Читать книгу: «Вэй Аймин», страница 2

Кричала ей вдогонку кормилица, но гонджу уже не слышала её. «Благочестивые…», она поморщилась. Обычные девочки может и ведут себя благочестиво или, что там еще от них требовалось, но вот только она не была обычной девочкой.

Всего семь лет назад, почти восемь, до того как очутиться в этом мире, в этом «Каменном веке», как она его называла, она жила в Москве, её звали Лисняк Валентина Степановна, её было пятьдесят три года и работала она, будучи кандидатом химических наук, в МГУ, доцентом химического факультета на кафедре органической химии. Как она попала в этот мир, в это время, она не имела ни малейшего представления.

***

Сегодня пятница. Занятия в университете у меня закончились в пятом часу и я сразу отправилась на концерт. Днем мне несколько раз звонили из клиники, рассказывали о самочувствии пациента. В четвертом часу мне позвонили в последний раз и предупредили, чтобы я готовилась к худшему.

Три дня назад я отвезла своего Тедди, беспородного семнадцатилетнего кобеля в клинику. Я знала, что рано или поздно этот день настанет, у него отказывали почки. Он уже долгое время не мог ходить, от постоянного лежания у него начались пролежни. Я отвезла его в ветеринарную клинику в надежде, что хоть там ему смогут оказать помощь, предоставить необходимый уход. Ему обработали раны, оставили в стационаре под наблюдением.

Именно поэтому я купила билеты и пошла на концерт. Я в свои годы, а мне далеко за пятьдесят, уже давно разучилась плакать. Я коплю все эмоции в себе и не могу отпустить. На этот раз, сидя в сумраке зала и слушая прелюдию 24 Шопена, я наконец-то смогла расслабиться и поплакать. Как давно мне этого не хватало.

После концерта я зашла в клинику. Мне открыла администратор, дежурившая этим вечером, пригласила зайти, сама вернулась за стойку администратора. Клиника работала круглосуточно, но в десятом часу ночи уже не вели регулярный прием. Дежурный врач вышла по звонку администратора.

– Здравствуйте, – поздоровалась она.

– Здравствуйте. Я по поводу Теодора. Кабель, дворняга.

– Да, пройдемте в смотровую, – пригласила она.

Мы зашли в кабинет. Ярко освещённая небольшая комната. У правой стены стол с компьютером, скамейка для посетителей. У левой стороны стол на котором осматривают животных, стойка с медицинскими принадлежностями, укладкой, подручным материалом. Ветеринар открыла на компьютере карточку с данными, вспомнила историю болезни.

– Ваш мальчик очень по вам скучал, – сказала она.

– Нет никакой надежды? – спросила я.

– Ну вы сами понимаете, в таком состоянии, в котором он находится, мы уже ничего не сможем сделать. Он очень мучается. Мы можем только облегчить лекарствами и обезболивающими препаратами. Но… я вам рекомендую все же усыпление. Ему уже… – ветеринар посмотрела в компьютер, – уже семнадцать.

– Я понимаю. У меня нет возможности ухаживать за ним. Днем я на работе… весь день он один.

– Да, конечно. Я вас понимаю, я знаю что такое прощаться с любимым животным. Это очень тяжело. Но вы должны тоже понимать, как ему плохо и больно.

– Хорошо, я могу с ним попрощаться?

– Да, конечно. Сейчас мы его принесем.

Я сидела в смотровой и ждала. Минуты тянулись. Освещенная ярким светом небольшая комната, стол с компьютером, скамейка для клиентов и процедурный стол, на котором осматривают пациентов. Я много раз бывала в этой клинике, в этих смотровых, но в этот раз она казалась мне особенно холодной и какой-то жесткой, колючей.

Принесли моего малыша. Я помню как семнадцать лет назад я подобрала его щенком в канаве, притащила в ветеринарную клинику. Маленький комочек, ежился и скулил у меня в руках. Его осмотрел ветеринар, поставил прививку. «Малыш – очевидно дворняга, без ошейника», сказал ветеринар. Чипов тогда не было. Я оставила его у себя, назвала Теодором, или просто Тедди.

Это сейчас по улицам Москвы не бегает ни одной бродячей собаки. Их всех давно выловили, стерилизовали, отправили по питомникам. Возможно в Подмосковье, или еде дальше в область, можно встретить бродячих собак, которых выгоняют нерадивые хозяева. Но не в Москве. А пятнадцать-двадцать лет назад они бегали по улицам, сбивались в стаи, лязгали своими оскалами на прохожих… особенно зимой, когда в самый лютый мороз им нечем было поживиться и негде было согреться. Я помню как сама со страхом шарахалась от подобных стай.

Сейчас собаку на улице Москвы можно встретить, если только какого-нибудь бедолагу выгонит наигравшийся, избалованный ребенок. Бывает так, что ребенок выпросил щенка. Ребенку весело, он рад. Но через какое-то время щенок подрастает, превращается в огромного пса, с которым уже не поиграешь и не помучаешь, за которым нужно ухаживать, воспитывать, кормить, выгуливать. И ребенок, когда-то страстно желавший питомца, просто выгоняет его на улицу. А зачем ему взрослая собака? Ведь можно попросить родителей купить новую. И родители покупают, а в семье у них вырастает нерадивый недоросль, который заботится только о своих интересах и не способен нести ответственность за себя, и уж тем более за кого-то еще.

Мой малыш, моё единственное, дорогое и любимое существо, которое семнадцать лет дарило мне любовь и ласку, умирало у меня на руках и я не могла сдержать слезы. Они текли ручьем, наконец-то я разревелась. Но лучше не стало, только заболела голова. Ветеринар приготовила инъекцию, я обняла своего питомца, приласкала его. В его глазах была такая грусть. Он тихо уснул, испустил последний вздох. Я обнимала его. Врач вышла, оставила нас попрощаться.

Через какое-то время зашел мужчина, может санитар, может тоже врач.

– Что я должна сделать, – заплаканная, спросила я у него.

– Ничего, мы обо всем позаботимся. Подождите снаружи. Сейчас в коробку запакую… хорошо?

– Я не смогу… можно… как его захоронить?

– Хорошо, мы позаботимся. Не нужно тогда ждать.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Мне выписали счет, я его оплатила и вышла из клиники.

Была уже ночь. Я молча пошла пешком домой, шла медленно, в голове не переставая всплывали события сегодняшнего дня.

Вся дорога заняла примерно полчаса, вернувшись домой я заварила чай, перекусила овсяным печеньем, приняла душ и легла спать. Произошедшее долго не давало мне успокоиться. До трех часов ночи я вертелась в кровати. Утром, уставшая, не выспавшаяся, позавтракала и села за письменный стол. Я набрала несколько писем, отправила е-мейлы по нужным адресам.

Выходные пролетели незаметно. Я убрала квартиру. Собрала сумку с вещами: тапочки, сменное белье, туалетные принадлежности, компьютер, телефон, зарядку, немного снеков.

В понедельник рано утром я написала по-воцапу сообщение завкафедры, что я заболела и ухожу на больничный. Подобный смс я также отправила администратору вечерних курсов в институт и в кадры, для расчета больничного. Какое-то время меня не будут беспокоить. Завтракать перед наркозом нельзя, я как бывший врач, хирург, проработавший в отделении торакальной хирургии более десяти лет, знала это и без напоминаний врачей. Сегодня утром мне назначена операция. Я оделась, взяла сумку, в последний раз окинула взглядом опустевшую квартиру, вышла в коридор, закрыла дверь, спустилась на лифте на первый этаж и шагнула в Московское утро.

Глава 2

Первое четыре-пять лет было трудно. Она тяжело адаптировалась к новой обстановке. Первый год жизни она вообще не понимала что происходит. Мир делился на светлое и темное, на теплое и холодное. Все, что она могла делать – это плакать тогда, когда она ощущала холод, голод, дискомфорт. Она не могла управлять своим телом; она чувствовала напряжение в мышцах, но каждый раз, когда она пыталась подняться и сесть, тело её не слушалось.

Самое пугающее было то, что она все помнила. Каждый момент из своей прошлой жизни, каждое событие, каждое воспоминание настолько ярко горело в её памяти, что пугало её до невозможности. Она как будто очутилась в каком-то вакууме, пространстве, где она не могла управлять своим телом, но могла все чувствовать; не могла заговорить, но все слышала; не могла понять, что происходит, но всё помнила.

По её ощущениям прошло несколько месяцев после её рождения, когда она, наконец, начала осознавать, что взрослая, можно сказать, даже пожилая женщина, вдруг оказалась в теле новорожденного. Ко всему прочему она не понимала, что говорят окружающие, хотя отчетливо слышала каждый звук, каждую фразу. Говорили на незнакомом ей языке.

Постепенно осознавая, что происходит, она начала вслушиваться в речь окружающих. Она начала различать лица, голоса кормилицы, мутин, футина, девушки, которая помогала кормилице, купала, одевала. В конце концов, она начала ощущать свое новое тело и немного понимать язык. Язык, на котором говорили окружающие её люди, был достаточно простой. Но, до тех пор, пока она к нему не привыкла, звуки сливались в один монотонный ряд. Как только она привыкла к его звучанию, освоилась и начала выхватывать отдельные слова, стало легче. Она пыталась заговорить, подражать услышанным звукам. Проблема еще заключалась в том, что мутин, футин, служанка, присматривающая за ней, говорили на одном диалекте, а вот кормилица – на другом. Постепенно она привыкла. Язык, в итоге, оказался очень примитивным, многих понятий даже не существовало, и, следовательно, их невозможно было обличить в словесную форму.

Так, к трем годам, она уже бегала, говорила, вела себя как обычный ребенок. Она может быть была немного молчаливым и задумчивым, но все же старалась не выделяться, не привлекать внимание. Она наблюдала, слушала, запоминала.

Она не знала куда она попала, поэтому, не понимая как все это объяснить, придумывала различные небылицы – переселение душ, мистическая реальность, а, может, альтернативная вселенная? Представьте, что вы оказались в чужой стране без знания языка, без возможности передвигаться, без перспективы когда-либо вернуться в родные места, своё время, и не только места и время, но и, похоже, в свою комфортную, наполненную всеми удобствами современного прогресса, реальность. Как бы вы себя чувствовали? Что бы вы ощущали? Какой культурный шок вы бы пережили? Смогли бы вы адаптироваться?

В конечном итоге она смогла… адаптировалась, привыкла…

***

Гонджу подошла к мастерской старого мастера. Бай Ци сидел спиной ко входу, крутил в руках деревянную дощечку, что-то вытачивал, сдувал опилки. Она присела на корточки у входа в его мастерскую, внимательно присмотрелась, чем же он занят? Бай Ци стругал дощечки из бамбука. Эти дощечки: тонкие, полоски, длиной со ступню взрослого мужчины каждая, и шириной и толщиной в два пальца, затем складывались одна к другой, переплетались в связку и получалось полотно связанных друг за другом реек, которые потом можно было скрутить в рулон. На этом полотне вырезали или писали чернилами слова. Бумагу здесь еще не придумали, писали на ткани, на шкурах, на широких досточках или на, подобного рода, тонких дощечках.

– Бай Ци, – окликнула его Минмин.

– Гонджу, – тот поднял голову, обернулся, улыбнулся. – Ездили в город? Много всего нового повидали?

Он привстал с табурета, на котором сидел, отложил дощечки, взял с полки у стены палочку, на которую были насажены три крылышка, крутанул между указательным и большим пальцами, подбросил в воздух. Крылышки закрутились как пропеллер вертолета, палочка ненадолго взлетела. Через несколько мгновений вертушка приземлилась на стол. Гонджу улыбнулась.

– Здорово, – сказала она. – Ты сам придумал?

– Гонджу нравится? – спросил Бай Ци.

– Нравится, конечно, – ответила она, – но слишком по-детски.

Бай Ци удивился:

– Разве гонджу не маленький ребенок?

– Конечно ребенок, – вздохнула гонджу.

Иногда это было так утомительно: вести себя как ребенок, подражать своим сверстникам, разыгрывать представление.

– Сделай мне другую игру, пожалуйста! – попросила она.

– Какую игру? – спросил её старый мастер.

Она подняла веточку и начертила на земле у входа в мастерскую квадрат необходимого размера.

– Вот такую доску, – объяснила я. – Ровную, гладкую. Ее надо затем разделить на ровные квадратики, сколько получиться: по-пятнадцать в ряд с каждой стороны, или по-девятнадцать, не важно. Главное чтобы эти риски, – она продолжала чертить и объяснять, – были одинаковые и ровные.

Бай Ци молча разглядывал её творение. Он задал несколько вопросов о ширине доски, о весе, но не спросил как она собираюсь играть с подобным приспособлением.

– Хорошо, сделаю.

– Спасибо.

Так как Бай Ци был единственным из всех, кого она знала в поместье, кроме футина и мутин, кто мог научить её писать и читать – именно его она расспрашивала, как пишется то или иное слово, и он каждый раз, выцарапывая на доске ножом знак или чертя его палкой на земле, у порога, подробно ей всё объяснял. Так Минмин училась писать и читать. Кроме Бай Ци её больше никто ничему не учил. Футин был слишком занят, мутин особо не занималась воспитанием дочери, да и приди к ней Минмин с просьбой научить её письму, та отправила бы её заниматься вышивкой или иным делом, полезным для девочки: будущей жены и мутин. Да и сама Вэй Нуан, хотя и была чжангонджу, дочерью почившего и сестрой нынешнего давана страны, знала она всего несколько сотен вэньзы, чего было вполне достаточно для ведения хозяйства и записи счетов.

– У меня есть что-то такое, что просит гонджу, – сказал Бай Ци.

Он порылся у себя в закромах, достал большую квадратную склеенную доску.

– Да, – кивнула Минмин, – то, что нужно.

Отмерив по длине доски нужный размер веревки, он отрезал её, аккуратно разделил пополам и, приложив к доске, нанес риску ровно посередине одной из сторон. Затем так же поставил риски на остальных трех сторонах. С помощью тонкой, длиной, деревянной линейки соединил риски на противоположных сторонах и расчертил на поверхности ножом линии, разделив, таким образом, доску на четыре ровнях квадрата. Делая так зарубки по краям и каждый раз разделяя пополам получившиеся квадраты, он, в конце концов, нанес на доску необходимое количество линий.

– Отлично, – Минмин захлопала в ладоши. – Знаешь, что это такое? – спросила гонджу, и, не дожидаясь ответа, сама же продолжила: – Это доска для игры в шоутань⁴² или вэйци⁴³. Ты её зашкуришь и покроешь лаком?

– Хорошо.

– Бай Ци, ты когда-нибудь слышал о реинкарнации, перерождении? Э… – Минмин увидела на его лице недоумение, пояснила, – Это когда человек умирает, а потом возрождается в другом теле, в другом мире?

Было видно, что неожиданный вопрос привел его в замешательство. Он некоторое время удивленно смотрел на неё, затем переспросил:

– Что?

– Перерождение, – объяснила Минмин, – ну… здесь, в этих краях, что-нибудь подобное с кем-нибудь происходило?

– Не знаю, – скупо ответил он и вернулся к своей работе.

– Ну… посидели поговорили, – усмехнулась гонджу, – Бай Ци, мне нравится с тобой беседовать. Я – старый ребенок, теоретик, а ты – молодой старик, практик⁴⁴.

Гонджу поняла, что допытываться бесполезно. Она оставила его заниматься делами, сама же отправилась к кухне, где, к тому времени, уже никого не было. Время обеда давно прошло, кухня была прибрана и все, кто так или иначе отвечал за готовку, разошлись. Плеснув в миску из кувшина сваренного из сухофруктов компота, она выпила всё до дна; нашла на столе в большом, плетеном из бамбука, укрытом тканью ситечке для приготовления на пару, три, оставшиеся еще с завтрака, баодзы⁴⁵, спрятала их за пазуху; взяла с полки небольшой, пустой, холщевый мешок, в котором кухарки хранили всевозможные крупы; засунула его, так же, как и баодзы, за пазуху и пошла к полю для верховой езды.

Поместье было большое. С восточной стороны к нему примыкала огромная территория тренировочного лагеря, отведенная под солдатские казармы, конюшни, тренировочное полу и прочее, где её футин, дзяндзюн Иншань, размещал на зимовку солдат из пограничных застав и перевала через гору Иншань. Сейчас конец сыюэ, на поле для тренировок было безлюдно, почти весь гарнизон рассредоточен вдоль северо-восточной границы. Лишь на зиму, когда перевалы на два месяца засыпало снегом, сюда стекалась основная часть солдат и лошадей. На границе оставались только сменные патрули, дежурившие на заставах.

Послеобеденный отдых не был чужд и солдатам, поэтому гонджу без проблем прошмыгнула незамеченной вдоль стены за казармами, никто её не остановил. У внешней стены в дальнем северо-западном углу лежал всевозможный скарб, в том числе и лестница, которую можно было приставить к стене и с её помощью перебраться за территорию тренировочного лагеря. Еще нужна была веревка, которую Минмин заблаговременно припрятала в кустах у стены. Она давно приметила эту лазейку: глухая стена за одноэтажными, стоящими в ряд, строениями казарм – никто не обратит внимание, что тут происходит. Она с трудом подняла лестницу, прислонила её к стене, взобралась на неё, привязала конец веревки к верхнему краю лестницы, перекинула веревку на другую сторону забора, обмотала кисти рук заранее припасенными лоскутами ткани, перелезла через край забора, ухватилась за веревку и соскользнула на землю с наружной стороны забора. Оказавшись за пределами тренировочного лагеря, она, заткнув лоскуты обратно за пояс, пошла на север к реке.

Почти от самой стены лагеря аж до реки простирался огромный сад тутовых деревьев. Тропики не было, пришлось идти между деревьями. Периодически останавливаясь и подбирая крупные ягоды шелковицы, гонджу, вдоволь наевшись, дошла до реки. Всё как и рассказывал Бай Ци: пологий, каменный берег; ледяная, прозрачная вода; горная речушка в некоторых местах глубиной до пояса, но в основном её можно спокойно переходить вброд.

Гонджу, вынув из-за пазухи припасенный заранее мешок, стала выковыривать среди острых речных булыжников мелкие камушки для вэйци. Набрав порядочное количество, так что мешок уже не выдерживал, мог порваться в любую минуту, она присела на широкий ствол ивы, склонившийся над рекой, достала припрятанные баодзы, перекусила. На другом берегу реки, в отдалении, вился столп дыма, видимо кто-то разжег костер или же он поднимался из очага дома? Гонджу, немного передохнув, встала, взяв в охапку мешок с камнями, побрела вдоль реки на запад. Дойдя до небольшой переправы – мостика из досок, накинутых прямо на торчащие из воды камни, скрученных и укрепленных балками, воткнутыми в днище реки, она остановилась. Её внимание привлекло дерево с множеством лент, свисающих с ветвей.

– Гонджу, – раздался крик. – Гонджу!

По дороге к переправе на коне скакал навстречу Минмин один из солдат футина. Она его часто видела у кабинета футина, на плацу, у казарм, но имени его не знала. Позади него на крупе лошади сидела А-Лей и махала рукой. Всадник подъехал к гонджу, остановился. Перекинув ногу через голову лошади, он ловко соскочил с седла и, подхватив А-Лей за талию, помог ей спешится. А-Лей, смущено, отстранилась. Они стояли друг напротив друга: А-Лей – смущенная, он – с выражением растерянности на лице, Минмин – с усмешкой на губах, не прерывая их безмолвное общение. Немного придя в себя, А-Лей подошла к Минмин и затараторила:

– Вас ищут по всей усадьбе. Чжангонджу просто места не находит. Ох, и влетит вам! Хорошо, Бай Ци вспомнил, что вы интересовались рекой, предположил, что вы могли пойти сюда. Как вы здесь оказались?

– Долго объяснять, вот, посмотри, – ответила гонджу.

Она показала свою коллекцию камней.

– И из-за этого вы убежали из поместья? – удивилась А-Лей, – вам только нужно было сказать, что вы хотите, и для вас всё бы сразу сделали.

– И пропустить такую прекрасную прогулку? – покачала головой гонджу, – ни за что на свете! Я задыхаюсь в этом поместье, я как в клетке, еще немного и я сойду с ума. А-Лей, – гонджу указала на дерево с лентами: – что это? Для чего?

А-Лей переглянулась с солдатом, ничего не ответила, взяла Минмин за руку, повела за собой в сторону поместья.

– Пойдемте, уже поздно, – только и сказала она, – в поместье всё верх дном. Вас ищут.

– Давайте я понесу мешок, – впервые заговорил солдат.

– Да, конечно, – смущено улыбнувшись А-Лей передала ему сокровища Минмин.

– Так всё таки то дерево… – напомнила гонджу, – люди повязывают ленты на счастье?

– Вроде того, – А-Лей глубоко вздохнула, – вам не следует уходить из поместья, это опасно. И уж тем более нельзя ходить на реку.

– Почему?

– На этой реке живет злой дух, когда-то, несколько лет назад, здесь нашли тело мертвого ребенка. После этого стали пропадать дети. Там, – она указала на запад, – у реки жило несколько семей, дома стояли неподалеку от берега. Но горные реки меняют свое русло непредсказуемо, и одной весной, во время паводка, когда с гор сошли снега и река вышла из берегов эти дома затопило, унесло почти весь… – А-Лей вздохнула, сокрушаясь, продолжила, – как утонул ребенок – никто не знает. Но с тех пор в реке поселился злой дух и стали пропадать дети.

– Злой дух в реке? – удивилась гонджу, – что за бред. Люди! – она сделала ударение на слове, – похищают и убивают людей. Никаких злых духов не существует.

– Ш… – шикнула на гонджу А-Лей, – не навлеките его гнев на себя!

– Его?

– Да… духа, – боязно озираясь ответила А-Лей.

Минмин пожала плечами, замолчала. Они проходили мимо тутового сада. Некоторые деревья были срублены, стволы и ветки повалены вдоль дороги.

– Что тут происходит? – спросила гонджу. – Почему деревья убирают?

– Я не знаю, – ответила А-Лей.

– Сад старый, заражен гусеницами, – ответил солдат, – некоторые деревья – настолько сильно, что кроны почти полностью съедены. Его, видимо, вырубят зимой, сейчас подсачивают.

– Заражен гусеницами? – удивилась Минмин, – а это случайно не тутовый шелкопряд? Их не собирают для шелка?

– Зачем их собирать? Что за тутовый…? – удивился солдат.

– Как вас зовут? – спросила гонджу.

– Хей Ин, – ответил солдат.

– Хей Ин, – обратилась к нему Минмин, он остановился, поклонился, – помоги мне, пожалуйста, собрать несколько коконов, – попросила гонджу, – я не дотянусь до веток сама.

– Зачем? – спросила А-Лей.

– Я хочу проверить, может это коконы тутового шелкопряда.

А-Лей удивлено посмотрела на Хей Ина, тот только пожал плечами, поставил на землю мешок с камнями, привязал коня к стволу дерева, потянул несколько веток вниз, встряхнул их, порылся в листве, нашел с десяток желтых, липких коконов, сбросил их в подол фартука А-Лей. Гонджу рассмотрела несколько коконов, кивнула, поблагодарила. А-Лей аккуратно сняла фартук, смотала сокровище в кулек и они продолжили путь.

– Если это шелкопряд, то, возможно, денежные проблемы в скором времени решатся, – задумчиво проговорила Минмин.

Хей Ин и А-Лей переглянулись, Хей Ин пожал плечами. Вскоре они подошли к западным воротам поместья, Хей Ин остановился, обернулся к гонджу.

– Вам не следовало убегать, – сказал он ей, – два дня назад пропал ребенок, мальчик.

– Что? – воскликнула гонджу, – почему я об этом не знаю.

– Никто об этом вам и не скажет, – ответил Хей Ин, – чтобы не пугать.

– Его ищут?

– Кого? – удивился Хей Ин, – мальчика? Нет.

– Почему?

– Это был ребенок одинокой женщины… э… она, возможно, продала его, в надежде покрыть расходы на лечение и еду. Она беременна, а её муж ушел в солдаты несколько месяцев назад и ничего… никаких денег её не присылает. Может быть он её бросил или погиб. Никто не знает. Вот только ей скоро рожать, работать она не может, а ребенка и себя надо кормить. Может она его продала, а потом сказала, что пропал.

– Может это и так, но всё таки, – взволновано сказала гонджу, – его всё равно нужно искать, тем более это не первый ребенок, который пропал. Я не понимаю, здесь ведь стоит целый гарнизон солдат футина. Почему такое происходит у него под носом.

– Вам не следует об этом думать, – ответил Хей Ин, – Вы должны оставаться в поместье и о вас позаботятся.

– А тот ребенок? – гневно выкрикнула гонджу, – кто о нем позаботится? И как бы вы заговорили, если бы это был ваш ребенок?

– Дети пропадают часто, – ответил он, – их продают бедняки, которые не в состоянии о них позаботится. Некоторых даже новорожденных выбрасывают, как мусор, или в корзинах пускают по реке, или оставляют у храмов.

– Хей Ин, – воскликнула А-Лей.

– Ничего, – успокоила её Минмин, – я понимаю. Но, что вы сделали, чтобы им помочь?

Хей Ин ничего не ответил. Он постучал в ворота, ему открыли. И уже в следующее мгновение всё пошло верх дном, всё завертелось-закружилось. Переполох в поместье закончился только к сумеркам. Всех слуг, которые так или иначе были приставлены присматривать за гонджу – наказали. Минмин просила чтобы их отпустили, но мутин не слушала. Минмин поставили в углу её комнаты коленями на поднос с горохом.

Покои гонджу находились в отдельном домике – одном из пристроек к главному зданию поместья. В домике было несколько комнат – небольшая гостиная, где гонджу играла, кушала, проводила большую часть своего времени, в глубине гостиной слева было небольшое помещение, отделённое от гостиной ширмой, там стояла кровать, шкафы с одеждой и столик с бронзовым зеркалом, расческой и прочими туалетными принадлежностями. К гостиной с внешней стороны примыкали две комнаты для прислуги. В одной жила А-Лей, в другой кормилица с Мими. В задней части строения была уборная с банной комнатой, в которой стояла большая деревянная кадка для купания.

Простояв некоторое время и прислушавшись, не слышны ли голоса снаружи, Минмин встала, подошла к окну, открыла створку, убедилась, что никто её покои не охраняет, вылезла из окна и направилась в сторону кабинета футина. На дворе уже стемнело, но кабинет был хорошо освещен. Из под ставень лился яркий свет. Она приоткрыла дверь, проскользнула в щель, остановилась посреди комнаты, освещённой множеством подсвечников. Слева от входа стоял рабочий стол футина. Футин сидел за столом, что-то активно обсуждая со стоящими вокруг стола солдатами. Кроме футина в комнате было четверо. Одного из стоявших гонджу узнала, это был Хей Ин.

Вэй Нин поднял голову и удивлено посмотрел на дочь.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, остальные присутствующие замолчали, повернулись ко входу и так же с удивлением уставились на Минмин.

– Что вы предприняли для поисков ребенка? – в лоб спросила Минмин.

– Что? – переспросил футин, сведя гневно брови. – Ты что тут делаешь? Ну-ка марш к себе в комнату. Разве ты не наказана?

– Наказана, – кивнула она, – наказана за то, что решила уйти, но если я в бедующем опять решу уйти, никакие стены меня не удержат, поэтому толку в этом наказании я не вижу.

Вэй Нин оторопел. Он со злостью ударил кулаком по столу.

– Что всё это значит? Ты как разговариваешь? Эй, кто-нибудь! – в кабинет вбежал слуга, – выведите её. Если ты продолжишь так себя вести, тебя выпорют.

Гонджу вздохнула, спокойно продолжила:

– Хорошо, если вам так хочется меня выпороть или наказать каким-либо другим способом, я это вытерплю. Прошу: не наказывайте слуг, они абсолютно ни при чем. О том, что я собиралась покинуть поместье, никто из них не знал – это во-первых. Во-вторых, что, в конце концов, предпринимается для поиска ребенка? Сколько дней прошло после его пропажи? Что сделано? Я до сих пор не могу понять, как такое могло произойти. В пригороде стоит военный гарнизон, куча солдат, и такое? Почему ничего не сделано до сих пор? Вы проверили местных…

В кабинет вбежала запыхавшаяся кормилица и двое слуг. Кормилица дернула гонджу за руку, попыталась схватить за рукав и выволочь ту из кабинета. Минмин отдернула руку, сквозь зубы произнесла:

– Если вы посмеете ко мне хоть пальцем прикоснуться, клянусь, рано или поздно я переломаю вам руки.

Кормилица оторопела, взглянула на дзяндзюна. Тот молча стоял и наблюдал за происходящим перед ним действием. Гонджу, убедившись, что кормилица не двигается с места и ничего не предпринимает, повернулась к стоящим перед столом и продолжила свой монолог.

– Вы проверили ту женщину, продающую сладости? Она продает их почти за бесценок, раздает бесплатно, прельщая этим детей. Может, конечно, она очень добрая, но бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Потом там, за рекой… кто-то там живет, я видела дым…

В кабинет Вэй Нина вошла чжангонджу.

– Я прошу прощение, – обратилась она к присутствующим солдатам и дзяндзюну, – что моя дочь так плохо воспитана. В такой поздний час и беспокоить футина и его людей! – чжангонджу взяла Минмин за руку и отдернула, – немедленно извинись и ступай к себе. Это моя вина, – она склонила голову перед мужем, – я готова понести наказание. Обещаю, больше подобное не повториться.

Вэй Нуан повернулась к Минмин.

– Поскорее извинись и ступай в свою комнату, – повторила чжангонджу.

– Хорошо, – ответила Минмин, – я прошу прощение за причинённые неудобства, – она вздохнула, выдернула руку из ладони матери, развернулась, проговорила сквозь зубы, – если хочешь чтобы что-то было сделано, сделай это сам.

После этого мутин и кормилица с слугами сопроводили Минмин в её комнату. Вэй Нуан отхлестала её линейкой по ладоням и заперла. Наказание линейкой, палками, розгами – было привычным делом. Гонджу безропотно принимала их, терпела, делала вид запуганного ребенка, молчала. Вот только единственный человек, которому она позволяла это делать – была её мутин. Она старалась не выделяться, телесные наказания детей были обычным делом здесь и если бы она стала сопротивляться и указывать всем на их несправедливость, то привлекла бы этом к себе еще больше ненужного внимания. Вот только наказание от кормилицы она не переносила. Каждый раз, когда та пыталась поднять на неё руку, Минмин или убегала, или устраивала истерики, и кормилица сдавалась.

На утро дзяндзюн и чжангонджу уехали к храму для жертвоприношения. Гонджу закрыли в комнате и поставили солдата охранять выход. Позавтракав у себя в комнате тем, что принесла ей А-Лей, дождавшись пока та уйдет, Минмин оделась в одежду Мими, украденную еще несколько месяцев назад и припрятанную на всякий пожарный случай. Одежда была немного великовата. Минмин потуже подтянула пояс, подняла подол платья заправив часть полотна под пояс. Затем вылезла в окно, которое не просматривалось с главного входа и, к удивлению, было оставлено без присмотра, и, так же как и днем накануне, добралась до забора за казармами на территории тренировочного лагеря. Лестница и веревка были на прежнем месте.

Минмин благополучно выбралась из поместья, дошла до реки. Переходить реку в брод она не решилась. Обувь у неё была с мягкой подошвой, идти по острым камням речного дна она не собиралась. Она медленно дошла до переправы, перешла по узким подмосткам, перекинутым через реку. Выйдя на другой берег и вспомнив направление, где она видела дым, она углубилась в кустарники. Земля была холмистая, высокие кусты с острыми колючими листьями резали кисти и шею. Дальше от реки кустарники сменились деревьями. Гонджу, боясь заблудиться, периодически останавливалась, надламывала ветку кустарника и укладывала пирамидку их трех камней, большой, на него – поменьше, и сверху самый маленький – для ориентира.