Читать книгу: «Истории страха и ужасов. Проверь себя на прочность»

Annotation

Эта книга для тех, кто: Любит острые ощущения и не боится заглянуть в глаза. Ищет новые и захватывающие истории, которые можно использовать с первых страниц. Хочет проверить свою храбрость и стойкость к ужасам. Не читайте эту книгу в одиночку… или, может быть, именно это вы и хотите? «Истории страха и ужасов: Проверь себя на прочность» – Ваша доза адреналина и кошмаров в одной книге! Закажите прямо сейчас и грузитесь в мир, где страх становится реальностью.

Игорь Николаевич Кадочников

Истории страха и ужасов Проверь себя на прочность Бойся того, что скрыто в тени.

© Игорь Николаевич Кадочников, 2025

Эта книга для тех, кто:

Любит острые ощущения и не боится заглянуть в глаза.

Ищет новые и захватывающие истории, которые можно использовать с первых страниц.

Хочет проверить свою храбрость и стойкость к ужасам.

Не читайте эту книгу в одиночку… или, может быть, именно это вы и хотите?

«Истории страха и ужасов: Проверь себя на прочность» – Ваша доза адреналина и кошмаров в одной книге! Закажите прямо сейчас и грузитесь в мир, где страх становится реальностью.

12+

Оглавление

Истории страха и ужасов Проверь себя на прочность

«Лесополоса»

«Метро»

«Дом на краю леса»

«Кровавые корни»

«Оборотни»

«Зомби в бескрайних просторах"

Лепреконы

Ожившие мертвецы

Крысы

Блудница

Большая книга о жутких ведьмах в России

Людоед

Смерть в тумане

«Галатея: последний рейс»

Ночь в «Элдервудском Маяке»

Писатель, в ад и обратно

День св. Валентина

День св. Валентина 2

Призраки заброшенного дома

«Шёпот в подвале»

ПРИГОВОРЁННЫЙ

«Тень предателя»

МЯСНИК

«Молодо – зелено»

Дверь

«Без анестезии»

«Жнецы Голода: Кодекс Плоти»

«Последний закат Александра Рассказова»

«Лесополоса»

На окраине городка, затерянного в пыли заброшенных трактов, тянулась лесополоса. Не лес – гнилой зубчатый частокол из сосен, стволы которых были иссечены инициалами пьяных трактористов и следами топоров. Местные обходили это место, даже днём. По простой причине – из-за вони. Тут пахло, как из мясорубки, забитой протухшим фаршем.

Первой пропала Анна. Возвращалась с вечеринки, срезала путь. Нашли её через три дня. Вернее, собрали. Части тела были разбросаны вдоль тропы, как хлебные крошки. Лицо содрали – аккуратно, словно снимали чулок. Вместо глаз – дыры, заполненные муравьями.

– Дикие собаки, – буркнул участковый, тыча палкой в обглоданную кисть.

Но собаки не вяжут жертв проволокой к деревьям. Не оставляют на коре надрезы, похожие на цифру «13».

Старик Геннадий, грибник, повесился на берёзе. Сам? Его ноги болтались в метре от земли, руки связаны за спиной колючей проволокой. На груди – шрамы. Кто-то выжег раскалённым гвоздём узор: переплетение кишок.

– Сатанисты! – орала его вдова, швыряя в следователя банку с консервированными огурцами. – Вы везде срите своими протоколами, а они режут!

Следователь молча вытирал очки, заляпанные рассолом. Он знал: сатанисты так не работают. У сатанистов есть ритуал. А здесь – чистая, почти медицинская жестокость.

Миша, 8 лет, пропал у опушки. Искали всем селом. Нашли через сутки. Он сидел на пне, в одних трусах, с куклой в руках. Кукла была сделана из кожи. Взрослой кожи.

– Он… он попросил поиграть, – Миша тыкал пальцем в чащу. – Говорил, мама разрешила.

– Кто?! – голос матери треснул, как ветка под ботинком. Она вцепилась в плечи Миши, тряся его так, что зубы ребёнка щёлкали. – Кто разрешил?!

Мальчик улыбнулся. Слишком широко. Уголки рта порвали кожу, выступили капли крови.

– Он красивый. В чёрном плаще. И пахнет… – Миша причмокнул, словно пробуя слово на вкус, – керосином.

Следователь Рябов оттащил женщину. Её ногти оставили борозды на руках сына.

– Валиум, – бросил он фельдшеру, указывая на мать. – А ребёнка – в больницу. Немедленно.

– В районной нет мест, – фельдшер, щурясь, разглядывал куклу. – Или вы всерьёз думаете, что это…

Он поднёс самодельную игрушку к свету. Швы из жил, глаза – пуговицы с гербами СССР. А на животе – родинка. Такая же, как у Анны.

Домой Рябов вернулся за полночь. На кухне жена спорила с дочерью:

– Я не буду спать с включённым светом! Мне четырнадцать!

– А помнишь, что они нашли в Мишкиных анализах? – голос матери дрожал. – Эту дрянь…

– Фенобарбитал? – Рябов сгрёб со стола холодную гречку. – Да, снотворное. Которым наш ублюдок детей кормит, чтобы не орали, когда…

Телефон вздрогнул, как раненый зверь. Дежурный участка:

– Иван Петрович, выезжайте. На тракте… Там…

На обочине КамАЗ с прицепом. В кузове – шесть бочков с надписью «Солярка». Из одного торчала рука.

– Вскрывать? – участковый протянул лом.

Первая бочка: полуразложившаяся женщина в свадебном платье. Вторая: подросток с кляпом из колготок. Третья…

– Господи, – Рябов упал на колени, – это же Галя из пекарни. Её месяц назад…

– Не месяц, – криминалист тыкнул пальцем в пятна крови. – Она здесь дней пять. А вон та – лет десять.

Из последней бочки вытекло месиво из костей, волос и фольги от жвачек. Детских.

Утром в участок пришла старуха Степанида. В руках – корзинка с яйцами.

– Он звонил, – прошипела она, хватая Рябова за галстук. – Говорит: «Спасибо за ужин». А я ведь никого не кормила! Потом в погребе… В погребе…

Рябов вырвался. В корзинке среди яиц белел палец с маникюром. Степанидин телефон показал последний вызов: её собственный номер.

Дочь Рябова, Катя, включила камеру ноутбука. Над кроватью висел амулет от «сглаза» – подарок бабки-знахарки.

– Привет, красотка, – голос из колонок заставил её вздрогнуть. – Ты же любишь фильмы ужасов?

На экране – её комната. Камера медленно повернулась. В углу, за шкафом, стоял человек в чёрном плаще. Лицо скрыто, в руке – топор.

– Сейчас будет… – голос зашипел, – монтаж.

Катя закричала. На экране топор опустился. Кровь брызнула на камеру.

– Папа! – она рванула к двери.

Дверь была заперта. Снаружи послышался смех. И запах керосина.

Рябов вломился в дом. На кровати – Катя. Живая. На столе – распечатанные фото: он сам, спящий в кабинете. Жена, покупающая валиум. Дочь, целующаяся с парнем.

– Я же говорил – монтаж, – голос раздался из ноутбука. – Но если хотите настоящего хоррора…

Телевизор взорвался синим светом. На экране – лесополоса. Посередине поляны висело тело Степаниды. Изо рта старухи торчал обгоревший телефон.

– Правила просты, – голос засмеялся, – я прячусь среди вас. Убьёте невиновного – умрёте следующие. Не убьёте – умрёт вся деревня.

Рябов выхватил табельный. В окне мелькнула тень. Выстрел. Крик.

На снегу умирал участковый. Его пальцы сжимали клочок плаща.

– Он… – хрипел мужчина, – он…

Рябов наклонился.

– Он мой…

Глаза участкового остекленели. В кармане – флакон с фенобарбиталом.

Деревня взвыла. Соседи жгли дома подозрительных. Рябов стрелял в воздух, но толпа уже тащила фельдшера к виселице из телефонных проводов.

– Мы все умрём! – кричала жена, прижимая дочь. – Он везде! Он…

Окно разбилось. Бутыль с керосином упал на ковёр. Пламя слизало занавески.

Рябов выбежал на улицу. Лесополоса пылала. В огне метались силуэты – люди или маньяки?

Из громкоговорителя на водонапорной башне зазвучал смех. Тот самый.

– Вы проиграли, – прошипел голос. – Но не расстраивайтесь. Ваши кости станут отличными куклами.

Рябов поднял пистолет. В виске холодок. Палец на спуске.

– Спокойной ночи, Иван Петрович, – шепнул кто-то за спиной.

Выстрел.

Рябов приходит в себя от ледяного удара воды. Глаза залиты кровью – его собственная или чужая? Пистолет валяется в луже, затвор заклинило. В ушах звон, но сквозь него пробивается голос из рации на его поясе:

– Пап… пап, это он… – рыдания Кати смешались с хрипом. – Он говорит… если не придёшь к старой водокачке…

Голос оборвался. Вместо него – звук ножа, точильного камня.

– Иван Петрович, – прошипел маньяк, – ты ведь знаешь, где я прячу лица? В зеркалах.

Рябов встал, пошатываясь. На стене амбара, куда его оттащили после выстрела, висел проржавевший зеркальный щит. В отражении, среди трещин, мелькнул силуэт в плаще. Но когда Рябов обернулся – никого.

– Ты умрёшь последним, – продолжил голос. – Сначала она. Потом жена. Потом…

Рация захрипела. На частоте внезапно зазвучала старая запись: голос его покойной матери, читающей сказку про волка.

Рябов ворвался внутрь. Помещение залито красным светом аварийных ламп. В центре – Катя. Привязана к стулу. На голове – мешок.

– Сними его! – закричал Рябов, хватая нож со стола.

Под мешком оказалась не дочь. А жена. Её губы сшиты капроновой нитью. На лбу – надрез в форме короны.

– Сюрприз, – из динамиков полился смех. – Выбирай: снять швы – она задохнётся. Оставить – умрёт от сепсиса.

Рябов уронил нож. Жена мотала головой, глаза умоляли: «Не надо».

– Пап… – слабый голос донёсся из-под пола. – Я здесь…

Доски прогнили. Рябов проломил их кулаками. Внизу – бетонный колодец. Катя по шею в ледяной воде. Над ней, на цепи, раскачивается бензопила.

– Таймер на пять минут, – сказал маньяк. – Успеешь спасти одну. Жену… или дочь.

На стене замигал экран. Прямой эфир: деревня. Выжившие жители, как зомби, бредут к лесополосе. В руках – канистры.

– Если выберешь их, – маньяк чмокнул, – я остановлю бензопилу. Но тогда они сожгут лес. И все улики. Включая могилу твоего отца. Да, Иван, я знаю, что ты закопал его там после того, как он…

Рябов завизжал. Нечеловечески. Как зверь в капкане.

– Выбирай!

– Я… я… – Рябов схватился за голову.

– Пап, пожалуйста! – Катя захлёбывалась, вода поднималась к подбородку.

Жена вырвала нить из губ. Кровь брызнула на пол:

– Убей его! Убей нас обеих! Он…

Бензопила дёрнулась. Мотор зарычал.

Рябов схватил бензопилу. Мотор взвыл, цепь впилась в плоть – но не дочери. Он перерезал себе горло.

Кровь хлынула в колодец. Катя захлебнулась алым потоком. Жена, увидев это, рванула верёвки и бросилась вниз, обнимая тело дочери. Вода стала розовой.

– Идиот, – маньяк вышел из тени. Тот самый плащ. Лицо… Лица не было. Только зеркало, прикрученное вместо головы. В нём отражалось искажённое лицо Рябова. – Ты думал, смерть остановит меня? Я же ты.

Он снял «голову», швырнул её в колодец. Под маской – лицо отца Рябова. Того самого, что Иван закопал в лесополосе после того, как тот задушил мать за измену.

– С днём рождения, сынок, – маньяк пнул труп Рябова. – Спасибо за подарок.

На рассвете пожарные выгребали пепел из лесополосы. Среди углей – десятки черепов. Старый Иван, теперь единственный «старейшина», тыкал палкой в землю.

– Здесь, – хрипел он, – копайте здесь!

Экскаватор поднял пласт глины. В яме – зеркало в человеческий рост. В нём отражалось небо. А под стеклом, как в аквариуме, плавали лица: Анны, Геннадия, Кати. Сшитые в гирлянду живыми нитками.

– Он голоден, – пробормотал Иван, доставая из кармана флакон с фенобарбиталом. – Всех нас сожрёт…

Таблетки хрустнули на зубах. Старик упал лицом в зеркало. Отражение поймало его, слизнуло, оставив на стекле кровавый пузырь.

А вдалеке, на тракте, завелся мотор КамАЗа. В кузове, среди пустых бочек, кто-то насвистывал песенку.

Мотор КамАЗа заглох на въезде в соседнюю деревню. Водитель, молодой парень с обожжёнными руками, вышел из кабины. В кармане у него болтался флакон фенобарбитала – подарок «нового друга» в плаще.

– Эй, – он постучал в первую избу. – Нужна помощь? У меня солярка…

Дверь открыла девочка лет семи. В руках – кукла из лоскутов.

– Мама говорит, чужим не открывать.

Парень улыбнулся. Слишком широко.

– Я не чужой. Мы с твоей мамой… – он наклонился, выдыхая запах керосина, – старые друзья.

В избе пахло хлебом и плесенью. Женщина за столом, обхватив голову руками, шептала:

– Он звонил… Говорит, пришлю гостя. Вы его… примите.

Парень достал из сумки свёрток. Развернул – кукла из обгоревшей кожи. На животе родинка. Как у девочки.

– Ваша дочь красивая, – он ткнул пальцем в окно. – Как та берёзка. Её можно сломать… или обрезать.

Женщина завыла. Девочка потянулась к кукле.

В городе, в отделе криминалистики, лопнуло зеркало в санузле. Следователь Лидия мыла руки, когда осколки впились ей в шею.

– Чёрт! – она рванула к двери.

В зеркале за спиной её отражение осталось на месте. Улыбнулось. Подняло окровавленный осколок.

– Тссс, – прошептало отражение. – Ты теперь моё лицо.

– Бред! – Лидия рванула повязку с шеи. – Это шок, галлюцинации…

Врач молча включил экран. На записи с камеры: Лидия сама вонзает себе в шею осколки.

– Мы вас изолируем.

– Нет! – она вцепилась в его халат. – Вы не понимаете! Он в зеркалах! Он…

Медсестра уколола транквилизатор. В глазах Лидии мелькнуло отражение врача – с лицом маньяка.

В сгоревшей лесополосе вырос палаточный городок. «Свидетели истинного огня» танцевали вокруг ямы с зеркалом.

– Он очищает! – проповедник бил себя цепью. – Смотрите!

В зеркале горела деревня Рябова. Фигуры в плащах резали друг друга. Среди них – Катя. Её глаза были пуговицами.

– Примите его в себя! – проповедник прыгнул в яму. Зеркало проглотило его, выплюнув горсть пепла с зубами.

Ночной автобус на трассе. Водитель сплевывает в стакан с фенобарбиталом. Пассажиры спят. В туалете, за запертой дверью, стучит зеркало.

– Открой… – шепчет голос Рябова. – Я же твой отец.

Девочка лет семи, та самая с куклой, тянет ручку к замку.

Чёрный экран. Звук бьющегося стекла.

«Метро»

Тьма густым покрывалом окутывала Московское метро. От тусклого света вывесок казалось, что стены туннеля словно пропитаны жутковатыми тенями, которые шевелятся от малейшего дуновения воздуха. Поезд с ревом промчался мимо, оставив за собой лишь дрожащие искры света.

На станции «Университет» ночь кажется еще глубже. Лишь несколько человек ждут своего поезда, проводя время в молчаливом ожидании.

– Вы это слышали? – нарушила тишину молодая женщина в бежевом пальто. Её голос дрожал от напряжения.

– Слышал что? – отозвался мужчина в черной куртке, переглянувшись с ней. Его лицо было серьезным и сосредоточенным.

Она прислушалась, снова всматриваясь в тёмные тоннели. Вдалеке послышался еле уловимый скрежет, словно когти по стеклу.

– Звук… «Как будто что-то царапается», – прошептала она.

Мужчина нахмурился, делая шаг к краю платформы, пытаясь разглядеть источник звука. Точно так же действовал и бездомный, что притулился в тени, его глаза мерцали в полумраке, как у зверя, чувствуя что-то неладное.

– Эй, там кто-нибудь есть!? – закричал бездомный, голос которого отразился эхом по станции.

Ответом ему стало лишь удвоенное эхо. Но затем, едва слышно, послышался лёгкий смех, словно ветер шептал на ухо.

Вдруг свет потускнел, лишь отдельные лампы продолжали мерцать, создавая зловещую атмосферу. Из темного уголка станции зашевелилась призрак, образуя фигуру человека.

– Добрый вечер, путники, – раздался мягкий, но ледяной голос, принадлежавший высокому мужчине в старомодной шляпе. Её круглые поля скрывали лицо. – Не подскажете, когда следующий поезд?

– Кто вы? – спросила женщина, отступая на шаг назад, интуитивно чувствуя опасность.

Призрак сделала шаг вперёд, и в свете далеких ламп вспыхнуло острие длинного ножа.

– Я здесь, чтобы положить конец ожиданию, – произнёс он, и его смех взвился эхом по туннелям, словно хор невидимых призраков вторил ему. В следующее мгновение он ринулся вперед с быстротой и силой, которую вряд ли можно было ожидать от обыкновенного человека.

Крик ужаса оглушил пространство вокруг них, смешиваясь со звуками подъезжающего поезда. Сцена расправы была мимолетной, но в её ярости скрывался нескончаемый ужас, впивавшийся в сознание каждого свидетеля этой бойни.

С приходом поезда, тишина снова окутала платформу «Университета». В повисшей тишине остались только жуткие воспоминания и лужи крови, подобные тёмным мазкам на бетоне.

В Московском метро вновь стало тихо. Пока что.

Тишина, заполнившая собой станцию, казалась такой же густой, как и тьма, что окружала её. Несколько минут прошло прежде, чем кто-то осмелился снова пошевелиться. В глазах оставшихся людей читалось недоверие и ужас, словно они стали свидетелями некой параллельной реальности, где кошмары становятся явью. Не решаясь, что-либо сказать, они лишь разглядывали друг друга, пытаясь осознать, что произошло.

Один из выживших, молодой человек в поношенной куртке, медленно поднялся на ноги и оглянулся вокруг в поисках пути спасения. Всё в его глазах искрилось отчаянием, он понимал, что никто не придет на помощь. В его сознании билась лишь одна мысль – необходимо выбираться из этого проклятого места, словно метро перестало быть обычным транспортным узлом и превратилось в ловушку с кошмарными обитателями.

Тем временем старший из свидетелей, тот самый мужчина в черной куртке, поднял свой мобильный телефон, тщетно стараясь набрать экстренные службы. Он повторял номер снова и снова, но наталкивался лишь на бессмысленное молчание, как будто сам сигнал исчез вместе со светом надёжности и безопасности. Его руки дрожали, когда он вдруг услышал тихие шаги за спиной.

Отчаянно оборачиваясь, он увидел фигуру женщины, той самой, что первой слышала скрежет. Она, шатаясь, подошла ближе, и в её глазах светилась решимость. «Нам нужно продолжать двигаться,» – тихо произнесла она, голос был слабым, но полным неустрашимости. Внутренний страх уступал место инстинкту выживания, и каждый из них понимал, что выход отсюда лежит только путём объединения их усилий.

Они втроем бесшумно двигались по перрону, каждое шорох их шагов усиливал напряжение, как струны, натянутые до предела. Остальные выжившие, еще не осмелившиеся покинуть свои места, наблюдали за ними с надеждой и страхом. Некоторых из них завораживал тот факт, что, несмотря на тьму и жуткие события, эти трое все же решились двинуться в неизвестность, прорываясь сквозь завесу неопределенности.

Спускался густой, липкий туман, обволакивающий всё вокруг, и в его гущине маячило нечто необъяснимое. Аномалия, едва различимая в полутьме, словно манила своей неестественной притягательностью, пугая и завораживая одновременно. Казалось, что пространство вокруг за секунды превращается в лабиринт воспоминаний и страхов, где реальность мешается с иллюзиями.

Молодой человек чувствовал, как страх сжимает его горло, но он продолжал идти, следуя за женщиной, словно она была маяком в этом бушующем море тьмы. В своих мыслях он удерживал образы довоенного метро, где каждый уголок был знакомым и безопасным. Это давало ему силы, напоминая, что надежда еще жива.

Тем временем мужчина с телефоном перестал пытаться дозвониться, понимая, что это бессмысленно. Тем более, сейчас его задачей было поддерживать моральное состояние группы. Он повернулся к остальным оставшимся и тихо сказал: «Мы нуждаемся друг в друге, сейчас как никогда ранее. Наш выход – в единстве.» Эти слова прозвучали как призыв, эхом отразившись об стену, придавая сил тем, кто еще остался в нерешительности.

Женщина, ведомая интуицией, остановилась лишь на мгновение, вслушиваясь в ткань тишины, которая казалась плотной, как одеяло. Вдалеке прокатилось какое-то шуршание, но она не обратила на него внимания, решив, что это просто крысы, вечно сопровождающие людей, как тени. В глубине души она знала, что этот путь может стать дорогой в один конец, но уверенность в правильности выбора не покидала её, поддерживаемая взглядом мужчины, шедшего позади.

Свет, пробивающийся сквозь редкие прорехи в тумане, играл с восприятием. Иногда казалось, что впереди маячат призраки прошлого, силясь обратить на себя внимание. Но трое продолжали идти, растворяясь в этой удушающей дымке, словно сами становясь частью этого иного мира. И мысли каждого из них, сплетаясь меж собой, создавали новое целое, более стойкое и мощное, чем они могли быть поодиночке.

На мгновение молодой человек задумался, как они оказались здесь, именно в эту ночь, и почему судьба выбрала их для этого этапа. Подумалось о том, что никто из них не вернется прежним, каждый выйдет из тьмы с новым опытом, что останется в сердце навсегда. Каким будет этот опыт – добро или зло, свет или тьма – ещё предстояло узнать, но вера в лучшее будущее давала силы идти дальше, не оглядываясь назад.

Лишь их шаги нарушали спокойствие тишины, заполняя пространство ритмом жизни и надежды. И в этот момент, когда казалось, что мир замер, каждый осознал: важно не то, что позади, а то, что впереди. Потому что именно этот путь – их истинное испытание, где доверие и единство станут ключами к новому началу. Туман окутывал их, но внутри команды тлел свет, способный разогнать любую тьму.

«Дом на краю леса»

Ветер воевал с деревьями, присыпаемыми листвой, как будто заранее предчувствовал, что в эту ночь произойдет нечто ужасное. Саша и Максим, друзья с детства, вот уже несколько дней скитались по окрестностям, изучая старые, заброшенные места.

– Эй, посмотри, там! – Максим указал на черные очертания старого дома, который выглядел так, будто его никто не трогал целую вечность.

– Неужели ты думаешь, что мы должны туда идти? – уточнил Саша, чувствуя, как холод пробирается к его сердцу.

– А почему бы и нет? Это будет весело! – Максим настаивал.

Собравшись с мужеством, они перешагнули порог. Внутри их встретила тишина, нарушаемая лишь замиранием ветра. Свет фонарика проблескивал по пыли и паутине, словно ища что-то утерянное.

– Думаешь, здесь есть призраки? – хихикнул Максим, но его смех быстро исчез, когда они увидели следы, проложенные на полу.

Саша нахмурился. Следы были слишком огромные и глубокие, чтобы принадлежать человеку.

– Максим… мне это не нравится.

И в тот момент дом словно ожил: стены заскрипели, а в углу послышался шорох.

– Ты слышал это? – спросил Максим, его голос стал нервным.

– Да… может быть, это просто ветка?

– Или призрак! – сказал Максим, осмелившись выглянуть за угол.

Внезапно из темноты выпрыгнул призрак, длинный и потемневший, как сама ночь. Саша не смог сдержаться, он оттолкнул Максима, но тот не мог пошевелиться – страх приковал его к месту.

– Уйдём отсюда! – закричал Саша, хватая ближайший предмет – металлическую трубу.

Существо, не похожее ни на что из увиденного, ударило по ним когтями. Саша ощутил, как что-то холодное пронзило его сердце, когда Максим закричал.

– НЕТ! – разнесся его вопль, когда когти вошли в плечо друга.

Кровь хлестнула на пол, и Саша почувствовал, как что-то тёмное уводит жизнь из Максима.

– Оставь его! – крикнул он с невыносимой злостью.

Собрав все силы, Саша вонзил трубу в сердце создания. Глухой звук разрывающейся стены раздался на весь дом. Существо завизжало, и мир вокруг погрузился в темноту.

Когда темнота начала рассеиваться, белый свет луны вновь осветил пол. Саша увидел, как кровь струится по шее Максима, и его сердце сжалось от ужаса.

– Максим! – прошептал он, подбежав ближе.

– Я… не могу… – произнес Максим, его голос тихо дрожал.

– Не оставляй меня, – с отчаянием молил Саша.

– Мы… мы победили, да? – спросил Максим с неуверенностью.

– Нет… – прошептал Саша, глядя, как призрак вновь начинает приближаться.

– Вы заплатите за это! – раздался глубокий, глухой голос. Призрак, казалось, разрастался еще больше, поглощая все вокруг.

Максим и Саша осознали, что оказались наедине с демоном, который теперь охотился на их души. В глазах Максима появилось понимание, страх исчез, уступая место спокойствию.

– Я… я не боялся смерти, – произнес он, и его взгляд стал затуманенным.

– Максим, нет! – закричал Саша, пытаясь удержать друга.

С последними лучами луны, пробивающимися сквозь заброшенное окно, окончательный крик двух друзей раскатился по лесу. Но ни один житель деревни не обратил на это внимания. Местные никогда не узнали, что произошло внутри заброшенного дома, который снова окунулся в тьму, унося с собой их души в бездну.

Долгие годы спустя, когда солнце станет сжигать землю, на этом месте лишь ветер будет шептать имена Саша и Максима, а призрак заброшенного дома будет ждать следующих искателей приключений, готовых стать ее жертвами.

«Кровавые корни»

В те времена, когда снега в уральских лесах были белыми лишь до первого трупного пятна, деревни вымирали тихо – как гниют пни. В одной из них, под Свердловском, изба с проваленной крышей стояла особняком. Сквозь щели в брёвнах сочился запах, от которого слезились глаза: смесь гниющего мяса и забродившей свёклы. Местные шептались, что здесь «кровопийца» гнездится. Не граф, нет – просто мужик по прозвищу Санька-Костоед. Говорили, что он сын шамана, которого сожгли за то, что младенцев воровал.

Настя пришла сюда не за правдой. Ей было всё равно на сказки старух. Она искала брата, который пропал месяц назад с обозом. В кармане – кастет, под платком – флакон с серной кислотой.

Изба встретила её стоном. Пол провалился под ногами, и девушка рухнула в подпол. Там, в луче света из дыры, сидел он. Санька. Голый по пояс, с грудью, покрытой струпьями. В руках – топор, на топорище – насечки. Шесть.

– Седьмая, – хрипло сказал он и плюнул на лезвие. Слюна была розовой.

Настя ударила кастетом в колено. Кость хрустнула, но Санька не закричал. Он засмеялся, вытирая кровь с губ:

– Молотком лучше. По рёбрам.

Он тащил её за волосы по льду к реке. Настя царапала ему лицо, но Санька лишь крякал:

– Ой, задира!

У проруби лежали тела. Все – без левых рук. Санька достал из-под полы нож:

– Кидай. Чёт или нечет?

– Сука, отпусти!

Он воткнул нож ей в бедро. Вытащил. Лизнул лезвие:

– Играй.

В избе, среди костяных мобилей, Санька варил «уху». В котле плавали глазные яблоки.

– Кушай, – тыкал он ложкой в Настю. – Брат твой тоже кушал. Перед тем, как на дрова пустить.

Она вырвала ложку, вогнала ему в ухо. Санька упал, дергаясь в припадке. Настя схватила топор. Отрубила ему пальцы. Потом – стопу. Санька смеялся, захлебываясь кровью:

– Теперь ты моя!

Утром Настя проснулась привязанной к столбу. Санька, с торчащей из плеча костью, солил рану мочой.

– Сейчас свиней позову, – ковырял он в зубах гвоздём. – Они любят… мягкое.

Он бросил в неё гнилой свёклой. Засмеялся. Ушёл.

Настя перегрызла верёвку зубами. Нашла в углу бензопилу (брат привёз её из города). Завела.

Когда Санька вернулся с вилами, она уже ждала. Спилила ему ноги по колено. Потом – руки. Засунула в корыто.

– Корми свиней сам.

Весной, когда снег сошёл, в деревню приехали геологи. Нашли избу. На столе – банка с зубьями от бензопилы в спирту. На стене – насечки. Двенадцать.

В огороде, среди прошлогодней ботвы, росло странное растение. Стебли – красные, бутоны – как сжатые кулаки. Когда геолог дотронулся до одного, цветок раскрылся, обрызгав его коричневой жидкостью.

Через неделю у всех членов экспедиции отсохли языки.

А в лесу, у реки, кто-то насвистывал песенку. Короткую, из трёх нот. Будто звал свиней.

Геологи умирали в порядке обратной алфавитной последовательности. Сначала Звягинцев – у него в горле выросли шипы, похожие на стебли того растения. Он пытался вырвать их, но лишь глубже вгонял под ногти волокна, пульсирующие чёрным соком.

В санчасти военного городка врач в противогазе вскрыл труп Кузнецова. Вместо лёгких – гроздья бутонов. Один лопнул под скальпелем. Споры взметнулись в воздух, просачиваясь сквозь фильтры.

– Эвакуация! – заорал врач, но его голосовые связки уже почернели, превратившись в жидкую слизь.

Настя вернулась ночью, когда гарнизон захлебывался в собственной крови. Она шла по лесу, не чувствуя ног – правая ступня гнила от укуса, полученного в схватке с Санькой. В кармане – спички.

В избе теперь пахло формалином и горелым мясом. На столе валялись бумаги с грифом «Совершенно секретно». Фото 1943 года: Санька, в немецком мундире, стоит среди ящиков с надписью «Versuchsmodell». Подпись: «Образец №7 выжил после введения штамма „Roter Morgen“».

В подполе, под грудой костей, Настя нашла брата. Вернее, то, что от него осталось. Его рёбра срослись в кокон, из которого торчали десятки бледных отростков – как щупальца спрута.

– Сестрёнка… – прошелестело из кокона. – Дай огня.

Она чиркнула спичкой. Брат закричал голосом Саньки.

Лаборатория в бункере под горой всё ещё работала. Генералы в противогазах наблюдали, как солдаты вводят шприцы с чёрной жидкостью заключённым.

– Штамм мутировал, – докладывал учёный. – Теперь он передаётся через радиоволны. Испытуемый №12 умер, услышав позывные «Маяка».

Настя, прячась в вентиляции, смотрела, как один из генералов снимает маску. Под ней – лицо Саньки. Свежие швы на шее.

Когда военные начали бомбить лес напалмом, Настя ворвалась в радиоцентр. Передатчик был настроен на частоту, от которой у неё текли уши. Она схватила микрофон:

– Всем… Всем! Бегите…

Но вместо слов из динамиков полилась та самая трёхнотная мелодия. Санька, стоявший за спиной, обнял её за плечи:

– Молодец, сестрёнка. Теперь они все наши.

По всей стране радиоприёмники взрывались кровавой жижей. Из обломков выползали красные ростки.

Год спустя в заброшенном Кремле, среди руин, зацвело огромное дерево. На ветвях – капсулы. В них шевелились люди с лицами генералов, геологов, брата Насти.

Санька, теперь в мундире с маршальскими погонами, срывал спелые плоды:

– Кушайте, товарищи. Это ваша новая родина.

А где-то в вентиляционных шахтах, превратившись в живой мицелий, Настя шептала в ржавые трубы. Её голос сливался со скрипом ростков, пробивающихся сквозь бетон.

«Оборотни»

На севере России, в снегах, скрытых от глаз непосвященных, располагалась маленькая деревушка под названием Вяткин Лес.

Вяткин Лес не просто тонул в зиме – он гнил в ней. Деревня, задушенная петлёй из вековых сосен с обугленными стволами, прятала под снегом свои тайны. Местные знали: к утру сугробы иногда теплеют, а земля пульсирует, будто под ней бьётся чёрное сердце. Церковь святого Игнатия давно лишилась куполов. На их месте ржавела бензопила «Урал» – жертвенный алтарь, на котором каждое полнолуние оставляли отрубленные пальцы. Для молитв.

Саша, лесник с лицом, напоминающим разбитый фарфор, шёл по опушке, ворочая палкой замёрзшие лужи. Его сапоги скрипели не по-зимнему – будто давили сотни стеклянных глаз. Вчерашний капкан на рысь захлопнулся, но добыча оказалась… интереснее. В железных зубьях застыла человеческая кисть. Мужская. Средний палец украшало обручальное кольцо, а под кожей запястья виднелась татуировка: «Смерть – не выход. Выход – слева».

– Твой? – спросил Саша у ворона, сидевшего на плече полуразложившегося чучела медведя. Птица каркнула, указывая клювом на следы. Они уходили в чащу, но не просто в снег – вглубь, будто земля проваливалась под шагами.

Старуха Матрёна, живущая на краю деревни в избе, оклеенной шкурами собак, ждала его. Её крыльцо украшали фонари из консервных банок, где тлели… языки. Собственные. Она отрезала их себе в 1962-м, после встречи с Тем, Кто Ходит Без Тени.