Читать книгу: «Путешествия по России. Города, которые мы открываем», страница 3

Родина небесного заступника

Коль скоро речь заходит об Александре Невском, несправедливо было бы обойти вниманием его родной город – Переславль-Залесский. Он, может, и не вписал яркой страницы в боевую летопись, и выглядит ныне сугубо мирным городком… Однако же тут и тысячелетняя история, и Золотое кольцо, и красоты на любой вкус – от белокаменного зодчества до Плещеева озера с его рыбаками и кайтерами. И вообще, место удивительное, с дивной энергетикой.

Не так давно люди без тени улыбки говорили: «Переславль-городок – Москвы уголок». А еще раньше – больше того: «Переславль – Москве старший брат». Полно! Не ирония ли? А вот и нет. Дело было так.

Переславль на его нынешнем месте основал Юрий Долгорукий в 1152 году – то есть вроде как позже Москвы, однако город на берегу Плещеева озера был и раньше. Доказательством тому – валы древнего Клещина, ныне утратившего и статус, и имя – теперь это село Городище к северу от Переславля. Не до конца ясно, что подвигло Долгорукого перенести город на пять километров южнее. Возможно, непокладистость клещинского населения – этнических меря, идолопоклонников, пляшущих на «Ярилиной плеши» и поклоняющихся Синему камню. И то, и другое сохранилось, только на «плеши» – лысой Александровой горе – вбили крест, запечатали языческое капище православной святыней. А Синему камню по сию пору символические подношения приносят. Надо полагать, те же люди, что полчаса назад свечку в ближайшем храме ставили.

В Переславле-Залесском

Юрию Долгорукому язычество было не по душе, и в новом городе он первым делом стал строить Спасо-Преображенский собор. Не успел – строительство заканчивал его сын, Андрей Боголюбский в 1157 году. Практически первозданная сохранность этого красавца, оспаривающего у знаменитой церкви в Кидекше право считаться самым ранним владимиро-суздальским белокаменным храмом – настоящее чудо. Ну нету другого такого во всей Ярославской области, на всей Верхней Волге! Да, Переславль – город волжский, хотя это и не очевидно – Плещеево озеро соединяется речушкой Вёксой через Сомино озеро с Нерлью, той, что впадает в Волгу у бывшего древнего города Скнятина, под Калязином. Но ни к Волге, ни к Ярославлю город никогда исторически не тяготел. К Владимиру – да, к Москве… а в Ярославскую область его только в ХХ веке включили. Просто так.

В древние времена вплотную к Преображенскому собору примыкали княжеские хоромы, в которых то ли в 1220, то ли в 1221 году родился Александр Невский. Не совсем там, где сейчас стоит памятник полководцу – бюст поставили по центру Красной площади, так лучше смотрелось. Автор памятника – советский скульптор Сергей Орлов, изваявший к тому времени Юрия Долгорукого у Моссовета.

Еще одна архитектурная жемчужина – стоящая чуть в стороне церковь Петра Митрополита. Шатровый храм XVI века, не имеющий аналогов в русском зодчестве. Строителям его удалось создать нечто совершенно особенное по пропорциям и форме. И очень «камерное», душевное по размеру. Советские реставраторы вернули церкви облик, близкий к первоначальному, убрав в первую очередь вызывающе-лиловую окраску стен – «художество» конца XIX века. Деликатную колокольню 1820-х годов, впрочем, оставили.

Преображенский собор

Валы, закольцевавшие сердце древнего Переславля – отдельная поэма инженерного искусства. Оплывшие со временем, они и сейчас поражают высотой – а в средние века они, с установленной сверху деревянной крепостью, полностью закрывали Преображенский собор! Двухкилометровый вал со всех сторон окружала вода – река Трубеж с засыпанными позже речонкой Мурмаж и рвом с пугающим названием Гробля. Мощной крепостью был Переславль, хотя изощренные в осадном искусстве монголо-татары разоряли его целых шесть раз.

С 1175 по 1302 год город был центром княжества, до монгольского нашествия включавшего, кстати, и Тверь. Москве оно перешло, что называется, «без единого выстрела» – умерший в 1302 году переславский князь Иван Дмитриевич был бездетен и, по указанию летописца, завещал выморочное княжество своему дяде – Даниилу Московскому. В тех реалиях это был щедрый подарок «захолустному» правителю, вдруг получившему во владение крупный и знатный город, мощный в военном, торговом и культурном плане. На некоторое время Переславль даже оказался в эпицентре вооруженного соперничества Москвы и Твери, де-факто считался «второй столицей» московского княжества. Вот и получается, действительно – Москве старший брат.

Особый статус города подкреплялся… гастрономически. Кулинарная звезда Переславля – копченая ряпушка, реликтовая пресноводная сельдь, те самые рыбки, удостоенные чести красоваться на городском гербе. «Царская селедка» была не простой рыбой, а ритуальной – ее подавали под занавес пира в честь коронации нового московского правителя. Ряпушка, сделавшая переславцев «государевыми рыбаками», теоретически водится в Плещеевом озере и сейчас, но практически стала сугубой редкостью. Еще в XIX веке знаменитый писатель-славянофил Иван Аксаков сетовал: «В Переславле нет ни одной переславской селедки». Что уж говорить про наш экологически безрассудный XXI век?

Зато Переславль покоряет богатством архитектуры. Шесть монастырских комплексов – что называется, на любой вкус. Восстановленный из руин Никитский монастырь, где подвизался раскаявшийся мздоимец, столпник Никита – настоящая крепость, надежный северный страж города. Скромный, самодостаточный Троице-Данилов, подкупающий аскетичностью средневековых форм при легком изяществе декора. Яркий Горицкий, с его сочной пластикой барокко и выразительной игрой форм, царящих над безбрежной гладью Плещеева озера. Монументальный Федоровский, некогда – богатейший в городе (это его собор был заложен по приказу Ивана Грозного в честь рождения сына Федора – последнего царствовавшего Рюриковича; место, где царица разрешилась родами, отмечено знаменитой часовней «Крест»). «Веселенький» Сретенский монастырь, недействующий, в кольце валов – эмоциональным всплеском оттеняет строгость Преображенского собора. Вот только Никольскому монастырю очень не повезло – в ХХ веке он лишился главного храма и колокольни. Уже в наши дни их, не спросив мнения специалистов, заменили на нечто, по замыслу призванное намекать на древнерусское зодчество – но не намекающее, увы, ни разу. Новодел фонит, как восьмая нота в гамме, вываливается из архитектурного контекста города. Может быть, потомки, не видевшие, «как было», будут относиться к этому алярюсу спокойней.

Трудно рассказывать о Переславле вкратце, как невозможно окинуть этот город «беглым взглядом» – по-хорошему, внимательно осмотреть его за день не получится, или это должен быть очень уж длинный световой день. Тут ведь не только архитектура. В новейшее время город охватил настоящий бум маленьких частных музейчиков разной степени исторической ценности: от довольно познавательных собраний до, честно говоря, бессистемных коллекций рухляди – обеспечивающих, однако же, веселое времяпрепровождение. Недавно открылся музей Александра Невского… Можно заехать в дом к сказочным берендеям, узнать, насколько они сказочные: это ведь только в Костроме бают, что берендеи – лесные колдуны и медвежьи дети, в Переславле же убеждены, что настоящих берендеев – древних кочевников юга – поселил на этих землях все тот же Юрий Долгорукий, союзничавший с южным племенем… Обязательно стоит заглянуть в приветливый и ухоженный дендрологический сад, созданный в 1952 году заслуженным лесоводом Сергеем Харитоновым. А в окрестностях города, в селе Брынчаги – родина конструктора Михаила Кошкина, давшего «путевку в жизнь» знаменитому Т-34. Поворот с М-8 не пропустите – трудно не заметить танк на высоченном постаменте. Ну и места вокруг – сказочные, какие не враз найдешь даже в нашей щедрой на спокойную красоту средней полосе: леса на юге – поля на севере, да Берендеево болото на востоке, загадочная Александрова гора и устье Трубежа, отмеченное маяком Сорокосвятской церкви у самой кромки воды – словно храм вырастает из озера… Ну и само озеро, конечно. Вдохновлявшее и писателей, и государственных деятелей – от Пришвина до Петра Великого. Летом над ним кружат воздушные шары – в Переславле проводятся фестивали воздухоплавания. Зимой – заледенелая белая гладь. И во все времена года – жизнь и душа Переславля. И где-то там, под водой, прячется ставшая почти мифической ряпушка…

Загадочное Белозерье

Из трех легендарно-мифических варягов нам осталось отследить путь того, чье имя звучит наиболее забавно для русского уха. По Нестору, Синеус сел на Белоозере; а коль скоро и Новгород, и Изборск – безусловно города, то традиция отождествляет летописное Белоозеро с безусловным городом Белозерском.

Так-то оно так, да не совсем. И для того, чтобы отыскать «Синеусов след», придется изрядно попетлять вокруг озера Белого. Старый Белозерск, в который теоретически могли бы призвать варяга, оказался непростым городом – переезжим, «место дислокации» менял несколько раз. Вот задачка археологам! Долгое время бытовала кажущаяся убедительной версия, что летописное Белоозеро – это Киснема, нынешнее село Троицкое на северном берегу. «Тепло», но явно не «горячо» – раскопки в Киснеме так и не нащупали ничего ниже Х века, соответственно, Белозерском образца 862 года она быть не может… Свою версию выдвигал историк русской архитектуры и градостроительства Михаил Кудрявцев, обнаруживший древнее городище в районе села Зубово (это уже западный берег). Большое городище, длина укреплений – целых восемь километров, и по времени вроде подходит. Вот только на «практически официальном» уровне утвердилась другая версия, белозерам не очень приятная, зато подтвержденная археологом Сергеем Захаровым: старый город – это нынешнее село Крохино на южном берегу озера, близ того места, где из него вытекает река Шексна. Археологические исследования вроде подвели научный базис под теоретический спор, но у горожан переполох: ведь крохинское городище датируется никак не 862 годом, оно объективно младше на столетие! А дальше со всеми вытекающими: значит, городу не 1150 лет, а «только» 1050, значит, не было никогда никакого Синеуса в Белозерске, значит, написанному в летописи доверяй, но проверяй, и еще сколько таких «значит»… Ну и по-человечески обидно, конечно. До того, что добрая половина белозеров упорно празднует день рождения города «по старому стилю», как если бы он был основан в 862-м. Другая половина нашла компромисс: городу Белозерску – 1050 лет, а области Белоозеро – 1150! С одной стороны, вызывает улыбку, с другой… а что, если в поисках истины и впрямь придется отказаться от общепринятых аксиом, перевести их в разряд теорем или даже заблуждений? Что, если летописное Белоозеро и нынешний Белозерск – это, мягко говоря, не одно и то же?

Ладно, домыслы домыслами, а в середине XIV века Белозерск совершенно точно в очередной раз переехал. «Моровая язва» опустошила городок у истока Шексны (который теперь Крохино), и его перенесли на нынешнее место. Так что если совсем уж строго говорить, не 862-й и не 962-й, а 1364-й – год основания того города, что дошел до наших дней.

Именно этот город на несколько столетий стал торговой и культурной столицей края. Именно отсюда в 1380-м вышла на Куликово поле белозерская дружина во главе с великим князем Федором Романовичем. И сам правитель Белозерья, и сын его, и брат пали, защищая русскую землю. Но княжество, вопреки устоявшейся легенде, не осталось выморочным – его возглавил племянник погибшего Федора. Москве Великое княжество Белозерское отошло чуть позже – в 1389-м. Чтобы в 1432–1485 годах вновь почувствовать вкус «Величия», то есть самостоятельности. Правда, в несколько необычном виде – как Великое княжество… Верейско-Белозерское. Для внука Дмитрия Донского Михаила Андреевича, правившего этим странным образованием, семьсот верст, видать, не крюк были. А после его смерти и Белозерск, и Верея снова стали «московскими». Теперь уже навсегда.

Но вот что интересно: и московские князья, и затем цари по какой-то причине уделяли очень пристальное внимание укреплению затерянного в северных лесах и болотах города! Нынешние валы (точнее, Валы – местное имя собственное белозерского детинца, столичное слово «кремль» здесь не особо жалуют) – это плод фортификационных работ, развернувшихся при Иване III. Крепость расширили, вал подняли, ров углубили. И больше века поддерживали в боевой готовности – а от кого, спрашивается, было белозерам обороняться? Вражьим войскам в такую глушь заходить было не с руки… ну, или не с ноги. Известно же – даже в страшную Смуту иные города горели по многу раз, а в Белозерск лишь раз заглянули интервенты. Поляки заняли крепость «за здорово живешь» – но только потому, что в ней практически не оставалось боеспособных мужчин. А когда вспыхнуло народное восстание – захватчики сочли за лучшее быстренько ретироваться.

Так от кого же планировали русские правители оборонять белозерскую глухомань? На этот счет есть несколько точек зрения. Во-первых, Белозерск мог рассматриваться как «резервная ставка» – ну или просто место, где можно в случае чего тихо отсидеться. Известно ведь, прятал здесь тот же Иван III свою супругу Софью Палеолог, когда сам отправлялся на Угру, меряться силами с ханом Ахматом. Идея «царского бункера» до того льстит белозерам, что приходилось слышать даже такое: мол, библиотеку-то Ивана Грозного спрятали не в Москве, и не в Александровской слободе, и даже не в Старице, а… где б вы думали? Неужели догадались? Ну, положим, про библиотеку – байки, но был и еще один резон возводить в Белозерске мощную крепость. Глушь-то она глушью, но ведь Белозерье – это северо-западная граница Волжского бассейна, водораздел, перевалочный пункт в Северодвинскую систему, в систему Ледовитого океана… Это в XVI веке Вологда и Устюг перехватили роль опорных пунктов торговли; до того главными «воротами севера» было Белозерье. Физическое укрепление города способствовало и укреплению экономическому…

Валы – все, что дошло до нас от средневекового Белозерска. Наследие XVI–XVII столетий – дивные и самобытные церкви, такие истинно северные: Успенский собор 1552 года, Преображенский – 1668-го, да более поздний (1723), но попадающий «в тему» храм Спаса Всемилостивого, у местных получивший фривольное прозвище «Спас-на-Канале». Сам Канал – памятник подвигам не души, но разума, инженерный шедевр XIX века: Мариинская водная система. Именно открытие в 1846 году Белозерского обводного канала завершило формирование речной магистрали, ныне известной как Волго-Балт… Мариинская система вдохнула новую жизнь в экономику захиревшего было Белозерска, но не смогла изменить его сложившийся за сотни лет уклад – неторопливый, патриархальный, более сельский, нежели городской, удивительно сочетающий некоторую неряшливость по отношению к себе со спокойной, уверенной в собственных силах степенностью. Он такой и сейчас – чтобы понять это, нужно пройтись по этим улицам, посмотреть на эти старые домики и убеленные сединами храмы, вдохнуть этот воздух, вглядеться в безбрежную озерную гладь, синюю-синюю под искрящимся солнцем.

А в светлые летние ночи – действительно Белую.

Град сторожевой

Муром – город, если вдуматься, парадоксальный.

Прочно «прописался» на Золотом кольце – при этом находится на совершеннейшем отшибе, отгородившись, для полноты картины, от остальных городов знаменитыми муромскими лесами, которые и по сей день заповедны и дремучи. Город головокружительно древний – упоминается среди первых русских поселений, – при этом памятников совсем уж седой старины в нем нет ни одного, и даже собор Спасского монастыря XVI века печати старости не несет: советское время обитель пережила в небрежении, а после реставраторы перестарались и заштукатурили даже те морщины, которые хороший вкус рекомендовал бы оставить… Город кажется воплощением христианской святости, когда видишь все эти маковки сбегающих к Оке церквей. Ажурные, как взбитые сливки, Благовещенский и Троицкий монастыри, кажущиеся близнецами, пока не начнешь рассматривать их детально; еще одна «вариация на тему» – задумчивый Воскресенский монастырь, отодвинувшийся от остального города за глубокий овраг; позитивно-рыжий Никола Набережный… А меж тем христианство приживалось тут долго и с трудом: языческие мурома противились этнической и религиозной ассимиляции до XII века, да и в конце XIII-го было дело – изгнали горожане по чьему-то наущению епископа Василия, будущего святителя Рязанского… Ну и еще парадокс: Муром – важнейший юго-восточный форпост Древней Руси, «град сторожевой» – а поди найди в нем сейчас приметы боевого прошлого! В какой-то момент крепостная суровость уступила место дородной купеческой ухоженности, и ее историческая часть Мурома воплощает и поныне. О том, что город, вообще-то, родина богатырей – напоминает возвышающийся вместо утраченного городского собора с поднятым мечом скульптурный Илья Муромец (работа В. Клыкова), да паровоз одноименного бронепоезда, поставленный на вечную стоянку у вокзала. Земляки богатыря подарили состав фронту в 1942 году, «Илья Муромец» дошел почти до Берлина (закончил боевой путь в 50 километрах от него) и, между прочим, уничтожил немецкий бронепоезд «Адольф Гитлер». Очень символично.

Муром

Былинный богатырь Илья известен каждому ребенку с детства. Это – воин и надежный защитник земли русской от всякой вражьей нечисти. Герой киевских былин потом перекочевал в русские народные сказки, а также в сказания некоторых неславянских народов, например, норвежских, германских и финских племен. Наверняка многие помнят, как Илья служил князю Владимиру, сражался с Идолищем и Соловьем-Разбойником. Но прежде, чем взяться за подвиги, он сидел сиднем 33 года, пока его не исцелили странствующие калики перехожие. Между прочим, это были не обычные старцы – в дореволюционных изданиях былин пишут, что Илье явился сам Христос с двумя апостолами. Для советских ребят такие подробности опустили.

Памятник богатырю Илье в Муроме

У былинного персонажа был вполне реальный исторический прототип. «Настоящий» Илья жил в XI–XII веках. Родился в крестьянской семье в селе Карачарово под Муромом. Правда, кое-кто стремится «поселить» богатыря в черниговском селе Моровск (ну да, звучит прямо как «Муром», как не спутать), но это вряд ли – в Карачарове ведь даже колодец есть, якобы образовавшийся от удара копыта богатырского коня Бурушки. Еще об Илье Муромце известно, что незадолго до смерти он принял монашество в Киево-Печерской Лавре, где и был похоронен. Чтобы поклониться мощам, ехать в Киев не обязательно: часть их находится в Муроме. В 1643 году преподобный Илия Муромский был причислен к лику святых.

Для сомневающихся в историчности Ильи добавим: уже в наше время, в конце 80-х годов прошлого века, его останки были тщательно изучены с использованием новейших технологий. Исследования показали, что монах действительно был весьма внушительного по тем временам роста – 177 сантиметров – и богатырского телосложения. Ученые нашли подтверждения и тому, что Илья Муромец действительно одно время страдал болезнью, не позволявшей ему двигаться. Кроме того, возраст мощей вполне совпадает с тем, что указывают былины и сказания. Вот только в монахах он проходил недолго и не успел совершить подвигов во имя веры. Поэтому и жития Илии Муромского в Киево-Печерском патерике нет. Но былины и истинная народность героя – чем не памятник?

Другие известнейшие муромские святые – Петр и Феврония – почитаются сейчас как хранители семьи и брака. Между тем, об их земной жизни почти ничего не известно. Вернее – все, что мы о них знаем, почерпнуто из «Повести о Петре и Февронии», написанной в XVI веке неким священником Ермолаем по заказу митрополита московского Макария. Ермолай же создавал свою «Повесть» на основе устных преданий, коих в Муроме было предостаточно. Так что это произведение, в первую очередь, все же литературное и поэтичное – рассказывающее об истинной любви, способной преодолеть болезнь, социальные различия и вообще любые невзгоды. Так, мы узнаем, что Петр, брат муромского князя, сразился со змеем, убил его – но от крови чудища покрылся страшными язвами. Все лекари княжества оказались бессильны, но однажды Петру приснилось, что спасти его может только дочь бортника-пчеловода Феврония. Петр разыскал девушку, но та согласилась вылечить княжеского брата лишь при условии, что тот женится на ней. Петр пообещал, но едва исцелившись, нарушил свое слово (сыграл классический предрассудок – разница в происхождении). Болезнь вернулась и Петр, поняв намек, все-таки сыграл свадьбу.

Но благоденствие было недолгим. Как только Петр унаследовал муромский престол, местная знать выставила ему условие – избавиться от «недостойной князя» жены. Супруги предпочли вообще уйти из города и терпеть лишения, лишь бы не расставаться. Правда, со временем княжество погрязло в междоусобицах, и Петра призвали назад, на сей раз вместе с Февронией…

Под старость князь с княгиней вместе приняли монашество, взяли имена Давид и Евфросинья и поселились в соседних монастырях. Мужской – Благовещенский, женский – Троицкий… это они украшают сейчас центр города. А похоронить себя супруги завещали в одной могиле. Петр-Давид даже сам смастерил «двойной» гроб. Умерли они в один день на пасхальной неделе, но люди не решились выполнить их просьбу – слишком уж необычная она была, по христианским меркам. Супругов положили в разные гробы, но наутро они оказались лежащими вместе. В итоге, так вместе и похоронили.

Конечно, в «Повести о Петре и Февронии» немало вымысла, но исследователи не сомневаются в том, что у героев этого произведения были реальные прототипы. Скорее всего, это муромский князь Давид (вспомним монашеское имя Петра) и его жена.

Как бы то ни было, такие истории необходимы, их надо знать и помнить – особенно сегодня, когда после духовного и этического безвременья люди заново открывают для себя такие вечные понятия, как честь, любовь и верность. Ведь семья – это та самая животворящая клеточка, первооснова, заложенная в фундамент общества, без которой оно, общество, обречено на гибель.

Большой памятник Петру и Февронии стоит на площади перед Троицким и Благовещенским монастырями. В ногах у князя и княгини припрятан заяц – считается, что если потереть ему нос, счастье в браке обеспечено, отчего мордашка животного сильно выделяется блеском на фоне остального памятника. Те, кто полагает подобный ритуал дремучим язычеством, поклоняются мощам святых в соборе Троицкого монастыря.

Интересная коллекция Муромского историко-художественного музея располагается в доме Зворыкиных – местного купеческого рода, подарившего миру немало талантливых ученых, в частности – одного из «отцов телевидения» В.К. Зворыкина. Правда, свое знаменитое изобретение он сделал уже в эмиграции, в США.