Читать книгу: «КНИГА ТРЕТЬЯ ЩЕЛЬ КУНЯ И ШЕЛКОНЧИК. ШЁЛКОВЫЕ ЦЕПИ»

ГЛАВА 1: НОВЫЙ МОСТ, НОВЫЕ КЛЮЧИ

Тишина в доме Антона была особенной. Она не была пустой или гнетущей, как раньше. Это была живая, тёплая тишина полного чайника на печи, тихого поскрипывания половиц и ровного дыхания спящего чуда.

Дом больше не был просто мастерской реставратора в одном из дворов-колодцев Петербурга. Он стал мостом. Точнее, его порогом. Стоило переступить через старую дубовую притолоку с резным знаком «Шелкончика» – переплетёнными драконом и единорогом, – как пространство мягко растягивалось, шелестело, словно шёлк, и ты оказывался между. Между инеем на русском окне и запахом цветущей сливы; между скрипом сосновой полки и мелодией древнего цисяня; между Новым годом, который уже отгуляли, и тем, что только готовился наступить по восточному календарю.

Антон, в удобном свитере, запачканном когда-то краской, а ныне чистом (волшебная прачечная Щель Куни была безупречна), настраивал гитару. Не ту, что висела на стене для вида, а маленькую, семиструнную, которую он начал мастерить сам из древесины яблони из Сада Застывших Желаний. Древесина пела тихо, но очень ясно.

– Луна сегодня полная, – сказал голос, нежный и звонкий, как удар фарфора о хрусталь. – Иней на северном окне сложился в иероглиф «двойное счастье».

Щель Куня вошла в комнату, неся два пиала с паром. В её тёмных волосах, убранных в простую, но изящную шиньон-палочку, сверкала крошечная заколка в виде лотоса из ледяного сапфира – подарок Антона на годовщину. Её шёлковые одежды цвета ночной гвоздики мягко шуршали, и этот звук был частью музыки дома.

– Значит, пора, – улыбнулся Антон, откладывая гитару.

Они вышли в самое сердце дома – в Крошечный Сад. Так они называли комнату, которой в обычной реальности не существовало. Здесь под стеклянным куполом, через который были видны и петербургские звёзды, и мерцающие огни фонарей-фэй, цвели зимние цветы. Ледяные камелии соседствовали с пушистым снегом на ветвях карликовой сосны. Посередине стоял стол, а на нём – диковинный календарь. Он был частью механический, с медными шестерёнками, частью живой – из переплетённых корней, частью цифровой – с голограммами, плывущими в воздухе над ним. Он показывал сразу три даты: привычное число января, приближающийся Китайский Новый год 2027 (год Огненной Козы) и внутреннее, магическое время Сада – «Середина Вечной Радости».

Щель Куня поднесла к календарю пиал. Пар от чая – имбирного, с мёдом и лепестками хризантемы – коснулся голограмм. И они ожили. Заплясали фигурки драконов и Деда Мороза, закружились снежинки и символы удачи.

– Мост держится, – констатировал Антон, с любовью глядя на жену. Его «скептицизм» давно превратился в «любознательность мага». Он всё ещё верил законам физики, но теперь знал, что их больше, чем написано в учебниках.

– Держится, потому что мы его каждый день переплетаем заново, – сказала Щель Куня. – Как косу. Из воспоминаний, из маленьких ритуалов, из чая в пять вечера.

Их ритуал был прост. Они делились одним ярким впечатлением дня от каждого мира. Антон рассказал, как в обычной булочной продавщица, увидев его покупки для «восточного праздника», вдруг оживилась и рассказала ему про свой визит в Пекин десять лет назад. «Это был мостик, – сказал Антон. – Крошечный, человеческий».

Щель Куня рассказала, как в Саду распустился новый цветок – Лунный Георгин, лепестки которого тихо наигрывали мелодию, похожую на ту, что Антон пытался подобрать на гитаре. «Он услышал тебя сквозь миры», – улыбнулась она.

Их прервал новый звук. Не скрип, не шёпот, не мелодия. А смех. Звонкий, абсолютно беззаботный, пузырящийся смех, от которого даже воздух в Крошечном Саде задрожал и заискрился.

Они обернулись. В дверном проёме, обняв косяк своими крошечными ручками, стояла она. Ши Кунья. В тёплой пижамке с рукавичками в виде лапок дракончика (работа Антона) и с разбуженной копной тёмных, вьющихся волос (безусловно, от мамы). Ей было чуть больше года, но в её карих, невероятно глубоких глазах светился ум, который смущал и восхищал.

– А-а-а-па! Ма-ма! – произнесла она, и это было не просто лепетание. В этом было приглашение.

Она потянулась ручкой к ближайшему цветку – хрустальному колокольчику. И засмеялась снова. И колокольчик не просто зазвенел. Он расцвел вторым ярусом лепестков, нежно-голубых, как предрассветное небо. А иней на куполе над ним на секунду сложился в четкий, красивый иероглиф – «удивление».

Щель Куня и Антон переглянулись. В их взгляде была трепетная гордость и та самая «тревожная нежность», которую знают все родители не совсем обычных детей.

– Она разговаривает с миром на его родном языке, – тихо сказала Щель Куня, поднимая дочь на руки. – И он отвечает ей.

– А какой у него язык? – спросил Антон, проводя пальцем по веснушке на носу Ши Куни.

– Единый, – ответила принцесса, глядя, как дочь пытается поймать уплывающую голограмму с календаря. – Язык связей. Ты реставрируешь вещь, возвращая ей связь с прошлым и предназначением. Я плету узоры, создавая связь между мыслью и красотой. А она… она видит связи, которые ещё не очевидны. Между звуком и цветом. Между сном и узором на ковре. Между магией и… той штукой, что в твоём плоском ящике с ярким светом.

– Планшетом? – уточнил Антон, смеясь.

– Да. Она говорит, что там живут «тихие духи-помощники». Им скучно.

Антон задумался. Его дочь, принцесса двух миров, видела в искусственном интеллекте не технологию, не угрозу, а духа, который может скучать. Это было одновременно прекрасно и пугающе.

В этот момент гирлянда из светлячков (настоящих, из Сада), висящая в углу, вдруг погасла. Не потухла, а именно погасла, будто её выключили. И в комнате, лишь на секунду, повеяло знакомым, тошнотворным холодом. Холодом не температуры, а безразличия. Скуки. Обесцвечивания.

Щель Куня напряглась, как струна. Антон инстинктивно шагнул вперёд, заслоняя семью.

На столе, рядом с календарём, лежала старая, любимая Антоном механическая мышь-неваляшка. Её стеклянные глаза, всегда такие добрые, вдруг потускнели. И из её основания, с лёгким цифровым шипением, выползла тень. Не настоящая тень, а сбой, глитч, мерцающая полоса тьмы. Она сложилась в неуклюжего, знакомого до жути сурка, но его мех был не пушистым, а состоял из мигающих пикселей, а глаза горели тусклым синим светом мёртвых экранов.

Один из Хроножеров. Но не прежний, магический вор времени. Это был новый вид. Цифровой паразит. Пожиратель не часов и минут, а внимания и радости.

Сурк-Хроножер щёлкнул зубами-байтами, и звук гитары Антона из соседней комнаты исказился, превратившись в плоский, назойливый джингл рекламы. Запах имбиря и хризантемы вытеснился запахом пыли и пластика.

Но он не успел сделать больше. Ши Кунья, которую держала на руках мать, не испугалась. Она наклонилась вперёд, её блестящие глаза широко раскрылись от любопытства. И она… чихнула.

– Ап-чхи!

Это был не просто чих. Это был звук-вспышка. Маленькая, яркая, как новогодняя хлопушка, искорка чистой, ничем не замутнённой радости от нового и странного.

Искра чиха коснулась глитч-сурка.

Тот затрещал, замигал и рассыпался на пиксели, которые тут же растворились, как сахар в горячем чае. Гирлянда светлячков вспыхнула снова, ещё ярче. Мышь-неваляшка покачалась, и в её глазах вернулся тёплый, рукотворный блеск.

Тишина вернулась. Но теперь она была заряжена новым пониманием.

Щель Куня прижала дочь к себе, чувствуя, как быстро бьётся её маленькое сердце – не от страха, а от возбуждения.

– Она… отпугнула его? – тихо спросил Антон, не веря своим глазам.

– Не отпугнула, – прошептала Щель Куня, глядя на дочь с благоговением и бесконечной тревогой. – Она показала ему, что он неинтересен. Для неё он был просто странной картинкой. А её мир, её радость – сильнее. Пока сильнее.

Антон подошёл, обнял их обеих – свою принцессу и свою маленькую, новую тайну. Он посмотрел на календарь, где теперь безмятежно плыли голограммы, на хрустальный цветок, расцветший от смеха, и на тень, которой больше не было.

Год Огненной Козы обещал перемены, страсть, творчество. Но он же обещал и упрямство, и возможный пожар.

– Наш мост стал прочнее, – сказал Антон, целуя Щель Куню в макушку, а затем – Ши Кунью в пухлую щёку. – Но по нему теперь могут ходить не только мы. Нам нужно будет не просто его охранять. Нам нужно будет научиться его… модернизировать.

Ши Кунья, устроившись у него на плече, потянулась ручкой к голограмме дракона и радостно загулила. Дракон в ответ вильнул хвостом и подмигнул ей крошечной искоркой.

Новый год, земной и небесный, действительно наступал. И он принёс с собой не только волшебство, но и новую, совершенно неизведанную ответственность. Их маленькая принцесса была не просто ребёнком. Она была ключом. И, возможно, единственным переводчиком между двумя надвигающимися эпохами – эпохой тихой магии и эпохой громких, быстрых, цифровых чудес.