Ну а для того, чтобы спросить вирус, нужна его большая концентрация. Такая как раз подвернулась в одной переполненной китайской больнице. Бойко пошло воспроизведение генетической информации вирионов, а где информация, сами понимаете, там и общение.

Вот тут бы и спросить, вот тут бы и поинтересоваться у вируса, что он вообще себе думает. А что он думает? Как и все паразиты, считает себя единственным разумным существом на планете, а следовательно, единственным существом, имеющим право на жизнь.

Мысли вируса похожи на разговоры в голове у человека с диссоциативным расстройством личности или на затянувшееся обсуждение законопроекта в Парламенте, где половина присутствующих ковыряет в носу, копается в телефоне или мух на потолке считает, а другая половина вяло поддерживает дискуссию и урчит животами.

Вирус думал: Я бог. Я невидим, вездесущ, вечен и всемогущ. Всемогущ, потому что желаю только размножаться, а значит, для себя Я все могу.

Кормовая база расширилась. Это благоприятно.

Сузились границы распространения. Что ж.

Появляются новые мутации. Так и должно быть.

Появляются некие агенты, препятствующие Моему продвижению. Это странно.

Носители помогают синтезу новых вирионов. Так и должно быть.

Неудовлетворительно, что некоторые носители пригодны к использованию однократно. Разобраться.

Носители разрушаются вследствие выполнения своей основной функции – воспроизведения частиц Меня. Вывести более устойчивые носители путем отбора. Выживут и будут успешно размножаться самые устойчивые. Они будут воспроизводить Меня без вреда для себя, будут плодить себе подобных. Это удовлетворительно.

Альтернатива: снизить разрушительное действие для носителя. Как изменить природу Меня? Вывести носителя, который произведет для этого агент. Будет ли ослабление разрушительного действия пагубно для Меня? Нет, это будет благоприятная мутация, если в результате размножение продолжится беспрепятственно.

Холодные, расчетливые мысли лились единым потоком электронов. Вирус начал свой эксперимент длиною во много поколений. Глупые людишки думали, что борются с заразой и ищут верное средство пресечь эпидемию. А мудрый вирус планомерно шел к симбиозу. На то была воля Его.

Одинокая

Поликлиника пустовала вот уже несколько дней. По всему зданию набралось бы, наверное, с десяток дежурных врачей, да еще уборщица, охранник и скучающая студенточка Ева в регистратуре.

Народ резко поздоровел. Коридоры, пропитанные запахом хлорки и холодным светом длинных дребезжащих ламп, были пусты, как в фильме про апокалипсис. Дежурные врачи красили ногти или, подперев щеку рукой, пялились в окно на жутковато-пустые улицы.

Ева в который раз щелкнула кнопкой электрического чайника. Попьешь-пописаешь, попьешь-пописаешь, так и день пройдет. Затишье девушке даже нравилось: приятная перемена после постоянной запарки, толп больных, вечно недовольных теток, которым кажется, что им все должны. Можно и журнальчик почитать, можно и в телефон повтыкать. А зарплата, пусть и скудная, капает себе и капает. У большей части населения сейчас и того нет.

Тут произошло непредвиденное, почти забытое событие: дверь поликлиники со скрипом распахнулась, и под удивленным взглядом охранника в вестибюль прошла бодренькая старушенция. Серо-зеленое пальтишко, платочек, растоптанные полусапоги – все неновое, но очень чистое и аккуратное. Крупный нос, бородавка под бровью, маленькие, глубоко посаженные синие глаза.

Прошаркала к регистратуре, где натянувшая маску Ева исполнительно замерила ей температуру электронным (единственным на все здание) градусником. В норме.

– Здравствуйте! У вас есть запись к врачу? – Девушка немного растерялась с непривычки, но вспомнила порядок и потребовала полис. – Вы к какому специалисту? На что жалуетесь?

– На скуку, – хитро улыбаясь, сообщила старушенция. Достала из потертой хозяйственной сумки антисептические салфетки, протерла пластиковый стул и уселась. Она явно никуда не спешила.

Ева так и не дождалась от нее полиса.

– Вам ко времени назначено? Подсказать вам, куда пройти?

– Да нет, спасибо, милая. Я Алевтина Ивановна. Мне ни к кому сейчас не надо. Позволь, посижу тут у вас, передохну.

Ева прижала нижнюю губу зубами. Что ж, отдыхать законом не возбраняется, в больницы гражданам ходить не запрещали. Пусть сидит, если так нравится.

– Хорошо, – буркнула студенточка и сделала ИБД (имитацию бурной деятельности). Старушку это не обмануло – видимо, не зря Еву три года назад не приняли в театральный.

С самым благодушным выражением бабуля вынула из сумки вязание.

– Не люблю, когда руки не заняты.

Минут десять просидели в молчании. Бабуля мелодично звякала спицами и шуршала ниткой, которую подтягивала из сумки. Потом заговорила, как часто делают старушки, с середины, будто продолжая давно начатый задушевный разговор с хорошо знакомым человеком:

– А я-то, милая, только вчера за продуктами вышла, в первый раз за восемь дней. Ты представь себе, каково старому человеку в одиночестве? Волком завоешь. То-то и оно. Мусор неделю вон копила, еле до контейнера доперла, на своих-то больных ногах.

Ева подрабатывала в больнице уже не первый месяц и давно знала такой тип пациентов, которые любят лечиться и ходят не столько за справками, сколько за вниманием. Обычно подобные энергетические вампиры вызывали у нее отторжение, но сейчас, посреди уныния и запустения, даже хотелось войти в положение бабули. Ладно, пусть присосется ненадолго, от молодой здоровой Евы не убудет.

– А вы бы, бабушка, службу помощи пенсионерам вызвали. Вон, в нашем районе даже волонтеры появились, не из службы, а просто люди, у которых есть время и желание помочь. И мусор отнести, и продуктов купить. Естественно, они не за свои деньги покупают, но хотя бы вам самой не придется тяжести таскать.

Спицы мерно мелькали, бликовали, дзинькали. Казалось, бабуля даже не смотрела на свою работу, будто в голове ее в фоновом режиме работало приложение набора петель.

– Как тебя зовут, дочка? Ева? Красивое имя, очень хорошее. Так знаешь, Ева, для меня на улицу выйти – праздник. А то везде нам крестов понаставили. По парку пройти – нельзя, крест. В сквере посидеть – нельзя, крест. В церковь и то нельзя – крест. Так и до последнего креста дойти недолго. А я хоть до мусорных баков прогуляюсь. Принаряжусь, прихорошусь и медленно-медленно доплетусь. Растяну удовольствие. И в магазин приползу, пошатаюсь подольше – тоже какое-никакое разнообразие. Да только все одно: тяжело – не с кем словом перемолвиться, некому в глаза посмотреть. Так что, уж не сердись, милая, буду к вам захаживать.

Алевтина Ивановна посидела еще минут десять, потом собралась, поднялась с усилием и направилась к дому.

И стала захаживать. Сначала раз в два дня, потом каждый день. Придет, поздоровается с охранником, уборщицей и Евой, подставит висок под электронный градусник, протрет все то же пластиковое сиденье и начнет неспешный разговор.

Через несколько дней она рассказала всю свою жизнь в мельчайших подробностях. Муж и сын умерли, дочь вышла замуж и укатила за границу. Алевтина Михайловна смиренно принимала все выверты судьбы и не жаловалась, но ей не хватало простого человеческого общения. Особенно на карантине, в режиме самоизоляции.

– А вируса чего бояться? Так и так помру. Только не хочется сдохнуть, как собака, и лежать, и гнить, пока соседи вонь не почуют. Так что ты, милая, знай: если в какой день не приду, ты выжди сутки, а потом уж сделай Божеское дело, сходи проведать старуху.

Она написала Еве свой адрес, где искать ключ, где одежду для похорон, где что. И уборщица, и охранник принимались утешать Алевтину Ивановну, что она еще всех переживет, но та только улыбалась.

Как и все энергетические вампиры, старушка была неглупая и обаятельная. И мысли иногда выдавала не в бровь, а в глаз.

– Ты думаешь, деточка, от вируса мрут? Мрут-то, конечно, но что мы, вирусов не видали? А больше преставляются от нервов, несбывшихся надежд, невыплаченных кредитов. От постоянного потока ужасов из телевизора. Запугивают нас, еще как запугивают. Сидите по домам, как в тюрьме – слыхано ли такое, всю страну в тюрьму посадить? Бойтесь, люди, не работайте, а денежки отдавайте. Раскулачивают, только вежливенько.

Ходила к ним Алевтина Ивановна весь апрель. С дозволенного расстояния в полтора метра показывала Еве вязальные схемы и объясняла, как вывязывать петли с накидом, без накида, а после и всякие хитрости и премудрости. У Евы под столом теперь лежала пара спиц и несколько мотков ниток веселеньких цветов. Уже кое-что начало и получаться.

И вот однажды бабушка не пришла. На следующий день тоже. После смены Ева, как и обещала, пошла ее проведать. Открыла дверь спрятанным под плитку ключом. Зашла в мертвую тишину. Обнаружила в постели мертвую старушку.

Лицо ее было спокойно. И умерла она не от новомодного вируса, а от чего-то своего, давнишнего. Ева не нашла в себе порыва заплакать. Вздохнула, отыскала одежду, о которой говорила бабушка, гробовые деньги, документы на участок на кладбище, завещание в конверте, телефон дочери, телефоны ритуальных служб. Обо всем-то Алевтина Ивановна позаботилась, все-то подготовила с дотошностью и аккуратностью. Лишь бы никого не обременять.

Девушка, чувствуя неловкость, залезла в интернет, посмотрела, что нужно сделать и куда в первую очередь звонить. Все сделала без дрожи, без брезгливости, как положено медработнику и почти постороннему человеку. Набралась смелости, позвонила дочери покойной. Поговорила коротко, суховато, аж самой противно было. В общем, все устроила. Даже договорилась об отпевании на дому на завтра (подумала, что это бабуле понравилось бы).

И уже уходя, увидела на тумбе в прихожей пакет, а сверху записку: «Доброй девочке Евочке». Отяжелевшими, неловкими руками раскрыла пакет. В нем было то, что Алевтина Михайловна вязала последние три недели: теплое, мягкое пончо нежно-голубого цвета. Ева примерила его, встала у зеркала, но смотрела не на себя, в глубь отражения, где за ее плечом таилось средоточие безмолвия и неподвижности. Записка выпала из вялых пальцев и бесшумно опустилась на пол. Тяжелая соленая капля шлепнулась сверху чернильных букв – окончательно, словно штамп «Получено».

Действующее средство от пандемии

Жменьков работал в захудаленьком НИИ. Который срочно всем понадобился, когда грянула эпидемия.

Денег в захудаленький НИИ влили столько, что даже после должных распилов осталось нормально так. Хватит на восемь вакцин и новый прибыльный вирус в придачу.

Жменькова посадили разрабатывать перспективную гипотезу. Читай: циферки в таблички вставлять и изредка микроскопные стеклышки протирать. Тем не менее, молодой амбициозный специалист по собственной инициативе сговорился с не менее молодыми амбициозными коллегами и стал дерзкие опыты ставить. На работе засиживаться. Импортное оборудование потихоньку использовать. Реактивы расходовать.

Начальство заметило не сразу. Пожурило. Видано ли: какой-то наглый и зеленый хочет у заслуженных и убеленных жирный кусок отхватить? Но парнишка-то умный, поэтому решили его не увольнять, а на удаленную работу отправить.

Довольный, что так легко отделался, Жменьков засел дома. Запасся крупами и туалетной бумагой, забил морозилку сосисками и пельменями. Голодной смерти можно не бояться, «подушка безопасности» в долларах в мешочек упакована и припрятана в недра платяного шкафа. Работа идет ни шатко, ни валко, можно в компьютерные игрушки резаться и в потолок плевать. А от самоизоляции Жменьков не страдал. Как и всё (холостое и бездетное) интровертное население Земного шара.

Вот вышел он однажды утром на балкон. Вдохнул свежий, звенящий, очищенный от смога воздух пустого мегаполиса. Благословил великолепие вида, всеобщий расслабон. Вот и настала жизнь кошачья! Поспал – поел – потаращился в пустоту – поешь опять и спи давай. Кайф.

Жменьков поставил на шаткую табуретку кружку с растворимым кофе. Левое крыло балкона было очищено от хлама и доверху заставлено картонными коробками с ценными продуктами. Юноша распечатал верхнюю коробку, достал банку сгущенки и вооружился открывашкой, которую в их семье почему-то называли колдунчиком. Полминуты скрежета и пыхтения – и можно лакомиться!..

НО!

Вожделенной сгущенки в банке не оказалось. Вместо нее из жестянки вылез тощий старичок в лиловом тюрбане, полосатом халате и классических расшитых бисером туфлях с загнутыми носами. Лицо у него было как у дипломированного гастарбайтера, борода седая, жидкая, кожа – цвета ноябрьской дубовой листвы, глаза под морщинистыми складками век – печальные.

– О Аллах, как же вы все надоели со своими бесконечными хотелками, о алмаз моей селезенки! – воскликнул старик, потрясая крупными корявыми руками. – Ну ладно. Но только одно желание, о счастливейший из смертных.

Сказать, что Жменьков опешил – не сказать ничего. Колдунчик выпал из его рук прямо в чашку с кофе, расплескав коричневую жижу на халат незнакомца. Преклонных лет сказочный азиат, материализовавшийся на балконе, выглядел вполне реальным. И даже показалось понятно, отчего у него такая жидкая борода. Внезапный гость покачал головой, с нажимом провел ладонью по полосатой ткани и стер с нее мокрые бурые пятна, как в рекламе какого-нибудь волшебного средства из «магазина на диване» – всего 999 рублей, а если вы закажете прямо сейчас, – липкий валик от кошачьей шерсти в подарок.

Молодой ученый стал усиленно напрягать мозг, что в рабочее время делал крайне редко. Не пытаясь понять, как, что, почему и неужели, он сосредоточился на главном. Что попросить? Одно желание, как-никак. И как сформулировать старичку эту просьбу поконкретнее, чтобы себе же боком не вышло?

– Хочу создать действующее средство против пандемии! – одним махом выпалил он, будто в крещенскую прорубь ухнул.

Хитрый Жменьков рассудил, что с таким изобретением ему обеспечены и мировая слава, и богатство, и женщины, и все, что его молодой амбициозной душеньке будет угодно.

– Слушаю и повинуюсь, о сияющий опал моей печенки, – тоскливо пробормотал незнакомец.

Против ожиданий, он не стал терзать свою жалкую бороду, а просто хлопнул в ладоши и исчез в облачке сизого дымка с запахом жженого сахара.

Жменьков на трясущихся ногах поплелся на кухню, навел себе еще кофе. Затаив дыхание, вскрыл другую банку сгущенки, но естественно, нашел в ней строго то, что положено было по ГОСТу. Прихлебывая то жидкой горечи из кружки, то густой сладости из жестянки, он очумело воображал себе картины блистательного будущего. Почему-то все они сводились к журнальной обложке, на которой он улыбался, обхватив за талию ботоксную барби.

Тряхнув головой, молодой человек решил действовать. «Желание желанием, а как оно исполнится, если я буду сидеть в режиме жизни кошачьей и самоизоляции?» Хотелось еще цинично прибавить «добровольной самоизоляции». О, как мерзки формулировки нынешнего новояза!

Забыв про маски и перчатки, Жменьков выписал себе пропуск по личному делу, наскоро оделся и потрюхал на общественном транспорте в родной НИИ. Мечты о грядущей славе заслоняли молодому человеку безлюдную и напряженную пандемическую действительность.

В институте, никем не остановленный, он прошел притихшими коридорами на рабочее место и принялся выдумывать и проверять самые дерзкие и небывалые гипотезы, на которые только был способен. Уж при такой сверхъестественной поддержке хоть одна обязательно окажется верной. Он сразу почувствует! Он сразу узнает!

Так Жменьков трудился, не покладая рук, полмесяца. Дважды в неделю выписывал себе пропуск, опыты ставил, импортное оборудование использовал и реактивы расходовал. Денно и нощно мечтал о славе и деньгах. Выпил почти две коробки сгущенки через зазубренный край банки. Мозг подпитывал, значит.

А через две недели… тысячу раз повторенные по телевизору симптомы. Подозрение на ОРВИ. Тест на вирус. Срочная госпитализация. Острая пневмония.

И.В. Жменьков, научный сотрудник захудаленького НИИ истаял в считанные дни, и не спасли его ни современная медицина, ни высококачественные услуги бесплатного отечественного здравоохранения. Зато в крови Жменькова образовался такой бешеный коктейль, что его молодые амбициозные коллеги из НИИ просто диву давались. Не слишком скорбящие по Жменькову сотрудники синтезировали из его крови действующее средство от пандемии. И получили незаслуженные лавры. Ведь чья кровь-то была? Жменькова. Чей организм выработал уникальное средство? Жменькова. Чье желание было? Жменькова? А участие каких-то сверхъестественных сил и амбициозных коллег – сущая ерунда. Вроде погрешности.

Впрочем, Жменьков уже никому не предъявит. А старичок в туфлях с загнутыми носами не претендует на почести за спасение человечества. Его спросить, пусть бы гибло оно от пандемии. Но раз уж спаслось, старичку будет вполне достаточно, чтобы человечество оставило его в покое и позволило наслаждаться тишиной в глухой черноте банки из-под сгущенки.