69}.

В итоге Данбар с коллегами установил, что размер орбитофронтальной области, части префронтальной коры, активно участвующей в регуляции эмоций и социальном познании, сильно коррелирует с результатами психологического теста, предназначенного для оценки способности человека распознавать ментальное состояние. Важно отметить, что этот тест не предсказывает объем других областей префронтальной коры, которые в меньшей степени задействованы в регуляции эмоций и социальном познании. Полученные данные, кроме того, подтверждают выводы прежнего исследования, показывающего, что повреждение орбитофронтальной области приводит к различным социальным проблемам^{70}. Далее Данбар с коллегами обнаружил, что объем орбитофронтальной области человека коррелирует с размером его социальной группы и способностью к социальному познанию, характеризуемой умением распознавать ментальное состояние. Это представляется достоверным доказательством взаимосвязи объема орбитофронтальной области, социального познания и размера социальной группы человека^{71}.

В пределах своей социальной группы мы обычно формируем ближний круг из трех-пяти человек. На эту ключевую группу приходится около половины времени, которое мы тратим на общение. Оставшаяся часть распределяется между теми, кто входит в группу, ограниченную числом Данбара, равным 150 (в действительности это не фиксированная величина, а диапазон от 100 до 200 человек, зависящий от нашей коммуникабельности и возможностей мозга). Это говорит о том, что качество отношений зависит от количества уделяемого им времени.

Как и следует ожидать, состав ближнего круга меняется со временем. Например, когда у нас случаются серьезные романтические отношения, мы начинаем посвящать львиную долю времени любимому человеку и приносим в жертву остальные отношения в ближнем круге. То же самое происходит при появлении детей: учитывая высокую потребность малыша в заботе, родители нередко урезают время на другие близкие отношения. Часов в сутках не так уж много, а у мозга не бесконечные возможности с точки зрения общения и связи.

Ограниченная способность нашего мозга устанавливать социальные связи ставит под сомнение полезность обширных онлайновых социальных сетей. На вопрос о последствиях поглощения все больших и больших ресурсов мозга социальными сетями Данбар отвечает сухо: «Когда люди набирают больше 150 друзей в Facebook^[29], их связи просто становятся поверхностными». Другими словами, наши так называемые друзья на деле являются частью более широкой, отдаленной социальной группы за пределами числа Данбара. Это совсем не те, с кем мы можем постоянно общаться или поддерживать отношения. Многих наших онлайновых друзей в действительности и друзьями-то считать нельзя^{72}.