Читать книгу: «Прогрессор»

Шрифт:

Редактор Вячеслав Смирнов

ISBN 978-5-0055-3134-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Теория поколений

Теория поколений создана в 1991 году американскими учеными Нейлом Хоувом и Вильямом Штраусом. Они одновременно и независимо друг от друга решили подробно изучить такое понятие, как «поколение».

Их внимание привлек известный «конфликт поколений», который не связан с возрастными противоречиями. В основу данной теории лег тот факт, что системы ценностей у людей, выросших в разные исторические периоды, различаются. Это связано с тем, что ценности человека формируются не только в результате семейного воспитания, но и под влиянием общественных событий, всего контекста, в котором он находится в период взросления. Значение имеет все: экономические, социальные, технологические, политические факторы. Формирование ценностей происходит согласно данной теории примерно до 12—14 лет.

Сейчас в России живут представители следующих поколений (в скобках указаны годы рождений).

Величайшее поколение (1900—1923).

Молчаливое поколение (1923—1943).

Поколение беби-бумеров (1943—1963).

Поколение Х («Икс») (1963—1984).

Поколение Y («Игрек») (1984—2000).

Поколение Z «Зэд» (c 2000).

Молчаливое поколение (1923—1943)

Ценности этих людей формировались до середины 50-х годов. В этот интервал времени входят: Великая Отечественная война, сталинские репрессии, сначала разрушение страны, потом восстановление, открытие антибиотиков.

Понятие «семья» для них – святое понятие. Только в семье он может говорить на любые темы, обсуждать проблемы, потому что родные точно не предадут и не подведут. В остальных же местах они будут контролировать себя. Отсюда и название поколения – молчаливое. То, что в это время были открыты антибиотики, которые перевернули всю мировую медицину, внушило им безоговорочное уважение к врачам. Слова докторов – это закон, который не поддается обсуждению. Люди, принадлежащие к данному поколению, уважают законы, должности и статусы других людей, они очень законопослушны. Отдых у них часто связан с пополнением запасов, в шкафах соленья, варенья и консервы.

Это военное и послевоенное поколение, им сейчас восемьдесят. Возможно, единственное поколение, прожившее без войны или пережившее ее в младенческом возрасте.

Поколение, не знавшее тоталитаризма, заставшее в ранней юности оттепель при оттянутом за кулисы железном занавесе.

Поколение, родившееся в коммуналках, многие с печками в своих домах, с замерзающими газом и водопроводом, если они были, помнящее керосинки и керогазы, общие бани раз в неделю и тазики в комнате.

Поколение, росшее без мультиков и с диафильмами, двумя каналами черно-белого телевизора с крохотным экраном, опять же, если был телевизор.

Поколение, росшее под пионерские горны и рассказы о героизме.

Поколение, читавшее всегда, всюду и все подряд – в своих домах, в домах друзей и в районных библиотеках.

Поколение, писавшее переписанные от руки в читальных залах библиотек стихи поэтов серебряного века, песни Кукина, Визбора, Окуджавы.

Поколение, заполнявшее залы и стадионы, чтобы услышать и увидеть своих кумиров.

Поколение, стоявшее в очередях за всем: за творогом и маслом, за билетами на премьеры и за книгами, конечно, за книгами, в т.ч. стоявшее в очередях, чтобы сдать макулатуру в обмен на заветные талоны.

Поколение, не чуравшееся физической грязной работы, – колхозы, овощные базы, субботники и воскресники, я уж не говорю о коммунальных уборках.

Поколение, в молодости не знавшее стиральных машин, резиновых перчаток для домашней работы, памперсов для своих детей.

Поколение, пережившее социализм и с большими потерями вошедшее в рыночную экономику.

Поколение, сумевшее адаптироваться в новых реалиях.

Первое за почти сто лет поколение, позволяющее себе, особенно работающие пенсионеры, всяческие радости жизни вроде платного спорта, нормального автомобиля, в той или иной степени обустроенной дачи, разной электроники, разнообразной пищи с дотоле неизвестными названиями, удобной, складно сидящей на них одежде, и все это без очередей.

Поколение, впервые почти за сто лет повидавшее мир.

Уходящее поколение.

Поколение, смываемое пандемией.

И все же счастливое поколение со счастливой судьбой.

Этапы жизни

Игорь Александрович Милорадов родился 23 октября 1938 года в подмосковном городе Ступино, расположенном в 90 км от Москвы по Домодедовской линии на реке Оке. Среднюю школу он окончил в дальневосточном городе Комсомольске-на-Амуре, а высшее образование получил в городе Томске – сибирской кузнице кадров. С Томском – все понятно, здесь получали образование молодые люди со всех уголков Советского Союза. Томский университет и Политехнический институт заканчивали многие известные люди нашей страны. А вот о том, каким образом Игорь Милорадов попал в нанайский поселок Дземги, об этом несколько подробнее.

С 1934 года по 1938 год на месте города Ступино был рабочий поселок «Электровоз», в рамках которого предполагалась реконструкция железнодорожного транспорта в стране, для чего здесь был запланирован электровозостроительный завод мощностью в 1400 электровозов в год. К концу 1935 года «Электровозстрой» и другие подобные стройки были свернуты.

Чтобы сохранить предприятие, в начале 1936 года группа из 10 инженеров завода составила протест на имя Сталина, в котором они описали необходимость вторичного использования строительной площадки, отмечая, что консервирование строительства привело бы к омертвлению вложенных народных средств (речь шла о сотне миллионов рублей). Через 2—3 дня всех десятерых вызвал к себе Серго Орджоникидзе, их письмо с резолюцией Сталина «т. Серго – как быть?» лежало у него на столе. Во время разговора Орджоникидзе согласился с доводами инженеров по поводу омертвления народных средств, а через некоторое время инженеров вызвали в наркомат и предложили выбрать объекты, которые бы, по их мнению, наиболее подходили для нового строительства. Выбор пал на заводы по выпуску винтов изменяемого шага, авиационных турбокомпрессоров и учебно-тренировочных самолетов конструкции Яковлева.

Вот таким образом началось развитие авиационной промышленности. И семья молодых инженеров Милорадовых Александра Алексеевича и Любовь Ивановны оказалась успешно связана с главными задачами страны в предвоенные годы.

Далее о семейных перемещениях я узнала из специальных писем сестры Татьяны брату уже в наше время. Письма прислал мне ее сын Андрей из г. Севастополя, где она работала последнее время экскурсоводом и успела поинтересоваться историей семьи.

Во время войны семья, в которой уже двое детей – Татьяна и Игорь, была эвакуирована в город Омск. После возвращения Любовь Ивановна продолжала работу в плановом отделе завода. К сожалению, в семье произошел разлад и Александр Алексеевич после неудачной попытки устроиться на прежней работе в Москве с дочерью Татьяной из Москвы уехал в Ашхабад к своим родственникам, эвакуированным через Сталинград. Там он оставил дочь. В это время он имел некоторые неприятности с тогдашними законами и скрывал свои координаты. Но, сообщив жене, где он оставил дочь, раскрыл свою связь с семьей. По указанию первого отдела Любовь Ивановну перевели из заводского планового отдела в цех на менее оплачиваемую работу. Далее друг семьи, директор завода, в 1946 году предложил выход из положения переездом ее с сыном на новый завод в город Комсомольск-на-Амуре, где требовались специалисты. Тогда, после войны, инженеров было мало, даже начальник производства был со средним техническим образованием, и многие руководители были просто хорошими практиками.

Новый авиационный завод располагался в той части города Комсомольска, которая была на месте поселка Дземги. Само же слово «Дземги» – нанайского происхождения и переводится как «Березовая роща». До начала строительства города в 1932 году в этом районе находилось стойбище коренных жителей Приамурья – нанайцев.

Целью строительства нового дальневосточного города на берегу Амура было создание крупного оборонно-промышленного центра и освоение малозаселенных территорий. Еще на этапе проектирования в районе села Пермское, на месте которого стал строиться город, было предусмотрено возведение авиационного, судостроительного и металлургического заводов.

В феврале 1948 года Любовь Ивановна с Игорем поехали в Ашхабад за Татьяной. Часть пути они летели на заводском грузовом самолете, а остальную часть – поездом с пересадками в Новосибирске и Хабаровске.

Здесь на берегу реки Амур проходят школьные детские и юношеские годы Игоря Милорадова. Это – учеба в мужской, а затем с 9-го класса в смешанной школах. Это библиотека предприятия, где ему выдавали книги как постоянному читателю, это пионерская и комсомольские организации, где его обязательно куда-нибудь выбирали, это незабываемые походы на лодках по Амуру, это руководство аппаратурой в школьной радиорубке и т. д.

В 1956 году Игорь со школьным другом Геной Бурчаком закончили среднюю школу и приехали в г. Томск, чтобы поступать в Томский политехнический институт (ТПИ). В планах у Игоря был новый физико-технический факультет. Но на этот факультет его не взяли по зрению, которое уже тогда было минус 5,5 диоптрий. Врач сказал ему, что учеба в техническом Вузе грозит ему потерей зрения. В общем-то так и случилось.

Был другой факультет, не менее значимый в те времена – электромеханический факультет (ЭМФ). Это было время строительства гидроэлектростанций. Кроме того, все движущиеся объекты в любой среде выполнялись на базе электромеханических устройств, а проще – электрических машин и аппаратов. На эту специальность тоже был большой конкурс – 9 человек на место. Сдавали пять экзаменов, а вот с шестым повезло – экзамен по истории был исключен по известным причинам.

Первый сбор двух групп первого курса 736—1 и 736—2 у учебного корпуса, где размещается наша профильная кафедра «Электрические машины и аппараты». Сбор назначен для знакомства и для поездки в колхоз на сельскохозяйственные работы.

Мы еще не знаем друг друга. Зачитали списки, построились и пошли по центральной улице через весь город на пристань. Там погрузились на пароходик и поплыли на р. Обь в с. Шегарка. Помню, на пароходике был живой мишка, небольшой, развлекал пассажиров.

В Шегарке нас погрузили на грузовые машины без сидений и увезли в с. Десятово. Привезли к деревянной церкви, где, очевидно, у них был в это время клуб. Здесь в зале были с двух сторон сооружены настилы с сеном, и между ними длинный стол и скамьи. С одной стороны настил для юношей, а с другой – для барышень.

Всего в двух группах было 50 человек, из них 40 – ребят. Конечно, им на своей половине было очень тесно. И, наверное, через день ребята попросились на нашу половину. Мы сдвинулись и освободили место. Так и разместились.

Конечно, никаких бытовых удобств… В этом зале была сцена, и вечерами мы на ней устраивали танцы под гитару, в другие дни вечерами у костра пели песни.

В один из вечеров наблюдали северное сияние – очень редкое явление в этих широтах. Так как мы были из самых разных мест СССР, то это явление – северное сияние, вызвало неописуемый восторг и восхищение.

Сразу по списку нас распределили на работы в ночную и дневную смены на сушилки, на веялки и прочие работы. Сгребали зерно, перекидывали с места на место.

В деревне была библиотека, по-моему, ее нашел Игорь. Брали книги, читали. Приезжала к нам студенческая бригада с концертом.

Правление колхоза обеспечивало нас продуктами, в том числе даже медом. Главным поваром была Болотова Лида из группы 736—1. Ей в помощь по очереди назначался дневальный. Приготовить еду на 50 человек на костре было нелегкой задачей. Приходилось повару и дневальному вставать в 5 часов утра, разжигать костер на ветру (клуб располагался на возвышенном месте) с большим казаном литров 20 и готовить на завтрак манную кашу с маслом. Дневальным никто не хотел быть – вставать рано. Приходилось долго щекотать за пятки, чтобы он проснулся, особенно тяжко брыкался Валера Мангилев, но зато наградой было – облизать ложку с медом. Обедали за этим же длинным столом и голодным никто не оставался. По остальным проблемам использовали спуск и обрыв с пригорка.

В деревне была и баня «по-черному», залезали туда через небольшую дверь и вылезали чистенькими… Погода в тот 1956 год в сентябре удалась теплой, дождей не было.

Обратная дорога была снова на пароходе в конце сентября. В этот раз погрузили нас в трюм, помнится, ночью. Уставшие, мы старались заснуть на железной обшивке трюма, за которой хлюпала вода.

По приезде в Томск сразу в баню на санобработку. Никто не роптал – так было положено.

А вот как первое занятие было в аудитории 60 главного корпуса – лекция по истории КПСС…

После первого курса летом у нас была поездка и работы на алтайской целине в районе села Поспелиха.

Жили в вагончиках на полевом стане. На работу нас возили на грузовой машине. Запомнилось, как мы работали на свекольном поле, пропалывали свеклу под лозунгом – догоним и перегоним Америку. За день пропололи поле, а нам не поверили, заставили на второй день повторить. Обидно было, но прошлись еще раз.

Дежурили на кухне по 10 дней. Кухня-столовая была оборудована печкой и казанами. Там же питались механизаторы. Их поварихи пробовали нашу еду и удивлялись, почему нам все «спасибо» говорят, а ими недовольны.

За молоком с большим бидоном на лошади ездили в деревню. Однажды мы поехали с Анжелой. А лошадь нам запряг Валера Мальгин. И при подъезде к магазину уже в деревне наша лошадь вышла из упряжки. Помогли местные жители. Молоко мы привезли.

После второго курса были на казахстанской целине в районе Кустаная.

А вот после третьего курса началась производственная практика. Первая практика – г. Кемерово, завод Кузбассэлектромотор, 1958 год. Мы опять же две группы приехали на железнодорожный вокзал, и нас никто не встречает. Сидим на лавочках, и тут к нам подруливает поговорить один мужчина средних лет. Намекнул, что он из освобожденных политических заключенных и хочет узнать у нас, что такое – коммунизм. Одна барышня из нас отвечает, что это – всем по потребностям… Говорит сердито – будешь иметь лишнюю юбку при коммунизме. Задавал вопросы и по физическим законам…

И тут пришли ребята с известием, что нам выделили помещение для жизни. Это оказалось помещение детского сада, который выехал на дачу.

В большом зале ребята соорудили перегородку из детских шкафчиков для девушек. Так и жили. Лето было теплым, территория зеленая с настольным теннисом под навесом. На детских столиках писали отчеты по практике, в выходные ходили на Томь купаться. Кроме того, в детском саду остались пара коробок с сухарями, и они были очень кстати.

А в сборочном цехе устанавливали подшипники на двигатели 3-го габарита. Это большие двигатели. Иногда разворачивать двигатель помогали ребята.

Нас знакомили с технологией изготовления двигателей непосредственно в каждом цехе. Как-то заходим в литейный цех, где заливали алюминием короткозамкнутые ротора, а мы тут как тут, и все брызги горячего алюминия на юбке – как решето в дырках у Лиды Болотовой, вот ребята потом и заклеивали эти дырочки на основе яичного белка, тоже технология Валеры Мангилева. Другой-то юбки не было.

Что касаемо дипломного проекта И. Милорадова по ударному генератору «Модель генератора ударной мощности», то это была тема новая, расчетных методик не было, и многое приходилось додумывать студенту с его руководителем, но не всегда удачно. И вот с одним вопросом получился казус. Дипломная работа была уже готова и сшита. И в это время Игорь решил, что один раздел рассчитан неверно. Пересчитал по новым формулам, переписал страницы, вырезал из работы неверные, по его мнению, листы и подклеил новые. Про защиту, замечания рецензента и реакции комиссии ГЭК написано в статье…

Малогабаритный вентилятор для обдува аппаратуры в системе «метеор»

История с преддипломной практикой и проектированием рассказана Игорем Александровичем в статье «Из института меня выгоняли два раза». В целом институт мы закончили в 1961 году успешно и начали трудовую деятельность в научно-исследовательском институте в г. Томске (НИИЭМ). Институт был новым, специалисты в основном молодые комсомольского возраста. Сразу получили серьезные разработки – проектирование новых электромеханических устройств специального назначения. Полная разработка касалась пакета технической и конструкторской документации, испытания стендовые и в реальных условиях. Первая разработка Игоря Александровтча – малогабаритный вентилятор для обдува аппаратуры в системе «метеор».

В 1963 Игорь Александрович поступает в аспирантуру в НИИ ядерной физики при Томском политехническом институте к молодому тогда еще кандидату технических наук Ивашину Виктору Васильевичу. Здесь он работал над темой «Вентильно-механическая коммутация машин постоянного тока».

Макет ускорителя "Сириус" в музее ТПУ, 2011 год

Защита кандидатской диссертации состоялась через два года успешно, и Игорь Александрович остался работать в НИИЯФ в секторе импульсных схем питания ускорителя «Сириус».

В 1973 году Игорь Александрович принял решение поддержать своего руководителя доктора технических наук профессора Ивашина В. В. о переезде вместе с его школой импульсной электромеханики в политехнический институт г. Тольятти. Приехали шесть человек и началось освоение педагогического мастерства, а также бурная научная работа.

Сначала он работает доцентом на кафедре, а затем заведующим кафедрой электрических машин. В 1987 г. защитил докторскую диссертацию «Импульсные и кодоимпульсные невзрывные источники сейсмических колебаний с индукционно-динамическим приводом для геологоразведочных работ».

И. А. Милорадов был соруководителем девяти аспирантов, защитивших кандидатские диссертации. Им опубликовано около двухсот научных и общественно-политических статей, 20 авторских свидетельств на изобретения.

Профессор Милорадов И. А. являлся одним из лучших лекторов электротехнического факультета, пользовался большим уважением за исключительную принципиальность и честность в деловых вопросах.

С 1990 г. активно занимался политикой, выступал с аналитическими статьями в местной печати. В 2002 г. И. А. Милорадов возглавил Проектно-аналитический центр университета, в основные задачи которого входила разработка стратегии развития образовательного процесса.

Что касается зрения – оно действительно стало никаким. Но современные технологии лечения глазных заболеваний позволили поддерживать минимально удовлетворительный уровень, а против сетчатки мы бессильны. Игорь Александрович освоил компьютерные программы типа «говорилка» и пользовался ими для чтения любых текстов, включая письма, статьи и книги.

Галина Милорадова

«Из политехнического меня исключали два раза…»
Воспоминания о студенческой жизни

Дорогой Геннадий Антонович!

По Вашей просьбе рассказываю несколько историй из моей студенческой жизни. Историй, которые сегодня выглядят забавно, но в свое время они такими вовсе не были. Почти у каждой из этих историй есть маленькая мораль, и я некоторые из них с удовольствием рассказываю своим нынешним студентам – в воспитательных целях. Чтобы они научились делать выводы из того, что с ними происходит. И не делали слишком поспешных и трагических выводов из происходящего, даже если вначале оно кажется им трагичным.

Александр Акимович Воробьев

Меня исключали из института несколько раз. Два раза – вполне серьезно. И оба раза судьба моя пересекалась с тогдашним ректором – знаменитым на весь Томск и Сибирь Воробьевым Александром Акимовичем. Первое мое несостоявшееся исключение случилось в 1956-м, когда я был всего лишь абитуриентом. Я благополучно сдал два из пяти положенных в ту пору вступительных экзаменов, когда на медкомиссии, которую я проходил параллельно с экзаменами, окулист заявил, что в техническом вузе мне учиться нельзя из-за плохого зрения, что я-де не выдержу работы с чертежами и скоро стану инвалидом по зрению. Иди, сказал он, в университет, там попроще будет. Наверное, он был в чем-то прав, да и медицинские нормы требовали от «технарей» хорошего зрения. А у меня было, как помнится, минус пять с половиной, наполовинку больше, чем допускалось. Я, конечно, сходил в университет, чтобы познакомиться. Не знаю, что бы со мной было сегодня, если бы я окончил университет, а не «политех», но случилось вот что: в главном корпусе университета тогда шел ремонт, и мне из-за этого пустяка университет абсолютно не понравился! Разве можно было сравнить шикарный главный корпус ТПИ с его мраморным входом и главный корпус университета с его линолеумом и строительными лесами!? Да никогда! И тогда я написал заявление на имя А. А. Воробьева, в котором, как мог, объяснил ситуацию. И через день получил совершенно царскую резолюцию: «Пусть учится», – написанную почти нечитабельным почерком ректора. Вот так и вышло, что я все-таки кончил политехнический, а не университет. Мораль этой истории проста, как валенок, но я ее запомнил на всю жизнь как руководство к действию: молодым людям всегда надо давать шанс проявить себя, даже если при этом нарушаются некие ведомственные инструкции. И я это делал всегда, когда сам стал начальником, от которого зависят судьбы молодых людей.

У этой истории было забавное продолжение. В 61-м, после окончания института, кафедра хотела оставить меня в институте, но не на самой кафедре, а в НИИ ядерной физики. И мне надо было для приема на работу снова пройти медкомиссию. Институтскую, которая одновременно проверяла и абитуриентов. И что вы думаете? Окулист, может быть, тот же самый, приняв меня за абитуриента, снова заявил, что учиться мне в техническом вузе нельзя, что я в нем потеряю зрения и стану инвалидом… В общем, история почти повторилась, но в виде фарса. Но, может быть, именно окулист «виноват» в том, что я не остался в НИИ, а пошел на работу в Томский филиал ВНИИЭМ. О чем нисколько не жалею, ибо опыт, приобретенный там, сыграл огромную роль в моей профессиональной жизни. Забавно и то, что через три года я таки оказался в НИИ ЯФ, но уже в его аспирантуре. Пути господни, понял я, действительно неисповедимы!

Второй раз меня исключали из института на пятом курсе, в пору дипломирования – редкий случай в вузовской практике. Причина была простой и вместе с тем сложной. Диплом я делал по ударному генератору, этой темой тогда «болела» вся кафедра и ее заведующий, Сипайлов Г. А. А практику должен был проходить на заводе «Сибэлектромотор» у Э. Гусельникова (впоследствии доктора наук и профессора). Естественно, на заводе никто и понятия не имел об ударных генераторах, и задача моя, как я ее понял, состояла в том, чтобы за время практики подготовить комплект чертежей на двигатель, в габариты которого предполагалось «вписать» впоследствии рассчитанный мною ударный генератор. У меня на это дело ушло недели две-три, а потом я перестал ходить на завод, полагая, что свою задачу выполнил. Не помню теперь, согласовывал ли я это дело со своим руководителем, а им был К. Хорьков, много позже ставший и доктором наук и профессором, кстати сказать, как раз по ударным генераторам. Скорее всего, я проявил полную и малополезную самодеятельность, которая закончилась тем, что деканат решил меня исключить – за нарушение графика учебного процесса и, как это принято, в назидание другим. По «наводке» того же Э. Гусельникова, который почему-то сильно обиделся за свой завод: какой-то студент заявляет, что на этом заводе, видите ли, ему нечего делать! Решающую роль, однако, как мне тогда казалось, сыграли мои неприязненные отношения с одним из заместителей декана, который задолго до того «точил на меня зуб». Так ли, нет, теперь уже не узнать, да это и не слишком важно. Важно другое: я снова оказался в приемной А. А. Воробьева. И попал к нему на прием. Он при мне позвонил Г. А. Сипайлову, о чем-то с ним поговорил, а потом, уставившись на меня, сказал: «Что-то, молодой человек, я не вижу, что вы так уж хотите учиться в институте…». На что я ему нагло так заявил: «Мне что, Александр Акимович, на колени перед вами пасть, чтобы доказать обратное?» Основания для такой наглости, как мне казалось тогда, у меня были – мы с лучшим моим в ту пору товарищем – Ю. Галишниковым (теперь доктором наук и профессором) – твердо решили бросить этот «проклятый» институт и податься на строительство Братской ГЭС, чтобы познакомиться с жизнью в гуще этой самой жизни. Ректор, похоже, несколько оторопел от такого нахальства, а по некоторому размышлению сказал: «Ну ладно, ступайте – учитесь». И я пошел. И закончил-таки институт. Мораль у этой истории тоже есть: у молодых наглость – иногда всего лишь следствие безысходности. И взрослый человек должен уметь это видеть и прощать. Этим простым правилом я потом пользовался всю жизнь, защищая студентов даже в тех случаях, когда они, по мнению многих и моему тоже, вели себя предельно нагло. И многим моим студентам это помогало выжить, вопреки обстоятельствам и собственному излишнему самомнению.

Было у этой истории и несколько любопытных следствий. Первое: на собрании в группе по случаю моего исключения мои товарищи яростно защищали меня, а в ответ деканат в качестве одного из аргументов использовал… мою школьную характеристику, в которой среди прочего говорилось, что я «по характеру – замкнут». Это – в ту пору – было истинной правдой, но правда и то, что я до сих пор не понимаю, какова связь между моей замкнутостью и «недостойным поведением на практике». Когда, много позже, я сам получил право подписывать характеристики на других людей, студентов в том числе, я принципиально не подписывал те из них, в которых отмечались «дурные» якобы стороны характера того или иного человека. Я-то знал, как можно использовать характеристику в качестве орудия давления на неугодного. Полезный опыт, не правда ли? Второе: мой диплом на рецензию попал к тому самому Э. Гусельникову с «Сибэлектромотора». Рецензия была написана на шести, если мне память не изменяет, страницах и содержала аж 28 существенных, по мнению рецензента, замечаний. Никогда в жизни после этого я не видел подобных рецензий, хотя и проработал в вузах почти сорок лет! Мне это нисколько не помещало защитить диплом на «отлично»: рецензент, вполне очевидно, перестарался – большое количество замечаний позволило мне на защите развернуться во всю свою тогдашнюю силу. Небольшую, но достаточную, чтобы председатель ГЭК (Нэллин В. И., мой первый директор, у которого я работал, а потом и замминистра электротехнической промышленности СССР, один из моих учителей «по жизни») отметил мою защиту в заключительном слове. Мораль проста: паши – и тебе многое простится. Даже твои «дурные» свойства характера. Третье: через много лет, уже после окончания аспирантуры и защиты кандидатской диссертации, в том же НИИ ЯФ у одного из аспирантов я обнаружил свой диплом в качестве некоего пособия. Переплет был давно порван, и диплом состоял из отдельных листков, которые я собрал и теперь храню дома. В память об институте и моем ректоре А. А. Воробьеве. Вот такие странные воспоминания и связанные с ними ассоциации возникают у меня, когда я слышу эту фамилию.

Геннадий Антонович Сипайлов

Геннадий Антонович был моим первым, после школы, настоящим учителем, чувство благодарности к которому во мне никогда не умирало. Меня до сих пор потрясают его способности отличать плохих людей от хороших, умных от не очень умных, перспективных от безнадежных. Если с годами я и сам научился двум первым способностям, то последняя – о перспективе – так и осталась для меня тайной за многими печатями. А ведь именно эта способность – первопричина массы докторов наук, вышедших «из-под» Г. А. Сипайлова! Но тут я хочу рассказать о двух других качествах Геннадия Антоновича, о которых частенько вспоминаю, а одно из них даже пытаюсь перенять. Речь о том, как он читал лекции. Это было совершенно удивительное зрелище и слушаще, если так можно сказать о лекции. Он читал нам два курса – «Электрические машины» (на 3-м курсе института) и «Проектирование электрических машин» (на 4-м курсе). И оба раза эффект воздействия лектора на меня был совершенно потрясающим. Причина такого воздействия мне долгое время была непонятна, пока я сам не начал читать лекции и не разобрался, в чем дело.

У нас, должен сказать, было много хороших лекторов. Вот, например, в одном из семестров Г. А. Сипайлова частенько замещал Е. В. Кононенко, ставший потом и доктором наук, и профессором. Читал он, откровенно скажу, хорошо – грамотно, гладко, понятно. Но после Г.А. удивительно скучно было его слушать! Сначала я думал, что все дело в эмоциях: Геннадий Антонович – человек ведь куда более эмоциональный, чем Кононенко. Это было видно и невооруженным глазом. Но это было только то, что лежало на поверхности. На самом деле, как я понял позднее, разница была совсем в другом. Разница была в той энергии, биоэнергии, как говорят сегодня экстрасенсы, которую буквально излучал на слушающих наш Геннадий Антонович. Теперь я точно знаю, что для того, чтобы держать студентов в руках два или четыре часа, мне надо перед лекцией сильно сосредоточится. И, боже упаси, не на предмете лекции – его любой лектор знает прекрасно, а на самом себе. Надо собрать в себе столько этой самой биоэнергии, чтобы ее хватило на всю аудиторию и на все время лекции. Мне кажется, что Г. А. Сипайлов такой своеобразной медитацией занимался всегда, перед каждой лекцией. И в этом была причина того, что студенты его обожали. Должен, правда, сказать, что при таком подходе после каждой лекции наваливается усталость, совершенно сумасшедшая, от которой даже говорить не хочется. Может быть, это все мои выдумки, но, насколько знаю, я и сам произвожу на аудиторию примерно такое же впечатление, как Г. А. Сипайлов. Не такое мощное, конечно, но качественно – такое же. Не знаю только, можно ли этому подходу научить других, или это своеобразный дар Божий. Но я, по-моему, именно научился. И научился, вспоминая Г.А.

А еще я каждый год на первой лекции говорю своим студентам примерно следующее: вам, ребята, говорю я, немножко не повезло – лекции вам будет читать заведующий кафедрой, а у него много всяких разных дел, поэтому я буду иногда опаздывать. Вы должны сидеть и тихо ждать – я обязательно буду, насколько бы ни опоздал. А дальше, в качестве примера, рассказываю историю о том, как опаздывал на наши лекции Геннадий Антонович. Было это, по-моему, в 60-м, когда он читал нам курс проектирования. В ту пору, если я правильно помню, он проводил какие-то наладочные работы в НИИ ЯФ на синхротроне «Сириус», магнитную систему которого он сам и проектировал. И по этой, как я понимаю, причине опаздывал на каждую лекцию на несколько минут. Мы из окон 10-го корпуса, где проходили занятия, хорошо видели, как наш Г.А. торопится к нам. И никогда не уходили, потому что знали – он обязательно будет. А потом я обычно добавляю несколько слов о том, кто такой Г. А. Сипайлов, как он читал нам лекции и чем он знаменит. Пробрасываю таким образом связь времен, чтобы молодые знали, на каких людей опирается их курс.