Читать книгу: «Спаси и сохрани. В объятиях власти», страница 4

– Так что работайте спокойно и с усмешкой, не обращая внимания на причуды и сволочность Федотовых. Вас они после меня побоятся трогать, тем более что в министерстве и в кадрах вы человек известный. И жене передайте, чтобы не принимала близко к сердцу выходки хозяйки. Главное, чтобы у вас в Москве все было хорошо.

От такого напутствия нормального человека у Графова поднялось настроение.

По дороге в Сидней, куда Федотовы отправились на викэнд под видом командировки, Эльвира Николаевна сидела рядом с Андреевым на заднем сиденье и, словно нечаянно, касаясь его твердых, как камень, ляжек, обдумывала я, как сделать, чтобы не получилось осечки на этот раз. Дочь она оставила с Козловыми, а уж как избавиться от Федотова, она всегда придумает. Из всех вариантов один был наиболее реальным и уже не раз испытанным: должна быть глубокая ночь и смертельно пьяный Федотов. Один раз она даже подсыпала ему снотворное. На всякий случай, оно у нее всегда было с собой.

Все шло, как по маслу. Она настояла, чтобы стол был накрыт в гостинице, а не в квартире Блинова. Как она и ожидала, Катька, жена Блинова, только обрадовалась. Они у них всего пятый раз, а она уже недовольна, словно десятый. Сама маленькая, худая, дура – дурой, а туда же лезет со своим вниманием. Но на этот раз Эльвира Николаевна была с ней любезна до поцелуев, и та сделала стол на славу из привезенного гостями, добавив из своего лишь банку с солеными огурцами. Главное, было много бутылок. Как обычно в компании с новым человеком, Федотовы рассказали, как вместе с Ельциным храбро защищали Белый Дом от всякого сброда во главе с генералом Макашовым. Блиновы слушали это в десятый раз и лишь обращали внимание на новые измышления. Андреев был ярым антисоветчиком и слушал, открыв рот, как пьяный Борис Николаевич рвался на улицу, чтобы выступить с речью перед народом, и его с трудом удержали. Когда гость был полностью просвещен, с кем имеет дело, дальше, как и положено за богатым столом, поговорили о бедных России и народе. И тут досталось даже президенту, но больше ругали вице-президента Руцкого, советником которого перед Австралией работал Федотов и был с ним не в ладах, затем досталось спикеру парламента и новому правительству. Лишь одного Ельцина Федотов называл по имени, отчеству, а остальных – по именам: Сашка (Руцкой), Егорка (Гайдар), Толик (Чубайс), рассказывал, как пил с ними и что они больше всего любят пить. Эльвира Николаевна сегодня встревала в разговор меньше, лишь добавила, услышав имя Егорка, что ее всегда тошнило от его спущенных штанов. Все посмеялись и больше всех Олег Андреевич.

– У вас колючий язычок, – сказал он, касаясь ее руки. – Горе тому, кого вы не взлюбите.

– Кстати, – вспомнил Блинов. – Как вам пришелся новенький?

– Вы имеете в виду старика Графова? – скривилась Эльвира Николаевна.

– Я не знаю, сколько ему лет, но выглядит он не старше Владилена Афанасьевича, – возразил Блинов и спросил Федотова. – Как он в деле? Проверяли?

– Вот поручили ему написать липовую, но довольно сложную справку.

– Что значит, липовую?

– Она закрыта еще в марте. Но он об этом, естественно, не знает.

– Не позавидуешь мужику.

– Да, я не скрываю, что ему с нами не работать, – вмешалась Эльвира Николаевна. – Торгсоветник имеет право сам подбирать себе людей.

– Где это записано такое правило? – спросила язвительно Екатерина Константиновна.

– Может, и не записано, но я думаю, Владилен Афанасьевич заслужил такое право, – отпарировала Эльвира Николаевна, смерив Катьку пренебрежительным взглядом. – Не каждый торгсоветник был вице-премьер – министром.

– Давайте лучше выпьем, – вмешался Федотов. – Слишком большая честь говорить о простом инженере за этим столом.

– У него очень красивая жена, – вдруг вставил опьяневший Андреев.

– Мне она тоже очень понравилась, – тут же поддержала гостя Катька, увидев, как нервно восприняла слова Андреева Эльвира Николаевна, считавшая себя непревзойденной красавицей. И чтобы еще больше разозлить ее, добавила, сцепив в ехидной улыбке губы. – И очень умная.

Хозяйка впервые растерялась, не зная, чем возразить. Сказать, что она нянька, не пройдет, так как Андреев знает, что она хорошо печатает, и ее сватают в секретаршу торгдома. Увидев, что никто и не ждет от нее возражения, и все дружно поддержали в тост мужа, она присоединилась к ним и стала с радостью наблюдать, как муж пьянел. Сначала у него изменился голос: стал замедленным и басовитым, затем он побледнел и его потянуло на песни. Но он быстро потерял к ним интерес, и тут уже можно было вести его в постель.

Труднее было с Блиновым. Екатерина Константиновна уже ушла, сославшись на головную боль. Дура, обругала ее Эльвира Николаевна, не увела с собой мужа, теперь жди, когда он уйдет от дармовой выпивки.

– Пойдем, Владик, баиньки, – громко сказала она не столько мужу, сколько Блинову. – Ты немного устал.

– Нет, рано еще, мы не допели «Что будет с родиной и с нами?».

Она помогла им допеть и решительно поднялась.

– Вы сами дойдете или звонить Екатерине Константиновне? – спросила она Блинова.

К ее радости он поднялся и повелел:

– Завтра с утра ко мне.

Она вся испсиховалась, пока Федотов курил и вел беседу, черт знает, о чем на кухне с Андреевым. Затем он минут двадцать сидел в туалете, затем опять курил, уже один. Тут ее нервы не выдержали, она выскочила в коридор и, пробежав мимо спальни Андреева с уже выключенным светом, зашипела:

– Ты будешь спать или нет, сволочь? Сколько тебя ждать?

Он вытаращил глаза, спросил удивленно:

– Зачем меня ждать? Спи, кто тебе мешает?

От этой железной логики она слегка растерялась, затем вырвала у него сигарету.

– Не могу уснуть. Ты тут расходился, дверью хлопаешь, сопишь, воняешь.

Все еще удивляясь, он поднялся и пошел за ней, но вместо того, чтобы сразу захрапеть, стал к ней пристать. Тут она совсем обозлилась и чуть не прибила его. Однако, видя его настойчивость, быстро уступила, чтобы он скорее уснул.

Когда он, наконец, захрапел, она подождала еще минуты две для верности, затем тихо поднялась, и, набросив на голое тело специально взятый с собой пеньюар, на цыпочках вышла. В коридоре горел свет, а из комнаты Андреева тоже слышался храп. Не веря своим ушам, она приоткрыла дверь и заглянула. Он лежал на спине совершенно голый, и его стоявший член, казалось, смотрел на нее одним глазом. Какое-то мгновение она не отрывала от него восторженного взгляда, отметив, однако, что он мог бы быть больше, затем подошла к кровати и опустилась на колени. Когда она нагнула голову к члену, руки Андреева коснулись ее волос и надавили на затылок.

Он знал, что она придет.

Графов забрал материал по антидемпингу в гостиницу, чтобы закончить справку в выходные дни. Уже вечером он неплохо поработал и надеялся днем погулять. Но рано утором он проснулся от зубной боли. Он тихонько встал, вскипятил воду и прополоскал зуб горячей водой с содой и йодом, мысленно поблагодарив жену за то, что все это она привезла с собой. Боль утихла, но вскоре опять появилась. Во время завтрака ему удалось скрыть боль, но в обед жена спросила:

– Зуб болит?

– Да, немного.

– Я вижу, как немного.

Вскоре она ушла, и он продолжал работать. Она вернулась и сказала, что в два часа его ждет доктор. К его удивлению, им оказался тот самый дежурный, но не Катин муж, а с которым он разговаривал в первый вечер.

Зубной кабинет находился рядом с дежурной комнатой, мало чем отличаясь от нее, разве что допотопным стоматологическим креслом. Доктор, не вымыв руки, засунул Графову палец в рот и надавил на зуб, отчего у того перехватило дыхание и выступили слезы.

– Вот теперь вижу, что болит, – убедился доктор. – Начнем лечить.

Он выдвинул ящик стола и вынул круглую жестяную коробку из-под конфет. Вывалив содержимое коробки на стол, он стал что-то искать тем же пальцем, которым давил на зуб. Графов краем глаза, – он сидел параллельно столу, – увидел среди сверл и еще чего-то волос. Господи, подумал он, что же это у него так грязно?

Доктор (Графов никак не мог вспомнить, как его зовут) воткнул сверло в головку дрели и начал сверлить зуб, не обращая внимания на подпрыгивавшее от боли тело Графова. Попутно он стал рассказывать историю своей жизни: как поступил в институт, как встретил жену и как был направлен сюда стоматологом. Графов слушал невнимательно и не столько из-за боли, а больше потому, что не любил людей, которые сразу начинают рассказывать о себе первому встречному. Но концовка его заинтересовала. Дня через три после приезда в Канберру доктору сообщили, что его должность в штате посольства ликвидирована, и ему надлежит вернуться домой. Легко казать вернуться. А там вместо него врачом районной поликлиники уже назначен другой, уволилась и жена, приехавшая с ними взрослая дочь тоже отрубила какие-то там сердечные связи. Однако стоматолог все-таки был нужен посольству, так как чаще всего у сотрудников болели зубы. Кроме того, уезжала домой терапевт посольства, и ее должность не сокращали, жена стоматолога оказалась как раз им по специальности. Посол взвесил все и предложил доктору остаться на ставке уборщицы и по совместительству быть дежурным в ночное время. Доктор с радостью согласился.

– Я удалил вам нерв и вложил в канал болеутоляющее лекарство, – сказал он, закончив работу. – Если боль будет продолжаться или усилится, звоните.

Ночью Графову стало сосем плохо, и он еле дождался утра.

– Значит, я ошибся, – сказал доктор, – не то вложил. Попробуем другое.

И все началось по новой. Был момент, после которого Графов сказал:

– Мне показалось, что я никогда не испытывал такой боли.

– А что ж выдумаете, зубная боль считается одной из самых острых. Если хотите, я вмиг удалю вам зуб. И никакой боли не будет. Он все равно без нерва не жилец.

– Да не уж, потерплю, пусть поживет еще.

Когда он поднимался со стула, доктор сказал:

– Не советую идти к другому стоматологу. Нового он ничего не сделает, только деньги возьмет.

Больше всего Графов страдал от того, что боль мешала писать справку. Временами он был даже уверен, что не закончит ее. Он так и видел перед собой ухмылявшуюся пористую физиономии Громова, да и Федотова тоже. Поэтому, дописав последние строки, он от удовлетворения даже забыл про зуб и уснул. Но ночью он опять проснулся и уже не спал. По дороге на работу он рассказал Козлову о зубе и его лечении, упомянул и про волос, который все время стоял у него перед глазами.

– Не надо было к нему ходить, – сказал Козлов. – Позвонили бы мне, и я отвез бы вас к стоматологу, у которого лечатся все посольские.

– Вы меня отвезите сейчас. Я только отдам справку и скажу торгсоветнику о зубе.

– Лучше, чтобы повез Володя, он знает язык.

– Язык меня не волнует, сам справлюсь.

Отдавая справку Громову, он спросил:

– Не хотите прочитать перед печатью? Может, что подправите, с учетом работы здесь.

Громов пролистал листы, положил на стол.

– Оставьте, я прочитаю.

Он очень не хотел идти к Федотову, тем более отпрашиваться к врачу. Он решил чуть-чуть подождать, надеясь, что зуб утихнет, и направился к своему столу в кабинете Козлова. Кабинет был пуст. Очевидно, Козлов рассказывал торгсоветнику о зубе.

Там речь шла не о нем. Федотов совсем забыл, что Светлана Васильевна с сегодняшнего дня не работала, а без секретаря торгдом остался, как без рук. Срочно был нужен секретарь. Хозяйка категорически возражала против кандидатуры Ольги Павловны, но взамен никого предложить не смогла. Она просмотрела все возможные и невозможные варианты, вплоть до возможных и невозможных евреек – эмигранток. Жены посольских работников либо уже работали, либо сидели с детьми, либо абсолютно не подходили на должность секретаря: не знали язык и не умели даже печатать, не говоря уже о знании секретарского дела. Эмигрантки интересовались в первую очередь зарплатой, а она составляла десятую долю ставки секретаря в стране. Федотов не знал, что делать. И тут неожиданно и резко выступил против кандидатуры со стороны Козлов.

– Вы что, хотите, чтобы посол знал о всех наших делах? – кричал он, наскакивая на огромного Федотова, как дворняга на овчарку. – Или чтобы я допустил этих эмигранток до кассы? Да они в первую же неделю разграбят ее.

Его доводы были настолько убедительны и весомы, что Федотов, забыл посоветоваться еще раз с женой и проговорил хмуро:

– Ладно, оформляйте временно Графову с завтрашнего дня, нет, лучше с сегодняшнего, чтобы успеть сдать почту.

Войдя в свой кабинет, Козлов гордо бросил Графову:

– Я сказа ему, только через мой труп.

– Вы о чем? О моем зубе?

– Он хотел взять секретаря со стороны. Я ему сказал: или Графова или никто. Не знаете, она сейчас дома?

– Думаю, что да.

– Она может сегодня выйти на работу?

– Позвоните ей сами.

Козлов привез Ольгу Павловну через час. Увидев мужа, она спросила:

– Был у врача?

– Еще немного подожду. Может, утихнет, – неуверенно ответил он.

– Хочешь, чтобы я пошла?

– Хорошо, хорошо, сейчас иду.

Подойдя к двери, он глубоко вздохнул и, постучав, вошел.

– Можно, Владилен Афанасьевич?

– Заходите, Федор Павлович. Как устроились?

– Нормально. Вот только зуб заболел. У посольского стоматолога я был два раза. Еще хуже стало.

– Поезжайте к зубнику, у которого наши лечатся, – сказал совсем по – человечески Федотов. – Попросите Володю свозить вас к нему.

– Спасибо, – поблагодарил от души Графов. Настроение у него сразу поднялось.

Володя тоже моментально поднялся и сказал:

– Поехали.

Графову захотелось себя ущепнуть: не во сне ли он? Господи, да что же это такое? Что с ними случилось сегодня?

Посольский доктор оказался прав в том, что австралийский стоматолог делал то же самое, но совсем по – другому. Во-первых он долго мыл руки и, надев хирургические перчатки, долго вычищал и смазывал уже просверленное дупло, затем подправил его, но без сильной боли, опять чистил и мазал и лишь потом заполнил дупло. И все это делал нежно и ласково. И зуб благодарно отозвался, перестав болеть, хотя изредка продолжал напоминать о себе. Возможно, причиной этого был холод в гостинице по ночам. Если все тело им удавалось утеплить, то рот и нос оставались открытыми.

Федотов нарочно сообщил жене о своем согласии на Графову в присутствии Андреева. При этом он поспешил добавить, что это временно, до приезда замены Громову.

– Представляете, Олег Андреевич, – пожаловалась Эльвира Николаевна. – Мало того, что он смирился с приездом ненужного нам человека, так еще и берет на работу его жену, так вам понравившуюся. Что вы в ней нашли хорошего? Она же для вас старая.

Андреев хотел возразить, но передумал, чтобы не увеличить зависть Эльвиры Николаевны к этой действительно красивой женщине.

Он смотрел в ее недовольный рот и вспоминал ту ночь в гостинице консульства. Потом у них было еще два раза, но это так, как у кобеля с сучкой. Много у него было женщин, а в последнее время он увлекся проститутками. Они делали то, что им кажешь, а сами смотрели в потолок. Эта делала все сама и была профессором фака. В ее руках он был игрушкой и совсем не был уверен, что она осталась в восторге от его двух палок. Он никогда ими особо не отличался. Чтобы удовлетворить эту железную кобылу, нужен был табун жеребцов. А еще он думал о том, что надо скорее отсюда отваливать. И совсем не потому, что могла раскрыться их связь, он был почему-то уверен, что Федотов ничего ни ей, ни ему не сказал бы. Уж слишком нагло она себя вела. Нет, у него были совсем другие причины. Его анализ дел здесь показал, что вкладывать деньги в эту страну, находящуюся у черта на куличках, мягко говоря, опасно. У его партнера за душой нет ни гроша. Его акционерный капитал, как выяснил Громов, составлял всего два австралийских доллара. Случись что, и он получил бы через суд свою долю, равную одному доллару. Что же касается торгсоветника и его жены, тут вопрос был еще яснее: толку от них никакого. А деньги платить пришлось бы. Какой она юрист, как утверждал Федотов, Андреев сразу понял, задав ей два вопроса по праву. Сам он уже поднаторел в них, жизнь заставила.

– Плохо, когда не на кого положиться, – ответил он.

– О чем вы говорите, Олег Андреевич! – подхватила она. – Положиться на кого? На этих хамов? Это мы с вами можем положиться друг на друга, как порядочные люди.

Вечером она все-таки врезала Федотову сполна. На его счастье она побоялась, что услышит Андреев, смотревший телевизор в холле, и обошлось лишь шипением. Но даже и без крика она добилась его согласия на поездку в Москву на лечение. Близость с Андреевым сделала ее половой зуд нетерпимым. Она поняла, что Володю, как бы его ни хотелось, можно прождать всю жизнь. Ей нужна была разрядка и хорошая зарядка на следующие два-три месяца. Осталось сделать так, чтобы Федотов сам предложил ей поехать с Андреевым.

Олю пригласили на чай, который женский комитет устраивал один раз в месяц. Здесь обсуждались самые разные проблемы от приготовления пирожных до политики, но больше говорили о семейных проблемах. Событиями на таких вечерах были прощания с уезжавшими и представление новеньких. Она знала, что ее будут представлять и подготовилась к этому. Она нарядилась так, чтобы не очень бросаться в глаза, но и не выглядеть чулидой. Во всяком случае, она из этого исходила, хотя отлично знала, что произведет впечатление, как это было в Финляндии и Канаде, и удивилась и расстроилась бы, если бы этого не случилось здесь. Было именно так. Когда она вошла в небольшой зал, почти все были в сборе, кто уже сидел за столом, кто разговаривал стоя. И сразу же все взгляды устремились на нее, и стихли разговоры. Вроде бы и ничего на ней такого особого не было: шерстяное черное платье, облегавшее фигуру, голубой шарфик на шее да черные замшевые туфельки на невысоких каблуках, – а все рот открыли, и не одна пожалела, что не надела свое так идущее ей платье, а пришла в этой бесформенной кофте и брюках, в чем ходит каждый день без съема.

– Кто это? – послышался шепот.

Любовь Петровна, стоявшая спиной к двери рядом с хозяйкой, обернулась. Оля в это время, уже негромко поздоровавшись со всеми и отыскав свободное место недалеко от входа, направлялась к нему. Любовь Петровна окинула ее взглядом, и смутное беспокойство овладело ею.

– О, господи, да это одна к нам приехала, – раздраженно ответила на шепот Эльвира Николаевна, – жена нашего старика завхоза.

– Твой-то какой? – громко возразила Катя, – молчала бы уж.

Эльвира Николаевна вспыхнула, хотела резко возразить, что ее муж был вице-премьер министром, а не завхозом, но не посчитала нужным опускаться до такой хамки.

– Оля! – крикнула Катя. – Иди сюда. Здесь свободное место.

Оля, еще не успевшая сесть, отыскала глазами Катю и, пройдя, совсем близко от Любови Петровны и демонстративно отвернувшейся Эльвиры Николаевны, села на предложенное место.

– Какая ты сегодня элегантная, – сказала Катя.

– Почему только сегодня? – улыбнулась Ольга Павловна.

– Ну, ты даешь. А что? Правильно. Так и надо.

Хорошо, что она не слышала, как хозяйка сказала Любови Петровне:

– Старуха, а нарядилась, как кукла.

Любовь Петровна ответила не сразу, покачав головой:

– Я бы не сказала, что она старуха.

– Ну, что вы говорите? Разве ее сравнить с нами?

С тобой, коровой, ее действительно не сравнить, подумала Любовь Петровна. Интересно было бы поговорить с этой Графовой. Если она так же умна, как красива, то надо быть поосторожней с ней.

Олю представляли в самом начале чаепития. Вопросов было много: какой раз в командировке. Финляндия и Канада плюс Австралия произвели впечатление, в связи с чем возник вопрос и о муже. Хозяйке было не по себе слушать, что у Графова, которого она назвала завхозом, три высших образования, три иностранных языка и что в Финляндии и Канаде он работал на руководящих должностях, а в министерстве – главным специалистом Главка.

Любовь Петровна, услышав, что Графова закончила институт по специальности педагог – психолог, лишний раз убедилась в лживости хозяйки, утверждавшей, что она работала нянькой, и, как все, была поражена, что у нее шестилетний внук. Удивлены были и другие. Пожилая женщин сказала, округлив глаза:

– Ни за что бы не подумала.

Так и думалось, что она спросит: «А сколько же тебе лет?», но она не спросила.

Зато была довольна до крайности внуком Эльвира Николаевна.

– Что я вам говорила? – торжествующе зашептала она на ухо Любови Петровне. – Теперь убедились?

Не поняв, в чем она убедилась, та ничего не ответила, пораженная поведением Графовой: что не подбежала к хозяйке, не села рядом, хотя место было, и не ловила жадно ее взгляда. Лишь однажды она взглянула на нее, когда та громко заявила, что главным в семенной жизни для женщины должны быть не любовь и согласие, а положение мужа в обществе, а для любви есть любовники. В резкой форме большинство женщин дали ей отпор, после чего она уже не выступала и ушла раньше других, прихватив с собой Любовь Петровну. Та, уже будучи в двери, обернулась и еще раз взглянула на Ольгу Павловну, и в ее глазах было все то же удивление. Она ничего не понимала. Ей казалось, что в том положении, в каком оказались Графовы здесь, надо было вести себя совсем по-другому.

Утром Андреев заявил, что хотел бы улететь ближайшим рейсом самолета. Он попросил Ольгу Павловну переоформить билет. Когда она, взяв у него билет, потянулась к телефону, он вдруг нагнулся к ней и полушепотом проговорил:

– Вам не позавидуешь. Жена торгсоветника очень не любит рядом красивых женщин. А вы на зло ей будьте еще прекраснее, и это будет самая эффективная ваша реакция.

Он провел рукой по ее плечу и вышел.

После обеда Эльвира Николаевна занемогла и к вечеру слегла совсем. У нее заболел живот и, что больше всего обеспокоило Федотова, она стала жаловаться на придатки. Он знал, что она их лечила только у своего личного врача, друга детства, кудесника своего дела. Она уверила его, что жива до сих пор лишь благодаря этому доктору. Федотову, созналась она, она не говорила, чтобы не расстраивать его, что придатки начали напоминать о себе сразу после приезда сюда, очевидно, сказалась перемена климата. Здесь такое жуткое давление. Если она запустит их, уже никакое лечение не поможет. Надо срочно лететь в Москву и показаться врачу. Одна она боится не долететь, и было бы хорошо это сделать вместе с Андреевым

– Как быть с Лялей? – робко спросил Федотов.

– За ней будет приглядывать и кормить Любовь Петровна. Я ей сегодня же скажу.

– Она согласится? Ведь не один день.

– Согласится, куда она денется? Да и ты будешь здесь. Не помрете. Но, если ты хочешь, чтобы я померла, я останусь.

Он сдался.

Вечером, когда Графовы вернулись с прогулки и согревались чаем, в дверь постучали. Графов открыл дверь и увидел маленькую не приметную лицом женщину лет пятидесяти в бордовой куртке, темных брюках и в зеленой шерстяной кепке с козырьком. – Можно к вам?

– Да, да, заходите, – пригласила Оля, возникнув из-за спины мужа.

Войдя в комнату, женщина поставила у ног большой пакет и произнесла, выпуская пары воздуха:

– Я так и думала, что у вас не намного теплее, чем на улице, и поэтому принесла вам одеяло и простыню, чтобы вы не замерзли окончательно.

– Спасибо, у нас уже все есть, – сказала Ольга Павловна, но было видно, что она рада приходу женщины и ее доброте.

– Ручаюсь, что такой простыни у вас нет. Да, меня зовут Вера. Я жена вашего связиста Трошкина.

Графов слегка поморщился, вспомнив недавний разговор с Трошкиным по телефону. Он услышал от Козлова, что Трошкин купил в магазине дюти-фри телевизор с встроенным видеомагнитофоном, и хотел попросить у него совета.

– А вам какое дело до того, что я купил? – услышал он хриповатый голос. – Какой хотите, такой и покупайте.

– Конечно, я куплю, какой захочу. Хотелось бы, чтобы телевизор работал и в Москве.

– Вот такой и купите.

Графову ничего не оставалось, как положить трубку.

Тем временем Вера вынула из пакета одеяло и электропростыню. От одеяла Оля хотела было отказаться, но побоялась обидеть добрую женщину, тем более сто такую простыню они видели впервые.

– Будет тепло, как на печке, – пообещала Вера. – Вернете, когда купите себе такую же.

– Где? – спросила Ольга Павловна.

Вера засмеялась, показав в улыбке маленькие неровные зубы:

– Ясно, где. На копейке.

– Про нее я уже слышала, только не представляю, что это такое. Вы не попьете с нами чайку?

– Спасибо, не откажусь, а я вам расскажу про копейку. Но ее лучше увидеть. Вы когда получаете машину?

– Вот-вот должны получить свидетельство на жительство, – ответил Графов. – После этого сразу должен буду получить права.

– Значит, скоро. Как получите машину, скажите нам, и мы вам покажем дорогу на копейку, а заодно и сами съездим. У нас ведь машины нет.

– Обязательно поедем вместе. Вопроса нет, – пообещала Оля.

Вера рассказала не только про копейку, но и про хламушку и гаражи. Пообещала сводить Ольгу Павловну завтра в хламушку. Услышав, что там они уже побывали, Вера удивилась и заметно расстроилась, увидев купленное там. Но узнав цены, повеселела, сказав, что на копейке можно купить посуду раза в три дешевле, конечно, не новую, но есть из нее можно.

– А хороший телевизор там можно купить? – поинтересовался Графов.

– Там все есть, что вашей душе угодно. Только быстрее получайте машину. Как получите, позвоните.

Когда она ушла, Оля проговорила назидательно:

– Вот видишь, везде есть хорошие люди.

Графов тут же занялся простыней. Но то ли он что не так сделал, то ли провод был оборван, простыня так и не нагрелась. И все же было теплее хотя бы на душе, что кто-то о них позаботился.

Они уже не так мерзли. Помимо купленных в хламушке теплого нижнего белья, Оленька купила мужу и себе необыкновенно теплые с начесом внутри спортивные костюмы. Брюки с резинками внизу напомнили Графову шаровары, которые он носил после войны. В этих костюма они не только гуляли, но и спали. А если еще и электропростыня будет работающая, то совсем жить можно.

– Я тебе, Оленька, говорил, что выживем, – сказал Графов.

Разговор с Любовью Петровной принял неожиданный для Эльвиры Николаевны оборот.

– Что я буду от этого иметь? – спросила Любовь Петровна с милой улыбкой.

Такие вопросы хозяйка не привыкла слышать. Она была уверена, что уже одно ее хорошее расположение к человеку должно было сделать его счастливым. Она даже слегка растерялась.

– Как насчет квартиры? Я могу твердо рассчитывать на вас?

– Ах, да! Конечно! – воскликнула хозяйка. – О чем разговор? Я обязательно переговорю, с кем надо. Трехкомнатная квартира, кажется, в районе Таганки.

– Господи, о районе ли идет речь? Нас устроит, где угодно в пределах Москвы. А если говорить о районе, то лучше бы около «Динамо», где живет моя мама.

– А разве не Таганка? Хорошо, пусть будет «Динамо». Не беспокойтесь, Любовь Петровна, все сделаю. Насчет покупки квартиры или вступления в кооператив, тут вопроса нет. Здесь главное, как я понимаю, подешевле и получше район. Но я буду говорить о приватизации государственной квартиры, как сделали мы. Здесь плата чисто символическая. Плюс, без этого не обойтись, плата за услугу. С ней квартира будет, естественно, подороже, но ни в какое сравнение не идет с покупкой.

– Спасибо, Эльвира Николаевна, – растроганно проговорила Любовь Петровна. – Мы только на вас рассчитываем.

– Спасибо вы скажете, когда переедете. А насчет Ляли не беспокойтесь. С ней у вас забот не будет. По утрам она любит сок любой, лучше манговый, потому что апельсиновый надоел, затем кофе со сливками, с молоком она не пьет, и вареньем, лучше смородиновым. Разве если еще блинчик или виноградик, но только киш-миш. И вообще побольше свежих фруктов с рынка.

– Не беспокойтесь, Эльвира Николаевна. Голодной она не будет, как и Владилен Афанасьевич. Вы только помогите нам с квартирой. Люди мы маленькие, с такими, как вы, встречаемся впервые и даже не представляли, какие вы хорошие и добрые. Мы в долгу не останемся. По гроб жизни будем вам благодарны и преданы.

– Мы это ценим, Любовь Петровна. А таких, как Графовы, мы не признаем. Сидит в кабинете такая важная, нарядная. Здесь уже давно никто не одевается. Я таких никогда не держала. И здесь им недолго быть. Я вам обещаю. Я пройдусь по их трупам и своего добьюсь. Если надо, дойду до Руцкого или даже Ельцина.

Графов, наконец, получил свидетельство на жительство. Он знал, что местное ГАИ находится в километрах пяти отсюда и пойти туда пешком, не зная дороги, не решился. Он вышел в раздумье в коридор. Из-за обитой двери, как всегда доносился громкий голос Громова, обучавшего Федотова азам внешней торговли. Графов прислушался: «на торговлю с Австралией сказываются отрицательно большие транспортные расходы». Ценные сведения, усмехнулся Графов, особенно для профессионала, каким себя считает Федотов, и решительно направился к Володе. Тот пожал плечами и, глядя на хозяйкину дверь, за которой шли ее заключительные переговоры с Андреевым, ответил на просьбу Графова отвезти его в ГАИ:

– Как освобожусь.

Графова особенно возмутило, что после этого Володя весь день проболтался по коридору. А тут еще Петров подлил масла в огонь. Он подошел к Графову в конце дня и сказал:

– Пойдемте, я передам вам машин по акту. Вы права уже получили?

– Кто меня отвезет за ними? – в сердцах ответил Графов. – Попросил Володю, но человек он подневольный, себе не принадлежащий.

Слышавший это Володя покраснел, молча и сердито взглянул на Графова, и тот понял, что завтра и в дальнейшем просить его о чем-либо бесполезно.

– Я бы сам вас отвез, да вы видите, в какой я запарке, – сказал Петров. – Завтра вечером я отваливаю. А насчет прав вы попросите Калмыкова. Уж он точно не подневольный.

Калмыков, представитель «Росиздата» снимал в торговом доме кабинет. Он редко сидел на месте, больше был в командировках или работал дома. Графов видел его всего пару раз.

Петров подвел Графова к БМВ изумрудного цвета и, похлопав по капоту, проговорил с любовью:

– Тридцать тысяч отгонял на ней за пять месяцев. Тяжело расставаться.

Он показал Графову запасные детали, инструмент, документацию и протянул акт приемки и сдачи, который тот с удовольствием подписал.

– Надеюсь, вы на ней наездите больше, чем я, – сказал он.

Вместе они зашли к Калмыкову. Тот согласился сразу.

Радостный вернулся Графов на свое рабочее место.

– Ключи получили? – спросил Козлов.

Графов показал их.

– Повесьте на доску в секретариате. Машина, возможно, понадобится Эльвире Николаевне.

– Я подписал акт приемки и дачи. Она числится за мной.

Как всегда, когда Графов выражал недовольство, Козлов глядел на него исподлобья с насмешливым и нетерпеливым выражением: «Говори, говори».