Читать книгу: «Вампир», страница 3

– Небеса вечны, – сказал Рамсес, – боги вечны, и моё имя встанет в один ряд с ними на двух полях загробной жизни.

– О, Рамсес, – вздохнула Сехмет, – я ожидала от вас гораздо большего, но вы ничем не отличаетесь от остальных. Когда же вы научитесь? Те два поля, о которых вы говорите, – не более чем детские грёзы, поощряемые и распространяемые теми, кто был до вас. Нет никакой загробной жизни, Рамсес, есть только смерть, прах и небытие. Несмотря на ваши постоянные заявления о том, что вы живой бог, и притязания на бессмертие, вы – смертное существо с определённым сроком жизни. Когда вы умрёте, Рамсес, будут боль, страх и конец жизни. Это всё, что есть. Вы можете построить самую высокую пирамиду или вырыть самые глубокие гробницы, наполненные всеми богатствами мира, но этого факта вы не измените. Всё, на что вы можете надеяться, Рамсес, – это на как можно меньшие страдания, прежде чем Анубис утащит вашу душу в преисподнюю.

Рамсес прикусил язык. Он знал, что Сехмет провоцирует его на реакцию, и, хотя ему хотелось броситься вперёд и снести этой твари голову с плеч, сама её аура заставляла реки страха течь по его жилам.

– В чём дело, Рамсес? – продолжила она. – Мои слова оскорбляют вас?

– Да, Сехмет, ибо, хоть я и слышал их раньше, я знаю, что они – ложь. Каждый жрец в каждом храме по всей этой земле говорит мне об этом. Это написано на папирусах и высечено в камнях с таких давних времён, что мои предки ходили по равнинам, где теперь стоят пирамиды. Они не могут все ошибаться, и только вы одна говорите, что всё, во что верит мой народ, – обман.

– Рамсес, у меня нет причин лгать, но мне всё равно, верите вы мне или нет. Я вела этот разговор со многими царями во многих землях, но все они слишком не уверены в своих мирках, чтобы принять истину. Я думала, вы лучше, Рамсес. Когда вы взошли на трон, я думала, что наконец-то разум этого человека может оказаться достаточно велик, чтобы принять истину, но увы, вы – лишь ещё одна корова в стаде слепого скота.

Рамсес вновь сдержал свой гнев. Кощунство против его богов было одним делом, но личные оскорбления в его адрес задевали его тщеславие.

– Вы всегда говорите о таких вещах, – сказал Рамсес, – и тут же, не переводя дыхания, заявляете о собственном бессмертии. Как эти два взгляда могут быть равноценны? Либо бессмертие существует и его можно достичь, либо нет. Какую из этих точек зрения вы разделяете, Сехмет? В ваших рассуждениях нет логики. Я требую ясности.

Сквозь складки прозрачной ткани Рамсес разглядел, как фигура Сехмет поднялась с трона и медленно начала спускаться по ступеням к нему. Сначала его сердце забилось от страха, когда она приблизилась к полотнищам, но она остановилась, не дойдя до него и десяти шагов.

– Рамсес, – сказала она, – возможно, я поспешила с выводами насчёт вас. Никто и никогда, войдя в эти стены, не требовал ничего, тем более объяснений от бога. Либо они принимают этот путь и следуют ему как ягнята, либо бессмысленно кивают в знак понимания, а затем продолжают жить в своих мирках, невзирая на мои истины. Только вы, из тысяч, потребовали объяснений, и для меня это внове. Я размышляю, заслуживает ли это рассмотрения или вашей казни.

– Вы не убьёте меня, Сехмет.

Голова женщины откинулась назад, и этот древний хохот снова прозвучал в зале.

– О, Рамсес, – сказала она наконец, – ваша самоуверенность забавна. Вы не более чем богач с армией.

– Армией, которая может сровнять этот храм с землёй за несколько недель, – сказал Рамсес, прекрасно понимая, что теперь рискует всем.

Женщина уставилась на него сквозь завесы, и Рамсес увидел на её сморщенном лице едва заметную улыбку.

– Вы мне угрожаете, Рамсес? – тихо спросила она.

Казалось, весь зал наполнился эхом шёпота невидимок, и, хотя он то и дело замечал движение краем глаза, как бы быстро он ни поворачивал голову, там никого не было. Даже драпировки, казалось, колыхались сами по себе, словно потревоженные скрытой угрозой. Рамсес сглотнул, осознав, что, вероятно, перешёл черту.

– Я не угрожаю вам, Сехмет, – сказал он, – лишь выражаю жажду знаний. Я разрываюсь между учениями моих предков и странной истиной ваших слов. Как я могу решить, каким путём идти, когда мои знания так ограничены, а иной путь манит?

– Иной путь? – сказала Сехмет. – Думаю, вы меня не так поняли. Вам доступен лишь один путь, Рамсес, и это тот, на котором вы уже стоите. Путь жизни, боли и смерти.

– Но если ваши слова правдивы, Сехмет, значит, бессмертие возможно. Вы провозглашаете себя бессмертной, но вы из плоти и кости, как и я. Завесы передо мной не могут скрыть того факта, что вы стареете, как и мы, и если бы не то, что отец моего отца называл вас старой, когда сам был ещё мальчиком, я бы немедленно отверг ваши притязания и сровнял это место с землёй. Несомненно, в подтверждение вашей собственной позиции вы должны верить, что бессмертие возможно, ибо вы тому доказательство. Либо так, либо ваши слова – ложь. Моя дилемма очевидна, и я не могу примирить оба этих факта.

Сехмет медленно шагнула вперёд, завесы расступились перед ней, и она оказалась на расстоянии вытянутой руки от царя. Смрад был невыносим, и Рамсесу стоило огромных усилий, чтобы не стошнить.

– Вы ищете истину, Рамсес? – спросила она.

– Да.

– И что вы будете делать с истиной?

– Я изменю умы своего народа, – сказал Рамсес. – Просвещу их, указав на истинный путь, каким бы он ни был.

– Даже если этот путь предполагает принятие меня и других, подобных мне, как истинных богов?

– Если такова истина, то именно это я и провозглашу, – сказал Рамсес.

Старуха отступила назад сквозь ткани и направилась к боковой двери в стене рядом со своим троном. Подойдя к дверному проёму, она обернулась вполоборота и бросила через плечо:

– Вы дали мне много пищи для размышлений, Рамсес, но сейчас не время для таких решений. Покиньте это место, и я обдумаю ваше предложение.

– Когда мне вернуться? – спросил Рамсес.

– Я дам вам знать, – ответила Сехмет и исчезла за дверью.

Сзади к нему подошли двое аколитов и проводили его обратно ко входу, остановившись там, где солнечный свет проникал на несколько шагов вглубь расщелины. Рамсес помедлил и оглянулся на храм, прекрасно понимая, что мог бы стереть это место с лица земли за несколько дней, но, хотя он и сомневался в словах старой карги, крошечная часть его души боялась, очень боялась.

Внутри храма Сехмет вошла в свою комнату, уставшая и голодная. Сама комната была предельно простой, высеченной прямо в скале. В ней не было никакой мебели, за исключением одной роскоши, которую она себе позволяла, единственной вещи, которая была данью культуре страны, где она в настоящее время обитала, – саркофага. Гранитный гроб был выстлан шёлком, и она проводила большую часть каждого дня лёжа в его каменных стенах. Хотя ей не нужно было там оставаться и, по правде говоря, она не спала дольше, чем могла вспомнить, она находила клаустрофобное уединение в гробу расслабляющим и умиротворяющим.

Движение в углу комнаты привлекло её внимание, и она увидела голого младенца не старше нескольких месяцев, который безмятежно лежал в корзине. Сначала мелькнуло лёгкое сожаление, но его тут же заглушило более насущное чувство, первобытная потребность, которая подавила все остальные её чувства. Голод!

––

В сопровождении своего ближайшего советника Рамсес вошёл в царский дворец в Иттауи. Хотя столица со времён его отца находилась в Аварисе, царская семья содержала дворцы во всех крупных городах Кемета. Повсюду слуги и рабы царского двора простирались ниц перед ним, когда он проходил мимо. Несколькими днями ранее многих прислали из Авариса, чтобы убедиться, что к приезду фараона всё будет на должном уровне, прекрасно зная, что любой серьёзный недочёт приведёт к увольнению с царской службы или к чему-то худшему.

– Визит был плодотворным, повелитель? – спросил Атмар на ходу.

– Я бы счёл это скорее вложением, нежели получением прибыли, – сказал Рамсес. – Её интерес пробудился, и она согласилась на новую встречу.

– И вы верите, что она поделится с вами тайнами?

– Не знаю, – сказал Рамсес, – но она определённо что-то обдумывает. – Он сел на инкрустированный золотом табурет, пока Атмар снимал с головы фараона корону-немес и передавал её стоявшему рядом ювелиру.

– Уже почти стемнело, повелитель, – сказал Атмар. – Прикажете приготовить вам ужин?

– Да, распорядитесь, – сказал Рамсес, – и устройте развлечение. После того места мрак на душе. Мне нужно что-нибудь беззаботное, чтобы поднять настроение.

– Я уже предвидел это, повелитель, и распорядился, чтобы были готовы прославленные танцовщицы Иттауи. Нужен лишь ваш приказ.

– Хорошо, – сказал Рамсес, – сначала я приму ванну, а потом поем. Танцовщицы могут выступить после ужина. Найдите других, чтобы проследили за вечером, Атмар. Сегодня вы будете ужинать со мной.

– Для меня это честь, повелитель, – сказал Атмар и повернулся, чтобы выйти из покоев.

– И ещё одно, Атмар, – сказал Рамсес, – удвойте сегодня стражу во дворце. Мы ведь не хотим, чтобы к нам проникли незваные гости, не так ли?

– Нет, повелитель, – сказал Атмар и оставил Рамсеса одного в комнате.

––

Глава третья

Лондон, 2012

Джон и Бекки переместились в местную библиотеку, чтобы продолжить разговор, поскольку кафе оказалось для этого слишком людным. Они нашли пустой читальный зал и устроились поудобнее.

– Бекки, – сказал Джон, когда они уселись, – прежде чем мы продолжим, ты должна знать кое-что ещё. Я не работал с твоим отцом с тех пор, как его уволили. Это было больше года назад, и с тех пор я его не видел.

– За что его уволили? – спросила Бекки. – Ты не сказал.

– Ну, уволили не только его, но и меня. Чем дольше мы вели незаконные раскопки в катакомбах, тем труднее становилось объявить о находке публично. Если бы мы рассказали властям, они могли бы немедленно отобрать у нас лицензии, а к тому времени, когда мы осознали, что нашли, было уже почти слишком поздно. Несмотря на это, твой отец настоял, чтобы мы поступили правильно. В конце концов мы обратились к доктору Самари, главному египтологу Каирского музея, и всё ему рассказали.

– Что он сказал? – спросила Бекки.

– Ну, он выслушал очень внимательно и поначалу был весьма воодушевлён. О, нам, конечно, влетело за то, что мы не сообщили о находке раньше, но в целом он нас очень поддержал. Более того, он пообещал сделать всё, чтобы получить финансирование для официальных раскопок, и не только это – пообещал, что признание открытия будет разделено поровну между нами.

– Это же потрясающе! – сказала Бекки. – И что, получилось?

– Нет, – ответил Джон. – На самом деле всё затихло, и несколько недель мы даже не могли дозвониться до Самари. На электронные письма он не отвечал, сообщения на телефоне игнорировал, и нам даже запретили доступ в его кабинет.

– И что же вы сделали?

– Ну, как только смогли, мы вернулись в Иттауи и обнаружили, что входная шахта засыпана. Когда мы начали задавать вопросы, кто-то вызвал полицию, и нам пришлось убираться оттуда поскорее.

– Они скрыли вашу находку, – сказала Бекки.

– Вот именно, – сказал Джон, – это было чертовски досадно.

– Вне сезона раскопы часто засыпают, – заметила Бекки, – возможно, чтобы дождаться, когда появятся ресурсы.

– Мы тоже так подумали, – сказал Джон, – и на какое-то время отступили, но что-то было не так. Самари игнорировал все попытки связаться с ним, так что в итоге нам удалось припереть его к стенке после одной конференции.

– Что он сказал?

– Ничего, просто попытался протолкнуться мимо и пробормотал что-то о домогательствах. Чёрт, он даже пригрозил, что сам пойдёт в полицию, если мы не оставим его в покое.

– В этом нет никакого смысла, – сказала Бекки.

– Да, но в его поведении было что-то ещё, – произнёс Джон. – Он казался очень напуганным. В общем, после долгих попыток мы услышали, что музей выпускает пресс-релиз об открытии Иттауи. Наконец-то, подумали мы, во всём этом появится какой-то смысл. Но когда он вышел, там было сказано лишь, что, вопреки слухам, точное местоположение всё ещё остаётся загадкой, а два неназванных учёных, ответственных за распространение необоснованных заявлений, уволены. И хотя их имён не назвали, угадай, кто это был?

– Ты и папа, – сказала Бекки.

– Точно. Разумеется, мы немедленно поехали в музей, чтобы выяснить, в чём дело, но на ресепшене нас уже ждали наши вещи вместе с уведомлением об увольнении.

– Ты кого-нибудь видел?

– Нет, а когда мы подняли шум, нас арестовали и продержали в тюрьме два дня, пока готовили документы на депортацию.

– Но на это уходят недели.

– Знаю. К счастью, посольство нас оттуда вытащило, но власти успели дать понять, что если мы останемся в стране, то проведём очень много времени за решёткой.

– По каким обвинениям?

– Заговор с целью свержения правительства, – сказал Джон, – в Египте за это дают пожизненное.

– Это абсурд! – воскликнула Бекки. – Неужели не было способа защититься?

– Возможно, но лично я не собирался оставаться и выяснять. Сел на ближайший самолёт и улетел.

– А папа?

– А вот в этом-то и дело. Он должен был встретить меня в аэропорту, но не появился. Сначала я забеспокоился, но он позвонил и сказал, чтобы я не волновался и что у него всё под контролем. Конечно, я с ним спорил, но он решил остаться, и переубедить его было невозможно.

– Ты получал от него вести после этого?

– Несколько раз, но через пару месяцев связь с ним прервалась, и я стал жить дальше своей жизнью. Так было до вчерашнего дня.

– Почему? Что случилось вчера?

– Я получил от него письмо. Оно было отправлено меньше недели назад, и оно очень тревожное.

– Оно у тебя с собой? – спросила Бекки.

– Да, – ответил Джон, – но должен тебя предупредить: оно может тебя расстроить.

– Ничего страшного, – сказала Бекки. – Можно я его прочту, пожалуйста?

Джон достал из внутреннего кармана пиджака сложенный конверт и протянул девушке. Бекки надела очки для чтения и тихо прочла письмо про себя, ахнув от первой же строчки.

Дорогой Джон,

К тому времени, как ты прочтёшь это, я, вероятно, буду мёртв. Знаю, ты бы никогда не ожидал услышать такое от человека вроде меня, но, честно говоря, я не вижу другого выхода из положения, в котором оказался.

Джон, меня подставили, обвинив в преступлении, которого я не совершал. Две недели назад в музее нашли тело Самари. Похоже, кто-то проломил ему затылок железным прутом, когда он работал допоздна. Дело в том, что главным подозреваемым, судя по всему, оказался я, и меня допрашивали два дня. В итоге они конфисковали мой паспорт и отпустили до дальнейшего разбирательства.

На прошлой неделе я узнал от своего человека в полиции, что у них есть запись с камер видеонаблюдения, как я вхожу в музей поздно ночью, и они собираются арестовать меня за убийство. По причинам, которые я не могу здесь изложить, я действительно возвращался в музей той ночью и, поскольку у меня до сих пор есть ключи от бокового входа, сумел без особого труда попасть внутрь. Несмотря на это, Джон, клянусь, я не имею никакого отношения к смерти Самари. Сама мысль, что я мог быть замешан, абсурдна, но это было именно то доказательство, которое им требовалось. В общем, я успел вовремя сбежать из города и с тех пор скрываюсь. Джон, у меня не осталось ни денег, ни репутации, и бежать мне больше некуда. Моё лицо на плакатах по всей стране и по телевизору. Я этого не делал, но улики, которые им удалось состряпать против меня, убедительны. Они даже раздобыли какие-то ДНК-улики и говорят, что они с орудия убийства.

Если они меня найдут, меня арестуют, и, честно говоря, после всего, через что я прошёл, нет ни малейшего шанса, что меня признают невиновным. Учитывая это, я решил, что не стану гнить остаток жизни в египетской тюрьме, и выберу путь труса. Не беспокойся, я устал от этой жизни и с нетерпением жду великого приключения, что ждёт меня впереди.

Спасибо, что был другом, Джон, и я надеюсь, что жизнь даст тебе всё, чего ты желаешь. Но есть ещё кое-что, прежде чем я уйду. Не могу вдаваться в подробности на случай, если это письмо перехватят.

Мы были правы, Джон, и теперь я знаю, что наше открытие затмило бы находку Картера. Я знаю это, потому что я там был и видел такое, что поразило моё воображение. Я не жду, что ты мне поверишь, поэтому отправил тебе сообщение через мою дочь. Я не могу заставить себя написать ей, но, пожалуйста, скажи ей, чтобы она не слишком расстраивалась. У меня была чудесная жизнь, и теперь я снова смогу быть с её матерью. Возможно, на этот раз я всё сделаю правильно.

В общем, скажи ей, что я её люблю и знаю, что однажды она станет одним из лучших археологов в своей области.

И последнее: в сообщении, которое я отправил, содержатся неопровержимые доказательства того, что может стать величайшим открытием в истории археологии. Я не уверен, оказываю ли я тебе услугу, отправляя его, или подвергаю тебя риску. Однако даже на этом последнем этапе учёный во мне не позволяет оставить это неисследованным. Разумнее всего было бы сжечь сообщение и жить дальше, но с точки зрения науки следовало бы действовать, потому что если это то, о чём я думаю, то оно навсегда изменит наш взгляд на мир. Это больше не мой выбор. Решение за тобой.

Хорошей тебе жизни, Джон, и прощай.

Бекки положила письмо на стол, и Джон протянул ей чистый носовой платок, чтобы она вытерла слёзы.

– Прости, что тебе пришлось это прочесть, Бекки, но, думаю, это было важно.

– Я рада, что ты позволил мне, но представить его в таком отчаянном положении… у меня сердце разрывается. Он ни за что не убил бы того человека, Джон. Я знаю своего отца, он так же неспособен убить кого-то, как и полететь на Луну. Он просто был не таким человеком.

– Я знаю, – сказал Джон, – и чертовски обидно, что человека с таким добрым сердцем, как у него, сделали козлом отпущения за чужие проступки. Это отвратительно.

– Мне нужно пойти в полицию, – сказала Бекки. – Взять с собой письмо.

– Зачем? – ответил Джон. – Какая от этого будет польза твоему отцу сейчас?

– Ну, это может очистить его имя, – сказала она. – Хоть что-то.

– И как ты себе это представляешь? – спросил Джон. – Всё, что у нас есть, – это письмо, в котором он заявляет о своей невиновности. У египетской полиции есть мотив, возможность и ДНК. Они просто укажут на улики и заявят, что его самоубийство – это поступок отчаявшегося и виновного человека. Если ты пойдёшь в полицию и начнётся расследование, то его имя просто смешают с грязью, только на этот раз в международном масштабе.

– Но я не могу просто так это оставить, – сказала Бекки дрожащим голосом. – Он был невиновен. Как я могу позволить, чтобы мой отец ушёл в могилу с таким пятном на имени? После всего хорошего, что он сделал, это просто нечестно.

– Согласен, – сказал Джон, – и именно поэтому я собираюсь кое-что предпринять.

– Что ты собираешься делать? – спросила Бекки.

– Я намерен вернуться в Египет, – сказал Джон, – и пройти по его следам обратно в катакомбы. Что бы он там ни нашёл, звучит чертовски важно, особенно учитывая, сколько усилий приложили тамошние власти, чтобы это скрыть.

– Это разумно? – спросила Бекки.

– Нет, нисколько, – ответил Джон. – Но именно поэтому мне нужна твоя помощь.

– Моя? Чем я могу помочь?

– Во-первых, – сказал Джон, – в письме он говорит, что отправил тебе примерно на прошлой неделе сообщение с доказательствами того, что он обнаружил. Нам нужно получить это сообщение и подтвердить его теории, какими бы они ни были.

– Я не получала никаких сообщений, – ответила Бекки, – если только их не отправили в музей.

– Твой отец часто пишет тебе туда?

– Иногда. Обычно личные письма приходят ко мне домой, а всё, что связано с работой, – в офис.

– И ты пока ничего не видела?

– Нет, если только оно не попало в общую администрацию наверху. Моя почта часто задерживается, пока Эми не соберётся пойти туда и забрать всё.

– Кто такая Эми?

– Моя ассистентка, она очень толковая.

– Ты ей доверяешь?

– Конечно. Ей семнадцать, и у неё сейчас немного каши в голове, но тем не менее она заслуживает доверия.

– Хорошо, так, должно быть, и случилось. Нам нужно заполучить это письмо и посмотреть, что в нём. Когда ты собираешься вернуться на работу?

– В понедельник, – ответила Бекки. – Бессмысленно сидеть дома и утопать в жалости к себе, отец бы мне за такое надавал по заднице отсюда до Каира и обратно. К тому же работа отвлечёт меня от всего этого.

– Резонно, – сказал Джон.

– А второе? – спросила Бекки. – Ты говорил, что тебе нужна помощь в двух вещах.

– Да, верно. Очевидно, мне нужно вернуться в Египет, но в любом аэропорту мой паспорт отметят как запрещённый для въезда в страну. У меня есть связи, и я смогу без проблем туда попасть, но, оказавшись там, я буду очень ограничен в своих действиях. Любые операции по кредитной карте, бронирование отелей, аренда оборудования – всё в таком духе – отразятся в правительственных записях, и меня арестуют в течение нескольких дней. Как и твой отец, я не горю желанием провести остаток жизни в какой-нибудь вонючей египетской тюрьме, так что мне нужна твоя помощь.

– Ты хочешь, чтобы я поехала туда? – спросила Бекки.

– Нет, конечно нет, это слишком опасно. Мне нужно, чтобы ты оказывала поддержку отсюда. Если мне что-то понадобится, я позвоню тебе, а ты сможешь оплатить всё отсюда, используя счёт, который мы откроем специально для этой цели. Я положу на него немного денег, чтобы ты не тратила свои, и таким образом в Египте не останется никакой электронной записи о моём местонахождении.

– Логично, – сказала Бекки. – Полагаю, в наши дни большинство операций проводится онлайн.

– Верно, так что, пока власти не пронюхают о моём псевдониме, я должен быть в относительной безопасности.

– Тебя не узнают?

– Нет, это достаточно далеко от Каира, чтобы избежать встречи с большинством тех, кто меня знает.

– А как насчёт людей возле места раскопок? Они тебя не знают?

– Если бы я пошёл тем же путём, то да, но я собираюсь проникнуть туда иначе. Когда мы были в катакомбах, мы также нашли первоначальный туннель, которым пользовались грабители гробниц много лет назад. Сейчас он завален щебнем, но раскопать его должно быть довольно легко. Мне нужно только найти вход, и я должен управиться за несколько недель.

– Как ты собираешься найти вход? – спросила Бекки.

– У меня есть свои способы, мисс Райан, поверьте мне.

Они продолжали строить планы ещё около часа, пока Бекки не взглянула на часы.

– О боже, – сказала она, – посмотри на время. Мне нужно идти.

– Конечно, – сказал Джон, – я тебя слишком надолго задержал. – Он вытащил бумажник и дал ей визитную карточку.

– Возвращайся к работе, – сказал он, – и посмотри, сможешь ли найти письмо. Когда найдёшь, позвони мне, и я снова приеду. Хорошо?

– Хорошо, – сказала она, читая карточку на ходу. – «Джон Дикон, торговец антиквариатом», – прочла она и с недоумением подняла глаза.

– Пусть это тебя не смущает, Бекки, – сказал он. – Когда я вернулся из Египта, мне нужно было как-то зарабатывать на жизнь. Всё законно, обещаю. Если есть сомнения, поищи информацию. Я начинаю завоёвывать себе доброе имя.

Бекки улыбнулась.

– Если это поможет очистить имя моего отца, – сказала она, – мне всё равно, будь ты хоть сам Сатана. – Они вместе дошли до автостоянки, и, пожимая ей руку, Джон ещё раз её заверил:

– Бекки, если всё пойдёт хорошо, имя твоего отца будет очищено в течение нескольких месяцев.

– А если нет?

– Пришлёшь мне торт с напильником внутри, – сказал он, – желательно кокосовый.

– Почему кокосовый? – спросила она, не уловив смысла.

– Я люблю кокос, – сказал он с улыбкой. – До свидания, мисс Райан, до скорой встречи.

– До свидания, мистер Дикон, – сказала она и проводила взглядом его машину, скрывшуюся в вечерних сумерках.

––

На выходных Бекки занималась уборкой в своей квартире. В последнее время она её запустила, и, несмотря на случайные неконтролируемые приступы слёз, ей удалось отчистить квартиру до такого состояния, какого она никогда раньше не видела. В понедельник утром она отметилась в музее и направилась прямиком в архив. Прошло две недели со смерти её отца, но, когда она шла по знакомым коридорам, казалось, будто её не было всего пару дней. Приближаясь к кабинету с ключами в руке, она услышала неожиданный звук и невольно замедлила шаг. В такое время здесь никогда никого не бывало.

– Здравствуйте, – сказала она, – кто здесь? – Медленно она толкнула незапертую дверь и чуть не подпрыгнула до потолка, когда из-за двери кто-то вышел.

– Эми, – вскрикнула она, – ты меня чуть до инфаркта не довела.

– Прости, Бекки, – ухмыльнулась её ассистентка, – я думала, устрою тебе сюрприз.

– Ну, в этом ты определённо преуспела, – сказала Бекки, входя в кабинет.

Раннее появление Эми было не единственным сюрпризом – кабинет полностью преобразился. Грязные стены были выкрашены, мебель переставлена, и на стене даже появились какие-то картины. Вдобавок ко всему стопки бумаг на её столе были аккуратно разобраны, а в углу стоял новый шкаф для документов.

– Ух ты! – сказала Бекки. – Что здесь произошло?

– Как я и сказала, – ответила Эми, – хотела сделать тебе сюрприз. Я поговорила с техниками, и они помогли мне всё вытащить, чтобы я могла освежить краску. Картотечный шкаф я умыкнула у администраторов и хорошенько всё прибрала.

– О, Эми, это очень мило с твоей стороны, – сказала Бекки.

– Ну, это не только я, – сказала Эми, – ребята тоже помогли. Мы подумали, что тебе будет приятно вернуться после… ну, сама знаешь.

– А картины? – спросила она, взглянув на полуголого актёра, взиравшего на неё со стены.

– А, да, это, – сказала Эми. – Я просила в художественном отделе несколько рембрандтов, но они не очень-то хотели их давать.

– Неудивительно, – сказала Бекки. – Но всё же, сверкающие вампиры?

– Да, я знаю. Я принесла постеры из дома. Они у меня в спальне на стене висели.

– Спасибо, – сказала Бекки. – Не в моём вкусе, но я всё равно очень это ценю. Только одно: ты ведь не выбросила мои записи?

– Не-а, – сказала Эми, – все они в алфавитном порядке разложены по папкам в шкафу. Если на чём-то не было заголовка, я подшивала это в «Разное». В «Разном» довольно много всего.

– Я не знаю, что сказать, – произнесла Бекки, – кроме как «спасибо».

– Без проблем, – сказала Эми. – Только не начинай реветь. Это будет так некруто.

– Обещаю, никакого рёва, – сказала Бекки. – А теперь давай начнём с чашечки хорошего кофе, а?

– Уже сделано, – сказала Эми, – и стоит на твоём столе. С возвращением.

Бекки села за свой чистый стол и взяла кофе. На блюдце лежало несколько печенек, а также экземпляр еженедельного музейного журнала.

– К такому можно привыкнуть, Эми, – сказала она между глотками.

– Как скажешь, – безучастно ответила Эми, уставившись в экран своего компьютера, и, хотя Бекки не видела, на что та смотрит, она догадалась, что та сидит в соцсетях.

«Некоторые вещи никогда не меняются», – подумала она про себя и открыла журнал на своём столе. День для Бекки прошёл относительно быстро, и, хотя она знала, что у коллег были добрые намерения, ей не хотелось проходить через строй их соболезнований. Поэтому когда Эми предложила принести ей сэндвич из столовой, она с благодарностью согласилась.

– С сыром и пикулями, пожалуйста, – сказала она, – и яблоко. О, и раз уж ты пойдёшь наверх, не могла бы ты зайти к администраторам и забрать почту?

– Уже забрала, – сказала Эми.

– Где она? – спросила Бекки, глядя на простор своего чистого стола.

– В шкафу, в папке на букву «Н» – «Нераспечатанная почта», – ответила Эми.

Бекки затаила дыхание, пока Эми не вышла из комнаты, и впервые за две недели позволила себе рассмеяться. К этой новой Эми придётся привыкать.

Она извлекла стопку писем, лежавшую на дне ящика, и положила её на стол, сняв резинки, которыми та была скреплена. Следующий час или около того она разбирала их на три кучи: макулатура, работа и срочное. Макулатура отправилась в корзину для вторсырья, а стопка срочного была помещена поверх рабочей. К концу рабочего дня она разобралась с электронными письмами, письмами и служебными записками, но так и не увидела ничего от своего отца.

– Где-нибудь ещё что-то есть, Эми? – спросила она, когда девушка натягивала своё чёрное пальто до щиколоток.

– Не думаю, – ответила Эми. – А что, ты что-то потеряла?

– Нет, просто жду личное письмо, вот и всё.

– Может, придёт в течение недели, – сказала Эми. – Почта сейчас ужасно работает.

– Вероятно, так и будет, – вздохнула Бекки, – подожди, я пойду с тобой. – Через несколько минут они уже рука об руку выходили из музея.

– До завтра, – сказала Бекки, когда они дошли до станции метро.

– Ага, ладно, – ответила Эми и пошла дальше, к своей автобусной остановке.

– Эми! – крикнула Бекки вслед уходящей девушке.

Эми обернулась.

– Да?

– Можно мне завтра шоколадное печенье?

– А вот это уже наглость, – рассмеялась Эми и помахала на прощание, садясь в свой автобус.

Бекки дождалась, пока войдёт в вагон метро, прежде чем позвонить Джону Дикону.

– Привет, Джон, – сказала она, – это Бекки Райан.

– Привет, Бекки, – последовал ответ, – как ты?

– Я в порядке, – сказала Бекки. – Я просто звоню сказать, что письма ещё не видела, но оно может прийти в течение недели.

– Хорошо, – сказал Джон, – без проблем, мне тут ещё нужно кое-что организовать, так что спешки нет.

– Я просто подумала, что должна тебя предупредить, – сказала Бекки.

– Отлично, – сказал Джон, – до скорой встречи.

– Да, хорошо. Пока.

– Пока, Бекки, – сказал Джон, и в трубке наступила тишина.

Через полчаса она была уже в своей квартире, где её встретил голодный Смоки. В общем, всё было так, словно за последние две недели ничего не произошло.

––

Глава четвёртая

Деревня Иттауи

1245 г. до н. э.

Обычно в это время ночи Яфеу крепко спал. Тяжкий труд в каменоломнях Рамсеса этому способствовал. Яфеу был каменотёсом, о чём свидетельствовали его мозолистые руки. Каждый день он являлся в каменоломни и работал бок о бок со своим другом, Сераписом. Они по очереди держали долото над отмеченным участком камня, пока другой бил по нему колотушкой, чтобы проделать в граните отверстие. Когда оно становилось достаточно глубоким и у них получался ряд таких же отверстий, они забивали в них деревянные клинья, а затем пропитывали их водой, чтобы те расширились. Клинья регулярно вбивали и поддерживали во влажном состоянии, и по мере их разбухания напряжение в скале становилось невыносимым, пока не появлялась трещина. Добавляли ещё клиньев, и в конце концов скала раскалывалась насквозь и отваливалась, предоставляя архитекторам ещё один строительный блок для любого проекта, который был в тот момент угоден царю.