Читать книгу: «Синдром Клеопатры»

ПРОЛОГ. ГОРОД, КОТОРЫЙ НЕ СПИТ

Нью-Йорк был не городом, а состоянием агрегации. Пар из люков, ядовитый выхлоп, испарения от миллионов тел, спешащих куда-то в своем слепом забытьи. Он впитывал в себя мечты, перемалывал их в труху и выплевывал обратно, как шелуху от семечек на тротуар у забегаловки У Боба. Ночь здесь никогда не была по-настоящему черной – ее разбавляли неоновым ядом вывесок, кровавым отсветом рекламных огней и тусклым, больным свечением уличных фонарей, вокруг которых роились мошки и призраки несбывшихся надежд

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТЕНИ БЕЗ ТЕЛА

ГЛАВА 1. УТРЕННИЙ РИТУАЛ

Она вздрогнула и открыла глаза. Не проснулась – именно вздрогнула, будто чья-то невидимая рука стащила с нее одеяло кошмара. Зрачки медленно фокусировались на потолке, заляпанном тенями от фонаря с улицы. Тени шевелились, жили своей собственной, не зависящей от физических законов жизнью. Одна из них, длинная и тонкая, тянулась от комода к кровати, словно палец, указывающий на нее.

Сердце колотилось в груди, отдаваясь в висках глухими ударами. Она привстала, облокотившись на локти. Комната была такой же, как всегда – крошечная, с облупившимися обоями, заставленная дешевой мебелью из ДСП. Но сегодня в воздухе висело что-то чужеродное. Сладковатый запах незнакомого одеколона смешивался с привычными ароматами затхлости и одиночества.

– Home, sweet home! – пропела она вполголоса, и это прозвучало как заклинание, как попытка убедить себя в реальности происходящего. Резко вскочила с кровати, споткнулась о бархатное платье лилового, почти черного в этом свете, цвета, валявшееся на полу рядом с чулками и кружевным бельем. Вещи лежали так неестественно, словно с кого-то содрали кожу. На полу у кровати темнело небольшое пятно. Она наклонилась, коснулась его пальцами. Липкое. Красновато-коричневое. Краска? Или… Она резко отдернула руку, словно обожглась.

В ванной, заглянув в зеркало, она отшатнулась. Из зазеркалья на нее смотрела незнакомка. Короткая белая шевелюра, словно парик клоуна, готовящегося к последнему, самому трагическому представлению. Яркий, почти кричащий макияж – маска для ночного ритуала. Подводка создавала эффект кошачьих глаз, но глаза эти были пустыми, бездонными. С рычанием, больше похожим на стон, она сорвала парик, обнажив темные, влажные от пота волосы. Горячий душ смывал тушь и тени, которые стекали по ее лицу черно-фиолетовыми струйками, смешиваясь с водой и слезами. Она стояла под струями, пытаясь сжечь с кожи память о вчерашнем дне, которого не помнила. Вода была почти обжигающей, но внутри нее оставался холод. Ледяной ком в груди, который не мог растопить даже кипяток.

Попугай в клетке захлопал крыльями, увидев ее.

– Пррривет, Клео! – проскрипел он. Голос его был похож на скрип ржавой двери в заброшенном доме.

– Привет, милый, – ее пальчик, худой и бледный, провел по ярким перьям. Контакт. Единственное, что казалось реальным в этом мире теней.

– Что я опять натворила? А? Ты видел?

Птица молчала, лишь наклонила голову набок, словно пытаясь понять. Она насыпала ему корма, руки все еще дрожали.

ГЛАВА 2. “У БОБА” – ЧИСТИЛИЩЕ НА ОКРАИНЕ

Забегаловка “У Боба” была своего рода чистилищем. Пахло здесь не просто жиром и потом, а сконцентрированным отчаянием. Отчаянием тех, кто проиграл, тех, кто сдался, и тех, кто еще держался, но уже чувствовал, как почва уходит из-под ног. Неоновый свет выхватывал из полумрака липкие столешницы, потёртые сиденья и лица клиентов – маски усталости и разочарования. Воздух был густым, его можно было резать ножом – смесь жареного лука, старого масла и человеческой безысходности.

Боб, толстый афроамериканец, его кожа лоснилась под неоновым светом, как мокрая глина, прохрипел, не глядя на нее, вытирая жирный прилавок тряпкой неопределенного цвета:

– Опять опоздала. Уволить бы тебя! У меня бизнес, а не благотворительность для провинциальных Золушек.

Клео послала ему воздушный поцелуй, жест, от которого пахло ледяной насмешкой, и прицепила к переднику бейдж: “Клео Дюваль”. Она порхала между столиками, собирая заказы, чаевые и голодные взгляды. Шатенка с густой челкой и изумрудными, чуть раскосыми глазами, в которых плескалась затаенная боль. Ее улыбка была ослепительной, натянутой маской, за которой пряталась пустота. Она была призраком, играющим роль официантки. Движения ее были отточенными, автоматическими. Улыбка – вовремя. Шутка – к месту. Но внутри была лишь вакуумная тишина, изредка нарушаемая эхом забытых кошмаров.

Сегодня в забегаловке было два новых лица. У стойки сидел мужчина лет пятидесяти, в помятом плаще цвета асфальта. Его звали детектив Майлз Хоторн. Лицо его напоминало рельефную карту местности, где шли бесконечные дожди и ураганы. Глубокие морщины, мешки под глазами, в которых утонул сон. Рядом с ним – молодой напарник, детектив Ник Ривера, еще верящий в справедливость и правильность мира, с чисто выбритым лицом и ясным, пока еще не потухшим взглядом. Они пили кофе, который был больше похож на жидкую грязь.

– Опять это дерьмо, – проворчал Хоторн, отодвигая чашку. Его голос был хриплым, пропитанным дымом и цинизмом.

– Третий за месяц. Все тот же почерк. Все в дешевых мотелях на окраинах. И никаких зацепок. Как будто призрак.

– Свидетельница опять говорила про блондинку? – спросил Ривера, достав блокнот.

– Блондинку, темную, высокую, низкую… Никто ничего толком не помнит. Как будто их память стирают. Один парень сказал, что у нее были глаза… пустые. Как у куклы.

Клео, проходя мимо с подносом, заставленным грязной посудой, непроизвольно задержала взгляд на детективах. Хоторн встретился с ней глазами. Его взгляд был тяжелым, проницательным, буравящим. Он видел не просто официантку. Он видел тревогу, спрятанную глубоко внутри, усталость, граничащую с изнеможением, и что-то еще… что-то неуловимое, что заставило его на мгновение замереть. Клео поспешно отвернулась, почувствовав холод. Ей показалось, что этот взгляд пронзил ее насквозь, увидел все ее тайны, все ее ночные страхи.

– Что, понравилась? – усмехнулся Ривера, заметив задержавшийся взгляд напарника.

– Все мне тут нравятся, – буркнул Хоторн, отхлебывая свою бурду.

– Особенно те, кто слишком старается казаться нормальными. Слишком уж бодрая она для этого места. Слишком… натянутая.

Он достал из кармана смятое фото. На нем был номер в отеле. Тело мужчины. На шее – след от чулка. И на полу, рядом с телом, маленькая, едва заметная фигурка. Сделана из перьев. Птица. Хоторн сунул фото обратно в карман. Еще одна деталь, которую он никому не показывал. Охотник начинал чувствовать след.

ГЛАВА 3. ОТРАЖЕНИЕ В ЛУЖЕ

Вечером, стоя в бесконечной пробке, она смотрела на огни небоскребов. Они были похожи на усыпанные бриллиантами надгробия. Гигантские мавзолеи, где были похоронены чужие амбиции и сломанные судьбы. Инувик, ее родной канадский городишко, затерянный где-то на севере, среди снегов и тишины, казался сном, прекрасным и далеким. Сном, из которого ее вырвали и швырнули в этот ад. Нью-Йорк был реальностью, похожей на долгую, затянувшуюся агонию. Машина еле ползла, водители клаксонили, кто-то кричал из окна. Она закрыла глаза, пытаясь отгородиться от этого хаоса, но он проникал внутрь, заполняя собой все уголки сознания.

Ее квартирка на окраине Бруклина была клеткой. Маленькая, заставленная дешевой мебелью из ДСП, с одним окном, выходящим на глухую, грязную стену соседнего дома. Здесь пахло одиночеством, старыми страхами и пылью. Она сняла форму, бросила ее на стул, и приняла душ, пытаясь смыть с себя не только грязь рабочего дня, но и тот тяжелый, пронизывающий взгляд детектива. Вода смывала пену, а вместе с ней по стоку уходили частички ее самой. Крупинки личности.

Иногда ей казалось, что скоро от нее ничего не останется. Одна лишь пустая оболочка.

Заварив чай, она села на подоконник и уставилась в стену. На подоконнике лежала старая, потрепанная книга – Актерское мастерство по методу Станиславского. Она открыла ее на случайной странице. “Войдите в роль. Станьте своим персонажем.” А кем был ее персонаж? Официанткой? Неудачливой актрисой? Или кем-то еще? Кем-то, кто выходит по ночам в светлом парике и совершает ужасные вещи?

Иногда ей казалось, что в ее памяти есть дыры. Не просто пробелы, а именно дыры, черные и бездонные. Провалы во времени. Она просыпалась утром и не могла вспомнить, как легла спать. Иногда находила в сумочке странные вещи – чужую зажигалку, смятую записку с незнакомым номером, пятно на платье, похожее на кровь. Она списывала все на усталость, на стресс. Мечта о Бродвее таяла с каждым днем, как лед под палящим солнцем, оставляя после себя лишь мокрое, грязное пятно реальности.

Попугай бесцельно перебирался с жердочки на жердочку. Его яркое оперение казалось кричащим диссонансом в этой серой, унылой комнате.

– Что с нами происходит, а? – прошептала она, обращаясь к птице

– Почему я ничего не помню? Что я делаю по ночам?

Птица молчала. Лишь поскрипывала жердочка под ее лапами. Молчание было ее ответом. Всегда.

Она подошла к зеркалу в прихожей. Посмотрела на свое отражение. Изумрудные глаза смотрели на нее полные страха и недоумения.

– Кто ты? – прошептала она своему отражению. И ей показалось, что в глубине зрачков что-то шевельнулось. Что-то чужое. Темное.