Читать книгу: «Неудачник. Часть первая», страница 4

– Нет, не смогу, – отрезал он.

– Это еще почему же? – в недоумении спросил я. – Ведь глупо ждать полгода, особенно в твоем положении, – тихо прибавил я.

– Я ей пообещал – серьезно сказал он.

– Что пообещал? – спросил я, поджигаясь от негодования.

– Я пообещал ей представить свою музыку свету в день нашего знакомства. Ну она меня попросила, а я ей пообещал.

– Да черт меня возьми, да что это такое! – вскричал я. – Да какое к черту обещание! Разве ты не хотел все забыть и все отбросить? А тут какое-то обещание нарисовалось. Ты ведь хотел стать известным, а итого сам себе и ставишь границы. Как это глупо! А зачем же ты так старался, произносил все эти красивые речи о мечте, о людях, о счастье? Зачем же ты все это говорил, когда сам не пытаешься воспользоваться возможностью? И зачем же я, дурак, шел к тебе с таким одушевлением, с такими надеждами, чтобы сообщить тебе мысль? Почему же я сразу не понял, что ты хочешь умереть как червяк: никому не нужным и лишним, забытым всеми людьми? И так, пожалуй, и умрешь!

– Прости, я не хотел тебя… тебя обидеть. Мне очень жаль, прости. Ты прав, я так и умру, прям как червяк. Я во всем виноват, лучше бы я вообще не рождался на белом свете, – проговорил он… проговорил он сильно побледневши. Я задел его больное место, о котором он не хотел думать. Каждое слово его было произнесено с глубочайшим призрением к себе; он перестал любить себя, я это недавно начал замечать. Как… ах… как я себя возненавидел за произнесенные с досады слова.

– Я не желал зла, я не хотел, я так не думаю, прости.

– Я это понимаю. Ты сказал это, потому что чрезвычайно сильно меня любишь. Не со зла, а только желая мне счастья. Такое бывает… Человек может ляпнуть лишнего близкому, а потом страдать из-за этого. Я знаю, что ты будешь страдать из-за сказанного чрезвычайно, но не вини себя, прошу. Я не хочу оставить после себя грусть.

– Я… я… я-я… – сказал я и заревел. Я бросился его обнимать и начал кричать, рыдая: – Прости! Прости, я не хотел! Я не специально. Я люблю тебя больше всех на свете!

– Я знаю, я и это знаю! – захохотал он своим искренним, детским смехом. – А еще я знаю, что ты необыкновенно добрый, добрее еще не встречал. Ведь кто же, как не ты, станет так плакать за несколько лишних слов? Почти никто! А пойдем-ка ко мне заночуем, у меня там есть диван. Я приготовлю еды, мы поговорим, я тебе сыграю что-нибудь веселенькое, Моцарта например. А ты знал, что я играю не только все грустное, но и веселое тоже очень люблю. Очень ободряет меня. Ну пойдем-пойдем!

Он рыдающего меня взял за руку и потащил. Потащил как ребенка, которому не купили игрушку, которую он так хотел. Во всю дорогу он говорил со мной смеясь, а я, плачущий, давал какие-то невнятные ответы, и он еще больше смеялся.

– Разве может, – говорил он, смеясь, – разве может взрослый человек так рыдать? Вот только ты! Не перестань, перестань (постукивал он меня по плечу, задорно смотря, но я не мог перестать). А как по мне: сострадание – величайшее качество человека. Умение понять другого человека, умение ему сочувствовать – ведь из этого всего строится человечество. Но не всем дано, в тебе дано, у тебя этого избыток. Цени себя за это, никогда не упрекай себя в этом, да и вообще, живи без сожалений. Это моя просьбы к тебе. Сделаешь?

– Н-да… Н-да! – захлебывался я от слез. – Неп… прее… менно!

– Ну вот и славно! А мы уже и пришли.

Да… действительно… пришли. Весь… да, весь вечер тогда я не мог полностью успокоится, а он все смеялся и смеялся, я тоже смеялся, хоть и плакал.

Он, действительно, хорошо играет и Моцарта. А в этот раз даже без грусти, а с необыкновенную веселостью. Он играл, поглядывая на плачущего меня и смеясь. Это был хороший вечер, действительно хороший. Хороший вечер перед страшной мукой, ожидавшей нас обоих из темного угла. Как это больно… больно…

VII Счастливый праздник

Когда я навестил Федора за несколько дней до муки, он весь сиял. Я удивился и спросил причину столь хорошего настроения. Он сказал, что вспомнил, что у него сегодня день рождение, и он ждет от меня подарка. Я обрадовался и горячо поздравил его.

– Какой подарок ты хочешь?

– Честно говоря, – начал он, – я давно мечтал о котенке. Такое милое создание!

– Какого цвета? Породы?

– Русскую голубую, с голубыми глазами.

– Ну тогда пойдем выбирать.

Мы вышли из дома и на метро поехали в питомник. Я продиктовал консультанту требования от котенка, и нам начали показывать возможные варианты. Федор стал выбирать. Пока он выбирал, я успел сходить в магазин в метрах ста от питомника, накупить сладостей, торт, свечей и корм для кошки. Когда я вернулся, он наконец выбрал. Я шепотом спросил цену, она стоила… ха-ха, дорого стоила. Из-за этого я попросил Федора удалиться на улицу.

Вернувшись к нему домой, я спросил какую кухню он хочет попробовать, он заявил, что итальянскую. Я побежал в самый хороший итальянский ресторан, который только знал, забронировал столик и сделал очень странную просьбу, такую, что официант даже удивился. Снова вернувшись, я сказал:

– Пойдем в ресторан.

– Подожди, а как же котенок, – сказал он, лаская своего котенка.

– К черту этого котенка, пошли, – сказал я, схвативши его за руку, и вывел на улицу. Он захохотал и поблагодарил меня за котенка. Мы пришли в ресторан и сели за наш столик. Ресторан был роскошный. Федор долго и упорно смотрел в меню и наконец спросил, хитро улыбаясь:

– А почему цены заклеены? Такая задумка ресторана, чтоб цены узнавали только после?

– Ну это так, – начал я, – на всякий случай.

– На какой такой случай? – спросил он поднимая брови.

– На возможный, – сказал я, тоже заулыбавшись.

– Ну я тебя понял, я тебя прекрасно понял.

Ресторан был дорогим. Но разве жалко для человека, с которым в последний раз празднуешь его день рождения, которого сильно любишь, но с которым скоро расстанешься, каких-то денег? Хотя я и был бедным студентом, но мне было ничуть не жалко; я даже был рад, что их потратил, потому что мы оба получили необыкновенное удовольствие.

Возвращаясь, я попросился у него заночевать, он охотно согласился и поблагодарил за проведенный день.

– Спасибо тебе за этот день, – начал он, – это самый лучший день рождения о котором я только мечтал. Вот так можно и уйти. Но чем более красочна моя жизнь, чем больше ты меня осчастливливаешь, тем больше я боюсь, тем больше я не хочу с тобой расставаться. Спасибо тебе за все!

– Не за что, живи счастливо.

Мы вернулись домой и начали зажигать свечи на торте. Он сел на стул и посадил на коленки котенка. Я принялся петь. Федор немного отклонился в бок от меня, криво улыбнулся и слушал. Да, петь я не умею, ха. Я закончил петь.

– Боже, какой ужас, – говорил он, засмеявшись. – Ну и паршиво же ты поешь!

– У каждого есть свои недостатки, – начал я, улыбаясь, – и не стоит их стыдится. Надо принять себя таким, какой ты есть.

– А ты философ, как я погляжу! – еще пуще смеясь, говорил он.

– Да, это все я.

После торта мы пошли играть в его комнату на Рояле. Он уложил подле себя, на пол, кота. Я никогда не забуду ту картину, как он играл в тот вечер: рядом с ним, двигая ушами, лежал в комочек котик с закрытыми глазами, сам же Федор играл, чрезвычайно улыбаясь (я никогда прежде не видел его таким счастливым) и смотря в окна. Он играл… я и не помню, что он играл; тогда я ничего не слышал, не о чем не думал, а только смотрел на него, испытывая огромное счастье.

– Сыграй-ка мне что-нибудь, – сказал он, закончив.

– А? Что? – спросил я, опомнившись.

– Сыграй мне, говорю.

– Но я же уже лет 5 не играл.

– Ну и что, что не играл. Я хочу послушать, не стесняйся.

– Ну, ну ладно, – сказал я робко. Единственное, что меня смущало тогда, так это моя игра на фо-но, не знаю почему.

На самом деле, я приукрасил, я играл на фо-но, когда начал дружить с Федором, но до этого я его забросил, действительно, на 5 лет. В тот раз я сыграл неплохо, даже хорошо, правда, не помню, что именно играл.

– А ты довольно хорошо играешь, – сказал он, – особенно учитывая перерыв. А ну-ка подвинься, сыграем вместе. (Я подвинулся, он достал какие-то ноты и поставил их на пюпитр.) Я думал, что ты примерно так и играешь. И поэтому, я сочинил для нас дуэт. Ты играешь это, а я это (он поочередно указал на ноты). Но тут все и так понятно. Начнем!

Он сидел справа, а я слева. Можно было понять какие ноты для меня и без объяснений, а так, на глазок (по длительностям все уже было ясно). Я, конечно, допускал ошибки, хоть темп даже для меня был не очень быстр (я имею в виду в моей части, в его – было куда сложнее). Мелодия была необыкновенная: как-будто слияние Моцарта и Шопена (очень веселая, но и в то же время чрезвычайно душевная, человечная, проникающая). Мы играли ее, посвящая друг другу, мы в вкладывали в нее все чувства, которые испытывали. У нас получилось очень красиво. И, может быть, никто еще не игра так, как мы в этот вечер.