Читать книгу: «До встречи с собой», страница 2

Я остаюсь на месте, когда Баритон продвигается к подъезду. Бахнув для прочего еще пару ругательств, незнакомец резко поворачивается ко мне лицом и уже вслух произносит:

– Открой дверь!

И тут то до меня доходит.

– Ой, да! Секундочку! – сдергиваю портфель со спины, опирая его на согнутую в колене ногу, и на последних секундах удержания баланса, выуживаю белую крохотную сумочку. Чудом из нее ничего не вываливается. Я роюсь в поисках ключей, но раз за разом натыкаюсь то на билет, то на паспорт.

Открываю страницу с регистрацией.

Улица Нестерова, дом три. Квартира сорок семь.

Пока я судорожно пытаюсь запихнуть кое-как вещи в портфель, Баритон сходит с ума от неестественных телодвижений Бренди. Ее неустанно потряхивает, будто ломает, а конечности то и дело сводят судороги.

Подбежав в шоковом состоянии к двери, нажимаю на автомате кнопки домофон, нервно дожидаясь ответа. Но по ту сторону не происходит ровным счетом ничего. Я звоню еще и еще, неустанно поглядывая за конвульсиями девушки в руках незнакомца.

Смахнув вместе с влажными волосами паутину парализующего страха, набираю комбинацию цифр соседней квартиры одной за другой, пока по ту сторону домофона не раздается звук.

– Откройте, пожалуйста! Девушке нужна помощь!

– Вы кто?

– Соседка из сорок седьмой.

– Нет там никого.

– В паспорте прописка стоит. Улица Нестерова, дом три, квартира сорок семь.

– Заходите! – Услышав, что дверь открывается, женщина бросает трубку, а мы с незнакомцем принимаемся за Бренди. Оказывается, поднимать по темной лестнице на четвертый этаж хрупкую, но постоянно дергающуюся девушку, очень тяжелое занятие.

Надеюсь, когда она очнется, не захочет написать на горе-спасателей заявление о побоях. Как минимум, дважды мы с незнакомцем на повороте не справились с управлением, слегка приложив голову девушки к поручню.

Наши муки заканчиваются, когда на одном из этажей открывается дверь, впуская немного света в темное бетонное пространство.

Не успеваю сказать ни слова, как, сорвавшись, словно тряпка для белья, тучная женщина в атласном халате с розовыми огромными бигуди на волосах подбегает к Бренди.

Заглянув в лицо, женщина синхронно с Барби содрогается, а после полушепотом произносит:

– Карина, девочка. – Убрав со лба мокрые пряди, соседка закатывает рукава халата, как будто это вообще возможно, и намеренно сильно колотит в противоположную от своей дверь.

– Таня, открывай! Срочно! Это я – Нина! Сейчас дверь выломаю! Дочь приехала, а вы спите! Таня! Петр!

Спустя несколько угроз и стуков кулаком, по ту сторону доносятся шуршащие по полу шаги. Лязгает древний, судя по звукам засов. Звякает тяжелая цепочка. Медленно поворачивается ключ. И отворяется местами ржавая цельнометаллическая дверь, впуская наш квартет в чужую обитель.

– Нина, ты с ума сошла? – произносит мать Бренди, держась за сердце. За ней, безмолвной подвижной тенью стоит отец.

– А ты глянь поди.

Медленно и неспешно, боясь расстаться с иллюзией, Пётр и Татьяна продвигаются к молчаливому Баритону, а я неотрывно слежу за чужими передвижениями, слегка сжимая пальцы в кулаки. Моя глупость может стоить человеку жизни. И тогда… тогда еще один человек напрасно погибнет. Никто снова не окажет ему помощь. А я… не найду силы, чтобы принять эту раздирающую истину.

Неуправляемый брезгливый страх овладевает мной, и я не в силах ему противостоять. Так давно и просто отдалась ему в сопливые объятия, превратившись в рабыню.

– Пе-е-е-е-тя. – В изумленном завывании женщина прикладывает пальцы к своим губам, моля их замолкнуть, а другой рукой касается лица Бренди, будто что-то убирая. – Звони в скорую, Петя! – Собрав мысли в холщовый мешок, мать превращается в трактирный чайник, расплескивая по пространству лестничной клетки команды всем свидетелям.

За десять минут ожидания чайник успевает перекипеть. Излишняя жидкость выливается на измотанную меня, шокированного, но при этом не подающего никакого вида, Баритона и ни в чем не повинную, но изрядно говорливую соседку. Поэтому к моменту приезда скорой наша разрозненная троица оказывается за пределами квартиры.

Молчаливое прощание заканчивается быстро. Кивок. Один. Другой. И вот уже каждый расходится по своим сторонам. Только мне идти некуда.

Оставаться посреди этажа чужого дома затея, конечно, хорошая, но, как оказалось, провальная. Перепуганная и взволнованная состоянием дочери Татьяна изрядно переусердствовала в своем эмоциональном танце, доведя до белого каления бригаду врачей и меня заодно. Поэтому, когда входная дверь сорок седьмой квартиры захлопывается, я с порцией пышущего удовлетворения опираюсь на перила и медленно выдыхаю.

***

В предрассветном тумане многоэтажка, в которой прожила несколько не самых счастливых, зато довольно теплых и уютных лет, кажется мне еще угрюмей. Я, наконец, прихожу к пониманию, что это место – никогда не было моим и никогда бы им не стало. Отгородившись от неприятных мыслей, то и дело скользящих вдоль полосок памяти, поднимаю голову наверх к окну на третьем этаже в надежде увидеть, как мой муж открывает, проснувшись, как обычно, без будильника, плотные холщовые шторы, пуская в комнату редкий в это время солнечный свет. Но к глубокому сожалению, моему взору доступны только грязные оконные рамы, через которые видны лишь бетонные стены. Совсем недавно я с усердием натирала эти стекла внутри и снаружи, поддавшись влиянию свекрови, словно метелка убирала, сдерживаясь от очередного чиха, пыль. А теперь… я чужая. Подавив внутри себя крик отчаяния, делаю один шаг за другим, продолжая двигаться в неизвестном направлении.

В конце концов, ноги приводят меня к единственному теплому и «душевному» месту города – железнодорожному вокзалу. Минуя толпу вечно опаздывающих пассажиров, я поднимаюсь по лестнице в зону ожидания. Пытаясь отыскать укромное место вдали от ненужных глаз, натыкаюсь на парочку неадекватных лиц, что в принципе неудивительно.

За время, проведенное в клинике, я выработала следующую позицию – ни при каких обстоятельствах не показывать свою беспомощность. И потому сначала с умным видом слежу за частотой смен позиций в табло, затем пересчитываю мраморные плиты по всей площади второго этажа, изображая мученика, а потом засыпаю, не позволяя звуку урчащего живота свести меня окончательно с ума.

Из сна меня вырывает знакомый голос.

– У тебя чуть не украли портфель! – восклицает он, протягивая мне вещи.

– Где? Что? Какого? – сонно бормочу я, пытаясь понять, что на самом деле случилось. Вырываю свою сумку из чужих рук и прижимаю к себе. Из нее тут же вылетает все содержимое.

– Пожалуйста, – улыбается обладатель Баритона, присаживаясь рядом. Его же дымчато-серая дорожная сумка располагается по соседству.

– Спасибо тебе. Но что ты здесь делаешь? – любопытствую, присаживаясь на корточки за разбросанными вещами.

– Жду поезда, а ты? – интересуется длинноволосый Аполлон, одетый в кипельно-белое поло и голубые потертые джинсы.

Сдерживая волнение и страх от непрошеного соседства, протягиваю:

– И я, – пытаюсь придумать ответ, – тоже жду поезда… в другую жизнь, – заявляю, проглатывая последнюю фразу. От стыда опускаю взгляд на свои руки, держащие крохотную белую сумочку от именитого, по всей видимости, бренда. Закольцованные птицы как символ заточения устремляются навстречу друг другу, чтобы закончить последний танец.

– Куда, если не секрет, конечно? – спрашивает мистер «глубокие ямочки», рассматривая меня кристально чистыми, как озера, глазами.

– М-м-м… – мычу, не зная, что ответить. Переплетаю пальцы, с обгрызанными в край ногтями, с посеребренной нитью цепочки, пытаясь скрыть свою неуверенность. Судорожно смотрю на табло, вниз, стараясь, отыскать самое неприметное направление. Но на глаза попадается лишь Махачкала, Дербент. Затем взгляд улавливает распечатанный талон РЖД, который так кстати выпал из сумочки Бренди. – Геленджик! – произношу настолько громко, что засыпающие в ожидании своих поездов пассажиры, начинают гневно на меня коситься.

– О, как. Интересно. А какой у тебя вагон?

– К-к-к…какой вагон? – уточняю вопрос, надеясь выделить себе еще пару минут на обдумывание новой порции лжи. В полной растерянности начинаю поиски несуществующего билета в своем рюкзаке левой рукой, правой вытягивая лист из чужой сумочки.

– Стой! Ты сейчас все потеряешь окончательно, – просит незнакомец, касаясь своей прохладной рукой моего плеча.

– Ах, да, – мямлю я, вздрагивая.

Мои руки роняют рюкзак, а тело накрывает сильная дрожь. Я судорожно опускаюсь на колени, пытаясь трясущимися руками собрать свои пожитки. Баритон помогает, устраиваясь через мгновение рядом.

– Не можешь найти билет? – спрашивает он, поднимая на меня свой пронзительный, но ласковый взгляд. Я поднимаю глаза и тут же опускаю их, бормоча под нос:

– Куда-то засунула с утра, – и в смущении добавляю, – бывает.

Голова утопает в плечах, а я сгораю от стыда из-за вранья, сдерживая из последних сил рвущиеся наружу слезы. Меня трясет.

– Так он же у тебя в руке! – восклицает неожиданно Баритон, резко вытащив у меня листок из рук. Повернувшись на коленках, теряю равновесие, но умудряюсь приземлиться руками в пол, ничего себе не разбив. Вырываю билет у незнакомца, чтобы проверить информацию. Мало ли что бывает в этой жизни. Дрожащими руками поправляю смятую бумагу и старательно ее изучаю. «Проездной документ на имя Кондрашевой Карины Юрьевны город N – Геленджик. Отправление 13 мая в 23:30 ».

– Боже мой! – вырывается изо рта, когда глаза в третий раз пробегаются по строчкам. Неужели бывают такие совпадения. У нас не просто похожие, а одинаковые фамилии. А цифры в паспорте, как и даты рождения практически идентичны. За одной лишь разницей, она Карина, а я Катя.

И не могу же я воспользоваться этим призрачным шансом, даже когда реальность увела меня с белой тропы в черную глушь? Или могу? От безысходности? Или в качестве благодарности за спасение чужой жизни? Может ночной поступок сделал меня осязаемой для них? Или кто-то свыше решил мне на что-то намекнуть? Иначе как объяснить эту досадное недоразумение?

***

По громкоговорителю объявляют посадку на скорый поезд, но я не разбираю слов, растворяясь в понимании случившегося.

– С тобой все в порядке? – интересуется незнакомец, поглядывая на меня.

– Ой, да. Извини, что? – лепечу невпопад, приходя в себя. – Я задумалась.

– О чем-то серьезном, должно быть, – усмехаясь, произносит он.

– Почему ты так решил? – спрашиваю, удивляясь мужской реакции.

– Нашу посадку объявили двадцать минут назад. А ты ни сном ни духом, – произносит Баритон, подхватывая на плечо сумку.

– Что?! —вскрикиваю я, подпрыгивая от неожиданности с места. Рюкзак падает к ногам. Челюсть устремляется за ним, в тот момент, когда я перевожу внимание на ожидающих рейс людей, которых и след простыл. – Ты с ума сошел! – восклицаю, злостно поглядывая на непрошенного соседа. Мои ноздри раздуваются в такт его смеху. – Почему ничего не сказал?! – лепечу я, когда он подхватывает мой рюкзак и направляется к выходу на перрон. – Черт! Мы же опаздываем! – произношу, задыхаясь от внезапного чувства тревоги.

К выходу мы продвигаемся с большим трудом. Люди вокруг орут друг на друга. Никто не уступает. Я начинаю ощущать сильную нехватку воздуха в толпе, но изо всех сил держусь, чтобы не упасть. Хватаюсь за руку незнакомца, а он, приобнимая за плечо, шепчет:

– Тише! У нас еще минут десять в запасе.

Его голос, как ни странно, действует на меня успокаивающе.

В поезд залетаем последними. Поезд трогается, когда влажная и взволнованная я протягиваю чужие билет и паспорт проводнику.

– Второй вагон, третье купе, – произносит с усталостью женщина, указывая в конец вагона. Лавирование между спешащими на разные поезда пассажирами сменяется бегом с препятствиями в виде бесчисленных открывающихся и закрывающихся дверей. Всю дорогу к нужному вагону незнакомец игнорирует мои попытки забрать портфель и продолжить путешествие в одиночку. Открыв дверь моего купе, незнакомец кладет мой рюкзак на нижнюю полку и располагается напротив.

– Эм… спасибо… за помощь, – переминаясь с ноги на ногу на входе, произношу я, – уже поздно. Тебе, наверное, тоже хочется поскорее занять свое место.

– Так я на месте, – отвечает он, по-хозяйски раскладывая на одной из полок вещи из своей сумки.

– Прости, что? – спрашиваю, переваривая только что услышанное. Кажется, незнакомцу не только видно, но и слышно, как шестеренки в моей голове двигаются.

– Мы соседи, – произносит Баритон, слегка посмеиваясь над моей реакцией.

– Нет, – шепчу, отрицательно качая головой. – И давно?

Мельком взглянув на наручные часы, невозмутимо отвечает:

– Пять минут. – Мои глаза округляются еще больше. Я хлопаю ресницами, в надежде понять, что происходит. – Я бы на твоем месте радовался. Хотя бы не потеряешься до Геленджика. – Посмеиваясь, незнакомец достает полотенце из пакета с постельным бельем и, прихватив сумку, выходит, прикрывая за собой дверь в купе.

Я остаюсь одна в мрачном замкнутом пространстве. Тихонько присаживаюсь рядом с рюкзаком и поворачиваюсь к окну. Медленно вдыхаю и выдыхаю, наблюдая за частой сменой пейзажа. Время от времени мое отражение в окне меркнет, растворяясь во мгле, а по стенам расползаются огромные тени. Они так и норовят захватить меня в свой плен и не отпускать, пока не исчезнут силы. Свет от фонарей не загорается слишком долго, усиливая мои и без того яркие ощущения. Страх подкатывает к горлу, заполняя сердце тоской. Забирая с собой радужные воспоминания, тени оставляют неприглядную правду, припудренную огромным слоем вины. Они раздевают догола, заставляя погрузиться с головой в собственную агонию. От падения в бездну меня спасает луч света в проеме открывающейся двери.

– Я спросил у проводника о женском купе, – произносит незнакомец, включая прикроватный свет, – а у нас, оказывается – СВ, – заметив мое испуганное выражение, он прерывает свою речь и, неспешно присаживаясь напротив, интересуется. – Эй, с тобой все нормально? – Мужская рука едва касается моей коленки, но этого достаточно, чтобы тьма отступила.

– Д-д-да… Теперь, да, – заикаюсь я.

Вытирая рукавами кофты скопившуюся в уголках глаз влагу, поднимаю взгляд, растворяясь в голубой пучине умиротворения. Страх уступает место спокойствию. Я проживаю каждый свой новый вдох как первый. Свежий воздух неспешно наполняет мои легкие, заглушая пустоту внутри. Она кричит и рвется наружу, но под давлением кислорода сжимается до микроскопических размеров. Но я-то знаю, что в какой-нибудь момент пустота может взорвать все вокруг. Слезы высыхают, позволяя видеть окружающий мир яснее и четче. Я скольжу по лицу таинственного парня, пытаясь отыскать в нем хотя бы один изъян. Но не нахожу. Напротив, мое расфокусированное внимание привлекает влажная прядь волос, закрывающая частично обзор на его глаза. Я наблюдаю довольно долго за тем, как тянется капелька воды по длинной челке, норовя соскользнуть на подбородок.

– Принести воды? – сглатывая скопившееся напряжение, интересуется попутчик.

– Не нужно, спасибо! Все в порядке, – отвечаю я, прячась обратно в раковину.

Пока я боролась с тенью, незнакомец успел переодеться и застелить постель. Предусмотрительно оставив включенным прикроватный свет на верхней полке, он распластался на своем спальном месте и, подтянувшись, повернулся лицом к стене, сосредоточившись на изучении книги. Мне же только предстояло разобраться с постельным бельем. Минут десять я борюсь со встроенным механизмом превращения спинки в место для сна. Ровно столько же требуется мне, чтобы надеть пододеяльник на слишком широкое одеяло. Чуть меньше я застилаю простынь. Наволочка, к счастью, сдается без боя.

Устав от бесчисленных попыток закрепить концы простыни под матрац, решаю прилечь, прикрывая глаза. Сосед же, будто бы не замечая моих отчаянных охов, сосредоточенно продолжает что-то читать. Должно быть интересно. Гораздо интересней моих никудышных попыток, думаю я.

Через пять минут индивидуальный соседский свет гаснет, погружая нас обоих в полумрак. Я закрываю глаза и устраиваюсь поудобней. Сна ни в одном глазу. Уставившись в верхнюю полку, наблюдаю, как тени пробегают по кожаному покрытию, создавая при этом причудливые образы. Сейчас они не кажутся мне страшными, наоборот, напоминают постоянно прыгающих солнечных зайчиков.

Мой взгляд соскальзывает с полки и смещается левее, к зеркалу, в тот самый момент, когда голос со стороны едва слышно произносит:

– Ты спишь?

– Нет, – шепчу я, вздрогнув от неожиданности.

В вагоне повисает тишина. Она давит на мысли и тело. Так молчат люди, которым хочется много сказать.

– Могу у тебя кое-что узнать? – спрашивает сосед, прерывая затяжное молчание.

– Да, – отвечаю на автомате, медленно выдыхая скопившееся напряжение. В голове рой мыслей. И все они вертятся вокруг одного. Вдруг он спросит что-то, о чем я не хочу говорить. Или коснется оголенной части души. Я сгорю заживо прямо здесь, если он сделает это.

– Как тебя зовут? – интересуется, пытаясь спрятать улыбку при виде моей реакции на его вопрос. Я вижу в отражении, как ямочки на его щеках самопроизвольно поднимаются, как бы парень не хотел их скрыть.

– Катя, – произношу очень тихо, стараясь не спугнуть покой, который теперь мне кажется более реальным, чем вчера.

– Красивое. Имя, – прерывисто сообщает, раскатывая на языке мое имя, – Катя.

– Оно никогда мне не нравилось, – бормочу под нос, кусая губы.

– Почему? – любопытствует незнакомец, приподнимаясь на подушке.

– Не подходит мне по смыслу, – отрезаю, пожимая плечами.

– А ты веришь в смысл?

– Во мне нет чистоты и присущих имени черт, – негромко произношу, отворачиваясь от зеркала к стене.

– Например?

– Импульсивности, принципиальности, властолюбия, – перечисляю, загибая пальцы, – как у той же Екатерины Второй, – заканчиваю, прижимая руки к губам.

– Неужели она твой пример для подражания? – спрашивает сосед, продолжая исследовать мои реакции.

– Нет. Но насколько помню, ей удавалось успешно править целым государством, – отвечаю, глядя через зеркало в глаза незнакомцу.

– Правда умение строить отношения с противоположным полом и собственными детьми, в случае Екатерины, успешным не назовешь. О ее распутстве и безнравственности ходили легенды.

– А как зовут тебя? – неожиданно интересуюсь, поворачиваясь на бок.

– Коля.

– Как Николай Чудотворец?

– Неожиданное сравнение, конечно, – смеясь, соглашается, – но верное.

– Ты чем-то на него похож, – заявляю, не подумав. Глаза тут же начинают искать другой предмет для фокусировки.

– И чем же? – с удивлением спрашивает новоиспечённый сосед Коля.

– От тебя энергия какая-то добрая идет, – произношу, ругая себя за очередную глупость. Смущаясь своей честности, отворачиваюсь лицом обратно к стене и сосредотачиваюсь на перебирании пальцев.

– Я могу задать тебе еще один вопрос?

– Валяй, – говорю, шумно вздыхая от собственной никчемности.

– Зачем ты стояла там?

– Где? – Сердце уходит в пятки, когда, повернувшись на бок, я ловлю кристальный, словно отражение в зеркале, соседский взгляд. Хочется убежать, спрятаться, скрыться от его призрачной чистоты.

– На крыше.

– Зачем? – повторяю я несколько раз в надежде понять мотив своего поступка. Легко найти повод, но определить намерение гораздо труднее. Это там, я нашла для себя миллион причин. Но сейчас они не имеют смысла. Причины задремали, забравшись слишком глубоко в меня. Но им не хватит сил, чтобы выйти наружу, сейчас, когда я в безопасности. – Хотела прикоснуться к звездам, – отвечаю время спустя.

– А что есть у звезд, чего нет у тебя? – интересуется Баритон.

– Свобода, – произношу, растворяясь в пучине тишины. Спустя время сосед задает очередной вопрос:

– Разве звезды свободны?

– Они приходят в этот мир, загораясь без причины и уходят из него однажды, рассеиваясь по небу яркой вспышкой.

– А почему они рождаются? – доносится до меня шепот, когда я снова перевожу внимание на тени, скользящие по стенам.

– Потому что хотят? – Пожимаю плечами, сомневаясь в правильности своего ответа.

– Они возникают из сжимающихся облаков газа и пыли, образуя перед этим ненастоящие звезды – зародыши, которые принято называть «протозвездами», – поясняет сосед, ловя мой взгляд в отражении зеркала. – И на этот процесс уходит более ста тысяч лет. А рождаются они, чтобы, умерев, стать частью чего-то большего.

– Например? – задаю вопрос, не понимая, как маленькие небесные объекты могут изменить мир.

– Планеты создаются звездами.

Я отворачиваюсь первой, не в силах продолжать разговор по душам. Он же наблюдает за мной. Мне видны его глаза в отражении зеркала на двери. Закрываю свои и жмурюсь изо всех сил, чтобы только не реагировать на настоящий, пронзительный, полный сочувствия взгляд.

Перед тем, как провалиться в темноту, слышу мелодичный шепот соседа:

– Ты обязательно к ним прикоснешься.

***

Просыпаюсь от сильной боли в животе, которая не дает нормально дышать. Ворочаюсь из стороны в стороны, чтобы утихомирить это тягостное чувство. Постепенно оно уходит, оставляя после себя горькое послевкусие реальности. Я встаю с кровати и спешу в туалет, пока малоприятные ощущения не вернулись. Возвращаясь, сталкиваюсь с соседом, который несет одну громадную порцию завтрака. Первая мысль – неужели он осилит эти габаритные блюда в одиночку. Вторая менее глобальная, но крайне навязчивая, связанная с обильным слюноотделением, усиливающимся яркими ароматами вареных сосисок и жареной яичницы. Не в силах подавить в себе желание есть, я спешу ретироваться в общий коридор. Меня останавливают единственным словом:

– Ешь!

Включенное в билет питание растворяется в моем животе со стремительной скоростью. Пряные и нежные куриные сосиски, соединившись с пышным белковым омлетом исчезают первыми. Ник, не скрывая улыбки, улыбается моим вкусовым реакциям, молчаливо отпивая кофе. Он успел безлюдно позавтракать за столиком с видом на рассветающее пастельными оттенками небо, а мне, дабы избежать давки и столкновения, захватил порцию прямиком в купе. Ему отчаянно хотелось успеть меня познакомить с заговорщицкой традицией всех российских поездов.

– Кать, – произносит полным задумчивости голосом Коля, когда я пробую творожную запеканку, – есть ли в жизни то, что ты бы хотела попробовать, но никак не решаешься?

От неожиданности вопроса кусок запеканки застревает в горле. Откашлявшись, произношу:

– Как-то не думала об этом.

– Неужели? – поражается сосед, выпучивая при этом свои голубые глаза.

– Разве это обязательно? – спрашиваю я, собирая брови в прямую линию.

– Ты что-нибудь слышала о бакет-листе? – Как бы невзначай интересуется хриплый голос, помещая в рот приличный кусок запеканки.

– Букетном листе? – любопытствую, пытаясь скрыть за постукиванием ложкой по тарелке зарождающееся сомнение от нелепо произнесенной фразы. Не дожевав, Коля, Колька, Николай… Ой, лучше не продолжать эту тему, произносит по слогам:

– Бакет-лист, – и дополняет, – или список самых сокровенных желаний.

– А зачем он нужен? – недоумеваю я, отставляя в сторону тарелку с запеканкой. Пододвигая кружку с остывшим чаем, обхватываю ее обеими руками.

– Чтобы знать, какие мечты исполнять, – отвечает, глядя на меня.

– А если у меня нет таких желаний? – говорю, отворачиваясь к окну и наблюдаю за тем, как сотни корявых голых ветвей на скорости превращаются в десятки тянущихся закостенелых рук.

– Значит нужно придумать, – заявляет сосед, запивая кофе откусанным бутербродом.

– З-зачем? – мычу с запозданием, подглядывая в отражении окна на длинноволосого соседа.

– Ну, не знаю. Иногда мечты могут стать реальностью, – отвечает Баритон, пожимая плечами.

– Я в это не верю, Коль, – шепчу, закатывая глаза к потолку. И заканчиваю про себя, – для этого со Вселенной у меня слишком напряженные отношения.

– Давай начнем с самого безрассудного? – предлагает сосед, не обращая никакого внимания на мою реакцию. И начинает череду странных вопросов. – В чем бы ты никогда не стала участвовать?

– В грабеже, – говорю на автомате.

– Отлично! – доедая очередной бутерброд, Баритон продолжает допрос, – А куда бы ни за что не отправилась?

– В открытое море. – После долгих раздумий выдавливаю из себя.

– Прекрасно! – восклицает Коля, хлопнув в ладоши, и встает из-за стола, развивая свою мысль дальше. – Проводница уже поторапливает с тарелками соседей. Поэтому давай, пока я отношу тарелки обратно, ты напишешь о своих желаниях?

– Для чего? – С недоверием поглядываю, надеясь разгадать его тайный замысел.

– Скоро узнаешь, – произносит он, подмигивая. В этот момент дверь купе с шумом закрывается. Я же остаюсь один на один с чистым листом и гелевой черной ручкой.

Когда сосед возвращается, на моем листе не больше трех записей. Я не знаю, что писать на этих чертовых листах. Он смотрит на мои мечты целую вечность, а потом выдает:

– В своем дневнике ты была гораздо общительней. Погоди минутку, сейчас найду эту строчку, – заявляет Баритон, доставая из кармашка маленькую потрепанную книжечку в бежевом переплете. Листая ее довольно продолжительное время, отыскивает нужную фразу и читает вслух, – Небо увидеть меж солнца и гор…

– Что? – вырывается из меня, когда я сопоставляю вчерашнюю литературу в его руках и последнюю произнесенную им фразу. – Откуда он у тебя? – спрашиваю, заглядывая в лживые бенитоитные глаза, надеясь, отыскать в них хотя бы каплю сожаления.

– Вчера, пока ты сидела в прострации на железнодорожном вокзале, я заметил лежащую под стулом книгу. Подумал, что твоя. Начал расспрашивать, но ты не реагировала. Поэтому решил отдать позже.

– Так отдай сейчас, – прошу я, протягивая руку.

– Ты выполнишь мое условие? – спрашивает он, а мой желудок от напряжения закручивается в тугой узел, норовя выплеснуть весь завтрак обратно.

– Какое еще условие? – уточняю, боясь услышать что-то невразумительное.

– Об этом я скажу тебе после того, как ты напишешь свои желания на листе. Любые желания.

– Ладно, – соглашаюсь я, выдыхая скопившееся напряжение. Вновь располагаюсь за ненавистным столом и беру ручку, перебирая между указательным и средним пальцами.

Через час вылетаю из купе в тамбур, хлопая дверью, бросив по пути:

– Бумага на столе.

Когда возвращаюсь, большая часть моих желаний зачеркнута.

– Я тебя не понимаю, – шепчу я.

– Твои желания никуда не годятся!

« Зарыться в одеяло.

Спрятаться от внимания.»

– Ты серьезно?! – с психом произносит Баритон. – Думай еще.

Пока пишу заново список своих желаний, спектр моих эмоций становится шире. Я чувствую злость. Сильную. Яркую. Мне обидно. И больно. Но вида не подаю, пытаясь сосредоточиться.

Спустя три часа список, удовлетворяющий критериям моего личного садиста, готов. Зачеркнув последнее «неправильное» желание, сосед вздыхает, и, повернувшись ко мне лицом, заявляет:

– Условие следующее: все время нашего путешествия, ты будешь делать то, что скажу. При этом я гарантирую тебе полную безопасность. – Находясь в состоянии эмоционального равновесия, зрачки Баритона сужаются, концентрируясь на моем лице.

– Если скажу бежать, ты побежишь. Если скажу остановиться, ты остановишься? – нервно посмеиваясь, спрашиваю.

– Ты шутишь, – улыбаясь после непродолжительной паузы, сосед резюмирует, – это хороший знак.

– Нам осталось ехать несколько часов. Путешествие вот-вот закончится, – хмурясь от непонимания, произношу я в удаляющуюся спину.

– Дорогая Кейт, оно только начинается, – шепчут в усмешке чужие губы. Взявшись за ручку, Баритон собирается покинуть купе, но я останавливаю его вопросом:

– Неужели тебе нечем заняться? – В этот момент его плечи слегка приподнимаются, и, сделав вращательное движение, соединяют лопатки вместе. В отражении зеркала вижу, как меняются эмоции на лице незнакомца, превращая его в непроницаемую маску.

– Хочу развлечься, – отвечает, повернувшись боком. Его прямой силуэт, в растянутой белой майке и спортивных тренировочных штанах, и не соответствующий внешнему облику голос вызывают во мне противоречивые эмоции.

– Со мной? – продолжаю я, напуская как можно больше равнодушия в каждую клеточку тела.

– Это может быть весело, не находишь, – заключает ничуть не смутившись.

– Но мне невесело. – Некоторые нервные окончания не хотят меня слушаться, вызывая тремор в пальцах и выдавая с головой скопившееся напряжение.

– Так даже интересней. – Доносится до меня, когда Баритон вновь разворачивается к двери.

– Чем? —спрашиваю, не на шутку удивившись.

– Нет эмоций, нет проблем, – отрезает он и выходит из купе.

– А почему Кейт? – интересуюсь спустя несколько часов молчания.

За это время я успела полежать, потупиться несколько раз в ближайшую стену, побродить вперед-назад в общем коридорчике, вернуться в купе с осознанием, в какую историю себя втянула.

– Ты упомянула грабежи. Я вспомнил известную банду: Бонни и Клайд. Но зачем нам их позывные, если есть свои? Я – Ник. Ты – Кейт. Будем играть роли тех, кем хотели бы быть в жизни, – отвечает сосед, встряхивая волосами. Они кажутся мне слишком длинными. Но очень ему подходящими.

– И кем будешь ты?

– Свободным человеком.

– А почему из всего множества ты выбрал только свободу?

– Я хочу знать, каково это, быть свободным.

– А кем должна быть я в твоей игре?

– А кем ты сама хочешь быть, Кейт? Подумай об этом. А пока, давай пообедаем.

Весь оставшийся вечер и ночь я думаю о том, а кем бы хотела быть в этой странной игре. На ум не приходит ровным счетом ничего. Раз за разом, прокручивая обстоятельства произошедшего со мной за последнее время, прихожу к очень интересным заключениям. Третьи сутки я веду беседы с незнакомцем, с которым в любое другое время никогда бы не заговорила. На протяжении двух дней оказываюсь в эпицентре всеобщего внимания, от которого, по обыкновению, шарахаюсь, как черт от ладана. А самое главное, я не верю чужим словам, но по неведомой причине ведусь на все манипуляции своего соседа. Как только последняя мысль укладывается в голове, поезд останавливается. Ник берет наши вещи и направляется к выходу, я же следую за ним.

– Я буду той, кого всегда боялась, – внезапно вырывается из меня.

– И кем же? – не оборачиваясь, интересуется Ник.

– Мы узнаем об этом вместе, – отвечаю, смотря ему в глаза в отражении зеркала.

В этот момент дверь в купе с шумом откатывается, впуская в серую комнату солнечный свет.