Когда вертолет с Марти на борту взмыл в воздух, мы – я, Патрик и Джулс, – сели в машину и поехали к арендованному домику, забрать вещи. А сразу после этого отправились в обратный путь, в котором не нашлось места для громких разговоров, веселых песен, шуток, прикосновений и подмигиваний.

Патрик смотрел только вперед и изредка отвечал на вопросы или же сам произносил слова на разные ничего не значащие темы.

Мне хотелось есть, но я ожидала, что Патрик первым выкажет желание остановиться у какой-нибудь закусочной. Мне казалось, что если я первой заговорю про еду, это заденет Патрика, и хотя он не станет возражать, все же подумает о том, что я – бесчувственная личность, которая думает лишь о своем желудке, в то время как жизнь Марти висит на волоске. Как я не пыталась убедить себя, что подобная мысль в голове Патрика даже не промелькнет, я так и не смогла заставить себя поднять эту тему.

К счастью для меня на заднем сиденье все еще сидела Джулс, она-то и сообщила нам, что очень голодна. Без малейших пререканий, Патрик пообещал остановиться около первой же закусочной, кафе или ресторана. Спустя пять минут машина сделала долгожданную остановку. Утолив голод, мы продолжили путь, чтобы к началу нового рассвета въехать в родной городок.

Джулс крепко спала, когда машина остановилась около нашего дома. А вот я никак не могла уснуть всю дорогу, погружаясь в легкую дремоту, чтобы спустя минуту–другую проснуться из-за боли в спине, из-за оттекшей руки или же вздрагивания. Чувствовала я себя жутко усталой.

Попрощавшись с Патриком, я взяла с него слово, что он буде держать меня в курсе событий. Он пообещал, и мы на прощание просто кивнули друг другу. Мне хотелось поцеловать его, почувствовать еще раз его дыхание и вкус его губ, но этого не произошло.

Родители поинтересовались, как мы провели эти два дня, а еще спросили: почему мы с Джулс выглядели столь усталыми? Джулс, на правах младшей, ничего не говоря, потопала в свою комнату. А я осталась, чтобы обо всем им рассказать. Разговор получился тяжелым, и не только потому, что мне пришлось рассказать о случившемся несчастье, но и потому, что я с трудом стояла на ногах, готовая в любую минуту грохнуться на пол и захрапеть. Спустя десять мину, родители все же сжалились надо мной и позволили подняться в свою комнату.

Как только моя щека коснулась подушки, я отправилась в царство Морфея.

Спала я крепко до самого полудня. И только перед самым пробуждением я увидела сон о своем двойнике. Я и она стояли у края обрыва и глядели на то, как внизу – в кромешной тьме – порхают яркие разноцветные бабочки. Не сговариваясь (оно и понятно, ведь она была мной, а я – ею) мы начали их считать, и каждая из нас надеялась на четное количество. Ведь если их было парное число, тогда Марти Грин должен был обязательно выздороветь.

Я проснулась как раз в начале спора между мной и мной. Одна я твердила, что бабочек двадцать четыре, а это значило – Марти ничего не угрожает. В то время как друга я настаивала, что бабочек двадцать три и что за двадцать четвертую я приняла лепесток розы.

На моем ночном столике стоял поднос. Судя по кривому срезу хлеба, толстому слою масла и слишком сладкому чаю, поздний завтрак мне приготовила Джулс. В подтверждение этой догадки, дверь в комнату распахнулась, и моя сестренка с разбегу запрыгнула ко мне в постель. Она крепко сжала мою шею и смачно чмокнула меня в щеку. Такой Джулс я видела впервые.

– Тебе понравилось то, что я для тебя приготовила? – спросила она с явным желанием услышать положительный ответ.

– Все было очень…вкусно, – не стала я ее разочаровывать. Мне понравился дружественный жест Джулс и, тем не менее, я не упустила возможности сыронизировать. – Только я не пойму: с чего это ты вдруг решила за мной поухаживать, да еще обслюнявить мне лицо?

– Я хотела сделать тебе приятно. Ведь я так рада, что ты есть у меня. Даже не представляю, что бы со мной было, случись с тобой что-то плохое.

Мне все сразу стало понятно. Джулс продолжала переживать за судьбу Марти, непроизвольно поставив себя на место Патрика. Нехотя я тоже задумалась: что бы я делала, случись врачам обнаружить у Джулс опасную болезнь? Я боялась, что слабость моего духа не позволила бы мне держать себя в руках и быть опорой для всей семьи.

Меня тоже окатила волна сестринской любви и, прежде чем она исчерпала себя, я повалила Джулс на постель и, под обоюдный веселый смех, обняла ее крепко-крепко.

Телефонный звонок от Патрика застиг нас с Джулс во время шуточной борьбы и попыток защекотать друг друга.

– Привет, Патрик. Как Марти себя чувствует? – выпалила я сразу, стоило только нажать на зеленую кнопку.

– Уже лучше, – хотя по его голосу можно было сделать как раз обратное предположение. Вероятнее всего, тому виной была сильная усталость. – Врачи не отходят от него ни на минуту. Они говорят, что его состояние не стабильно и в любой момент все может закончиться…

Патрик замолчал. Ему было сложно продолжать, а мне было сложно найти то единственное слово, которое бы могло его хоть немного приободрить.

– Ему назначили другой метод лечения, – продолжил Патрик, спустя почти минуту молчания.

– Это – хорошая новость? – уточнила я.

– Да. Уже хорошо, что они хоть что-то предлагают, а не пожимают плечами, боясь брать на себя ответственность.

– И в чем заключается этот метод? – я коротко взглянула на Джулс, которая молча смотрела на меня, с трудом сдерживая любопытство.

– Есть экспериментальный препарат из Канады. Вероятность эффективного лечения – шестьдесят процентов, что очень не плохо

– Но…, – предугадала я, последующее слово.

– Все дело в стоимости. Он очень дорогой. Мы с матерью не потянем полный курс лечения.

– А как же страховка? Благотворительные фонды?

– Боюсь, нам с матерью придется полагаться только на себя.…Извини, Вал, меня мать зовет. Я тебе потом перезвоню, хорошо?

– Я люблю тебя, Патрик.

– Я тоже люблю тебя, Валери.

Какое-то время я продолжала вслушиваться в телефонные гудки. Джулс тихо сидела рядом и ждала, когда я введу ее в курс событий.

Стоило мне только все ей пересказать, как ко мне пришла идея. Вскочив с постели, я подбежала к своему тайнику и забрала из него конверт с деньгами.

– Что ты делаешь? – спросила меня Джулс. Судя по выражению ее лица, она была удивлена суммой денег, которой я располагала.

– А ты как думаешь? Хочу отдать все свои сбережения, чтобы спасти жизнь Марти.

– Это ты заработала игрой на пианино? – уточнила Джулс.

– Только ничего не говори родителям. Они не должны ничего знать?

– Почему?

Оказывается, моя сестра была идеалисткой и считала, что решение отдать деньги на благое дело будет воспринято на «ура» всеми членами семьи. Я же была уверена, что ни мать, ни отец не поддержат меня, пусть даже эти деньги были только моими и никто другой не имел права говорить мне как ими распоряжаться. Если они узнают, что я отдала все свои сбережения на покупку лекарства для Марти, они не станут меня сильно журить, но потребуют, чтобы все деньги, которые я заработаю впредь, переводились на банковский счет, полный доступ к которому я получу не раньше, чем на свое восемнадцатилетние. И то не факт.

– Потому что они не обрадуются моему решению, – терпеливо пояснила я.

– Но ведь ты потратишь эти деньги на доброе дело, – непонимающе покачала головой Джулс.

– Конечно. Только наши «предки», считают, что деньги, потраченные с умом – это деньги, потраченные на себя.

Джулс покинула мою комнату, ничего не произнеся. Я решила, что мои слова ее каким-то образом обидели, но решила не предавать этому большого значения. Куда важнее было принять душ, одеться и, прихватив деньги, отправиться поскорее в больницу. Мне очень хотелось увидеть улыбку радости на лице своего парня, когда он увидит мой скромный дар, который приблизит его младшего братишку к излечению.

Когда я вышла из душевой, у дверей меня ждала Джулс. В руках она держала несколько купюр, которые протянула мне.

– Что это?

– Деньги. Здесь почти пятьсот баксов. Отдашь их Марти. Скажешь – от меня.

– Откуда они у тебя? – Я и не представляла, что Джулс имела столько наличности. Впрочем, пятью минутами ранее, она сама была на моем месте, когда увидела мою заначку.

– Это деньги на карманные расходы. Я не все тратила, а копила на айпад.

– А как же твоя мечта? – спросила я, беря деньги.

– Здоровье Марти куда важнее. Не так ли?

Да. В этом мы с сестрой были похожи. И я рада, что в тот день между нами протянулась еще одна крепкая связующая нить. Постепенно мы превращались из сестер, – которые еще недавно слабо интересовались жизнью друг друга, – в настоящих подруг.

Я незамедлительно заказала такси и отправилась в больницу. Патрик не знал о моем приезде, а мне хотелось сделать ему приятный сюрприз.

Когда я поднялась на нужный этаж, он в это время как раз стоял у окна и нервно тер лоб. Когда он меня заметил, на его губах появилась улыбка, а в глазах появилась теплота, которой удалось растопить холод боли и грусти.

– Вал, что ты здесь делаешь?

– Мне хотелось увидеть тебя.

Он поцеловал меня и крепко прижал к груди.

– Спасибо, что пришла.

– Но эта не единственная причина моего появления здесь.

Патрик приподнял вопросительно бровь. Не затягивая со вступительной речью, я достала из сумочки конверт с деньгами и протянула его Патрику. Он молча открыл его, после чего поднял на меня взгляд, полный удивления и надежды.

– Это…, – он запнулся, не зная, что сказать.

– Эти деньги от меня и Джулс. Здесь не много, но мы надеемся, что они помогут Марти выздороветь.

– Вал, я не могу их принять. Это слишком большие деньги.

Я знала, что он скажет именно эти слова, а потому заранее подготовила ответ:

– Возьми. Мы с Джулс вместе решили: лучше эти деньги пойдут на благое дело, вместо того, чтобы тратить их на всякие безделушки. – Видя, что Патрик все ее не готов их принять, я добавила: – Эти деньги предназначаются для Марти, так что только ему решать: принимает он нашу помощь или отказывается от нее.

Зеленные глаза Патрика заблестели ярче, из-за скопившихся в них слез. Больше не сказав ни слова, он снова крепко сжал меня в своих объятьях и поцеловал меня в левую бровь.

– Когда-нибудь, Валери Стоун, я женюсь на тебе и стану самым счастливым мужчиной на всем белом свете. А знаешь, чем славятся самые счастливые мужчины на свете?

– И чем же? – спросила я, прижавшись к его груди и вслушиваясь в ритмы биения его сердца.

– Они изменяют мир к лучшему и бросают его к ногам своих прекрасных женщин.

– Целый мир – слишком много. Достаточно и небольшого островка, в сердце океана.

– Договорились. Остров – значит остров.

Вскоре к нам присоединилась и миссис Грин. Патрик рассказал ей о деньгах и она, расплакавшись, тоже обняла меня, сказав, что никто и никогда не делала для них столько, сколько сделала я. Я почувствовала и радость от услышанных слов, но и неловкость.

– Думаю, нам стоит поговорить с врачом, – сказал Патрик, прежде чем мое лицо успела полностью стать красным от смущения.

Мы попрощались, но Патрик пообещал, что мы снова увидимся уже сегодня. И он сдержал слово – Патрик всегда держал слово. За исключением того раза, когда пообещал жениться на мне. Но в этом не было его вины. Вся вина лежит только на мне. И я продолжаю верить, что в моих силах сделать так, чтобы Патрик исполнил данное мне тогда обещание.

14.

Наступил вечер. Патрик предупредил меня заранее, что будет занят на работе допоздна, а потому я осталась сидеть дома. К счастью я знала, чем себя занять – как раз вышла долгожданная мной экранизация книги «До встречи с тобой» Джоджо Мойес с «Дейнерис Бурерожденной» в главной роли.

Фильм оказался гораздо слабее книжного оригинала, а потому я без малейшего угрызения совести отправила его после просмотра в корзину. Денег на его покупку мне тоже было не жалко, так как я воспользовалась кредиткой своего отца. Он конечно же обратил внимание на изменившийся баланс и просмотрел выписку со счета в начале следующего месяца, но скандалить не стал – не такая уж и большая сумма денег была списана.

Отключив компьютер, я взялась за телефон. Погуляв по «фэйсбуку», я переключилась на диктофон. У меня возникло желание признаться в любви Патрику, а для этого я хотела подобрать нужные слова и чтобы улучшить интонацию, принялась произносить слова над динамиком, а потом прослушивать то, что получилось.

Стерев третий вариант, я запустила диктофон, чтобы записать четвертое признание в любви, когда услышала легкий стук камешка в стекло. Я тут же вскочила с кровати и поспешила открыть окно.

Это был Патрик. И хотя он сказал, что задержится на работе, я не сомневалась, что увижу именно его. Вначале я обрадовалась, решив, что будет просто прекрасно посмотреть какой-нибудь еще романтический фильм в компании любимого парня. Но искаженное от боли и грусти лицо Патрика, заставили меня забыть обо всем.

– Вал, – еле слышно произнес он. Казалось, в его горле застрял ком, отчего голос его изменился до неузнаваемости. Его щеки были мокрыми от слез, а руки дрожали, как во время сильного мороза.

Первая мысль была: «С Марти случилось несчастье!». От этих мыслей мне стало плохо. А еще мне захотелось крепко обнять своего любимого, дабы помочь ему справиться с душевной болью.

– Забирайся ко мне, – сказала я.

Пока Патрик лез в окно, я поспешила к двери, чтобы запереть ее на ключ. Мои родители не часто заглядывали ко мне, и все же, мне не хотелось, чтобы они застали нас врасплох, тем более в такой трудный момент.

Патрик выглядел растерянным как ребенок, заблудившийся в торговом центре. Я предложила ему сесть на край кровати, а сама закрыла окно. Когда я вернулась к нему, он сидел опустив голову вниз, разглядывая письмо в своих руках. Он держал его кончиками пальцев, словно он жгло ему кожу.

– Что это? – спросила я.

Не говоря ничего он протянул его мне.

Я также осторожно взяла письмо в руки и расправила лист. Он весь был заполнен печатными буквами, правда я не смогла разобрать смысла ни единого слова. Мне потребовалось не меньше полуминуты чтобы понять – письмо было не на английском.

– Мы его получили час назад, – произнес Патрик, все также с трудом, словно каждое выговоренное слово причиняло ему боль.

Я посмотрела на конверт. Кто был отправителем, я тоже не разобрала, зато поняла, откуда оно прибыло. Из Норвегии – родины семейства Грин. Разобравшись хоть с этим, я присела рядом с Патриком, погладив его ладонью по спине.

– Он умер, Вал! – сказал Патрик и заплакал.

По моей спине пробежали мурашки. Я догадывалась, что речь шла не о Марти, но о ком еще мог мой мужественный парень так горько плакать, я не имела понятия. Но догладывалась, что все ответы хранило данное письмо, которое я никак не могла прочесть самостоятельно, потому что не знала норвежского.

– Кто умер, любимый? – решилась я задать вопрос.

– Мой отец…Он умер в тюрьме.

Такого ответа я не ожидала. Оказывается, отец Патрика сидел в тюрьме. Теперь мне стало понятно, почему он ничего не рассказывал о нем. Видимо, ему было стыдно в этом признаться.

– Мне очень жаль, Патрик.

– Нет, – покачал головой мой парень, да так интенсивно, что я даже расслышала хруст его шейных позвонков. – Не стоит меня жалеть. Ведь я не чувствую боли утраты. Наоборот – я плачу от радости и облегчения. Наконец-то мы можем вздохнуть с облегчением!

Только решив, что я начала что-то понимать, как снова запуталась. Да еще пуще прежнего.

– Что ты такое говоришь? Он ведь был твоим отцом. И не важно, что заставило его оступиться…

– Вал, ты его совсем не знала, а потому не понимаешь, что говоришь! – перебил он меня.

– Тогда расскажи мне. – Я сжала его ладони в своих. – Доверься мне. Мы ведь не чужие друг другу.

Патрик тяжело вздохнул, достал пачку сигарет, сжал одну зубами, но зажигать не стал. И этого было достаточно, чтобы немного успокоить нервы и начать говорить.

– Моего отца называли «Еттерстадским стрелком». Возможно, ты что-то слышала о нем. Почти одиннадцать лет назад это прозвище упоминалось во всех новостных каналах мира.

Я пыталась вспомнить что-то похожее, но не смогла. Мне ведь было тогда всего шесть лет, и новостями я не увлекалась, впрочем, как и сейчас. К тому же речь шла о преступлении (судя по прозвищу), произошедшем в далекой Норвегии.

– Мой отец, сколько я его помню, всегда был неуравновешенным человеком. Он любил алкоголь и часто курил «травку». Раз-два в неделю в нашем доме происходили скандалы, которые почти всегда заканчивались рукоприкладством. Отец бил мать…иногда доставалось и мне. Как правило, на второй день он просил у матери прощения и обещал, что такое больше не повториться. – Патрик старался говорить спокойно и внятно, но голос то и дело начинал дрожать или же подниматься на пару октав выше. – Когда мать забеременела Марти, отец стал скандалить чаще и унять его было практически невозможно. Опасаясь за мое здоровье и здоровье нарожденного еще ребенка, она обратилась в полицию. Те его арестовали…Был суд, который вынес постановление, которое запрещало отцу приближаться к нам ближе чем на сто метров. Он пытался оспорить это решение, но у него ничего не вышло.

Патрик замолчал, ему стало тяжело дышать. Я и представить себе не могла, какой камень на душе лежал у него все эти долгие годы, а он делал все возможное, чтобы не показывать – насколько сильно влияло на него прошлое.

– У матери начались осложнения. Участились спазмы в животе, и даже пару раз шла кровь. Врачи сделали все возможное, чтобы избежать выкидыша….Я почти убежден, что именно поведение отца стало причиной болезни Марти, и наследственность тут совершено не причем. Мать сильно переживала, постоянно испытывала стресс из-за его оскорблений и криков. К тому же терпела все его побои.

Я молчала. Мне не хотелось его перебивать, задавая уточняющие вопросы. В таком состоянии, человека просто нужно слушать, давая возможность высказаться.

– Спустя неделю после суда, я проснулся рано утром из-за странного шума за окном нашего дома. Я открыл дверь, выглянул наружу и стоял пораженный увиденным около пяти минут. Возможно, я бы стоял и больше, если моя мать не затянула меня обратно в дом. У лужайки перед нашим домом остановились три машины со спутниковыми тарелками на крыше. Перед ними сновали люди: кто-то держал в руках микрофоны, кто-то камеры, кто-то диктофоны и фотоаппаратами. Столько репортеров я видел впервые в жизни, и сомневаюсь, что такое повторится. На следующий день местные газеты выпустили свои тиражи со мной на передовицах. Я удивленно взирал с цветных и черно-белых листов газет, крепко сжимая в ладони ручку входной двери. Также меня и мою мать показали по телевизору.

О такой неожиданной популярности можно было только мечтать, особенно в столь раннем возрасте. Да только причины такого внимания к нашей семье были не самыми приятными.

Как только мать меня завела обратно в дом, я подскочил к телевизору и сразу же попал на блок новостей с пометкой «Специальный выпуск», горящей тревожным красным цветом. По телевизору показывали фотографию моего отца в нижнем правом углу, высокое офисное здание, где работал отец на протяжении последних семи лет, кордон полицейских, зевак и машины полиции и скорой помощи. Репортер поведала нам, что сегодня утром мой отец прибыл на работу с полуавтоматическим пистолетом и принялся стрелять в своих коллег. Когда количество жертв достигло восьми убитых и двенадцать раненых (трое из которых скончались затем в больнице), а полиция окружила здание, отец добровольно сдался.

От рассказа Патрика мне стало дурно. Я чувствовала себя так, словно прошлась по ночному подвалу, в котором пахло сыростью, испачкавшись с ног до головы пылью и паутиной. Я невольно вздрогнула.

– Суд приговорил его к пожизненному заключению, – продолжил Патрик. Его «адамово яблоко» практически беспрерывно ходило вверх-вниз. – Мы ни разу не навестили его в тюрьме. Нам с матерью просто хотелось забыть о нем навсегда…Только нам это не позволили сделать. Соседи отвернулись от нас, незнакомцы глядели осуждающе нам вслед. Меня в школе унижали и обвиняли, утверждая, что мы с матерью носили не меньшую вину из-за случившегося. В каждый день я возвращался из школы с синяками и в порванной одежде. Все попытки моей матери поговорить с директором или учителями не дали никакого результата, даже наоборот – ей самой пришлось выслушивать оскорбления.

Тогда мы и решили покинуть Норвегию и переехать в Америку. Здесь мы нашли столь нужную нам тишину и непредвзятость со стороны соседей. Для всех мы стали еще одной семьей, которая живет по соседству и ничем не выделяется. Мы научились не думать об отце и об его ужасном поступке.

И вот сегодня мы получили письмо. Он умер в тюрьме от сердечного приступа. Умер взаперти как дикий зверь. Именно этого он и был достоин. Жаль только, что это произошло лишь сейчас, а не еще десять лет назад!

Таким злым я видела Патрика впервые. Его лицо было красным от ненависти к своему отцу. Пальцы без конца сжимались и разжимались. На щеках играли желваки. На шее вздулись вены. В глазах все еще дрожали слезы.

– Он получил по заслугам! Он был плохим человеком и Господь покарал его за это…Но, я никак не могу отделаться от мысли, что я его сын. Его кровь течет по моим венам.

Понимая, что Патрик вновь готов сорваться, я обняла его за плечи и принялась покрывать его голову и шею поцелуями. Мне так сильно хотелось унять его боль и страхи.

– Ты не виноват, – шептала я ему на ухо. – Ты – не он. Никогда им не был и никогда не станешь. Ты лучше него. Ты лучше всех.

Он повернулся ко мне лицом и наши губы соприкоснулись. Наш поцелуй был страстным, а дыхание горячим. Мне хотелось успокоить своего любимого, вселить в него надежду и помочь забыть все плохое. Мне хотелось почувствовать его в себе, стать с ним единым целым. Без лишних слов, я принялась стягивать с него верхнюю одежду, покрывая поцелуями голые участки его кожи. Он целовал меня в ответ, стягивая с меня майку, а затем и все остальное.

Мы занимались любовью впервые с момента нашего знакомства. И это было прекрасно. Он был нежным и осторожным. Его движения, вначале медленные, постепенно становились более ритмичными. Он не прекращал гладить мое тело ладонями, а губами ласкать мой рот и мочки ушей. В самый волнующий момент я с трудом сдержала крик блаженства, боясь, что этим выдам происходящее в моей комнате родителям.

Когда все подошло к концу, обнаженные, вспотевшие и довольные, мы уснули в объятьях друг друга. Без тени сомнения могу утверждать, что это был лучший день в моей жизни, пусть даже он был омрачен историей из прошлого моего любимого «ирландца».

Оставленный включенным диктофон на моем телефоне продолжал записывать звуки в моей комнате до тех пор, пока память на флэшке полностью не заполнилась.

15.

Вот я и добралась до самого сложного для меня момента повествования. Умолчать о случившемся не представляется возможным, потому как в этой части я поведаю о моем предательстве и о причинах, побудивших меня совершить его.

Но, прежде чем погрузиться в дурные воспоминания, я все же начну с хороших новостей. На второй день после нашей с Патриком ночи любви, мне позвонила миссис Грин. Было это между вторым и третьим уроком. Она чуть не плача сообщила мне, что экспериментальное лекарство для Марти дало свои первые положительные результаты – мальчик приходил в себя, а та скорость, с которой его организм боролся с недугом, внушали врачам самые положительные прогнозы на его полнейшее выздоровление. Она решила рассказать мне эту замечательную новость сама, чтобы в очередной раз поблагодарить за помощь и сообщить, что будет в вечном долгу передо мной. Под конец нашего телефонного разговора, миссис Грин призналась, что была бы счастлива, если наши отношения с Патриком закончились свадьбой и мы с ней породнились. От последней фразы миссис Грин я даже почувствовала легкость во всем теле и неистовое желание поскорее увидится с Патриком.

Я не пошла на третий урок. Вместо этого решила устроить сюрприз своему парню, придя к нему на работу. До автомойки я не дошла, зато добралась до нашей улицы, где я и заметила Патрика в компании с некой девушкой. Игла ревности пронзила меня прямо в сердце. И хотя одна часть моего разума твердила, что это просто его знакомая или же родственница, вторая часть просила не выдавать своего присутствия и проследить за ними.

Я послушалась второй части разума и спряталась за «живой» изгородью, прежде чем Патрик или та девушка успели заметить меня. Мое сердце учащенно билось, из-за чего я даже почувствовала приступ тошноты. И хотя Патрик не улыбался ей во время разговора, не пытался прикоснуться к ней, не проявлял никаких признаков симпатии к своей собеседнице, я продолжала испытывать невыносимую ревность.

Спустя минут десять наблюдения, я уже хотела выйти из укрытия и просто подойти к ним, чтобы узнать: кто эта девушка и почему Патрик с ней общается – как вдруг они повернулись ко мне спиной и направились вниз по улице. Медленно, не выдавая себя, я последовала за ними.

Они шли неторопливо, не переставая о чем-то говорить, при этом пару раз, во время прогулки, коснувшись друг друга плечами. Это могло быть просто случайностью, а может быть и чем-то большим. Терзания не оставляли меня ни на минуту. Мне хотелось поскорее получить ответы на все свои вопросы. И я не оставляла надежды, что спустя короткое время я пойму, что зря ревновала Патрика и, как в следствии, рассмеюсь над своими глупыми подозрениями и с облегчением вздохну.

К несчастью вскоре мне пришлось заплакать. И рыдала я на протяжении всего оставшегося дня и даже ночи.

Когда они остановились около высокого забора, огораживающего территорию карьера, мне кольнуло болью в сердце в очередной раз. Я молилась, чтобы они прошли дальше, но Бог решил, что мои просьбы слишком мелки для Его масштабных дел и проигнорировал мою мольбу. Патрик проник на территорию через лаз и помог девушке сделать то же самое, взяв ее за руку. Тогда-то по моим щекам и потекли первые слезы. Возможно, когда-нибудь, я бы смогла простить ему измену, если бы он стал бы умолять меня дать ему второй шанс, но то, что он отвел ее на «священное» место нашего первого свидания – я бы не простила ему никогда.

С трудом борясь с рыданием, рвущимся из моей груди, я дождалась пока они скроются за холмом и последовала за ними, проникнув на охраняемые земли через лаз.

Патрик и его спутница сидели у обрыва и глядели на воду на дне кратера, точно так же, как и мы с ним когда-то. Разве что в этот раз на небе светило солнце, да и рядом с Патриком сидела не я. Продолжая наблюдать за ними, стоя за толстым стволом клена, я, прижимая ладонью рот, сдерживала в себе рвущийся наружу крик отчаянья.

Мои силы полностью исчерпали себя, когда Патрик нагнулся к незнакомой мне девушке и поцеловал ее в губы…Ох, сложно передать то, что я тогда почувствовала. Казалось, весь мир перевернулся с ног на голову и зашагал в неправильном направлении. Все вокруг меня стало тягучим и тяжелым. Клянусь, если в тот момент по небу пролетала птица, она бы наверняка завязла в синеве, а затем и вовсе рухнула наземь.

Я отвернулась. Мне больше не хотелось видеть этого. Это было слишком сложно. Слишком неправильно. Слишком больно….Все было «слишком» для меня в тот момент.

Я не видела никакого другого решения, кроме как убежать оттуда. Что я и сделала.

Вернувшись домой и закрывшись в своей комнате, я начала рыдать так сильно, как не плакала никогда даже в раннем детстве. С каждой пролитой мной слезинкой мне становилось легче на душе, но в то же время я чувствовала, что сама себя опустошаю – превращаюсь в стеклянную бутылку из-под молока, которую выставляют ночью за порог, чтобы молочник утром заменил ее на полную. В моем случае «молочником» был Патрик, но даже он бы не смог в эти минуты наполнить мое тело теплом и любовью.

Под вечер, когда мои родители заметили мое отсутствие за ужином, они послали Джулс проверить мою комнату, так как на телефонные звонки я не отвечала. Джулс вначале постучала, а когда я не ответила, попыталась открыть дверь. У нее ничего не вышло, так как та была запертой.

– Вал? – позвала она.

– Пойди прочь! – прокричала я в подушку, а поняв, что она ничего не расслышала, повторила свое требование, повернув заплаканное лицо в сторону двери.

– Что-то случилось? – тревожно спросила сестра.

– Нет! Просто оставь меня в покое.

Джулс не стала настаивать и удалилась. К счастью за ней в мою дверь не постучали родители. Видимо, они решили, что это простая подростковая блажь, которая сама собой пройдет, как только мне надоест слушать свой урчащий от голода желудок.

Спустя полчаса после ухода Джулс мой телефон зазвонил вновь. По мелодии звонка я поняла: кто именно мне звонил. И как раз его я меньше всего сейчас хотела слышать. Я схватила телефон, нажала на отбой, а затем и вовсе его выключила. Какое-то время я глядела в черный экран телефона на свое отражение. За моим опухшим от слез лицом виднелась лишь темнота, которая, казалось, будет теперь преследовать меня до конца моих дней. Испугавшись такой участи, я замахнулась и бросила телефон в стену. Ударившись о твердую поверхность, с него слетела задняя крышка, батарея и куча мелких деталей.

Немного придя в себя, хотя моя грудь все еще сотрясалась из-за продолжительного плача, я подняла с пола разбитый телефон. Судя по его плачевному состоянию, ремонту он не подлежал. Единственное, что я могла сделать с ним – это выбросить в урну. Я так и поступила, предварительно забрав симку и флэшку.

Я хотела лечь заново и попытаться уснуть, когда услышала легкий стук камешка в окно. Не сумев дозвониться до меня, Патрик решил прийти к моему дому. У меня не было ни малейшего желания видеть его и тем более говорить с ним, а потому, я забралась на постель, легла на живот и закрыла голову подушкой, чтобы не слышать этих постукиваний в стекло. Но не ту-то было: спустя минуту удары стали гораздо продолжительнее и громче. Патрик забрался на крышу, как уже делал ранее (в последний раз – прошлой ночью) и уже пытался достучаться до меня с помощью костяшек пальцев.

Поняв, что от разговора с ним мне не убежать, я подошла к окну, распахнула его нараспашку и закричала:

– Пошел прочь! Я не хочу тебя видеть, тварь двуличная!

Лицо Патрика перекосилась так, словно я плюнула ему в лицо. Такая ассоциация мне очень понравилась и я тут же воспользовалась представившимся шансом.

– Вал, что с тобой такое?! – потребовал он от меня ответа, со злостью стирая мой плевок со своего лица. – Я весь день звоню тебе, волнуюсь, а ты меня избегаешь. Да еще встречаешь так, словно мы злейшие враги.