Читать книгу: «Великосветский прием. Учитель Гнус», страница 4

С этими словами он пустился через анфиладу комнат, дабы обнаружить место сомнительного пребывания своего слуги. Едва он скрылся из виду, юноше, исполненному предчувствий, явился призрак – бесшумно, как и подобает призраку. На нем была бледная маска с резко подчеркнутыми скулами, в остальном же, с макушки и до полу, призрак был окутан белым.

– Не пугайтесь, молодой господин, – боязливо попросил призрак, и хотя Андре в общем-то предполагал увидеть переодетую Ирену, холод пробежал у него по спине. Он засмеялся:

– Теперь небось моя очередь?

Так и оказалось. Из широкого рукава она достала маску для него, из своего балахона – второй балахон и порекомендовала ему одеться как можно более тщательно.

– Если хозяин что-нибудь заметит, он уйдет из-за стола, а для его здоровья это очень опасно. Я тем временем накрою на стол. Спешить особо незачем. Пройдет немало времени, пока Непомук очнется и придет в себя.

И впрямь проворная служанка со всей доступной ей легкостью скользнула через соседнюю, небольшую, комнату в следующую, большую, и там бесшумно задвигала руками. Андре тем временем перед трюмо старался, по крайней мере чисто внешне, не провалить возложенную на него роль. И остался вполне доволен: Il а le physique de l'emploi¹². «Примерно так высказался бы мой добрый Балтазар, если бы мог это себе позволить. Должен ли я, будучи месье Мийоном, говорить на своем весьма сомнительном французском? И что мне вообще говорить?»

Он не стал долго раздумывать над ответом и пошел отыскивать в обеденном зале свою партнершу по игре. Та молча повлекла его за собой в вестибюль, где оба принялись активно разрабатывать план операции.

– Он не должен встречать своих призраков на улице, – пояснила Ирена, – ему показалось бы странно, что закрытые двери могут помешать нам войти. – Они долго стояли, дожидаясь, пока к ним не присоединился Непомук в потертой ливрее, чернота, покрасневшая на швах, шелковые штаны до колен, бумажные чулки и лаковые туфли с пряжками, причем лак осыпался с них, как чешуя.

Поскольку Непомук склонился перед ними в подобающем поклоне, они увидели вместо лица сияющую лысину. Не меняя позы, Непомук придвинул гостям стулья, поставив один подле другого, а затем, стоя позади, почти шепотом попросил их не посетовать и приниматься за суп, не дожидаясь тайного советника. Ибо господин его не переносит супа из раковых шеек. Он же тем временем поможет усопшему завершить свой туалет. Один покойник поможет одеться другому, господам надо запастись терпением, по поводу чего он просит их проявить понимание.

На этих словах его шепот затих, возможно, он удалился. Андре боялся поглядеть ему вслед, нарушив правила игры. Более того, он положил кончики пальцев на край стола подобно дитяти, когда велено прилично себя вести, а ситуация напряженная. Поскольку и дальше их застолье протекало в безмолвии, Андре решил, что месье Мийону надо бы что-нибудь сказать, хотя бы пустяк.

– Cette bisque sent bon¹³, – сказал он, так как суп из раковых шеек и впрямь издавал очень аппетитный запах, хотя Андре не смел взяться за ложку.

К его великому удивлению, Ирена очень скоро убрала обе полные тарелки. Она явно не поняла смысл его реплики. После чего своим обычным голосом, только осмотрительней, чем всегда, она сказала:

– Лучше вам, молодой господин, не приниматься за еду, пока он не придет. Вам еще понадобятся силы. Мы должны подавать ему пример, а это совсем не просто.

Между тем она снимала с серванта одну миску за другой, на каждой – серебряная крышка, каждая на отдельной спиртовке, и располагала все аккуратным рядком на дамастовой скатерти.

– Потом никто не станет прислуживать, – пояснила она, – ни Ирена, ни Непомук.

– Да, у обоих есть веские основания оставаться там, где они есть, – заметил Андре громче, чем ему хотелось бы, впрочем, он сумел не рассмеяться в голос, и уже это было большим достижением. Второй призрак снова уселся на свой стул. Он приложил палец к вырезанным на маске губам. С этой секунды оба приглашенных снова начали объясняться тоном, приличествующим их роли, хотя по смыслу речи их были вполне неподобающими.

Ирена застонала:

– Есть паштеты, лосось, соус «Муспин», бараний окорок, вымоченные в сливках рябчики, спаржа маринованная и с сыром, плумпудинг, разные фрукты, сыр бри. К кофе подадут «Марк Бургонь», а вина будут трех сортов, одно крепче другого. Кто выдержит такое? Он приучил меня к ужасному обжорству. Иначе он будет голодать. Не могу же я допустить, чтобы он голодал.

Андре вздохнул:

– Нет, конечно, не можешь. Не забывай только, что он и сам затрудняет себе жизнь. С тех пор как я сюда пришел, час назад или чуть больше, он уже четвертый раз переодевается – без помощи, но с пунктуальной точностью. Трудно поверить, но он превосходит любого артиста в преклонных годах, а ведь ему девяносто. Бедный Балтазар!

– Он переест! – причитала она. – Всю неделю ни крошки, а потом один раз – и без всякой меры, в его-то годы! Боюсь, быть беде!

V. Чревоугодие у призраков

Тут оба они разом опустили голову. Оба почувствовали приближение тени прежде, чем ее выдал какой-нибудь знак. То явился хозяин дома. Он скользил неслышными шагами вокруг необъятного стола. Теперь он был облачен в подлинный черный сюртук лучшей эпохи, низкий отложной воротник и пышный белый галстук поверх крахмального пластрона. Темные панталоны и на сей раз были у него в обтяжку с накладными икрами и натянуты на сапоги при помощи штрипок. Андре одним взглядом охватил все, включая измененную прическу.

Дед его сел напротив своих гостей, подобно им наклонил голову и сложил изящные руки. Внук с жадностью вбирал внешние приметы этого дряхлого бытия, работа глаз вытеснила активное сострадание: жаль, что это так кончается.

Внутренняя сосредоточенность хозяина свершилась, он раскрыл близстоящую миску, оделил гостей паштетами, но свою тарелку оставил пустой. Андре был этим встревожен и растерян. Однако пример Ирены подбодрил его: она брала уже третью порцию, тогда он на радостях съел четыре. В миске осталось еще пять, но они разом исчезли – во чреве Балтазара, как с превеликим удивлением осознал его внук, лишь на две минуты выпустивший деда из виду.

Превосходная челюсть старца еще продолжала жевать: по этой ли причине он безмолвно указал на рюмки обоих сотрапезников? Нет, не по этой. Он разлил вино, подал им знак, они живо откликнулись и выпили – все в полном молчании. Балтазар, не мешкая, снова схватил бутылку.

Торжественная церемония повторилась с той лишь разницей, что теперь пили глотками и половину оставили в рюмках. Ирена проделывала все операции не глядя. Однако Андре мог убедиться, что и его оголодавший предок не фиксировал взглядом ни его, ни ее. Он глядел в свою рюмку.

Юноша с готовностью сделал то же. Рассуждал он так: возможно, мы трое – невидимы. Это состояние отменяет все и всяческие правила, можно напиваться, пренебрегая приличиями, и никакая поучительная застольная беседа не будет мешать работе насыщения.

Он заблуждался, по меньшей мере отчасти. Сколько у него в рюмке оставалось «Лазора», этого вина бархатистой мягкости, он еще мог в себя влить. Когда же он по собственному почину хотел вторично наполнить свою рюмку, соседка по столу изо всех сил толкнула его под ребро. Мигом протрезвев, он отдернул руку. «Будем благоразумны, – увещевал он себя. – Чего-чего, а неблагоразумия за этим столом и без меня хватает».

Хозяин открыл следующую миску. Огонек, который поддерживал в ней тепло, затрепетал и погас. До сих пор, как и в дальнейшем, любая спиртовка гасла именно тогда, когда в ней отпадала надобность. Лосось со своей стороны тоже испытал на себе все те формальности, которые уже сопровождали поедание паштетов. Когда гости с нескрываемым аппетитом воздали ему должное, Балтазар в своем потустороннем состоянии не видел больше никаких препятствий и начал поглощать двойные порции.

Андре услышал, как тяжело сопит бедная Ирена. Куски из ее рук начали соскальзывать мимо разреза искусственного рта, не всякий раз попадая в настоящий, под мост с двумя зубами, но умысла в том не было. Вот и у него начало гореть под маской лицо, и он тоже не вполне уверенно владел теперь вилкой; впрочем, его так и подмывало сказать, что в качестве призрака он еще ни разу так хорошо не едал. Искушение исходило от нового напитка, горячительного белого вина. Целых три раза дед разливал его по рюмкам, не уронив ни капли, и залпом выпивал свою. За третьей рюмкой один из призраков поперхнулся и начал бесшумно, хотя и активно хватать губами воздух.

И тут Андре забылся по-настоящему. Он похлопал Ирену по спине, чтобы она снова могла дышать. Но едва силы к ней вернулись, она наступила ему на ногу. Он хотел взглядом попросить у хозяина прощения, но тот, по обыкновению, смотрел в свою рюмку.

Это еще кое-как сошло. Лосось под соусом «Муслин» имел необыкновенную нежность: редкое кушанье так легко тает на языке. Последовавшая за ним баранья ляжка, вымоченная в сливках, как минимум заслуживала звание неземной, и несчастный почти произнес это вслух, но уже на самом краю своей оплошности спохватился, что барашек за этим столом отнюдь не единственный представитель потусторонних сил.

Неотвратимая катастрофа разразилась после трех рюмок бургундского. Эта лоза до такой степени вдохновила месье Мийона, или как там его зовут, что он заплетающимся языком, но достаточно внятно пробормотал:

– Le bordeaux n'еst pas unvin¹⁴.

Это было речение, произнося которое никто ничего не думает, а уж Андре меньше всех. Просто он где-то слышал его и случайно запомнил. Воцарился холод. Он овеял чрезмерно разгорячившегося своим дыханием, и в приступе скоротечной паники тот явственно ощутил гробовую прохладу. Покойный хозяин дома уже отъехал вместе со стулом от стола; захоти он встать, Андре вполне серьезно спасся бы бегством.

Его спасли каминные часы. Они стояли у него за спиной, но об их существовании он узнал лишь сейчас. Потому что они вздумали заиграть: «Ах, золото есть лишь химера» из «Роберта-Дьявола». Но как же так: часы перед этим не били, да и преданная служанка бывшего богатея лишь теперь выпустила на волю свой тоненький голосок. Она позволила себе отступление от правил, чтобы восстановить положение. Балтазар, приятно тронутый взглядами Роберта на золото, вернул свой стул в прежнюю позицию. Внук его вскорости забыл неприятный инцидент.

Трудней было с Иреной, она не могла больше участвовать в трапезе. Ее господин в неизреченной доброте своей к месье Мийону, с которым он был вполне согласен касательно выдающихся качеств бургундского, наполнил кубки – про себя Андре называл это «кубки» – в четвертый раз. После достигнутого согласия надлежало выпить. Свершив это, Ирена вырубилась. Она рухнула на Андре. Он был вынужден приподнять оплошавшую старушку со своего плеча и упереть ее перегруженным желудком о край столешницы, что удалось лишь с помощью второго стула, иначе тело Ирены съехало бы в другую сторону.

Но проворные движения нарушили равновесие самого месье Мийона. От этого пострадал порядок в его одеянии, и на свет божий выглянули те или иные части Андре. Он решил, что все застолье пошло прахом, тем более когда увидел, что дед не смотрит более в рюмку, а внимательнейшим образом наблюдает. В чем дело? Дед улыбнулся. Он явно был удовлетворен как происходящим, так и своими открытиями.

Андре подумал смутно: «Он знает. И всегда знал. Его вера в нашу потусторонность покоится на шатком основании. Но тем упорнее он ее защищает. И однако же его радует, когда внезапно там и сям выглянет клочок природы. Главное, не признавать этого, как, например, и заявление покойного Мийона о том, что бордо – это не вино. Только бы мне не заговорить. Этого дед не перенесет, это будет конец света. И тогда он лишит меня наследства!» До чего забавная идея осенила молодого Андре! Перспектива быть лишенным наследства вызвала у него приступ кашля, который, по сути, был задушенным смехом.

К Балтазару очень скоро вернулась его прежняя торжественность, ибо если пришельцы унесут с собой простуду, это снова будет нарушением правил. С доброжелательной предусмотрительностью он налил старому другу, налил и себе того же испытанного бургундского. Под него-то они и воздали должное плумпудингу, да так, словно оба решили наконец-то вознаградить себя за скудный обед.

Щеки девяностолетнего окрасил легкий румянец, под глазами чуть огнистее, и сами глаза тоже вспыхнули легкомыслием молодости, как можно бы предположить. Если только Андре не ввела в заблуждение затуманенная голова, Балтазар явно помахивал рюмкой в сторону измятой оболочки второго призрака, своей собственной покойницы, которая навалилась на стол, лицом в руки, и словно бы погрузилась в сон. Как знать, всегда ли она нравилась ему при жизни. Теперь супруга должна была признать себя побежденной, он же, мертвый так, что мертвее не бывает, оказался наверху.

Мало-помалу исчезли сомнения, и двух еще не сдавшихся сотрапезников поистине связала тихая и безмолвная доверительность. Старик перебрасывал молодому дольки апельсина и, когда они попадали на тарелку, обнажал свою безупречную челюсть. Андре чувствовал приближение той минуты, когда можно будет рискнуть и запечатлеть на бумаге лик преображенного Балтазара. Он украдкой запустил руки под свое облачение и, презрев трудности, встретившие его на этом пути, извлек все необходимое для рисования.

Сперва он попробовал рисовать на коленях. Положить блокнот на стол было куда удобнее. Перед ним он выставил гору использованной посуды. И отодвинул ее не кто иной, как Балтазар. Он желал наблюдать, как возникнет его шуточный портрет: парик, и без того более привлекательный, чем первый, съехал теперь набок, кудельки растрепались. Сколь оживлен и галантен был этот древний лик, но зловещее прошлое неизменно присутствовало на нем как увековеченная прихоть.

Затуманенным разумом художник понял, что явления подобного рода, именно подобного, недурно подходят для того, чтобы их изобразили на фоне роскошных консервных банок. И принял соответственное решение. В благосклонности модели он не сомневался – та глядела с полным участием и в высшей степени одобрительно на торопливый грифель.

Вдруг бой часов. Еще не отзвучавший первый удар догнал второй. Третий заставил себя ждать, но затем последовал и он, глухой, глубокий, и скоро замер. Донельзя напуганный Андре оглянулся на обычно столь скромные каминные часы, которые вдруг так мощно возвестили ему, что уже три и что он уже два часа сидит за столом. Но когда, отведя глаза от камина, он снова обратил их к деду, того уже не было.

Андре вскочил, страх захлестнул его, обернулся ужасом. Желая без помех узнать, что произошло на самом деле, а что лишь было разыграно, он сорвал маску.

Ирена, не отрывая лица от рук, заговорила:

– Успокойтесь, молодой человек! Бой часов изображал он сам.

Она настолько собралась с силами, что могла кивнуть на анфиладу комнат, куда должен был скрыться ее работодатель, но Андре не обнаружил там даже следов деда, а вдобавок усомнился в реальности могучего звона из дряхлой груди.

Ирена увидела это и пояснила:

– Телесный разгул, я подразумеваю службу чрева, придает ему порой нечеловеческие силы. Остерегайтесь, молодой человек!

Тут Андре рухнул обратно на стул.

– Неужто тебе, о достойная особа, еще ведомы искушения? – спросил он, совершенно сбитый с толку.

– Ах, гадкий, как вы могли подумать?! – Ирена погрозила ему пальцем. Она уже стояла. Без облачения. И явно придя в себя. – Теперь, конечно, нет, – сказала она с укором. – Это было во время покойницы, когда мы все еще были в соку.

– Пятьдесят лет назад? – предположил Андре, содрогаясь.

– Кто их считал, – ответила Ирена тоном своего философа. – Время не есть нечто реальное. – И из глубины собственных воспоминаний: – Мийон был очень хорош собою. В вас сегодня было много от него.

У внимательного слушателя все больше прояснялось в голове.

– Я понял: не только наш Балтазар грешил с тобой, но и покойница платила ему той же монетой с его другом. Я понял. И, в честь ваших былых заблуждений, ты должна теперь на его трапезах изображать покойницу, падать со стула и засыпать.

Она пояснила не без смущения:

– Еще и потому, молодой человек, что вы так сильно напоминаете моего любовника. Я хочу сказать, любовника покойницы, которую я должна изображать.

Андре испугался еще сильней, чем в первый раз. Лишь теперь перед ним раскрылась вся зловещая суть роли, которую его заставили играть. Ирена невинным тоном предложила:

– Да снимите же эти неподобающие одежды, молодой господин.

Он повиновался с поспешностью, какой она не ожидала: размотался и сбросил все на пол. Ирена все подобрала вместе с остальными частями двойного маскарада и хотела вынести, но Андре увидел, как еще перед дверью ее качнуло. Он поддержал эту перенесшую много испытаний особу, которая тому всячески противилась.

– Чтоб ты у меня не упала на лестнице. – Он ласково настаивал на своем праве помочь ей. Это существо, будучи молодым и привлекательным, обманывало его бабку, тоже красивую и в самом благоприятном возрасте. – Я тебя доведу до твоей комнатки.

Они поднимались и поднимались. Старуха дышала с трудом.

– Его праздничное угощение долго будет камнем лежать у меня в желудке, – стонала она.

У него мелькнула мысль.

– А ведь дед беден. Кто же оплачивает это чревоугодие?

– Я, – просто отвечала Ирена. Добравшись до своего обиталища, она вдохнула побольше воздуха, чтобы пояснить: – Это самое малое из всего, чем я ему обязана. И мне это по силам. Когда он был богат, он мне много дарил. У меня осталось почти все, у него от семи миллионов – ничего, из чистого своенравия. Я благословляю его своенравие, теперь я могу служить ему даром, хотя в одиночку вести весь дом мне не по силам, а иногда я должна кормить его до отвала. Хорошо ведь, когда так поздно кто-то тебя призывает.

VI. Бочки с вином

Андре поцеловал ее в щеку и торопливо удалился, склонясь над перилами, она настойчиво шептала:

– Бегом, молодой человек, бегом! Сейчас он закончит переодевание.

Опять переодевание. После минут глубокого волнения там, наверху, перед комнатой Ирены, внук испытал соблазн с юмором отнестись ко всем этим детским штучкам. Дав волю своей веселости, он вошел в колонный зал. С другой стороны туда же вошел Балтазар.

– Ты смеешься! – заметил дед. – Значит, ты в полном одиночестве недурно поел?

– Должен признаться, – отвечал Андре.

– И пил за мое здоровье?

– Больше, чем надо, дедушка, ибо никогда еще ты не выглядел так хорошо.

При этом он оглядел костюм старика: грубый рабочий сюртук, мятые брюки, отнюдь не натянутые с помощью штрипок.

– Разве твой день рождения уже завершился? – спросил он.

– Никоим образом, – заверил его Балтазар. – Даже наоборот. Но разве тебе не интересно узнать, как протекал праздничный обед?

– Как же он протекал? – спросил Андре, повторяя деда.

Балтазар широко размахнулся, как в своем рассказе, так и рукой.

– У нас была очень плодотворная и чрезвычайно интересная встреча, у меня и у других пришельцев, подобных мне. Не знаю, обращал ли ты на это внимание, но живые уснащают свои беседы хвастовством, глупыми пустяками и желанием уколоть. Мы же – мы молчим.

– Это всего надежнее, – согласился Андре, – особенно в сопровождении изысканного бургундского. Le bordeaux n'еst pas unvin, – добавил он из лихости.

Добрый дедушка Балтазар взглянул на него пронзительно, но взгляд его был затуманен вином.

– То самое, которого ты за своей одинокой трапезой выпил целую бутылку.

– Две, – возразил Андре.

– Оно и видно. Ты шатаешься. А я нет. Вот попробуй сбить меня с ног.

Девяностолетний явно переоценивал свою жажду предприимчивости. Внук даже начал бояться за него.

– Дедушка! – попросил он. – Разгул, если в него ударяются не слишком часто, весьма, сколько я слышал, полезен для мальчиков старшего возраста.

Балтазар перебил:

– Он просто творит чудеса. Позволь по секрету это тебе сообщить.

– Но, – внук решил довести свою просьбу до конца, – но после этого обычно ложатся спать.

– А вечность? Про нее ты забыл? – вскричал Балтазар со всем пылом своего вина. – Я всегда говорю из глубин ее тишины, и пусть даже тебе кажется, что я стою перед тобой во плоти, на деле я лежу и покоюсь с миром.

– Отлично! – Андре был готов признать все, что от него ни потребуют. После того как он подвизался в качестве призрака, совесть его, которая вдобавок подверглась воздействию алкоголя – и какого алкоголя! – почти не оказывала сопротивления.

– Эх ты, человечек, – обратился к нему более чем когда-либо освобожденный от земных обязательств дед. У него даже появилось на лице выражение беспредельной доброты. – Ты, человечек, насладясь соком благородной лозы, потерял последнюю память вместе с легкостью твоей нежной молодости. Я же, напротив, начинаю вспоминать. Мой отлетевший дух ненадолго возвращается к земным пустякам и забавам. И чтоб ты знал, нет ничего более забавного, чем владение.

– А чем же ты владеешь? – спросил Андре снисходительно, ибо заметил, что теперь старик разболтался спьяну.

На ухо внуку, злобно шныряя глазами во все стороны, Балтазар зашептал:

– Тебе надо поглядеть на мои бочки.

– Бочки с вином? – Снисходя к старику, Андре не стал насмехаться и принял тайну вполне серьезно.

– Тсс! – зашипел дурашливый старик. – Ты будешь первый. Никто про них не знает.

Его пустые бочки! Ведь за то, что теперь стояло на столе, платил не он.

Бедняга стиснул плечо своего потомка.

– Идем, маленький сын моего деловитого Артура! Спустимся вместе под землю.

На первой же ступеньке старик остановился. Он упустил из виду одну опасность.

– Она может нас выследить! – Он подразумевал Ирену, которая тоже воздала должное напиткам и могла считаться спящей с бо2льшим основанием, чем Балтазар. Напрасно Андре доказывал, что, провернув такую гору работы, служанка едва ли заставит свои старые ноги спускаться на столько этажей: работодатель Ирены желал полной уверенности. Проворно – Андре только диву на него давался – он достиг верхней площадки. Ключ повернулся в замке раз и другой.

Успокоенный старик вернулся назад, взял внука за руку, как пятилетнего малыша, и нисхождение началось. Первый этаж там, где они вышли на него, предварял вестибюль. Кто об этом не знал, мог оскользнуться на каменных плитах пола; сквозь запертую дверь пробивались полоски света, не такие яркие, как раньше, в полдень. Даже Андре, которому с детства был привычен здесь каждый шаг, беспомощно застрял на месте. Он счел за благо не знать, где находится подвал.

За лестницей стена была закрыта грубо сколоченным, очень тяжелым шкафом. Любопытный мальчуган в поисках укромных уголков поднатужился однажды, желая сдвинуть его хоть на дюйм, чтобы, возможно, взгляду открылись ступени, ведущие вниз. Напрасный труд. Зато его дедушка повернул теперь сей старинный предмет мебели с удивительной легкостью. То ли сегодняшнее пиршество наделило его необычайной силой, то ли он задействовал какое-то секретное устройство. Андре не стал уточнять. Соки благородной лозы продолжали бродить в нем. Причем они не делали его ни тупым, ни вялым, просто на этой стадии опьянения он был исполнен отваги и лишен серьезности. Ни одно из получаемых впечатлений не проникало вглубь. Мифическая лестница в подвал, когда он наконец ее увидел, не произвела и вовсе никакого впечатления.

«Именем народа», – бормотал он, подражая чьему-то авторитетному тону, но вскоре ему пришлось обернуться назад, где что-то щелкнуло и что-то сдвинулось с места.

Так и есть, шкаф вернулся в исходное положение. Захлопнута одна дверь, задвинут один засов. Темнота стала всеобъемлющей.

– А теперь как? – спросил Андре невинным голосом.

Дед его чиркнул спичкой и между скалистыми неровностями стены зажег маленькую лампочку.

– Мы постараемся подойти ближе, – наставил внука добрый Балтазар, после чего вознес свою вежливость на уровень еще более высокий. – Asseyez-vous et reprenez courage¹⁵, – предложил он, обводя широким жестом просторное подземелье. Со всех сторон набегали тени, но ведь не на тенях же сидит человек.

– Спасибо тебе, добрый Балтазар, или на этом месте надлежит говорить «господин тайный советник»? А что до духа, то сдается мне, путь далекий до Типперэри.

– Остроумно! – похвалил дедушка внука. – Хотя мы еще не достигли цели, твое замечание точно и произнесено с уверенностью. – Это лестное признание было слегка подпорчено оттенком недоверия. Сомнений нет: Андре навлек на себя подозрение, как до того – Ирена, и даже более сильное – и в более глубоком смысле. К делу явно примешалась мучительная ревность. «Чего стоил бы я, несчастный, если бы ты свободно ориентировался даже в моем подземном царстве!» Вот как это надо понимать, решил Андре, но оставил свои мысли при себе. «Итак, я ничего не слышал».

Вслух же он произнес:

– Дедушка! Позволь мне кое-что сказать. По-моему, ты переоцениваешь свой подвал. Когда я был во младенчестве… – Он прикусил язык.

– Ты даешь мне понять, что теперь я и сам таков. – Этим старик удовольствовался. Злое намерение, которое он пожелал искупить, пересилило сомнения: взяв внука за руку, он пошел дальше.

Андре цеплялся за шероховатые блоки. Сильный ведущий – а именно таков и был его дед – оказался здесь очень уместен. Тени падали с необозримой высоты на совершенно пустое основание, которое все никак не кончалось. Разве что необъятная ширина помещения мало-помалу пошла на убыль. Под конец Андре предположил, что теперь по левую и правую руку их путь сопровождают стены. И верно! Тут он ударился о какой-то угол. Но прелью пахло все равно.

Он пробормотал:

– Право слово, чем дальше, тем интересней.

Но тут как раз Балтазар заставил его круто повернуть, в последний раз.

– Стой! – приказал он и выпустил стиснутую руку внука. Внук не видел деда, он не имел ни малейшего представления о том, что здесь есть и что происходит. Но при всем при том сохранял спокойствие. «Жаль, – подумал он. – Доведись мне пережить это в тринадцать лет!»

И снова была открыта очередная дверь, и перед ним предстала еще одна лестница. Виясь улиткой, она спускалась вниз – а вообще-то она была из железа, что отчетливо видно. Дневной свет, падающий во второй подвал после многократного фильтрования, лишь слабо освещал его. Однако у того, кто перед тем долго блуждал вслепую, дожидаясь своего часа, отверзлись глаза.

Андре шагнул через дверь, тоже железную. С площадки винтовой лестницы он окинул взглядом винный погреб и нашел его отнюдь не чрезмерно большим. Два ряда бочек, со всех сторон закрывшие стены, оставляли свободным лишь крохотный пятачок посредине, и по нему передвигался счастливый владелец. Да как! Он совершал резвые прыжки – туда, сюда. Он ощупывал крепкие обручи, охранявшие сок драгоценной лозы. Он пересчитывал, все ли на месте. Внук вполне понимал суетливость старика, у которого не осталось ровным счетом ничего, кроме этих вин. Но вина жили вместе с ним. Известно же, что они не праздно покоятся в своих бочках, а продолжают зреть.

На полном ходу Балтазар вдруг остановился и опустил ногу, занесенную для очередного шага. Ему вспомнилось, что за ним наблюдают. Пригнувшись, он покосился наверх. Если глядеть сверху вниз, обычно осанистый Балтазар походил на гнома в соответственном одеянии. Грубая куртка, задравшись сзади, провисла впереди до самых ступней. Плечи покрывала паутина и пыль.

«Вот почему он так одет, – подумал Андре. – А на мне-то хороший воскресный костюм!» Покуда он себя ощупывал, снизу доносилось хихиканье, издевательское, так может смеяться гном.

– Ты боишься идти дальше, – окликнули снизу. – Можешь спокойно спускаться. Здесь приятная прохлада. Если с тобой пришла девушка, можешь с ней потанцевать.

Андре оглянулся, ища Стефани. Он знал, что это лишено смысла. И все же только она согласилась бы участвовать в подобном бреде, беззаботно, как и он. Он действительно ступил на гладкие ступени. Грязи на них почти не было. Вероятно, по ним часто ходили. Тогда он заговорил, дерзко и легковесно:

– Спасибо, мой добрый Балтазар. Я не умею плавать. А танцы показаны астматикам. Ты ведь знаешь, как я отношусь к деньгам.

Но что произошло? Спустившись вниз, он увидел перед собой преображенного Балтазара: ни гнома, ни его издевки, ни ехидства. Повелитель бочек посмотрел на него сверху вниз и грозно, ледяным тоном спросил:

– Ты что это толкуешь про деньги, мой маленький друг?

– А разве нельзя? – Андре напустил на себя вид более сокрушенный, чем требовалось. Но спокойствия он не испытывал. В чем он промахнулся? Ну, с начала обеда язык его сделал больше ложных движений, чем теперь припоминалось. Вот и этот он вскорости забудет. Старик был тронут видом такого раскаяния, и напускного, и вполне искреннего.

– Не принимай это так близко к сердцу. Il radote. Lui, au moins, n'а pas le vin mauvais¹⁶.

Он утверждал, будто уж кого другого, а лично его вино не делает злым. И впрямь сделался ласков. Он даже отряхнул плечо внука, пыль взвилась, и это его развеселило.

– А теперь восхищайся моим винным погребом, – потребовал он.

– Как много сокровищ! – Андре изобразил увлеченного дурачка. – Я прямо в пещере Али-Бабы.

Старик улыбнулся, величественно, но плутовато.

– Государству пришлось оставить мне эту собственность, когда оно забрало у меня остальную.

– «Ах, золото есть лишь химера», – пропел Андре, и дед одобрительно кивнул.

– Тебя наверняка мучит жажда.

– До чего ж ты умеешь угадывать! – Внук прямо расплылся от почтения. Все его мысли были о том, как ублажить доброго старичка. Впрочем, он уже начал испытывать скуку. Да и жажда его вовсе не мучила.

Балтазар наставлял его:

– Упражняйся в питье и во владении своими мыслями. Вон ты и дверь забыл закрыть.

«Какую дверь?» – хотел спросить юноша, но сам увидел наверху открытый проем. Он послушно побежал вверх по лестнице. «Чудной святой!» – подумал он про тайного советника, который прямо купался в тайнах. За спиной у старика простирались неосвещенные коридоры и залы, свободный выход перекрывал замок с секретом. А ему все мало. Хотя у человека девяноста лет скорее есть основания оставлять двери нараспашку, на случай, если с ним что приключится.

Ну ладно, железная дверь была прикрыта и заперта на засов. С лестничной площадки Андре видел, как старик присел на корточки между двумя рядами бочек. Цедил вино из одной бочки. Вернее, если присмотреться, не цедил, а шарил за бочками, после чего на свет явился кувшин: вот из него-то, именно из него Балтазар и наполнял бокалы. Ну ладно, еще раз решил для себя Андре. Это тот запас, который всегда должен быть под рукой. Не о чем и говорить.