Светить, любить и прощать

Глава 5

Амалия родилась в семье известного ювелира, художника и мецената.

Детство девочки прошло в окружении людей искусства, настоящей богемы, знатоков и ценителей всего прекрасного.

Отец ее, Карл Леманн, был выходцем из обрусевшей немецкой семьи, осевшей в России задолго до революции. Предки Карла служили поначалу в царской армии, потом преподавали в университете, а затем пристрастились к искусству. Дед Амалии, совершенно необыкновенный человек, прекрасно рисовал, собирал старинные гравюры, даже водил экскурсии по Пушкинскому музею. С особенной любовью дед занимался ювелирным делом и сына своего Карла заразил той же страстью: Карл обожал камни, изучал геммологию, мог оценить качество любого драгоценного изделия, ездил перенимать опыт к лучшим мастерам за границу и, наконец, основал известнейшую в городе художественную галерею, которой теперь уже много лет занималась его дочь, красавица Амалия Карловна.

Итак, Амалия была единственной дочерью известного в городе ювелира и художника Карла Леманна и камерной грузинской певицы Софико Беридзе. Естественно, что, соединив в себе две такие творческие натуры, девочка не могла не оказаться яркой, неординарной личностью. Потрясающая красавица с длинными черными волосами, черными огромными глазами, высокая, стройная, Амалия в свое время свела с ума не одного молодого человека. Но, слава Богу, она, обладая такой ослепительной внешностью, вовсе не спешила выскочить замуж, а наоборот, на удивление папиным и маминым друзьям, с завидным упорством занималась поначалу спортом и живописью, потом пением и музыкой. В результате девушка, хоть и не стала известным художником или певицей, но, обладая огромными энциклопедическими знаниями по искусству, стала одним из самых авторитетных искусствоведов страны и хозяйкой лучшей в городе художественной галереи.

В годы учебы в Строгановке Амалия, нешуточно влюбленная в искусство, дневала и ночевала в музеях, выставочных залах, художественных галереях. Отец, не чаявший души в единственной дочери, никаких средств не жалел, каждый год отправлял ее на стажировки за границу, и там она, конечно, исходила вдоль и поперек и Дрезденскую галерею, и галерею Уффици во Флоренции, и музей Прадо в Мадриде. Парижский Лувр, Миланская галерея Брера и Лондонский национальный музей были местом ее постоянного обитания. Амалия могла сутками не есть, бродить по огромным залам, затаив дыхание, любоваться шедеврами, пережившими века.

Всерьез и навсегда увлекшись живописью, Амалия, между тем, не была человеком, оторванным от жизни или ее прелестей. Она любила все красивое, изысканное, необычное и редкое. Бывая за рубежом, девушка старательно отбирала там и привозила всякие вещицы, ставшие изюминкой ее коллекции. Находила у букинистов редчайшие книги, с удовольствием посещала антикварные салоны, скупала старинные платья и предметы гардероба.

Со временем Амалия, несмотря на молодость, стала авторитетным искусствоведом, с ее мнением считались, приглашали на выставки и презентации, предлагали читать лекции и вести целые курсы. Погрузившись в атмосферу естественной роскоши, окружавшей ее дома, девушка выросла, конечно, капризной, своенравной, довольно упрямой, но, надо отдать должное, очень справедливой. Молодые люди, ее сверстники, жаждущие знакомства с яркой, обеспеченной, талантливой девушкой, Амалию совсем не интересовали. Ей хотелось настоящей любви, серьезной, стабильной и обязательно страстной.

На одном из вечеров, проводимых ее отцом в здании всеми любимого театра, она случайно познакомилась с сыном дирижера оперного театра, но интерес ее был недолог и поверхностен. Еще бы, ведь в восемнадцать лет мы еще не вполне осознаем, чего хочется и к чему склоняется сердце. Головокружительный роман, быстро вспыхнувший, так же скоро и закончился. Правда, молодой человек, возлагавший серьезные надежды на этот брак, все ходил и ходил к ним в дом, стараясь произвести нужное впечатление, но ветреная Амалия предоставила маме самой разбираться с ним и его чувствами. На все вопросы о страдающем юноше девушка отвечала односложно: «Перемелется…» – и лишь похохатывала, пожимая плечами.

Бросив чрезвычайно надоедливого ухажера, Амалия с радостью окунулась в любимые занятия. Полностью отдалась учебе, сутками не выходила из галереи, выбирала материалы для печати, изучала мемуары, сидела в архивах и запасниках.

Она, полная энергии, сил, нерастраченных чувств и надежд, отдавалась жизни, не опасаясь обмана и разочарований. Девушка танцевала на вечеринках, поражая молодых людей буйными эмоциями и редкостной грацией, обожала театр, пела в караоке. И ни один мужчина из ее огромного и, конечно, талантливого окружения так и не тронул спокойное девичье сердце. Удивительно, но ее холодная красота, сводящая с ума противоположный пол, держала всех на расстоянии, не допускала близости и ненужных откровений.

Амалия жила, как дивный цветок: любоваться собой позволяла, но не больше.

Так, в безмятежности и легких девичьих радостях, прошло еще почти два года.

В семье Карла Леманна по-прежнему царили любовь, спокойствие и мир.

Амалии исполнялось уже двадцать, и в честь этого небольшого юбилея наследницы отец решил устроить пышное празднество. Готовился щедрый родитель старательно: чего только он не придумал для любимой дочки: и артистов цирка позвал, и звезд театра пригласил, и лучших музыкантов выписал… И салют заказал, и торт невиданных размеров, и лимузин – все как положено.

Кстати, Амалия, выросшая в роскоши и достатке, не очень и нуждалась в таких подтверждениях любви, но отказать отцу, носившемуся со своей идеей именно такого подарка целых два месяца, отказать не осмелилась.

Грандиозный праздник, продуманный до мелочей и просчитанный до секунд, удался на славу: Амалию завалили цветами, подарками, комплиментами. Наконец, безумно уставшая от навязчивого внимания молодых людей, она, хитро подмигнув своей близкой подруге Дарье, выскользнула в холл ресторана. Даша, выйдя за Амалией, тоже вздохнула с облегчением:

– Ой, так гремит музыка, просто оглохнуть можно!

– Угу, – кивнула именинница, – я тоже жутко устала. И зачем папа это придумал? Тешит свое самолюбие…

– Ну, перестань, – Даша покачала головой, – ты с ума спятила? Он же для тебя старается!

– Да понятно – для меня! Но я-то не просила, – дочь удивленно округлила глаза, – зачем мне, скажи на милость, такой балаган?

Даша даже ногой топнула:

– Прекрати, бессовестная, ты ж у них одна. Вот и выкладываются по полной программе.

Помолчав Дарья вдруг хихикнула:

– А ты видела, как этот странный юноша в синем костюме пытался тебя охмурить? Ох, и напрягался… И так, и эдак!

Амалия захохотала во весь голос:

– Да, видела! Вот придурок! Надо же…

Даша приложила палец к губам:

– Тсс… Тихо! Услышат!

Амалия капризно пожала плечами:

– Пусть слышат…

Но Даша недовольно сдвинула брови:

– Нет. Ты не права. Не нужно обижать людей. Ведь он не виноват, что влюблен в тебя.

– Так уж и влюблен? – недоверчиво сморщилась подруга.

Рассудительная Даша исправилась:

– Ну, не влюблен, быть может… Но ты мужчинам нравишься, им хочется говорить с тобой, хочется общаться. Это тоже дорогого стоит!

Амалия, задумавшись на мгновение, серьезно кивнула:

– Ладно, ладно… Ты, Дашка, как всегда права. Я – глупая, напыщенная дурочка.

Но потом тут же озорно подмигнула подруге:

– Но это так здорово – ни о чем не думать, не переживать, не сожалеть! Это свобода, Дашка! Свобода!

Она взмахнула руками, словно хотела взлететь:

– А свободу, подруга, я ценю больше всего на свете…

Они прошли по холлу, подошли к зеркалу, поправили волосы и, вдоволь налюбовавшись собой, присели на крошечный диванчик.

В огромном холле, затейливо украшенном зеркалами и витражами, было довольно много людей. Но внимание Даши привлекли двое мужчин, стоящих неподалеку от них у противоположной стены.

Девушка, толкнув подругу локтем, указала на них:

– Это кто?

Амалия, приглядевшись, молча пожала плечами, а потом равнодушно добавила:

– Не знаю.

Однако неугомонная Дарья вопросительно сдвинула брови:

– Подожди… Разве это не ваши гости?

– Да не знаю я, – уставшая от шума, поздравлений и суеты Амалия досадливо отмахнулась, но, перехватив взгляд подруги, все-таки обернулась и еще раз внимательно оглядела стоящих у стены, – папа же пригласил такое количество «нужных людей», что их всех и запомнить-то невозможно.

– Понятно, – кивнула Даша, – что правда, то правда. Всех не упомнишь.

Однако через какое-то мгновение Амалия, сама не понимая почему, снова перевела взгляд на незнакомцев. Раз посмотрела, второй… А потом и вовсе, обернувшись, принялась с нескрываемым любопытством разглядывать мужчин, спокойно беседующих у зеркал напротив. Было в них что-то такое, что сразу вызывало симпатию, отчего хотелось смотреть и улыбаться, как старым знакомым.

Такое бывает…

Вдруг в толпе чужих людей ты ловишь чей-то взгляд и чувствуешь симпатию. Проходишь, не задерживаясь, мимо, но долго помнишь это неожиданное теплое ощущение, словно встретил родственную душу.

Так случилось и сейчас…

Амалия, не сводя глаз с незнакомцев, прошептала:

– Голову даю на отсечение – эти люди не нашего мира.

Дарья хмыкнула:

– Какого это, не нашего? Инопланетяне, что ли?

– Ну, не из мира искусства.

– Почему? – Даша насмешливо скривилась, – с чего это ты взяла?

Амалия пожала плечами и уверенно повторила:

– Готова спорить на что угодно. Они успешные, образованные, интеллигентные, но не артисты, не музыканты и не художники. Понимаешь, есть в них что-то основательное, эдакое фундаментальное…

Она задумалась, старательно подбирая слова:

– Ну, надежное, понимаешь?

Подруга недовольно сморщилась:

– Ты спятила? А? Ты хоть слышишь, что говоришь? Амалия! Ты ведь сейчас огульно утверждаешь, что все люди искусства – граждане легкомысленные и совершенно беспутные.

Она обиженно толкнула девушку в бок:

– Мой папа тоже, кстати, художник! Забыла?

Амалия засмеялась и миролюбиво подняла руки:

– Ой, прости, прости… Ничего плохого я сказать ни о ком не хотела. Просто вот почему-то так подумалось…

А потом тихо добавила, подмигнув:

– А мне именно вот такие нравятся. Ой, как нравятся! Смотри, какой классный вон тот… А?

Девушка посмотрела на подругу:

– Ну, поверни голову-то… Тот, с красным галстуком, видишь? Хорош, ничего не скажешь! Да? Даже не знаю, чем, но он меня очень трогает. Видишь, Дашка? Красота у него настоящая, мужская… Правда? И взгляд уверенный. Ох, какой! Как думаешь, кем он работает?

Дарья развела руками:

– Боже! Да откуда же знаю?

Амалия нахмурилась:

– А если подумать? Ну?

Подруга устало отмахнулась:

– Правда, не знаю…

Но подумав мгновение, предположила:

– Может, учитель? Или тренер?

Амалия тут же отрицательно покачала головой:

– Нет, что ты! Нет, нет и нет! Мне кажется, он врач или…

Она, сосредоточившись, замерла и тут же окончательно вынесла вердикт:

– Нет, без всякого «или» – он врач и точка. Доктор – это точно! Я уверена. У него взгляд врача: внимательный, серьезный и вдумчивый… Проникновенный! Видишь, Дашка?

Дарья недоверчиво скосила на Амалию глаза:

– Ну и ну! Ты спятила? Когда это ты научилась на расстоянии определять принадлежность к профессии? Да еще и проникновенность замечать? Смешная…

Они обе задумчиво помолчали. Однако через минуту Даша опять обернулась к своей бесшабашной подруге:

– Странная ты какая-то сегодня. То гости не те, то праздник не такой, то мужчина особенный… Дался тебе этот незнакомец? Ну, врач так врач, нам-то что? И не молодой, кстати… Пойдем-ка в зал, а то тебя родители искать начнут. Да и гости, наверное, уже хотят опять видеть именинницу. Пойдем? Ну, вставай же!

Амалия, вздохнув, послушно встала, поправила подол длинного платья, и уже сделала было шаг вслед за разумной Дашей.

Но ведь от судьбы не убежишь…

Пути Господни неисповедимы.

Девушка на полпути вдруг резко развернулась и пошла прямо к мужчине, стоявшему возле противоположной стены. Обомлевшая Дарья даже и сказать-то ничего не успела, как ее своенравная подруга, подойдя к незнакомцам, смело протянула руку и, глядя прямо в глаза улыбающемуся мужчине, легко и просто сказала:

– Добрый вечер! Я – Амалия. Пойдемте танцевать?

Наверное, в это мгновение даже звезды улыбнулись и благословили этих двоих, случайно встретившихся сегодня.

Хотя ничего случайного, конечно, в этой жизни не бывает.

Они шли врозь, разными путями, но, наверное, шли навстречу друг другу.

Амалия и Сергей. Сергей Леонидович. Ее будущий муж.

Кстати, врач, как и предсказала девушка в этот памятный вечер.

Глава 6

Нина услышала нетерпеливое пение телефона не сразу.

Растерянно оглянувшись в поисках аппарата, она с трудом обнаружила его под стопкой книг на журнальном столике:

– И как ты здесь оказался? – сердито пробормотала женщина и лихорадочно поднесла все еще требовательно поющий телефон к уху, даже не взглянув на светящийся экран:

– Да?

После секундной паузы она услышала странный мужской голос. Поначалу он показался ей совершенно незнакомым:

– Нина?

Осторожно присев на краешек дивана, женщина удивленно приподняла брови и негромко ответила:

– Да. Я слушаю.

В ответ кто-то хмыкнул, рассмеялся и весело выдохнул прямо ей в ухо:

– Нет, это я тебя слушаю, радость моя!

От неожиданности Нина, сразу напрягшись, вскочила с дивана:

– Что? Что такое? Вы ошиблись. Не туда попали.

Незнакомец на другом конце провода не сдавался. Все еще смеясь, он решительно потребовал:

– Эй, эй, не вздумай повесить трубку! Я в таких делах не ошибаюсь.

Тут Нина, в принципе ненавидящая всяческие розыгрыши и сюрпризы, гневно завопила, не сдержавшись:

– Положи трубку, идиот!

И сама дала отбой.

Однако, буквально через минуту телефон снова требовательно запел.

Нина, озадаченно нахмурившись, решила трубку не поднимать. Мало ли дураков на свете? Но настырный телефон все звонил и звонил.

Тогда, набрав побольше воздуха в легкие, женщина подняла трубку и сразу бросилась в наступление:

– Мужчина, Вы что – пьяны? Идите проспитесь… Что за манера хамить незнакомым людям?

В ответ раздался лишь громкий хохот, который совсем вывел Нину из равновесия и даже несколько напугал.

Обескураженно она сбавила тон:

– Вы кто? Что Вам нужно? Куда Вы звоните?

Незнакомец выдержал долгую театральную паузу, но ответил вопросом на вопрос, вкрадчиво поинтересовавшись:

– Кнопка, ты что, и правда меня не узнаешь?

По сразу изменившейся интонации и этому обращению Нина мгновенно сообразила, что это, как ни странно, скорее всего, человек знакомый. И, наверняка, очень близкий, отлично знавший, что в детстве родители и брат называли ее только Кнопкой. Но кто? Затаив дыхание, женщина лихорадочно соображала. Нет, нет и нет… Голос не вспоминался, не узнавался. Она категорически не могла припомнить звонившего.

Чтобы не выглядеть совсем уж глупо, Нина, поразмыслив еще мгновение, осторожно предложила:

– Послушайте. Бессмысленно разгадывать шарады. Договоримся так: если Вы сейчас не представитесь, я опять кладу трубку. Все. Терпение мое на исходе.

Но тут и незнакомец, очевидно, сообразив по ее холодному тону, что она не шутит и его не узнает, вздохнув, безоговорочно капитулировал:

– Ладно, ладно, согласен. Не кипятись. А все-таки жаль… Что ж ты, Нинка, любимого друга не узнаешь? А?

Нина опять напряглась, но на этот раз благоразумно промолчала. Мужчина лукаво продолжил:

– Неужели пребывание за границей так изменило мой голос? Ниночка?

И тут ее словно озарило! Мгновенная догадка тут же осенила ее…

Сразу все осознав и сопоставив, она, еще до конца не веря этой подсказке, громко взвизгнула:

– Мишка? Неужели? Господи… Лапин! Это ты, бродяга?

Он довольно выдохнул:

– Фу… Слава Богу! Наконец-то! Ну, ты Нинка, и фурия оказывается!

Женщина, все еще не веря самой себе, изумленно прошептала:

– Мишка! Лапин… Сколько лет, сколько зим! Откуда ты свалился?

Михаил, очень довольный состоявшимся, наконец, узнаванием, устало выдохнул:

– Откуда, откуда… Оттуда. Из Америки, матушка. Закончился мой контракт с университетом. Все. Курс закрыт.

Лекции дочитаны. И вот я здесь… На родной земле.

Нина недоверчиво хмыкнула:

– Так ты ж писал, что летом курс заканчивается.

Михаил довольно хохотнул:

– Ну, пришлось кое-что пересмотреть. Планы могут, знаешь ли, меняться. Да и писал я тебе об этом еще летом, а теперь, дорогая, уже зима на дворе. И вот, как писал классик, я у ваших ног…

Они еще долго-долго говорили по телефону.

Нина уютно устроилась на своем диване, забравшись с ногами и накрывшись теплым пледом. Михаил весело и азартно рассказывал о дороге домой, о своих планах, об оставленных в Америке новых друзьях и учениках, о блестящей идее, которая, по его словам, прольет свет на одну из великих химических проблем….

Сколько прошло времени, Ниночка не контролировала, но когда ее взгляд вдруг зацепился за часы, старательно тикающие на стене, она спохватилась:

– Ой, Лапин, остановись! Как ты думаешь, сколько времени мы уже болтаем?

Михаил, увлеченный разговором, не сразу отреагировал:

– Что? О чем ты?

– Господин ученый, очнись… Мы уже целый час разговариваем! Катастрофа – сейчас у меня все деньги на телефоне закончатся. Давай, давай закругляться… Увидимся еще! Наговоримся.

Но Лапин, очевидно, очень соскучившийся в своей Америке по друзьям и родственникам, не сдавался:

– Подожди ты, торопыга! Нинка! Я ведь что звоню?!

Женщина усмехнулась:

– Ну?

– Я ж в честь своего возвращения вечер закатываю. В ресторане. Так соскучился! Хочу всех вас сразу собрать, на всех посмотреть, в глаза, как говорится, заглянуть… В общем так, запоминай! В субботу. В семь вечера. Название ресторана и адрес пришлю дня через два на электронную почту. Хорошо?

Нина, немного подумав, согласно кивнула, забыв, что Михаил ее не видит:

– Хорошо. Приду, конечно.

Лапин стал прощаться, но в последнюю секунду спохватился:

– Подожди, подожди! Вот еще что… Нинок, если хочешь, можешь с собой кого-нибудь прихватить. Приглашение на двоих, слышишь? Кавалера своего приводи или даму, на худой конец. На свой вкус. Ну, чтоб скучно не было. Конечно, если будет желание. Договорились?

Нина еще раз кивнула:

– Договорились. Прихвачу, так и быть. До встречи. Целую.

Положив трубку, она еще долго сидела, с удовольствием перебирая в памяти их разговор с Мишкой.

Отчего-то вдруг вспомнилось далекое-далекое детство.

Мама с отцом. Школа на соседней улице. Старший брат Николаша, который всегда защищал ее, капризную Ниночку… Семейные посиделки. Песни бабушки. Поездки в деревню к родственникам. И Мишка Лапин… Лучший друг ее старшего брата, вечный советчик и помощник.

Боже мой! Куда все это исчезло? Где скрылось?

За каким горизонтом растаяло оно, ее беззаботное, босоногое, веселое детство?

И внезапно такая тоска накрыла ее, что Нина даже головой затрясла, чтобы отогнать эти печальные мысли.

Ах, жизнь…

Затейница. Так плетет узоры нашей судьбы, так завязывает узлы наших дорог, что, оглянувшись, лишь поражаешься ее упорству и дотошности. Испытывает она нас и любовью, и терпением, и памятью…

Все ушло. Все, все, все… И детство, и юность, и молодость. Растворилось, растаяло где-то в немыслимой дали.

Осталось лишь в памяти. И в сердце, которое все помнит, любит и иногда сильно тоскует по былому.

Нина вздохнула.

На душе стало тяжело, горько и пасмурно. Сожаление об ушедшем детстве наполнило душу светлой грустью, накрыло, словно кружевной косынкой или утренним сырым туманом. Отчего-то захотелось плакать…

В доме повисла тишина. Ночь осторожно ступала по городу.

Взглянув на часы, быстро умывшись и переодевшись, Нина с удовольствием нырнула в теплую постель. Затихла, натянув до подбородка одеяло, и попыталась уснуть.

Однако сон-злодей, тихо насмехался над ее попытками и не торопился принять женщину в свои объятия.

Глядя в потолок, Нина вдруг улыбнулась…

Она родилась в совершенно обычной семье.

Мама с отцом работали на заводе, старший брат учился в школе через дорогу от дома. Подросшую Ниночку отдали туда же: во-первых, близко от дома, во-вторых, всегда под присмотром брата.

Семья жила очень дружно.

Любили праздники, пели вместе песни, по воскресеньям лепили вареники и пельмени, ездили на рыбалку в деревню к бабушке, где всегда пили чай под старой раскидистой елью. Достатка особого в семье не было, но дружбы, любви и уважения хватало на всех.

Старшим братом Николаем родители гордились. Еще бы… Он славился в школе своей математической хваткой и какими-то необыкновенными природными способностями. Вместе с одноклассником и другом Михаилом Лапиным они по очереди побеждали во всех олимпиадах, выигрывали всевозможные конкурсы и, в конце концов, поступили в один год в институт. Только Коля пошел на математический факультет, а Мишка – на химический.

Друзья, несмотря на увлеченность разными науками, были неразлучны.

И в библиотеку ходили вместе, и свободное время делили пополам. Книги читали одинаковые, на гитаре учились играть вместе и даже, чего уж совсем никто не ожидал, влюбились в одну девчонку. Над этой их любовью потешались друзья, ласково подтрунивали родственники и откровенно издевалась Ниночка, младшая сестра Николая. Никак не могли они взять в толк, как два умнейших парня, две светлейшие головы, будущие ученые могут так опрометчиво поступить. Однако, сердцу ведь не прикажешь, и Верочка, студентка филологического факультета, казалась им, верным друзьям, самой, самой, самой…

Окружающие лишь головой качали и пожимали плечами, не находя нужных слов. А Николай с Михаилом внимания на их комментарии не обращали. Ходили втроем в кино, болтали в кафе, плавали в бассейне.

Девочка, на их счастье, оказалась умной, рассудительной и очень деликатной. Не зря говорят, что на филологическом все девчонки особенные: она, выбрав в результате Николая, смогла так чутко и тонко повести себя, что закадычные друзья не только не поссорились, но Михаил даже согласился быть свидетелем на их веселой свадьбе.

Вот так… Вот такие узелочки жизнь наша вяжет.

Ах, жизнь…

Иной раз так закрутит, что выть хочется от неизвестности, страха или беспомощности. И счастлив тот, кто сумеет правильно и вовремя эти жизненные загадки разгадать, эти узелочки развязать. Кто найдет выход из странной ситуации, кто пройдет, не споткнувшись, по запутанным и извилистым жизненным тропочкам. Тому, как говорится, воздастся.

Ну, а кому не повезет – тот и мается всю жизнь, пытаясь найти ответы на извечные вопросы: кто виноват и что делать.