Читать книгу: «Танец маленьких искр. Антре. Том 2»

Глава 20. Проводник

Солнце всегда пряталось от них. Кокетливой девушкой, скрывающейся за светло-серой облачной вуалью. Или призраком, спрятанным за саваном густых туч. Или – в облаках – являло собой лишь рассеянный свет, лишь образ, и жар, почти магический, который лёгким ветром, ласкал кожу. И жар Иль’Пхора, словно отвечающего на солнечное тепло.

Все дни Спуска Астра чувствовала, как это тепло исчезает. Иссякает, как высыхающая влажная трещина на почве. И каждый раз в последние дни перед выходом Иль’Пхора из облаков, последние дни перед приходом зимы, это ощущение обострялось, гнетущей тоской опускаясь на плечи. Будто бы сестра-Солнце пыталась показать, чего именно людям предстоит лишиться. И умоляла остаться в этой уютной, безмятежной колыбели, которую она создала специально для воздушных Богов.

Астра знала, что каждый слушатель – а может, и не только они – чувствует это. Едва уловимо, но она ощущала это каждый из восьми Спусков, что жила. Каждый, кроме этого.

В этот раз Иль’Пхор покинул облака на шесть дней раньше срока. Вырвался из них, в болезненной спешке, не позволив Солнцу подарить ему последнее тепло, а людям привыкнуть к изменениям. И теперь обжигающий ветер кусал кожу Астры, царапал лёгкие. А солнце с каждым днём лишь отдалялось, принимая очертания далёкого, холодного диска, скрытого мутным серым маревом, подкрашенным в розовые с бурым тона.

Традиция слушателей же – молчаливое трёхдневное шествие через город, – насчитывающая многие и многие столетия, превратилась вдруг в глупую, неудавшуюся шутку. Представление, столь плохо поставленное, что зрителям пришлось бы постараться, чтобы в него поверить.

И всё же слушатели не собирались в этот Спуск отказываться от своих планов. Они занимали места возле здания храма. Безликими силуэтами и чёрными тенями разрезали площадь, залитую этим чужим, бросившим их солнцем, будто даже своим видом пытались дать отпор действительности. Или просто отказываясь её принять.

Астра тоже была среди них. Стояла, надвинув капюшон чёрной робы на лоб и глядя, как людей вокруг становится всё больше и больше. Стояла рядом с самим жрецом Аурендином, полушёпотом читающим по памяти одну из молитв, пока люди вокруг него собирались небольшими, плотными группками. Слушала, как слова его заплетались причудливыми рифмами, как благоговейно дрожал его старческий голос. Впитывала тишину, обуявшую пустырь перед храмом, сразу, как он закончил.

Наконец жрец Аурендин поднял глаза, окидывая взглядом толпу перед собой. И жестом – так как не мог больше произнести ни слова после окончания проповеди, – приказал открыть ворота лагеря.

Петли их отчётливо скрипнули, словно за два года успели и вовсе позабыть, что возможно открыть обе створки. И молчаливое шествие из трёх дюжин мужчин и женщин, облачённых в чёрное, тонкой струйкой медленно потекло в город.

Перед слушателями раскинулся первый из многих жилой квартал с невысокими, покосившимися деревянными домиками, связанными проводами и верёвками для белья, словно без этой перевязи они бы и вовсе рассы́пались. Здесь жили бедняки, каким-то чудом сумевшие получить место младших подмастерьев, разнорабочих, уборщиков или зарабатывающих на жизнь пением на улицах. Некоторые домики – более опрятного вида и выходящие окнами на людную главную улицу – принадлежали прогоревшим торговцам и неудавшимся бизнесменам, которым вдруг пришлось закрыть своё дело и начать вкалывать в поте лица за буханку хлеба, лишь вспоминая о прошлом богатстве. Словом, здесь жили все те, кто не смог найти место получше. И подальше от инородного лагеря слушателей, воспринимавшегося многими бельмом на глазу.

Выход из лагеря в преддверии прихода зимы случался каждый Спуск, однако горожан каждый раз охватывала оторопь, словно двухлетнее пребывание в облаках, заставляло их и вовсе забыть об отгородившихся от остального мира чужаках. Так, по крайней мере, слышала Астра от других. Самой ей никогда не удавалось поучаствовать в шествии. Этой чести могли удостоиться лишь настоящие слушатели. Список имён счастливчиков, – разделённый на три столбца, по количеству дней шествия, – словно в качестве награды выставлялся на обозрение в центре лагеря за неделю до условленного дня. И ни разу Астра не находила там своего имени. Не было его и в этом году, однако жрец Аурендин сегодня, ещё до рассвета, лично заглянул к ним домой и настойчиво попросил её отца позволить Астре присоединиться.

Это была великая честь, которой удостаивались всего несколько человек в год. И Астра, наверное, должна была быть за неё благодарна. Вот только она подозревала, что это никакая не награда и, уж тем более, ни в коей мере ей не заслуженная. Всего лишь попытка жреца Аурендина отвлечь её от случившегося в последние дни. Задобрить, прежде чем наконец выполнить требование Безелика и навечно отстранить её от испытаний, забрав тем самым её мечту.

Она не винила этого человека. Не могла, да и не хотела. Он хорошо ладил с матерью Астры. Затем помогал отцу, когда мать ушла. И наконец позаботился о том, чтобы у Астры появился шанс добиться чего-то, найти свой путь и своё место, ведь именно он настоял на том, чтобы её взяли в академию несколько лет назад. И не его вина, что этим шансом Астра не воспользовалась.

Вереница людей в чёрном, молчаливых и смотрящих себе под ноги, петляла, ведóмая лабиринтом обшарпанных, залитых помоями улочек. Нитью тянулась под сводами балконов с потрескавшейся краской, проникала сквозь увитые плющом древние арки. И затем вдруг вынырнула на широкую, ярко украшенную главную городскую диагональ – одну из тех, что прямым лучом тянется от края панциря к городской площади.

Астра, следующая прямо за жрецом Аурендином, возглавляющим колонну, услышала песню города. Почувствовала запахи свежего хлеба и жарящегося мяса. Увидела перед собой яркие, переливающиеся на солнце цветные фонарики, гирляндами свисающие с балконов и фонарных столбов. Увидела цветные тенты ларьков уличных торговцев, а также флаги Иль’Пхора, реющие на ветру на флагштоках возле окон. Увидела, как искрится солнце, цепляясь за крутящиеся на ветру флюгеры, установленные на каждой высокой черепичной крыше, рядом с цистернами для воды. Увидела людей – много людей.

И лишь, когда она немного обвыклась здесь, смогла справиться с обрушившимся шумом бьющих по тротуару туфель, шороху людского шёпота, шипения мяса в мангалах, звону стекла дрожащих ставень, открытых наперекор рано пришедшей зиме, стуку колёс редких проезжающих мимо повозок; когда Астра смогла справиться с собственным дыханием, то и дело замирающим в горле, и остальными чувствами, непривыкшими к столь новому для неё миру, она вдруг поняла, что не видит на лицах горожан – в которые украдкой заглядывала – страха. Не было в них и любопытства или презрения, ожидаемых ей. Не было злости или недоверия. В них было… нечто иное, но что именно, она никак не могла распознать.

Свернув на эту новую, гигантскую по меркам остальных, улицу, слушатели расползлись по ней, словно прилив, омывающий клешни дремлющего у корней Царь-древа воздушного бога. Некоторые держали путь по тротуару, другие – по проезжей части. Но никто не мешал им, не перегораживал путь. Одни расходились в стороны, другие и вовсе цепенели, только завидев их. Замолкали, словно тоже отдавая дань их вере и их тишине, заразительной и такой хрупкой.

Шаг за шагом, они шли вперёд: навстречу центру города, навстречу главной площади с её ратушей и храмом – первым построенным на острове здании, так же как и остальные, опороченному еретическими храмовниками мэрии и короля, но к которому слушатели всё равно стремились каждый Спуск, как светлячки тёмной ночью летят к свету.

Молча шествуя через улицу, глядя на красивые вывески швейной мастерской, пекарен и магазинчиков, пивных и сильно пахнущих рыбой бакалейных – словом, глядя на весь этот новый для неё мир, – Астра чувствовала себя одинокой. Одинокой среди людей, с которыми, благодаря облачению, она должна была быть одним целым.

Здесь не было никого ей знакомого – никого, с кем она могла поговорить, если бы это не было под строжайшим запретом, или хоть перекинуться понимающим взглядом. Не было даже мастера Безелика или Сайнир, не было Дайча, с которым она и беседовала-то всего раз. Она не видела никого из друзей отца – пусть даже бывших друзей. Не видела знакомых учителей академии и, конечно же, никого из учеников.

Она шла, погрузившись в свои мысли. Вспоминая о том, как бесславно закончились её попытки пройти испытания и стать слушателем. О последнем разговоре с Безеликом и её обещании мести – обещании, от которого она до сих пор не желала отказываться. Вспоминала, как следующим же после этого разговора утром она проснулась до рассвета, намереваясь отправиться на тренировочную площадку, но затем, выйдя в пропитанный холодом двор, так и не нашла в себе решимости сделать это.

Вспоминала о том, как ходила к жёлтому дому, где другие дети часто скрывались от взрослых – сбегáли от дурных мыслей и домашнего заточения. О том, как, придя туда, она спряталась в высоких и колючих кустах можены, которыми поросла тропинка, откуда смотрела на танцующее пламя двух костров и на мельтешащие незнакомые тени. Как выискивала взглядом Зеф, а затем выискивала внутри себя смелость подойти ближе, но не нашла ни того ни другого.

Вспоминала о том, как плакала, вернувшись домой. Плакала тихо, почти без слёз, задыхаясь отчаяньем и одиночеством. Вспоминала, как достала в тот момент оставленную ей Дайчем книгу матери. Как всматривалась в написанные синими чернилами буквы, водя по строчкам пальцем и закрывая глаза, словно таким образом могла дотянуться до родного, но столь далёкого человека. Как читала, жадно глотая страницы этого трактата о человеческом теле и кровяных потоках. А затем читала ещё раз и в третий раз. Как не нашла в тексте ничего хоть сколько-нибудь полезного, а главное, то, что мечтала там найти: упоминание о ней, о чувствах матери. О том, как сильно эта женщина, лицо которой с каждым днём вымывалось из памяти, её любила. О том, что Астра была… особенной. Пусть даже только для неё.