Читать книгу: «Полевой дневник», страница 3

10

Отогреет тело вместе с душой

Этот ласковый костер не большой,

Он душистый приготовит мне чай,

На рассвете улыбнется: Прощай!

С. Прачев

Туучак в нижней части долины – ручей как ручей – склоны крутые, осыпные, кое-где скалки торчат. Русло почти прямое, вдоль него неширокие галечно-щебнистые косы. У основания склонов, в основном на плавных поворотах долины, встречаются невысокие надпойменные террасы, поросшие лиственницей. Условия для шлихового опробования почти идеальные. Правда, шлих минералогически «бедный» и не интересный: рутил, циркон, кварц, немного ильменитика – все как обычно, ни малейших признаков золотоносности. Зато все получается быстро: отмыл пробу, слил в пакетик, задокументировал, глянул на карту, определился с привязкой следующей точки опробования и побежал. По пути «донку гребанул», в рюкзак закинул и дальше, дальше, все практически на «автомате». И так до обеда. Ну, а обед – это святое: место должно быть такое, чтобы душа пела. Широкое, открытое, чтобы комариков сдувало, чтобы дрова не далеко – либо сухостой на террасе, либо сухой завал на косе. Ну и уж совсем хорошо, если под терраской омут, а в нем хайрюзки гуляют… Но, увы, действительность оказалась гораздо прозаичней.

Естественно, на топографической карте было видно, что верхняя часть долины выположеная и очень широкая. Когда-то, здесь прогулялся ледник и «выпахал» долину. Но то, во что превратилась долина этого, в общем-то, приличного водотока в современную эпоху, не выдерживало никакой критики. Склоны расступились, образовав цирк, с плоско-холмистым рельефом в центральной части, постепенно переходящим в террасоувалы по периферии. Четко выраженного русла не было и в помине. Водоток сначала раздробился на несколько рукавов, а потом и вовсе пропал в каких-то болотцах. И склоны долины, и ее днище густо поросли лиственницей, причем вся она крученная-перекрученная и имеет вид чахлый и какой-то убогий, чего не скажешь о кустах кедрового стланика. Он отвоевал для жизни вершины и склоны невысоких холмов, подымающихся над болотистой равниной. Мощные лапы стланика вздымаются ввысь на 3–5 метров и причудливо переплетаются между собой. Пройти здесь нет никакой возможности, даже усердно работая топором. Оставшееся жизненное пространство заняла тальниковая поросль. Все понижения в рельефе, кроме заболоченных, поросли тонкими хлыстами тальника. В общем, любое передвижение по этой экзотической местности иначе как словом «продираться» не назовешь.

На свою беду, в последней шлиховой пробе, отобранной из небольшого намыва щебнисто-галечно-глинистого материала в промоине террасы, я отмыл значок золота. И значочек то небольшой – 0,2–0,3 мм, окатанный, но он есть, и приволокло его из этой котловины. Конечно, это может быть и «ледниковое» золото, принесенное сюда черт знает откуда, а может и нет. Это нужно выяснить, а выяснить это можно только одним способом: тупо исползав всю эту болотину и промыв в лотке все, что можно промыть. Этим я и должен заняться в силу своих профессионально-геологических обязанностей. Но, увы, день заканчивается, и передо мной стоит дилемма – либо бегом домой, на стоянку, а завтра снова сюда, либо – ночевать, а завтра с утра приняться за работу и, даст Бог, за день разделаться с этой проблемой. Естественно, бегать туда-сюда по 7–8 километров по ручью, хоть и вполне проходимому, мне совершенно «не улыбается», а для ночевки с собой есть все необходимое. Да и продуктов взял с запасом. В общем, решаю ночевать. Только, вот вопрос – где ночевать? Поскольку местность одинаково унылая и выбирать просто не из чего, решаю устроить ночевку там, где и стою.

В подножье пологого холма между мощными ветками стланика белеет мхом маленькая полянка. Я снял рюкзак и карабин, аккуратно положил поверх рюкзака лоток со скребком и планшетку. Геологическим молотком с длинной ручкой разгреб мох до почвы – здесь будет костер. Из тонкой лиственницы соорудил таган, предварительно остругав ножом ее комель, а вершинку придавив выворотнем. С сухими стланиковыми веточками проблем нет, и вскоре костер занялся, хлестнув жаркими языками почти прозрачного пламени закопченный котелок. Как только разгорелся костер, вокруг стало темнее. Я занялся подготовкой спального места. Наломал стланикового лапника и положил поверх моховой подушки, сверху расстелил геологическую куртку. Пока занимался приготовлением лежбища, закипела вода в котелке, пусть покипит, меньше болотом вонять будет. Около костра, на сухом стволе давно поваленной лиственницы, раскладываю пробные мешочки с донкой – подсохнут, можно и просеять, все меньше груза завтра в рюкзаке таскать. Снял сапоги, вынул из них войлочные стельки и аккуратно поставил их у того же ствола листвяшки, но подальше от огня, за ночь высохнут. Сапоги-болотники, отвернув закатанные голенища, перевернув подошвами к верху, надел на торчащие отростки сухого выворотня. Ну, вроде, управился, теперь можно и перекусить. Веточкой отгреб из костра мелкие угли и поставил в них банку открытой говяжьей тушенки. В пробном мешочке есть отличные сухари. Их делает наш рабочий по базе – Лев Семенович. К возвращению геологов из заходов на базу Лева печет хлеб, чтобы его хватило на дни отдыха и подготовки к новому заходу. А между нашими посещениями базы, оставаясь один, он печет хлеб, «чтобы не потерять квалификацию» и сушит из него сухари. Поэтому, в первые дни наших походов наслаждаемся хлебом, а через некоторое время переходим на сухари.

В другом пробном мешочке есть несколько кусков вяленой оленины, но я ее лучше приберегу на завтра, может еще целый день придется по этой «амазонии» ползать, а запас «карман не тянет». Снимаю котелок с костра крючком из тальниковой веточки, завариваю, добавляю немного сухой душицы и ставлю настояться, прикрыв чистым байковым пробным мешочком, удивительно легкомысленной пестрой расцветки. Ужиная, любуюсь четкими очертаниями черных водоразделов на фоне заката. Солнце прячется за Верхоянскими хребтами, окрашивая в розовый цвет длинные перистые облака, которые похожи на хвост гигантского павлина, сидящего где-то за горами. Это к дождю. Вытаскиваю из рюкзака кусок полиэтиленовой пленки и растягиваю над лежбищем, привязывая к веткам стланика. Ну, что же, можно и вздремнуть. Натягиваю на себя свитер, предварительно повисевший у костра и вобравший его тепло, обматываю ноги запасными чистыми и мягкими шерстяными портянками. Поудобнее устроившись на стланиковом лапнике смотрю как тают в небе искры костра. И я вместе с искрами падаю в это розовое марево…

Просыпаюсь от шороха в гуще стланика. Еще не сообразив что к чему, понимаю, что у меня в руках карабин. Звуки приближаются ко мне, остатки сна улетучились, и я весь-внимание. Догорающий костер изредка выхватывает из серости летней ночи какие-то тени. Шорох затаился за выворотнем, сердце бухает так, что вздрагивают руки. Медленно подымаю ствол карабина… Фу ты, черт! На ствол лежащей лиственницы, аккурат около стелек от сапог, выскакивает бурундучок. Ну, напугал, зверюга. Он вытягивает мордочку по направлению к костру и замирает. В черных бусинках глаз отражаются сполохи огня. Я не шевелюсь, но, видимо, такое обилие незнакомых запахов его пугает, и, сделав несколько прыжков по стволу лиственницы, зверек пропадает в ночи. Я ругаюсь – маленький-маленький, а шуму – как от медведя. Ну вот, некстати вспомнил. Теперь не уснешь, при каждом звуке медведи будут мерещиться. Ложусь в обнимку с карабином и прислушиваюсь к звукам ночного леса.

Воздух, прогретый за день на осыпных склонах, струится вверх по долине. Он доносит шум ручья на перекатах, шелест тальниковых листьев, и еще какие-то звуки, издаваемые горами, происхождение которых не понятно, но которые можно услышать лишь ночью, у костра, в одиночестве.

Я просыпаюсь как только первый солнечный луч, выглянув из-за водораздела, позолотил вершинки веток стланика. Впереди тяжелый полевой рабочий день. А, может, он принесет удачу. Этого так хочется…

11

…А в тайге, все привычки нарушив,

Подвергая проверке судьбу,

Ты причудливой сеткой маршрутов

Ловишь хитрой удачи звезду…

В. Кузнецов

Камералка на базе в устье ручья Барыкчан заканчивалась. Отъевшись и отоспавшись после первого захода, мы привели в порядок свои полевые книжки, журналы, «сбили» рабочие материалы на геологических картах. Это время приятно ежедневными банями, пахучим хлебом с хрустящей корочкой к обеду, стиранными порошком до белоснежного состояния и высушенными вкладышами в спальники. На четыре дня, а они на наше счастье выдались солнечными и теплыми, наш геологический народ переоделся в рубашки и джинсы, а студентки щеголяли в шортиках и разноцветных майках. На бельевых веревках по всей базе болтались стираные робы, чехлы от спальников, а на колышках сушились стертые в маршрутах болотники с отвернутыми голенищами. Из транзисторов в домиках доносилась музыка и состояние заслуженного «расслабона» витало над базой, перемешиваясь с запахом свежевыпеченного хлеба и цветущего багульника.

Но все хорошее, к сожалению, быстро заканчивается. И вот связка из пяти лошадей, позвякивая боталами, уходит на север по тропе вдоль Юге-Саха. Кони завьюченные палатками, печками, продуктами в такт шагам покачивая головами «гупают» подкованными копытами по лесной тропе. Связка обреченно тащится за передовой лошадью на которой восседает каюр дядя Федя, подгоняя ее тычками каблуков в округлые бока. Не хотят лошадки уходить от разнотравья вольных выпасов долины Юге-Саха в каменные лабиринты верховий реки. Но работа есть работа.

Мы уже «расходились» за первый заход, а отдых на базе позволил восстановить силы. Идти по набитой зверьем тропе легко. Я, Димка и Чекуренок идем впереди связки, а за нею гуськом выстроилось бодрое студенчество. Сергей Леонидович замыкает шествие, контролируя общий процесс движения личного состава партии. Идя на 300–400 метров впереди мы разведываем дорогу и определяем как удобнее пройти лошадям. На участках где тропа либо ветвилась в густом мелколесье – «чепыжнике», либо ныряла в болото, кто-то один остается, поджидая связку и показывая каюру место обхода.

Километрах в 20 от базы, немного выше устья ручья Упэмон, тропа совсем потерялась и нам пришлось выйти на русло речки. Чекуренок перейдя на другой берег по бурунистому перекату обнаружил, что тропа продолжается по тому берегу. Он покричал, показывая жестами, что нужно перейти русло реки. Мы с Димкой «раскатали» голенища болотников готовясь к переходу – перекат хоть и не глубокий, но при сильном течении вода может захлестнуть сапоги, а переобуваться и выкручивать портянки не хотелось бы. Тем более идти дальше в мокрых сапогах нельзя, переход еще только начался, а собьешь ноги – вовсе ходить в маршруты не сможешь.

Каюр увидев, что Чекуренок машет руками – «мол, за мной» – повернул связку к реке и сходу погнал по перекату. Посреди русла кони сбились, закрутились, задние обогнали ведущую кобылу, она взбрыкнула, и дядя Федя выпал из седла. Уже не думая о сапогах мы бросились к лошадям на помощь каюру. Упади Федор в воду, лошади могли и затоптать его в панике, но он удержался на ногах, ничего страшного не случилось. Криками, матами лошадей удалось утихомирить, но связка перепуталась. Пришлось развязывать, а иногда и резать намокшие веревки и по одной выводить лошадей на берег. Все же не обошлось без потерь: выпутывая очередную кобылу Димка резанул не ту веревку и одна из вьючных сумин упала в воду. Леонидыч, который оставался со студентами на берегу, подстраховывая нас, увидел кувыркающуюся по перекату поклажу, выловил ее и с помощью ребят вытащил мокрую суму на берег. То, что вымок спальник не беда – высушим, но в спальнике была завернута рация.

Лошадей вывели на берег, выстроили в связку, перевьючили, подтянули подпруги и двинулись дальше. Еще немного пройдя по Юге-Саху, свернули в небольшой правый приток и поднялись до его верховий. Долина ручья типичная для этого рельефа – плоское каменистое, безлесное днище и делювиальные некрутые склоны, сложенные щебнем алевролитов и песчаников. Подъем к перевалу оказался довольно крутым и начальник принял решение не штурмовать его в ночь, а поставить лагерь под перевалом, сам же пошел в разведку – искать тропу. Пока мы ставили палатки – одну женскую четырехместку, одну мужскую шестиместную, девчонки надергали дикого лука, росшего под склоном по краю терраски, и принялись варить зеленый суп.

К возвращению Сергея Леонидовича быт на стоянке уже налажен: палатки стоят упруго расправив крылья, бутор сложен и укрыт брезентом, конские седла с потниками сушатся у костра, на тагане в ведрах булькает ароматный суп и парит свежезаваренный чай. Стреноженные кони невдалеке уныло хрумкают овес, которым их решил подкормить дядя Федя ввиду полного отсутствия травы. Леонидыч нашел довольно приличную баранью тропу, которая ведет к перевалу – решено было завтра пораньше сворачивать лагерь и, поднявшись на перевал, дальше отправить связку с одним спарком к новому месту стоянки на ручье Тирехтях, а двум другим спаркам идти намеченными ранее геологическими маршрутами. Таким образом «убиваем двух зайцев» – и груз доставим, и работу по ходу сделаем. Сопровождать связку будет Димка со студенткой и Чекуренком, Леонидыч со своей студенткой пойдет южнее, а мы со Светкой – по северному водоразделу Тирехтяха.

План хороший, но жизнь, как всегда, вносит свои коррективы. Проснувшись, быстренько умылись в ледяной воде ручейка, свернули свои пожитки, сели завтракать. За чаем спросил у девчонок можно ли снимать их палатку? Одна из студенток сказала, что Света себя плохо чувствует – болит живот, – может от вчерашнего зеленого супа.

Начальник, сходив в палатку и поговорив с больной, вынес вердикт: все собираются и двигаются в ранее намеченных направлениях, студентка принимает лекарства и отлеживается, а я выполняю свою часть маршрута и возвращаюсь к стоянке. Завтра каюр вторым рейсом забирает нас. «Приказ командира – закон для подчиненного» – я потащил свой спальник в студенческую палатку. Светка лежала в спальнике с закрытыми глазами. Решив, что она спит я потихоньку вышел, оставив пожитки у входа. Поскольку маршрут предполагался довольно протяженный – планировался в одну сторону, а теперь придется возвращаться – я попросил Леонидыча оставить для связи «Карат» и ушел со стоянки раньше, чем караван двинулся в путь. Уже поднявшись на водораздел, увидел в долине белое пятнышко палатки и цепочку людей и лошадей подымающихся к перевалу по чуть заметной тропе.

Серые громады гор соединенных в хребты сжали со всех сторон эту узкую долинку и одинокая палатка, сиротливым пятнышком выделявшаяся на фоне серо-зеленого днища долины вызвала во мне чувство щемящей тревоги: насколько малы эти ползущие по склону человечки и насколько амбициозны они в своем желании изучить окружающий мир! А силенок-то хватит?

Пройдя по водоразделу на запад между Правым и Левым Тирехтяхами я «отбил» границы отложений, набросал примерные контуры складок. Чтобы не возвращаться «порожняком», спустился в долину на слиянии ручьев, пообедал и обратным ходом прошел по руслу Правого Тирехтяха, зарисовав коренные выходы пород обнажавшихся в цокольных частях надпойменных террас. На вечерней связи скажу Леонидычу, что прошел здесь маршрутом, потом меньше работы будет. К стоянке подходил уже часа в два ночи, благо – светло, довольно уставший, но в общем-то, довольный проделанной работой. Еще сверху увидел, что вход в палатке закрыт, около палатки никого нет. Наверное, Светка спит, хотя на нее это не похоже, даже костер не дымится.

Спустившись на стоянку заглянул в палатку. Девушка лежала поверх спальника, как то странно прижав руки к животу. В полумраке палатке видно было очень бледное лицо. Она приподняла голову: «Ой, как хорошо, что ты уже пришел. А я даже чай не поставила…». Я подсел к ней, потрогал голову – лоб горячий, значит температура высокая.

– Ты таблетки пила?

– Да, от желудка и обезболивающие.

– А где болит?

Она посмотрела на прижатые к нижней части живота, справа, свои руки.

– Здесь.

– Ну-ка подтяни ногу к животу.

– Нет, очень больно, я хотела встать, но не смогла.

– Аппендицит вырезали?

– Нет.

– Ладно, полежи, сейчас что-нибудь придумаем.

Я вышел из палатки, сел на бревно. Ну, вот – приехали! Если это действительно воспаление аппендикса – дело плохо. Хоть бы не лопнул! Нужна операция, нужен вертолет. Связь только утром, но все равно рацию необходимо поставить и проверить, а вокруг, как назло, ни одного дерева – из чего антенну делать? Без хорошей, высокой антенны через водораздел не возьмет. Надо идти к лесу и вырубать длинную, тонкую листвяшку. Так, а где сама рация? Рация, в черном кожаном чехле, лежала под навесом перед входом в палатку. Я открыл чехол, подсоединил тангенту, щелкнул тумблером включения. Тишина. В динамике даже шороха нет. Вытащил рацию из чехла, чувствовалось, что он сырой – значит это рация, которая упала в воду при переправе. С замиранием сердца ножом выкрутил болтики крышки питания – батарейки покрыты сине-зеленой пленкой окиси. Нашел тряпочку, протер все батарейки и насухо вытер внутренности гнезда, в которое вставляют батарейки, острием ножа почистил контакты. Собрал рацию, щелчок тумблера, и опять – тишина. Ну – дела! Значит связи не будет, вертолета не будет, надеяться не на кого. Каюр придет к вечеру, ну и что толку? Верхом Светке все равно ехать в таком состоянии нельзя.

У меня самого начинался «мандраж» – делать что то нужно, а что делать не знаю. До базы ходу часов 6–7, это если очень быстро бежать, но к утренней связи все равно не успею. Да и оставлять ее здесь одну страшно. Лекарства уехали вместе с грузом, да если бы они и были, я все равно не знаю что нужно в этой ситуации. Но, делать что-то нужно, девчонка должна понять – помощь будет, нужно крепиться и верить. Что же делать с ее животом? Стоп! Когда у меня появляются проблемы с желудком, что я делаю? Травку завариваю! Эту травку мне когда-то Леонидыч посоветовал если живот болит. Не знаю как она называется, какой то хвощ. Но мне помогает, а самое главное, спускаясь сегодня к стоянке, я видел кустики этого растения среди развалов песчаников на склоне. Поможет – нет, не знаю, но ничего другого реально сделать не могу. Значит вперед – за травкой.

Я еще раз заглянул в палатку, Светлана лежала в том же положении и слегка постанывала.

– Ну как, держишься?

– Да, только болит сильно.

– Сейчас тебя травами лечить буду, все будет хорошо, потерпи маленько.

Ночная полумгла рассеивалась, стало светлее. Поднявшись до средины склона, среди глыб желтовато-серых песчаников я без труда нашел небольшие кустики этого хвоща и надергал зеленых листиков. Вернувшись развел костер, повесил на таган пол ведра воды – пусть кипит. Пока грелась вода пытался «оживить» рацию, но все было безрезультатно – видимо, от попавшей внутрь воды что то замкнуло – динамик молчал. Закипевшую воду из ведра я перелил в котелок, бросил туда пару стреловидных листиков и поставил в ручей – остывать.

Девушка отпила несколько глотков бледно-коричневого отвара и сказала, что больше не может, он горький, но я заставил ее выпить почти литр. Ее тошнило. Задрав полу палатки я сказал: «Давай прям здесь, не вставая». Рвало ее долго. Потом, обессиленная, откинулась на спальник. По щекам текли слезы, дрожащими руками она размазывала их по лицу. Через полчаса процедуру повторили и опять – сильная рвота. И так три-четыре раза. В конце-концов полностью обессилевшая Светка свалилась на спальник и прохрипела:

– Все, больше не могу!

– Бок болит?

– Все болит.

– Ну полежи, отдохни пока, я тебе водички принесу – умыться.

Вернувшись от ручья с котелком чистой воды, увидел что моя больная – спит. Дыхание ровное, лицо порозовело. Плохо это или хорошо, – черт его знает! У меня самого после длинного маршрута, бессонной ночи и нервов на пределе голова звенела. Развернув свой спальник, я прилег поверх, положив под голову рюкзак, прислушиваясь к ее дыханию.

Проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Рядом, на корточках сидел Чекуренок, улыбка на всю физиономию: «Ну, ты горазд спать, я хотел уже в ручей тащить вместе со спальником, не добудишься!»

Я глянул на соседний спальник, – никого.

– А где Светка?

– Чай варит.

– Как она?

– Да, нормально.

Вытащив карманные часы, щелкнул крышечкой – 9 часов.

– Вов, это утро или вечер?

– Вечер, давай поедим да будем собираться, а то Леонидыч там с ума сойдет, на связь то ты не вышел.

– Рация «сдохла» после купания.

– Да понял уже, я ее разобрал, сушу у костра.

Недалеко от палатки, как и сутки назад, стояли стреноженные кони, жуя овес. Около них ходил дядя Федя, подтягивая сбрую. Светлана стояла у костра, наклонившись над ведром, что-то помешивая половником.

– Как здоровье, Свет?

Она грустно улыбнулась:

– Терпимо.

Помолчав, добавила:

– Спасибо тебе.

– Что, на базу возвращаемся, вертолет вызываем?

– Нет, поедем на участок, дядя Федя сказал, что лошадку мне выделит, а если опять плохо будет – тогда уже вертолет. Я доеду, не переживай. А чем ты меня поил?

– Ой, не знаю как она, эта трава, называется, приедем – у Сергея Леонидовича спросишь. Да вон остатки у бревна лежат.

Света подошла к бревнышку-седушке, присела на корточки, взяла стебельки и долго на них смотрела, потом аккуратно сложила в чистый пробный мешочек и спрятала в карман рюкзака.

– Теперь всегда с собой носить будем, да?

И она уже с улыбкой посмотрела на меня.

К утру мы были уже на новой стоянке у развилки Правого и Левого Тирехряха. Переезд прошел благополучно, Светка держалась молодцом, ну а для нас с Чекуренком такая прогулка только в удовольствие.

В первом же маршруте, в небольшом левом притоке Тирехтяха – Брамине, намыв несколько хороших знаков золота и касситерита я «вышел» на минерализованную зону и опробовал ее. Начальник в своем маршруте по водоразделу тоже отметил и опробовал несколько зон и жил. Так появился новый объект – олово-серебряное рудопроявление Брамин. Все же оказалось, что эти маленькие, по сравнению с окружающими их горами-великанами, человечки кое-что могут!

А студентка благополучно доработала до конца сезона. Проблем со здоровьем больше у нее не было.