Читать книгу: «Соблазн», страница 7

Глава 12
Стоики. Вторая попытка

На следующее утро в пять часов я оделся и вышел из корпуса, но повернул не вниз, в сторону города, а вверх. Вспомнил слова из песни моего любимого певца В. Высоцкого, звучащей в кинофильме «Вертикаль»: «Вперёд и вверх, а там… Ведь это наши горы – они помогут нам».

Эти слова придали мне уверенности. Вверх шла асфальтированная однополосная дорога, извивавшаяся среди гор. Я ещё не ходил по ней, но теперь, когда здоровья прибавилось, «двинул». Было ещё темно и довольно прохладно, поэтому я ускорился. Дорога петляла среди возвышенностей, иногда круто уходя вверх, иногда шла более полого. Пройдя примерно километр, я начал потихоньку уставать, появилась одышка, потливость. Я немного сбросил скорость, но продолжал шагать. Пройдя ещё с километр, уже было решил, что на сегодня хватит. Хотя будучи здоровым, мог семерик вёрст отмахать в высоком темпе. Сейчас же каждый вздох давался с натугой, но тут я увидел табличку: «Ялтинский горно-лесной природный заповедник – 700 м», а ниже – описание: «Заповедник протянулся по горам всего Южного берега Крыма от Гурзуфа до Фороса, в нём в естественных условиях обитает более 2000 видов живых существ. 8 % живых существ – эндемики (встречаются только здесь). Площадь заповедника 14 523 га», и ещё табличку «Вольеры с животными». Это меняло планы, прибавляло сил. Немного постояв и отдышавшись, я двинулся с удвоенной энергией вперёд.

Когда я достиг цели, небо начинало светлеть, изредка чирикала какая-то птаха. Миновав шлагбаум (это был один из проходов в заповедник, никакой охраны не было и в помине), я подошёл к первому попавшемуся вольеру и без сил рухнул на скамеечку около него. Не считая чириканья птички, стояла тишина. Вдруг я услышал сопение и скрежет когтей об ограждение вольера. Встал и вплотную приблизился к клетке, но в сумерках не рассчитал дистанцию и схватился руками за ограждение. Медведь средних размеров стоял на задних лапах напротив меня через ограждение и вдруг начал лизать своим шершавым, горячим и влажным языком пальцы моих рук. Я вздрогнул, но быстро сообразил, что если бы у него были агрессивные намерения, то я бы уже как минимум остался без пальцев. Я убрал руки со словами: «Что, бродяга, есть хочешь? Пора завтракать? Прости меня, я новенький, в следующий раз с меня причитается».

Постояв и отдышавшись, я двинулся в обратный путь, оставив на потом осмотр других вольеров. Теперь я знал: у меня есть маршрут для тренировок и размышлений, и был уверен, что приведу своё моральное, а тем более физическое состояние в норму. Оптимизм возвращался ко мне.

Вернулся я как раз вовремя: отделение выстроилось в коридоре в очередь на уколы. Я встал в конец очереди. Колола новая медсестра, Катюша – качественно, но по традиционной схеме через кушетку. Не было в её глазах задора и оптимизма, который излучали искрящиеся глаза Валентины, а были в её взоре один профессионализм и рутина. Дело двигалось теперь медленно. Я опять сник. Реальность не отпускала, но надежда умирает последней.

Минул декабрь. Месяцы утекали как песок сквозь пальцы, так же происходила и смена постояльцев заведения. Отбыл в Питер Санёк-волейболист, а без предводителя и смены составов наши игры прекратили существование. Празднование очередного Нового года было скучным и коротким: в час ночи мы с Кэпом уже лежали в своих кроватках. Скромные кулёчки с подарками от администрации заведения стояли на наших тумбочках. Мы уснули. Но жизнь продолжалась.

Теперь я ежедневно через час после завтрака уходил в горы к заповеднику – пообщаться с животными в вольерах. Кроме двух медведей там были косули и олени, кролики и зайцы, другая живность. Но я ходил к «моему» косолапому бродяге, и всегда у меня с собой было какое-то лакомство для него. Он меня узнавал, издавал радостный (так мне казалось) рёв при моём появлении. Когда поднимаешься вверх по дороге, ведущей к заповеднику, то с левой стороны дороги находятся горы, уходящие вверх, а с правой – спуск вниз, иногда обрывистый. Примерно в середине пути справа деревья расступаются и открывается прекрасный вид на красавицу Ялту. Здесь образовался естественный пятачок, где можно постоять и полюбоваться открыточными видами города.

Наступил март. Я чувствовал себя всё лучше. В один из моих походов поднимался вверх, а сверху мне навстречу, спускалось ОНО. ЯВЛЕНИЕ! Я остановился, раскрыв от восхищения рот. Она была высока, стройна, одета в длинное голубое пальто из плотного мохера, тонкая талия окантована красным поясом. Роскошные каштановые локоны выбивались из-под голубой с жёлтыми подсолнухами косынки, а вот глаз видно не было. На ногах красные кроссовки Adidas – голимый дефицит. Она была в очках, но не в солнцезащитных, а с диоптриями – таких я ещё не видел. Обычные прозрачные стёкла, но когда на них попадал лучик солнца, то создавалось впечатление, будто капля бензина плавает по воде, растекаясь и переливаясь радужными бликами. Денёк выдался солнечный, поэтому в обеих линзах плавала, переливалась эта красота. Как потом я узнал, очки были штучные, изготовлены по спецзаказу на знаменитом предприятии ГДР «Карл Цейсс» (Carl Zeiss AG), основанном в 1846 году Карлом Цейсом. Когда она со мной поравнялась, мой ступор продолжался.

– Закрой рот, всяк меня встречающий! – изрекло явление.

Я был воспитан в интеллигентной семье, старался придерживаться хороших манер, но когда на меня вот так, с ходу наезжают, отвечаю тем же.

– За завтраком съел что-то не то, и оно прилипло к нёбу. Вот, пытаюсь избавиться.

– А вы за словом в карман не лазаете. Меня зовут Алёна.

– Так вот где я вас видел! На обёртке шоколадки! Я Гарик.

– А вы самоуверенный в себе молодой человек.

– Это не самоуверенность, мадам, а спокойная уверенность в собственных силах, – выдал я очередной «перл».

Мы не спеша стали спускаться по дорожке. Через час уже многое знали друг о друге. Странно, что я её раньше не встретил на территории санатория, – она приехала неделю назад из ГДР, где её папа – генерал-полковник, один из заместителей командующего нашей Западной группой войск, расквартированной в ГДР. Алёна заболела ТБЦ два месяца назад, но поскольку она проживала в развитой стране, то его сразу обнаружили на самой ранней стадии. Качественно пролечили, и папа отправил её окрепнуть после лечения в это уникальное по своим свойствам климатическое место. Поселили в люксе на втором этаже в нашем корпусе. Но ей здесь ничего не нравилось: ни совковая мебель в палате, ни питание, ни контингент. Только от природы она получала удовольствие. Сказала, планирует в скором времени уезжать, чем меня сразу расстроила. Я, конечно, не подал виду, но про себя подумал: «Ну вот, только госпожа Удача подкинула мне такого человека – и уже намерена отобрать! Поборемся, ещё увидим, чья возьмёт!»

Мы дошли до нашего корпуса и договорились, что завтра опять пойдём к зверятам. Я был уверен, что «соловья баснями не кормят»: чтобы заполучить такую девочку, как Алёна, одних слов, знаний и опыта недостаточно. Необходимы «бабосы», которых у меня кот наплакал. Поэтому после обеда я рванул в город на междугородний телефонный пункт – звонить Ромке в Москву. Дело в том, что на следующий 1975 год планировался совместный полёт в космос Apollo-Soyuz – «рукопожатие в космосе» наших космонавтов на «Союз-19» и американских астронавтов на «Аполлоне», с последующей стыковкой в космическом пространстве. Программа была утверждена 24 мая 1972 года Соглашением между СССР и США о сотрудничестве в исследовании и использовании космического пространства в мирных целях. Это было историческое событие для всего человечества. К такому событию решено было выпустить совместные сигареты «Союз – Аполлон». И они уже выпускались, но пока не продавались. Неделю назад Ромка сказал мне, что к ним в «почтовый ящик» должны завести пробную партию для своих, а зам. по снабжению его конторы был его кореш. Тот предупредил, что товар поступит со дня на день, и если у Ромы «тяма варит», то надо быть готовым. У меня, в свою очередь, был знакомый Серёга Секоев, который работал барменом в валютном баре в гостинице «Интурист», – на него у меня была вся надежда. Я три дня назад «перетёр» с ним эту тему.

– Гарик, тащи товар. Толкану любое количество мгновенно. Весь интурист только эту тему и мусолит.

Я заказал разговор с Москвой и присел в ожидании на дерматиновый стул у окна с одной-единственной мыслью в голове: чтобы Ромка был в Москве, а не в Ахтубе на испытаниях пусков новых ракет. Посетителей сейчас кот наплакал. Через пять минут в трубке я услышал знакомый и бодрый голос:

– Привет, старик. Как успехи «в труде и в бою»? Дать табачку закурить? Я готов.

– Я тоже готов, my friend.

– Могу сделать коробку, практически по госцене. Давай скидываться фифти-фифти.

– Рома, ты забыл: я же не работаю, живу на «пособие от предков»!

– Гарик, сделаем так: я щас за всё «забашляю», а когда скинем партию, то вычтем мои расходы. Завтра оттараню ящик на почту. Жди квитанцию. Жму лапу.

– Спасибо, братишка. До скорого.

Я вышел на воздух из душного зала переговорной. Заканчивался март, на носу апрель. Потихоньку оживала природа, деревья и кусты готовились нарядиться новой листвой. Солнышко пригревало. Голубые облака неспешно проплывали в направлении, известном только им. Итак, совсем скоро я смогу обеспечить достойную программу пребывания Алёнки на Черноморском побережье. Жизнь была прекрасна, за редким исключением!

На следующий день мы, как и планировали, пошли на прогулку в заповедник. Солнышко сегодня запаздывало с появлением. Это меня радовало: «бензиновых» бликов на очках не было, и я мог любоваться её прекрасными глазами изумрудного цвета. Да, Алёна действительно была хороша.

– Ты манекенщица?

– Что ты, это не мой уровень! Я пишу диссертацию по архитектуре и дизайну. Буду создавать форму и красоту зданий, внутренние интерьеры. Я ведь окончила Сорбонну в Париже в прошлом году. А теперь на кафедре в универе Берлина.

Я прикинул, что она старше меня лет на пять, но выглядела просто потрясно – значительно моложе своих лет. Мы шли, болтали, расспрашивали друг друга о моментах биографии, и тут я заметил, что у неё из кармана пальто выглядывает журнал «Иностранная литература». Это был жесточайший дефицит, издававшийся тогда у нас в стране. Только в «ИЛ» можно было прочитать последние новинки модных западных писателей, современных и классиков, быть в тренде, что происходит в мировой литературе. В СССР книги вообще были в дефиците. Люди сдавали макулатуру, получали за это талоны и потом пытались обменять их на книги в букинистических магазинах. Иностранных же авторов практически не издавали. Мы ведь жили за «железным занавесом», с жёсткой цензурой на всё, что поступало из «загнивающего» Запада. Я поинтересовался у девочки:

– Откуда журнальчик?

Она совершенно равнодушно ответила:

– Из местной библиотеки.

Я был удивлён: я, фанат книг, живущий здесь уже более восьми месяцев, не догадался поинтересоваться о наличии библиотеки в санатории!

Забегая вперёд, скажу: благодаря этой встрече я познакомился с творчеством Ремарка, Бёлля, Сэлинджера, Стоуна, Хемингуэя, Фицджеральда, Эдгара По и многих других. Оказывается, в нашей библиотеке сохранилась полная подписка «Иностранки» за десять лет. Я стал брать журналы в палату, читал запоем по несколько часов подряд, был очень благодарен Алёне за это маленькое открытие.

А пока мы поднимались к зверушкам, обнаружили, что у нас есть тема, которая нам интересна и нас сближает. Она тоже была фанатом качественной литературы, была поражена моими познаниями и начитанностью.

Два следующих дня мы провели вместе: кормили чаек на набережной, сидели в кафе, неспешно беседовали, гуляли по нашему парку, кормили белочек, которые ели с рук. На третий день она сказала, что завтра приезжает её папа, они поедут в Севастополь – у отца там дела. Город закрытый, и ей очень хочется посмотреть на знаменитую бухту, где стоит наш флот. Это было мне на руку: накануне вечером мне пришла квитанция на посылку от Ромы. Я должен был поскорее её получить и ехать в Гурзуф, в бар, где работал Серёга Секоев.

На следующий день Алёна укатила, а я чудненько провернул своё дельце, получив хорошую продажную цену на сигареты. Оставалось только ждать, когда Серый их «скинет». Он пообещал максимум три дня.

Оставшееся до получения «бабулек» время мы провели с моей подругой по предыдущему сценарию, причём я всё больше увлекался Алёной, мне казалось, что и она ко мне «неровно дышит». В основном наши разговоры крутились вокруг литературы, которую мы оба обожали. Теперь в наших диспутах мы дошли до философии: Кант, Гегель, Макиавелли, Пруст. Нам всё было интересно. Красотка удивлялась, как я, живущий вдали от цивилизации, в казахстанских степях, успел в свои неполные двадцать четыре года «нахвататься» всей этой «чертовщины». Я скромно опускал свои очи долу. У Алёны оставалась неделя пребывания в санатории – её отец заканчивал свои дела в стране и забирал дочь с собой на своём служебном самолёте в ГДР.

Наконец Серый позвонил:

– Двинул всё. Тема закрыта – забирай своё и тащи новую партию.

Я предложил моей пассии:

– Лучик мой золотой, мне надо завтра в Гурзуф по делам, поехали со мной. Потом возьмём там «мотор» и двинем осматривать красоты Крыма дня на четыре.

Она колебалась не более пяти секунд.

– О’кей, мой повелитель. Только как ты будешь решать свой вопрос с уколами – я ведь уже «отстрелялась»?

– Это мои проблемы.

Уезжая, Ромка оставил мне свой стальной несессер, сказав, что в Москве у него есть ещё пара запасных. Утром мы тронулись.

В Гурзуфе, когда Серый передавал мне «капусту», я сделал так, чтобы моя девочка увидела этот трогательный момент. Она была совершенно ошарашена.

– Гарик, откуда дровишки?

– «Из леса, вестимо».

– Ты что, фарцовщик к тому же?

– Просто хочу тебе устроить достойный отъезд. Чтобы помнила, что в провинции обитают не одни чухонцы.

– Так это что, всё ради меня?

– Of course, my darling.

– Вот так сюрприз! Я поражена! Ты умеешь произвести впечатление на слабый пол!

И мы покатили: Знаменитое «Ласточкино гнездо». В 1911 году для немецкого барона Штейнгеля был построен этот дворец в неоготическом стиле, затем дворцовый комплекс «Ливадийский дворец», где в феврале 1945 года проходила Ялтинская конференция: Сталин – Черчилль – Рузвельт. Музей-заповедник «Воронцовский дворец» у подножия горы Ай-Петри в Алупке был построен в первой половине XIX века для графа Михаила Воронцова, также в конце XIX века для семьи Воронцовых был построен замок с элементами стиля Людовика XIII «Массандровский дворец» – бывшая резиденция крымских ханов «Ханский дворец» в Бахчисарае, возведённая в XVI веке. Наш водила спрашивал меня: «Куда вы так спешите?»

Дело в том, что Алёнка, выросшая и воспитанная на «загнивающем Западе», была раскованной девочкой, и когда в первый вечер мы остановились на ночлег, была крайне удивлена, что я оплатил два номера. Она была уверена: раз я закатил для неё такой прощальный тур, то и ей надо как-то «отблагодарить» меня за это. Меня же бил страх снова потерпеть неудачу. Я специально мотал нас день за днём с раннего утра до позднего вечера, думая, что она устанет и ей самой будет не до «этого». Я начал с эксперимента в первый же вечер: попросил её сделать мне укол. Поскольку она на собственном опыте прошла, хоть и кратко, этот курс, то знала, что ягодицу надо мысленно разделить на четыре квадрата и колоть в правый верхний. Главная «мулька» – надо вгонять иголку всю до упора, что называется по «самое не балуйся», безо всякой жалости.

– И сколько тебе понадобилось времени, чтобы создать такой замысловатый узор? – спросила она, оглядывая в первый раз мой оголённый зад.

– Практически ерунда. Девять месяцев, и все дела.

– Значит, это как выносить ребёнка.

– Да, по времени это то же самое. Результат, правда, немножко отличается.

Она восприняла мою просьбу как прелюдию к любовным ласкам. Вначале долго гладила мою истерзанную плоть, искала свободное от шишек местечко, почти профессионально сделала инъекцию, после чего снова продолжительное время мусолила ваткой со спиртом это место, другой рукой поглаживая меня по бедру. Я не встрепенулся, во мне ничто не шелохнулось, только пот обильно выступил везде, где надо и где не надо. Она приняла это за страх перед процедурой.

– Эй, да ты трусишка зайка серенький! Я имею неплохую практику: колола отца две недели.

В первый вечер это проканало за страх. Во второй во время такой же экзекуции я почувствовал, что она напряглась.

– Лапуля, что-то не так? Я тебе разонравилась?

– Лучик мой золотой, я просто устал, что-то давление шалит.

Но было видно, что она мне не поверила.

Настал последний вечер и, соответственно, последняя ночь нашего путешествия. Настал момент истины. Час икс на Спасской башне Кремля пробил. После всех манипуляций она стянула с себя платье и осталась в одних трусиках, да таких узеньких, что я ещё не видывал. Она стояла предо мной во всей своей великолепной, неотразимой, какой-то неземной красоте своего божественного загорелого тела, распустив роскошные локоны по плечам. Округлая грудь была высока, и маленькие розовые соски, словно две бусинки, красовались на её вершинах. У меня ещё не было таких красивых девушек. Алёна постояла мгновение, дав мне время насладиться и оценить весь дар, который сейчас так милостиво будет преподнесён мне, и пристроилась рядом со мной на кровати. Она обняла меня, прильнула к моим губам своими мягкими и нежными устами. Гладила меня, ласкала моё тело, шептала всякую банальную ерунду, всё плотнее прижимаясь ко мне, обвила своими ногами мой стан, вжимаясь в меня, словно хотела раствориться во мне.

– Малыш, ну что ты? Это же я, твоя Алёна, ты с первого мгновения меня покорил, я давно мечтала об этой минуте.

Мне бы, дураку, взять и рассказать ей всю правду, про приворот и испытанную однажды осечку. Она, конечно, всё бы поняла – кроме красоты у неё и с головой всё было в порядке. Но меня как заклинило. Я впал в ступор. Я понимал, что у меня есть мгновение, чтобы всё перевернуть. Но я стал как Дон Жуан в пьесе А. Пушкина «Каменный гость», услышавший неотвратимые шаги Командора. Страх и ужас победили. Алёна вскочила, как бешеная тигрица, – видимо, с ней ещё никто так не поступал. Богиня была низвергнута с пьедестала. Она приняла всё это на свой счёт, думая, что её отвергли, что она не возбуждает меня.

– Пошёл вон!

Она схватила платье в охапку и практически нагишом выскочила в коридор. Треснула дверью так, что посыпалась штукатурка.

Не знаю, сколько времени прошло, пока меня расклинило. Я был уверен на сто процентов, что больше не увижу её. Более того – что такого уровня девушки у меня в жизни, скорее всего, не будет.

Я не знал, как мне жить дальше. В свои неполные двадцать четыре года – и уже импотент! А ведь я имел успех у слабого пола и в школе, и в вузе. Очень любил девчонок и всё, что связано с ними. Эту ночь я провёл без сна. Размышлял и в конце концов принял решение.

Там, в Павлодаре, в соседнем доме жила девушка почти на шесть лет моложе меня – Лорочка Дубинская. Она была скромна, я был уверен, что она девственница. Лора постоянно при встрече оказывала мне знаки внимания, нашла в справочнике домашний телефон моих «предков» и ненавязчиво мне позванивала. Я решил: это мой последний шанс – когда вернусь домой, попробую с ней. Невинность – это всегда нечто особенное. Так было в то, наше время. В конце концов, Всевышний любит троицу. Я дал себе слово: если облажаюсь в третий раз, уйду из жизни. За «базар» я всегда отвечал – и перед другими, и перед собой. Это было моё кредо. Утром я вышел к завтраку в кафе. Её там, конечно, не было, да я и не надеялся её там увидеть. Наш водила Колян, ночевавший с нами в одной гостинице, сообщил, что видел вчера ночью, как Алёна садилась в такси. Есть не хотелось, тоска сжимала сердце.

– Запрягай, Колян, культурная программа завершена, едем в «Долоссы».

По приезде я поинтересовался в регистратуре, здесь ли Алёна из 210-го люкса. Регистратор лениво пролистала журнал регистрации и ответила отрицательно:

– Выехала два часа назад.

А меня ждал новый квиток от Ромы на посылку. Жизнь продолжалась.

Я помчался в город по знакомому маршруту: почта – Гурзуф – бар – Серёга. Это сейчас было именно тем, что могло отвлечь меня от грустных мыслей. Наше дело процветало: каждую неделю новая посылка. Бабосы летели в наши карманы.

Так прошёл месяц. Наступил май. Природа расцвела и раскрасилась многообразием ярких красок. Не зря говорят: жениться или выходить замуж в мае – всю жизнь маяться. Оказалось, это касается не только женитьбы…

Все мои новые друзья и сосед по палате Кэп разъехались. Алёна покинула меня, оставив в душе горький привкус моей неполноценности. Это давило и унижало. Тоска поселилась и освоилась в моём сердце. Я начал считать дни до отъезда домой. Они тянулись мучительно медленно. Чтобы хоть как-то занять себя, я решил сходить на ялтинскую толкучку – что-нибудь прикупить у фарцовщиков. После получения первых денег из нашего сигаретного бизнеса я успел кое-что приобрести у нашего партнёра, бармена из Гурзуфа Серёги Секоева, но сейчас он был в отъезде.

Ялта – портовый город. Многочисленные туристы, в том числе из капиталистических стран, прибывают сюда на морских лайнерах. Множество фарцовщиков толпятся по приходе корабля в порт, встречая туристов из-за бугра, разводят их на валюту и шмотки. В СССР купля-продажа, а значит, незаконное распространение иностранных товаров с рук, была запрещена законом. Однако деловой народ это не останавливало – слишком большой навар они получали. Барахолка, толкучка или просто толчок собиралась по субботам и постоянно меняла свою дислокацию. Милиция не дремала. Переодетые менты («мусора» на сленге фарцовщиков) кружили среди беспорядочно стоявших продавцов и фланировавших между ними покупателей. Много было и простых зевак, пришедших поглазеть на тусовку разодетых по последней моде фарцовщиков, на последние новинки западной моды. Деньги мне «жгли ляжки», и я решил купить себе крутые часы. Тогда для нас считалась топом последняя модель японских часов с автоматическим подзаводом – водонепроницаемые Seiko 5 (часов от швейцарских «гномов» мы ещё не знали). Траля толчок, я наткнулся на какого-то ханыгу, продававшего жевательную резинку Wrigley”s Spearmint. Компания Wrigley’s запустила этот классический бренд в 1893 году, первоначально жвачка прилагалась бесплатно к покупке пищевой соды. В 2004 году производство вновь запустили в США и Великобритании под новым лозунгом: «Ещё лучше, ещё дольше». Ханыга был маленьким, худеньким, неухоженным, в засаленной белой водолазке, скатавшейся на воротнике-стойке, коричневых коротеньких брючках, вздувшихся пузырями на коленках, и грязных сандалиях на босу ногу. Я хотел пройти мимо, но услышал его, с плохим запахом изо рта, шёпот: «Уважаемый, отдам за полцены». Я любил жвачку, тем более производитель номер один в мире, да и ЦЕНА! Как известно, скупой платит дважды. Купил блок и двинул дальше, ввинчиваясь в толпу, не обращая внимания, что ханыга следует за мной по пятам.

Через полчаса мне улыбнулась удача. Я нашёл продавца часов, получил хорошую скидку за первоклассный товар, расплатился. На новых, неношеных часах с тыльной части всегда присутствует специальная прозрачная наклейка (на сленге – «целка»), которая с годами по мере но́ски часов изнашивается. Мои были «нецелованные». Поскольку часы водонепроницаемые, то в качестве доказательства они находились в запаянном фирменном полиэтиленовом мешочке с водой, где отлично просматривалось движение секундной стрелки. Я немедленно водрузил «котлы» (так тогда мы называли крутые часы) на запястье и залюбовался прекрасным творением японских часовщиков. Но из процесса созерцания меня вывел строгий голос:

– Гражданин, вы задержаны! Прошу пройти с нами.

С обеих сторон от меня материализовались двое крепких ребят, а ханыга тыкал мне в лицо красной книжечкой и улыбался. Продавец часов испарился.

Меня доставили в ментовку. Изъяли блок жвачки, сняли с запястья часы. Увидев, что я весь экипирован в фирменные шмотки, стащили их с меня, оставив в одних плавках. Занесли всё изъятое в протокол, потащили меня в угол. Я был уверен, что меня приняли за фарцовщика и сейчас последует экзекуция. Напрягся. Приготовился отбиваться. Из документов со мной была только санаторная книжка, на которую не обратили внимания. Пока бить не стали – поставили вокруг меня стулья, расселись, закурили и чего-то ждали. Как на сеансе в кино ждут последний звонок. Оказывается, у них была отработана технология психологического и физического воздействия. Я стоял в углу и молчал. Они сидели, как стервятники перед умирающей добычей, смеялись, курили, пытались меня оскорблять словесно. Не знаю, какой оборот приняли бы дальнейшие события, но…

«Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…» Правда, не скрипнула, а распахнулась от энергичного пинка.

– Здравия желаю, братаны! Говорят, вас можно поздравить с крупной рыбой! Дайте гляну! Вот это фра… – Тут вошедший осёкся на полуслове, подошёл ко мне вплотную. – Гарик, старина! Сколько лет, сколько зим! Вот это встреча!

Я всегда помнил, что я Везунчик. Передо мной стоял Виталик Смородин, полутяж из Новосибирска. Три года назад я там выступал на областных соревнованиях в первом среднем весе. Мы бы тогда не запомнили друг друга. Но нас обоих засудили. В результате он проиграл свой бой, а я свой. Мы потом «отметили» это дело и скорешились, правда, с тех пор не виделись.

Мы обнялись. У всех присутствующих раскрылись рты. «Ревизор» Николая Васильевича Гоголя нервно курит в сторонке. Зрелище было ещё то: почти голый гражданин, подозреваемый в фарцовке, и старлей в милицейской форме. Виталика три месяца назад перевели в Ялту – рулить отделом, сотрудники которого меня задержали. Быстро выяснилось, что никакой я не фарцовщик, а честный советский гражданин, сражённый тяжёлым недугом и проходящий лечение в местном санатории. Я быстренько оделся, напялил на руку сверкающие «котлы». Блок жвачки подарил ребятам и был препровождён в кабинет Виталика, где мы с ним, в нарушение моего режима, хряпнули по стакану беленькой, закусив помидорами. Поблагодарив своего спасителя и пообещав позвонить ему перед отъездом, я откланялся.

В конце мая отошла в мир иной наш врач Римма Николаевна, любимая всеми за тактичность, профессионализм, доброжелательность и внимание к пациентам. Оказывается, леденцы, которые она всегда держала под языком, были не от запаха из желудка или изо рта. С их помощью она научилась сдерживать кашель, так как была давно больна ТБЦ. Прощание было тяжёлым и скорбным. Много людей пришли проститься с любимым врачом, коллегой, человеком. Гроб был выставлен в актовом зале санатория.

Опять прощание, за неделю для меня это уже второе. «Надо уезжать», – решил я. Меня долго уговаривала мой новый лечащий врач, Маргарита Ивановна, остаться:

– Гарик, вы провели здесь самые некомфортные зимние месяцы, впереди лето. Будете купаться в море, загорите, окрепнете, уколов вам осталось на десять дней, месяц только таблетки.

– Приму последние уколы, а там будет видно.

Через три недели я был уже дома, встал на учёт в местном диспансере как полностью излечившийся. Минимум десять лет я должен буду ежегодно проходить медосвидетельствование на предмет повторной вспышки болезни. На самом же деле этот страх возврата ТБЦ остаётся у человека, перенёсшего болезнь, практически на всю жизнь.

Когда я вернулся домой, счастью родителей не было предела. Вехе я не позвонил и никогда больше её не видел. А много лет спустя узнал, что жизнь её сложилась трагически. Веха переехала в столицу Казахстана, связалась с каким-то музыкантом, он подсадил её на наркотики. Плюс алкоголь. Умерла очень рано. На могиле в Павлодаре, куда её прах перевезли родители, лежит на земле истлевший деревянный крест. Жаль девочку. Как говорится, не родись красивой, а родись счастливой…

Сейчас только одна мысль сверлила мне мозг, как бормашина: как мне вернуть своё мужское эго? Я был уверен, причём без каких-либо веских причин, что в этом мне может помочь только Лора Дубинская.