Читать книгу: «Страничные рассказы. Издание второе, дополненное», страница 3

Рецидивист

В майские праздники ехал я из Новосибирска в Анжеро-Судженск проведать родных. Билет был взят за три дня до отъезда, однако, мне досталось одно из худших мест – верхнее в последнем отсеке плацкартного вагона. Когда я прошёл к своему месту, там сидели уже парень и девушка, не знакомые между собой, как я позже заметил. И вот перед самым отходом поезда в проходе вагона появился мужчина, при виде которого меня охватило некоторое беспокойство. Уже по тому, как он шагал и держал себя, как смотрел, было видно: нормальная размеренная дорожная обстановка будет нарушена, как нарушается спокойная повседневность стихийным бедствием – буйным вихрем или гремящим потоком, обещающим наводнение или потоп. Он был выше среднего роста, широк в кости, мускулист. Его тело увенчивалось большой лысой головой. На темени чётко вырисовывался свежий неровный шрам длинной несколько сантиметров, из которого сочилась кровь. Я заметил эту голову со шрамом ещё при посадке – в конце группы пассажиров, толпящихся у входа. Я тогда пожелал себе не попасть с этим рецидивистом, как я про себя окрестил его, в один отсек вагона.

– Тридцать шестое уже! А где же тридцать восьмое? О, мама мия, рядом с туалетом! – начал он ещё на подходе. Да, он начал говорить, чтобы уже не смолкнуть ни на минуту. В руке он держал открытую бутылку пива. Бросив свою небольшую сумку возле лавки, он уселся напротив меня, рядом с девушкой. Его грубоватое лицо украшали большие серые глаза, взгляд был открытый и прямой, но не навязчивый.

– Будем знакомиться. Владимир. Наталья? Не люблю это имя! У меня от Наташ одни неприятности! Вот видишь шрам у меня на голове? Позавчера я был в гостях у одной Натальи. Когда выходил, меня встретили трое. Я испугался и с испугу – да-да! с испугу! Так бывает! – головой выбил одному все зубы, другого свалил кулаком, и, совсем испугавшись, убежал от них. Куда ты едешь? В Мариинск? О, Мариинск я хорошо знаю! Я там был. Как же! Знаменитая Мариинская тюрьма. Два года. Тоже из-за Наташки. Другой Наташки. Пришлось из-за неё одному ухарю челюсть сломать. У меня было много Наташек! Мама мия, ох и накуролесил я в своей жизни! – и проговорил-пропел, понизив голос:

 
Господи, поми-и-илуй! Прости меня грешного!
За дурь потешную, за злость поспешную,
За любовь страстную, за жизнь несуразную,
За веру трудную, за молитву нудную!
 

– Какая пташка пролетела! (о проходившей мимо девушке, направлявшейся в туалет) Какая упругая грудь! А у тебя, Наталья, какая грудь? (Пытается отстранить её руки, сложенные на груди) Неприлично? Вижу, вижу, у тебя тоже хорошая грудь. Вот приедешь к маме, вырядишься и – все парни будут у твоих ног. Надень юбку покороче: ножки-то у тебя, вижу, стройненькие! Ты вообще, Наталья, девушка гарная. (Далее речитативом)

 
Я приду к тебе однажды,
Я уже к тебе лечу!
От огня любовной жажды,
Сам, сгорая, излечу!
 

Дай я на ушко что тебе скажу. (Говорит ей что-то на ухо, прикрывшись от нас широкой ладонью. Девушка, хохотнув, улыбается). Никому не говори, что я тебе сказал!

– Там купе, как выйдешь – налево, стало свободное? (это он девушке, вышедшей из туалета).

– Сколько лет тебе, Наталья? Девятнадцать? Студентка? Едешь к маме поесть картошки и попить молочка! Да? Угадал? Я тоже отъедался у мамы, когда учился. Прекрасное время – учёба! Я занимался тогда спортом. Слышали, как подставили нас на Олимпийских играх? Мой друг биатлонист был там, рассказывал…

Так он, отпивая из бутылки, будоражил нас, делая перерыв только тогда, когда выходил в тамбур покурить. Когда я, устав от него, полез на верхнюю полку и сказал что-то по этому поводу, он не преминул и здесь сделать своё замечание: «Какой у вас приятный, бархатный голос!».

В середине моего пути он, заметив, что сидящую на боковом месте за столиком девушку (Галя, тоже студентка) клонит ко сну, предложил ей полку, на которой он сидел с Наташей.

– Наталья, пусть она отдохнёт, она такая уставшая! А мы с тобой пересядем на её место.

Всё так и произошло. Всю дальнейшую дорогу он сидел на боковой полке – или напротив Наташи, или примостившись ненадолго рядом с ней. Он продолжал обсуждать её красоту и её возможных женихов или пускался в описание своих приключений. При этом он украшал речь нецензурными словами-одиночками, которые как-то лишь мелькали, не выпячиваясь, так что вроде бы и не было повода обрывать его за это. Крепкие выражения очень удачно вписывались в общий рисунок рассказа и быстро заслонялись образами последующей речи, текущей неотвратимо, как бурный поток. Девушка, кажется, не обращала внимания на его «словечки», которые странным образом только обостряли, поперчивали его речь. Она порой отвечала ему короткими фразами, сопровождавшимися весёлым, иногда даже счастливым смехом.

После одной остановки, на которой наш герой выходил купить бутылку пива, к нему подошла проводница и энергично бросила:

– Я тебе шлёпну, так шлёпну! Сейчас вызову милиционера! – добавила она, удаляясь.

– Это я, дурак, задел её по попе, когда поднимался в вагон. Но – пойду, извинюсь.

Возвратившись, проговорил:

– Надо же! Я ей: «Извиняюсь!», а она: «Хочешь, я дам тебе свой красноярский адрес?» Ну что ты будешь делать с этими бабами!

Мы с ним выходили на одной станции. Прощаясь, он, после некоторого колебания, поцеловал спящую Галю, проговорив: «Пусть она увидит во сне, что я к ней пришёл», и Наташу, которой раньше этого дал свой новосибирский телефон «на случай, если тебе нужна будет какая-либо помощь».

Я шёл на выход вслед за ним. Ещё на ступеньках вагона, он, глядя на перрон, сказал негромко:

– А вот и Орловские! Уже меня встречают!

Сойдя, он медленно направился к двум дюжим мужчинам, стоящим поодаль, которые, однако, увидев его, не сдвинулись с места, в чём я усмотрел злой смысл. Дальнейшим моим наблюдениям помешала густая толпа пассажиров, покидающих вагон и спешащих в него на короткой остановке поезда у станции Анжерская.

«Омоновец»

9 мая утром ехал я с женой на дачу пригородным поездом. Народу было не густо, так что много мест пустовало. Поезд уже тронулся, когда в вагоне появился высокий человек в камуфляжной одежде с большой чёрной собакой на поводке. Он прошёл мимо нас в середину вагона.

– Папаша, ты что разлёгся? Ну-ка, давай! двигайся, двигайся! Развалился! Ты не дома находишься! – услышал я грубый голос за своей спиной.

– Мог бы повежливей! В такой день тревожишь старика!

– Это я с тобой вежливо разговариваю, а невежливость мою ты увидишь, если будешь вести себя здесь по-домашнему!

Меня неприятно тронул этот диалог. Я удивился грубости и нетактичности – свободных мест было много, и можно было не беспокоить уставшего пожилого человека. Я оглянулся. И невольно залюбовался видом грубияна. Вошедший был похож на одного из моих соседей по даче, такой же высокий, или лучше сказать – большой. Хорошо сложенный, он даже сидя казался стройным. Лицо типично русское, но не смазливое, как у Иванушки-дурачка, а мужественное, каким мы представляем себе Александра Невского, только, пожалуй, более скуластое. Этот человек был сероглаз, чисто выбрит и украшен широкими усами во всю длину рта. Волосы, казалось, были немного с рыжинкой.

Упомянутый мой сосед по даче представлялся мне бывшим омоновцем, и в это вполне можно было поверить, глядя на его бравую выправку. Вошедший тоже был очень похож на омоновца. Так и будем его называть далее тем более, что одет он был в маскировочную одежду.

Когда была объявлена первая остановка, пожилой человек, сосед «омоновца», воскликнул: «Так я же не в ту сторону еду!», – и заторопился к выходу, вызвав у своего обидчика добродушный смех, поддержанный окружающими.

Оглянувшись ещё раз, я увидел, что «омоновец» держал в правой руке бутылку водки и что-то говорил сидящему напротив него мужчине. Затем встал и громко спросил, нет ли у кого стакана. Стакана ни у кого не оказалось. Я подумал, что он мог бы спросить не стакан, а, например, чайную чашку. У него было бы тогда больше шансов заполучить ёмкость для известной цели, так как стакан теперь становится большой редкостью. Но затем я догадался, что он не мог спросить «чайную чашку», потому что сегодня День Победы, и нужно пить водку именно из стакана, из гранёного стакана, как пили наши отцы и деды, переживая жестокую войну и не менее жестокую мирную жизнь. С этого момента я стал иначе относиться к моему «омоновцу». Я даже подумал, что он не так уж и грубо спорил из-за места; да и занять его он хотел, наверное, потому, что предпочитал сидеть именно здесь. Я и сам стараюсь всегда занять в вагоне одно и то же, своё излюбленное место в четвёртом отсеке с краю.

Между тем, в отсеке, где находился «омоновец», стало на двух мужчин больше. За неимением тары, стали пить за Победу прямо из горлышка. Бутылка пошла по кругу. В левой руке «омоновец» держал бутерброд – скибка хлеба с двойным слоем сервелатной колбасы. Празднование Дня Победы происходило не очень далеко от меня, но так как мужской разговор о военных делах, как и положено, вёлся спокойными, негромкими голосами, я плохо разбирал содержание беседы. Доносились только отдельные фразы. Говорил в основном хозяин отсека. Иногда все вместе, кроме, кажется, самого рассказчика, смеялись.

Бутылка быстро была опустошена. Моя жена, сидевшая лицом к этой компании, обратила моё внимание на то, что бутерброд, который демонстрировала левая рука «омоновца», остался нетронутым. «Это чисто по-русски, пить, не закусывая!» – добавила она с добродушной усмешкой.

Когда разговор за моей спиной заглох, я оглянулся и увидел финальную сцену празднования. Посторонние мужчины ушли. «Омоновец» сидел у окна, обратившись лицом к своей собаке, и скармливал ей тот самый бутерброд. Он разломил его на две части, чтобы собаке было удобно справиться с угощением, и сунул их по очереди в её пасть. Я залюбовался видом ухоженного животного с блестящей чёрной шерстью, льющейся короткими локонами. Может быть, с самого начала бутерброд предназначался этой симпатичной дворняжке? – подумал я. Но засомневался из-за сервелата.

Путешествие по графику

Был один из ясных майских дней. Электричка двигалась навстречу восходящему солнцу, чтобы вывезти утомлённых долгой зимой новосибирцев на их только что оттаявшие дачи.

Грузный видавший виды мужчина в серой заношенной одежде медленно двигался по проходу. Он был весь какой-то обмякший и держался как будто на ватных ногах. Человек останавливался в начале каждого отсека вагона, ухватывался за поручни на спинке сидений и, наваливаясь на них, монотонным голосом негромко проговаривал:

– Тогучин-Горный, путешествую по графику. Не найдётся ли у кого мелочь? – не хватает попить-поесть.

Народ посмеивался странному сочетанию слов. Послышалось: У него график, видите ли! и Посмотрите-ка, путешествует! Денег никто не давал. Человеку такое отношение людей к своей персоне было, кажется, привычным. Он как будто и ничего не ждал от окружающих, обращая взгляд только вперёд. Он был всей душой в путешествии, люди были ему не нужны. Но ему нужны были деньги, и, останавливая своё движение вперёд, человек повторял:

– Тогучин-Горный, путешествую по графику. Не найдётся ли у кого мелочь? – не хватает попить-поесть.

Когда путешественник покинул наш вагон, в него вошёл высокий интеллигентного вида человек средних лет. Он остановился посредине вагона и, подняв над головой книгу, заговорил, обращаясь к пассажирам:

– Что вы делаете, когда у вас болит голова, или когда болит желудок, печень? Или когда у вас изжога? Глотаете таблетки! Но хорошо известно, какого они сейчас качества. Таблетки только обострят ваши недуги. Вот книга, в которой вы найдёте лекарства от любых болезней! Никакой химии! Только природные средства помогут вам! Предисловие к этой книги написал академик из Санкт-Петербурга. Это – благодарственное письмо за излечение травами застаревшей болезни печени. Раньше эту книгу продавали в магазинах за 180 рублей. Теперь она предлагается вам за 100!

Вошедший продолжал настаивать на необходимости лечиться дарами природы. Народ безмолвствовал. Он, народ, оставался настроенным легкомысленно по отношению к своим недугам, предпочитая, по-видимому, обострение их сочетать с возможностью попить-поесть, а то и попутешествовать. Да и сам этот человек с лечебной книгой, подумал я, ведь он обходит вагоны не с целью сделать людей более здоровыми, чем они есть, а в надежде добыть средства на своё путешествие. Потому что каждому очень хочется достичь свой Тогучин-Горный.

Да, все мы путешественники, все куда-то стремимся. Что до меня, то не собираю ли я мелочь, чтобы через год-два добраться до своего Тогучина-Горного? Я мечтаю увидеть Крым. Мне нужно обязательно побывать в Севастополе, городе русской славы. И теперь, когда я думаю об этом, в голове звучит странное сочетание слов:

– Тогучин-Горный, путешествую по графику. Не найдётся ли у кого мелочь? – не хватает попить-поесть.

Яблоко

Мы познакомились в поезде.

Когда она вошла в купе, я почувствовал стеснение в груди. Урождаются же такие особы, которые раздражают своей неотразимостью – ведь вовсе не хочется зазря страдать, переживая их женственность в осознании невозможности тотчас же заключить в объятия! И возникает готовность при случае нагрубить им. Я старался не смотреть на вошедшую, удерживая взгляд на окне вагона, будто меня и вправду мог увлечь вид бескрайней однообразной равнины, которую мы пересекали. Впрочем, эта несносная персона вскоре забралась на верхнюю полку, и мне была видна только её рука, держащая книгу, которую она стала читать лёжа.

Вскоре я успокоился и, сказав себе: Бог с ней! Пускай себе живёт! – стал готовить постель, чтобы тоже лечь. Наверное, поднялась пыль, потому что я чихнул.

– Будьте здоровы! – послышалось с верхней полки.

– Спасибо. Когда я расстилаю постель в вагоне, всегда чихаю.

– Это, наверное, пыль, – продолжила она.

– Да, может быть…

Я не продолжил неожиданно завязавшийся диалог, посчитав, что и так слишком разговорился. Но мне вдруг стало приятно, что она заговорила со мной, и я умиротворённо прилёг на полку.

Когда мне надоело лежать, я встал, сходил умыться и достал пакет со свежими яблочками, что дали мне в дорогу заботящиеся обо мне женщины. Предмет моего невольного внимания всё также читала лёжа.

– Угощайтесь! – произнёс я, поднимая к ней раскрытый пакет. Она подняла голову, бросила на меня короткий взгляд, затем достала яблоко и, поблагодарив, опять улеглась и стала читать.

Женщина откусывала от яблока и, не торопясь, как бы в ритме восприятия прочитанного, неровно похрумкивала. Что может быть чудесней чистого, летящего будто в небо звука, с которым откалывается кусочек яблока в женских устах! Когда я увидел, что она съела фрукт, я предложил ей другой и опять стал прислушиваться к каждому откусыванию и следующему за ним раздумчивому хрусту.

От третьего она отказалась.

Вскоре я почувствовал, что мой разум стал бодрым и ясным, а сердце всколыхнулось жаждой сиюминутной жизни. Я вступил в разговор с попутчиком, при этом сыпал шутками и остротами. Я выдал даже пришедшиеся кстати несколько анекдотов, к рассказыванию которых я обычно не расположен. Девушка сверху стала поглядывать на меня, иногда смеялась моим словесным выходкам. Вот она уже опустилась с полки. Сходила за кипятком и уселась рядом со мной за столиком. Разговор, кроме прочего, зашёл о тонкой человеческой материи, относящейся к психике, и тут оказалось, что наша попутчица психолог. И когда она произнесла:

– Здоровье человека зависит от его психического состояния. Человек будет болеть, пока думает, что он не состоялся, – я удивился такой интересной мысли и поторопился сказать:

– Да-да! Судя, например, по моей жизни, так оно и есть! Я в молодости и много позже чувствовал себя в жизни не у дел, был как-то сбоку жизни, терялся в ней и – часто болел. Я даже на курортах лечился! Но вот многие годы не обращаюсь к врачам. И теперь я знаю, с каких это пор: с тех пор, как я нашёл себя в жизни…

И тут же оговорился, что жизнь непредсказуемая штука и, возможно, у меня будут ещё проблемы с психикой. И спросил попутчицу, можно ли будет обратиться тогда к ней за помощью. Она сказала «да», и спросила, есть ли у меня компьютер, чтобы обменяться адресами электронной почты.

Мне нужно было уж выходить.

– Мы спишемся. Я буду дома через две недели, – произнесла она, когда мы прощались.

Наша переписка продолжалась недолго. Девушка оказалась фанатичным приверженцем какой-то псевдорелигиозной веры, и перестала общаться со мной, когда я не выразил желания поддержать её в этом странном увлечении.

Криминальный случай

Электричка только что отошла от Главного вокзала, когда в тамбуре, позади меня, а я сидел в третьем отсеке от дверей, послышался крик: девичий голос истерично звал о помощи. Двое парней, сидящих далее меня через отсек, встали и поспешили к тамбуру. Крики прекратились, а парни вернулись на свои места.

Минуты через две мимо меня из тамбура быстро прошагал долговязый молодой человек, сопровождаемый небольшого роста крепышом. Подойдя к обидчикам, как он считал, и негромко проговорив: «Вы хотите приключений?», он схватил одного из парней левой рукой за грудки, а его правая рука, бывшая до этого момента в кармане брюк, взметнулась вверх c пистолетом довольно внушительных размеров.

Подвергшийся нападению, быстро встал и ухватил рукой запястье долговязого, отводя ствол к потолку вагона. И тут же раздался выстрел. Мне показалось, что курок нажал нападавший, потому что парень, боровшийся с ним, не доставал до пистолета.

Дальше всё происходило, как в ускоренной съёмке. Двое парней несколько секунд возились с долговязым, стараясь вырвать у него оружие. Им бы это удалось, но тот успел передать пистолет крепышу, стоящему неподалёку от меня. Увидев вооружённую руку рядом с собой, я быстро встал и, схватив, пригнул её вниз, выкручивая. Но крепыш, взял пистолет свободной рукой и бросил его долговязому, который оказался уже у тамбура. Я отпустил безоружного крепыша. Нападавшие поспешили скрыться. Здесь как раз случилась остановка, и парочка начинающих преступников прошла мимо окон вагона.

Когда всё кончилось, некоторые пассажиры начали покашливать и по вагону пошло шевеление. Я почувствовал жжение в глазах. Значит, пистолет был заряжен слезоточивым газом! Через несколько минут люди стали покидать вагон, направляясь в сторону, противоположную той, откуда произошло нападение. Я был частью толпы и подчинился её инстинкту безопасности, ведшему людей в сторону от угрозы.

Вечернее, или О бедах

Я плачу в беде…

Но что стоят наши переживания перед величием жизни?

А величие жизни не только в счастье, беды тоже часть её.

Если жизнь – это свойство материи, то есть жизнь не случайна, то нужно поразмыслить, а что было угодно Богу? Для чего Бог делает так, что вдруг приходит беда? Может быть, Он одаряет нас чувством безысходности, чтобы предупредить о чём-то? А может Бог делает это, чтобы уравновесить счастье? Мы были счастливы, так поживём немного в беде! Это, кроме прочего, и шанс по-настоящему оценить наше (бывшее) счастье. И чувство безысходности, беды, это ведь прекрасная возможность поразмыслить о будущем и повернуться к нему.

Беда приходит к нам, чтобы мы решительнее искали пути, на которых она разрешается счастьем. Это момент, когда Бог даёт нам возможность проявить волю: нужно решить – остаться при своих или научиться жить по-другому. Возможно, беды приходят, когда мы упускаем момент решения. Теперь Бог подсказывает: «Приехали!» Уже приехали к берегу реки. Конечно, можно остаться на этом берегу, сесть, поджав ноги, обхватить колени руками и в этом комке переживать горе. Но можно прыгнуть в реку, и оказаться на другом берегу. А на другом берегу (где нас нет), возможно, и вправду трава зеленее, солнце ласковей, а луна ярче!..

На самом деле счастливый человек тот, кого Бог наделил свойством наслаждаться и радостями, и бедами. Наслаждаться со спокойствием и тем и другим. Спокойствие – это мудрость. Мудрый человек не смеётся в счастье (памятуя о бедах) и не плачет в беде (вспоминая о счастье).

Но я смеюсь в счастье и плачу в беде.

Сейчас я плачу.

Фотография на память

Раза два он просил у неё фотографию на память. Но это было давно, может, год назад. Наш герой уже не ждал дорогого для него сувенира, когда она при одной их встрече вдруг вытащила из сумочки два снимка и подала ему.

– Что это? – воскликнул он.

– Вы же просили!

Взяв в руки фотографии, он прежде всего повернул их обратной стороной, чтобы прочесть слова На память и ещё, может, что-то. Но там, кроме теневых слов Кодак ничего больше не было. Он коротко взглянул на неё, но ничего не сказал. Она так хочет. Пусть так и будет.

Став смотреть снимки, он поразился незнакомым обликом своего кумира. На него смотрела спокойная в своём счастье молодая женщина, полная, по-видимому, любви к своему любящему её мужу, с которым она живёт ещё всего ничего, второй год.

– Кто снимал? – спросил наш герой.

– Муж.

Да, так оно и есть. Это под его взором она играет неизвестными доселе ему красками.

– Ты на этих снимках не похожа на себя, я тебя такой не знаю, я тебя почти не узнаю!

– Это плохо?

– Мне хотелось получить копию твоего образа, с которым я встречаюсь. – Он вгляделся в неё. – Вот такую, как ты сейчас. Но пусть ты будешь в моей памяти одной, а на фотографиях – другой, незнакомой мне, для разнообразия. У тебя здесь волосы подвиты? – спросил наш герой, стараясь разобраться, что создаёт впечатление новизны её облика.

– Да, – ответила она.

Придя домой, он долго рассматривал снимки, стараясь понять, почему на фотографиях она почти неузнаваема. Как сильно ощущение счастья может изменить черты лица! Что же оно изменяет? Разглядывая её, как незнакомку (это удавалось из-за и впрямь чужого для него лица), он заметил, что эта женщина какая-то вся мягкая и круглая. Мягкая и круглая в том смысле, в каком понимал эти слова Лев Толстой. Они подразумевают наличие в человеке таких качеств, как спокойствие, уверенность, законченность, определённость, исключающие сомнения и поиски себя. Человек уже состоялся. Но наш герой удивился, когда заметил, что все черты лица у этой женщины на снимке округлены! Вот почему она казалась другой, неузнаваемой! Её глаза были без уголков, которые всегда заметны у той другой, с которой он встречается, удлиняя её сирень во взгляде. Губы незнакомки были короче, немного распустившись в бантик. Но самое главное – заострённый и вовсе не короткий нос его кумира здесь был курносым! Завершала впечатление округлости причёска – её длинные чуть волнистые волосы у этой незнакомки на фотографии были круто подвиты, образуя почти завершённые круги.

Впечатление мягкости, округлости усиливалось от присутствия на одной из фотографий кошки, которую незнакомка крепко, но в то же время очень осторожно и ласково обнимала, как обнимают ребёночка. Кошка таращила свои круглые-круглые глаза на своей круглой же мордочке.

Но это было ещё не всё. Впечатление спокойствия, уюта, впечатление округлости создавала одежда – толстый мягкий свитер с широким кольцом ворота, к которому она нежно припадала головой, и обстановка комнаты – мягкий диван на одном снимке и обои под вид обогревателя русской печи с частично обнажёнными красными кирпичами, символом тепла и уюта, – на другом.

«Цель женщины – исполнить своё предназначение на Земле», – вспомнил наш герой слова своего кумира, сказанные в их разговорах о возвышенной любви. Кажется, её предназначение скоро реализуется. Если так, он рад за неё.

Он снова и снова рассматривал подаренные ему фотографии. Нет, он не знает её такой, при нём она другая. Её облик и поведение определяет не спокойствие и счастье, а сдержанность и сострадание. Она живёт не своими интересами, или – не только своими интересами. Она как будто знает всё про других. И это не приводит её в восторг. Наш герой помнит её именно такой. Поэтому на фотографиях той, которую он не знал, нельзя было написать на память. «Наверное, она сама это чувствовала, поэтому и не подписала», – утешал себя наш герой.

Он поверит, что она может быть другой, пока своими глазами не увидит её круглую. В Толстовском смысле… или просто в смысле продолжения рода человеческого.