Читать книгу: «Девушка из другой эпохи», страница 2

– А кто это? Уважаемый человек?

– Это не человек. Биг-Бен – это часы, – отвечаю я.

– Часы с именем? Какое сумасбродство.

– Это башня с часами, самое знаковое здание в Лондоне, она должна быть там. – Я нервно указываю на место, где должен стоять Биг-Бен. – Ее начали строить в тысяча восемьсот… – Но закончить фразу «в тысяча восемьсот сорок третьем году» я не могу.

Взгляд падает на запястье правой руки: на браслет, сплетенный из голубых и золотых лент, из тех, которыми обменялись леди Ребекка с подругой Эмили. Но когда я отправлялась на мероприятие, никакого браслета у меня не было.

– Мадам, прошу вас, – умоляюще обращаюсь я к женщине, одетой в точности как я сама, в сопровождении девушки, одетой как Люси. – Скажите, какой сегодня день?

– Суббота, – любезно отвечает она. – Одиннадцатое мая.

– Одиннадцатое мая какого года? – уточняю я.

Она удивленно хлопает ресницами:

– Тысяча восемьсот шестнадцатого года, разумеется.

1816 год.

Тысяча. Восемьсот. Шестнадцатый.

Воскресенье, 12 мая, 1816 год

2

– Она просыпается, – объявляет голос, стоит мне только с трудом открыть глаза. – Она весь день проспала, доктор.

Я лежу на кровати, до самой шеи укрытая простыней.

– Никаких телесных повреждений я не вижу, жара тоже нет – я бы сказал, что это простая слабость. Велите подать хороший обед, и ей во мгновение ока станет лучше, – подтверждает серьезный на вид лысый мужчина с парой круглых очков на носу.

Наверное, меня отвезли в больницу.

– Послушайте, доктор, мне гораздо лучше, – звонко объявляю я. – Вы не поверите, но мне приснился такой нелепый сон, я оказалась в Лондоне, в тысяча восемьсот шестнадцатом году: там были экипажи, лошади… и никакого Биг-Бена!

Доктор качает головой:

– Возможно, я пропишу вам еще и тоник. У вас классический случай голодания перед дебютом: каждую неделю я вижу с десяток барышень, которые почти отказываются от еды перед своим первым выходом в свет.

Дебют? Выход в свет? Я резко сажусь и тут же вижу, что комната, в которой нахожусь, совсем не похожа на больничную палату: стены задрапированы роскошными тканями в лавандовых, белых и золотистых тонах, мебель тоже украшена изысканной резьбой. Вокруг кровати с балдахином стоят, помимо доктора, женщина лет за пятьдесят с озабоченным лицом и молодой человек, на вид едва ли старше меня, высокий, худощавый, с копной растрепанных светлых волос, который явно посмеивается в усы.

Все лица мне знакомы, хотя ни одного из них я в жизни не встречала.

– О боже! – восклицаю я и падаю обратно на подушки. Молодой человек ободряюще хлопает меня по руке:

– Ну и напугала ты нас, кузина! Тебя принесли без чувств, обмякшую, как пустой мешок.

– Арчи? – едва слышно говорю я.

– С ней все в порядке, доктор, видите, она меня узнает, – объявляет он, а потом указывает на женщину у изножья кровати: – А это…

– Тетя… – Я медлю. Это может быть только она. – Кальпурния?

– Убедились? Все у Ребекки хорошо с головой.

– Но, доктор Уинслоу, – возражает тетя, – Ребекка отнюдь не голодает, она ест все подряд и так, что мне нередко приходится ее останавливать и напоминать, как вести себя за столом!

– В чем Ребекка себя не ограничивает, так это в еде, – скорее уж в сне, учитывая, что читает она ночи напролет, – насмешливо сообщает Арчи.

Доктор Уинслоу неодобрительно качает головой:

– Чтение – не лучшее занятие для юных леди. Их неокрепшие умы не выносят такой нагрузки и концентрации, а некоторые внушения и вовсе могут вызвать воспаление мозга.

– Что вообще за чушь! – возмущенно восклицаю я. – Вы где, черт побери, учились?! В какой-нибудь группе любителей заговоров в интернете?

В комнате воцаряется гробовая тишина, и доктор напыщенно выпячивает грудь.

– Образование я получил в стенах самого престижного учреждения Лондона и могу похвастаться пациентами среди самых уважаемых представителей знати. И за всю мою карьеру меня ни разу так не оскорбляли. Маркиз, – повернувшись к кузену Арчи, рявкает он, – в защиту своей профессиональной чести и достоинства сообщаю, что более не нахожусь в распоряжении вашей семьи. – И с этими словами он захлопывает чемоданчик и выходит из комнаты.

Тетя прожигает меня взглядом и выбегает следом за этим ощипанным петухом Уинслоу.

– Доктор, подождите! Простите мою племянницу, она не в себе!

Арчи же остается и сейчас меряет комнату широкими шагами.

– Ребекка, как глава этой семьи и твой опекун я не могу не упрекнуть тебя за выбор подобных непроизносимых слов, которые девушка из благородной семьи не имеет права употреблять. – Он останавливается у изножья кровати, скрестив руки на груди. – Но как кузен могу лишь поблагодарить за то, что избавила нас от этого шарлатана, который в прошлый раз чуть меня не убил своим кровопусканием.

– Да у него самого воспаление мозга, – возмущаюсь я, надувшись и тоже сложив руки.

– И я признаю, что ты права, Ребекка. – Арчи садится рядом. – Но постарайся уж держать себя в руках, иначе матушка решит, что ты и правда потеряла рассудок.

– Ничего я не теряла и вообще никогда не чувствовала себя настолько живой и разумной! – пытаюсь объяснить я.

– Придумаешь что угодно, лишь бы избежать дебюта, а? – шутливо замечает Арчи, уступая место Люси, которая как раз входит в комнату с подносом, нагруженным всякой всячиной. Ставит она его поближе ко мне, на прикроватный столик.

– Люси! – в панике восклицаю я. Все просто чудовищно реально. Но это не может быть взаправду! Я щиплю себя за руку, и боль как раз настоящая, без всякого сомнения. Я не могу дышать. Не могу дышать! – Моя сумочка! Где сумочка?

Люси поднимает ее с туалетного столика.

– Та, с которой вы ходили накануне?

– Да, умоляю, дай ее мне, – задыхаясь, прошу ее я.

А получив, роюсь в содержимом, которое ухитрилась туда впихнуть, чудом не разорвав. Наконец нахожу ингалятор от астмы.

Я спасена.

Арчи озадаченно смотрит на меня:

– Что ты собираешься делать с этим предметом?

– Пытаюсь не задохнуться.

Он качает головой, мое поведение его явно позабавило.

– Вечно ты что-нибудь придумаешь. Поешь и отдыхай, завтра тебя ждет очередной поход по магазинам. И постарайся вести себя так, чтобы тебя не выгнали еще и из ателье миссис Триод. Ладно доктор, но потерю модистки матушка тебе никогда не простит.

– Модистки, – повторяю я, точно загипнотизированная.

– Ты обожаешь ходить на примерку платьев. Да брось, каким бы ни было потрясение, нет ничего, с чем бы не справились горячие булочки миссис Брай!

Ласково похлопав меня по голове, Арчи уходит.

Люси, Арчи, тетя Кальпурния, Чарльз-стрит и 1816 год: я оказалась в своей собственной истории, той, что написала в дневнике.

И как мне теперь отсюда выбраться?

Понедельник, 13 мая, 1816 год

3

Шум и громкие голоса выдергивают меня из беспокойного, хотя и глубокого сна. Вчера вечером после ужина я снова улеглась спать – точнее, размышляла о том, что же делать, пока не уснула.

Выхожу из комнаты в коридор, который оформлен как в роскошном отеле: двери в комнаты белые и двустворчатые, стены обшиты деревянными панелями, паркет отполирован так, что поблескивает, точно шелк. Иду на шум к парадной лестнице, широкой и изящно изогнутой, которая ведет к выходу. Прижимаюсь к балюстраде, пытаясь подглядеть, что происходит.

– Ох уж эти новомодные ухищрения! – сварливо ворчит мужчина лет пятидесяти с выступающим животом и голосом, который отражается от белого мрамора холла. Мне неожиданно хочется назвать пространство холлом, потому что с этими его парчовыми занавесями, картинами маслом, хрустальной люстрой его можно вообще отелем «Ритц» представить – не хватает только стойки регистрации. Не то чтобы меня можно было назвать завсегдатаем этого роскошного отеля. На самом деле я видела его только в фильме «Ноттинг-Хилл», в той сцене, где Хью Грант притворился журналистом, чтобы взять интервью у Джулии Робертс для журнала «Лошади и гончие».

– Куда катится мир! – продолжает возмущаться мужчина, которого я все еще вижу только со спины.

– Элджернон, однажды во всех домах он появится! – убежденно возражает Арчи, удовлетворенно оглядывая три огромных деревянных ящика, наставленных друг на друга у входа.

Элджернон! Это дядя Элджернон!

Он поворачивается в мою сторону, и я вижу его лицо. Это точно он, как я его и рисовала! Красный нос, маленькие темные глазки и напудренный парик.

– Леди Ребекка, как замечательно видеть, что вы встали! Хотя и не оделись, – приветствует меня Люси с легким укором и пытается надеть на меня тяжелый плотный пеньюар. Меня окутывает теплом, и тогда я понимаю, что замерзла.

– Кстати, об одежде. Что случилось с моими трусиками, Люси? – спрашиваю я. Когда меня принесли сюда, кто-то меня раздел и облачил в ночную рубашку, но нижнего белья я с тех пор так и не нашла.

– «Трусики»?! Я избавилась от этого недостойного предмета вашего гардероба до того, как их успела увидеть ваша тетя! Не представляю, как вы достали это безобразие, подходящее разве что продажной женщине, но девушка вашего происхождения никогда не должна надевать ничего подобного! Хорошо хоть, я успела их сжечь.

Сжечь?! Надо спрятать сумочку с моими запасами из будущего, пока она и их не сожгла! А учитывая, что там у меня телефон, документы, необходимые лекарства и прокладки, спрятать надо очень хорошо.

– А ходить без всего более прилично? – восклицаю я.

Но Люси мои неудобства не интересуют:

– Идемте, я помогу вам одеться. Завтрак подан, в комнате хорошо натоплено, и я принесла вам горячий шоколад, – зовет меня она.

Одежда, которую Люси достает из шкафа в моей комнате, ни в какое сравнение не идет с моим взятым в аренду платьем: изысканное батистовое нижнее белье, нижняя рубашка, отделанная кружевом шантильи, нижняя юбка и, наконец, платье из поблескивающего и расшитого шелка, пахнущего розовой водой. Не знаю, сколько могут стоить такие наряды, но не сомневаюсь, что не могу их себе позволить. Хотя я еще не до конца поняла, где нахожусь и что делаю.

И, будто всего вышеупомянутого недостаточно, меня ждет зрелище – иначе я не могу это определить – в обеденном зале. Большое французское окно выходит на сад цветущих глициний за домом, который тянется насколько хватает глаз, и свет играет на росписи-тромплёй¹⁰ на потолке. На столе сервирован завтрак, и даже он выглядит как в роскошном отеле. Может, даже лучше, чем в «Ритце», говорю я самой себе.

Я зачарованно окидываю блюда жадным взглядом, все чувства обострились от запаха жареного хлеба, топленого масла, хрустящего бекона…

– И что, вы не наброситесь на еду, как и всегда, пока не спустилась ваша тетя? – уточняет Люси.

– А я могу… могу попробовать все? – запинаюсь я. Не знаю, сколько еще это все продлится, но считаю справедливым компенсировать психологическую травму обильным завтраком.

– Разумеется, леди Ребекка. Но, как правило, вы так не мешкаете.

Если я так всегда и поступаю, то к чему вызывать подозрения?

Я тут же наливаю себе щедрую порцию горячего шоколада.

– Для мая в этом году холодно, – замечаю я вслух.

– Весна и думать про нас забыла. И снегопад на Пасху не предвещает ничего хорошего.

Ах, точно, 1816 год – тот самый год без лета¹¹. Ну и угораздило же меня!

В зал входит Арчи вместе с дядей Элджерноном, который все еще ворчит ему вслед:

– Полная чушь! Что может быть удобнее, чем ночной горшок в каждом уголке дома на случай надобности? С чего бы это я должен у себя дома по нужде отправляться в отдельную комнату и использовать это… это… сиденье?

– Потому что так все будет сливаться в канализацию, а не в наш же сад, – объясняет ему Арчи.

– Так делали всегда, не вижу причин что-либо менять! – возражает дядя Элджернон. – Сначала ты велел заменить все канделябры газовым освещением, теперь это… это…

– Уборная со спуском воды, – подсказывает мой кузен, с торжествующим видом скрестив руки на груди.

Так вот что было в ящиках! Ватерклозет!

Мне хочется расцеловать Арчи за это решение установить туалет, еще и такое своевременное! Я терпела с прошлого вечера, но сегодня утром сдалась и воспользовалась фарфоровым горшком, спрятанным под кроватью. Было, мягко сказать, отвратительно. В особенности еще и потому, что потом я не знала, что с ним делать, и в итоге выплеснула в камин. И хорошо, что больше там ничего не было.

– С добрым утром, Ребекка, сегодня ты выглядишь гораздо лучше, – приветствует меня Арчи, не обращая внимания на недовольство дяди.

– А слугам что делать, если не надо больше опустошать ночные горшки? – возмущенно пыхтит дальше дядя Элджернон. – Ты представляешь, сколько из них потеряют работу? Мы несем перед ними ответственность!

– Дядя, ты так великодушен, что заботишься о том, к каким социальным последствиям может привести распространение туалетных комнат, – с завуалированным сарказмом замечаю я, пытаясь сдержать смех. Дядя Элджернон тоже в точности такой, как я его представляла, даже по характеру.

– Видишь, Арчибальд, даже Ребекка со мной согласна. Здравствуй, дорогая, – говорит дядя, не уловив иронии. – Помяни мое слово, у этих уборных нет будущего, – продолжает он, запихнув в рот одно из пирожных с кремом, расставленных на хрустальной подставке.

– Кто знает, какие иные улучшения привез с собой наш новый сосед в дом Фрэзеров? – спрашивает Арчи вслух, выглянув из окна.

– Фрэзеры переехали? – растерянно спрашиваю я у Люси шепотом, чтобы больше никто не услышал.

– Когда Эмили вышла замуж в сентябре, они выставили дом на продажу и перебрались поближе к особняку ее супруга, на Ганновер-стрит, – отвечает Люси. – А их дом два месяца назад купил загадочный господин.

Новость застает меня врасплох. В своей истории я описала свадьбу Эмили и виконта Максима Дювиля, но про то, что они продали дом, там не было.

– А неизвестно, кто его купил?

– Пока, кроме рабочих, которые его модернизировали, никого не было видно, – отвечает на этот раз Арчи. – Но это без сомнения человек передовой. Надеюсь, что, когда новый владелец въедет, он устроит торжество и пригласит нас. Кто знает, какие еще чудеса скрываются внутри!

– Это определенно не джентльмен с титулами, – фыркает дядя, облизывая пальцы, и утаскивает себе на тарелку кусок кростаты. – А то я бы встретил его в Парламенте.

– Может, у него и нет титулов, но кто сказал, что он не джентльмен? – размышляю я.

– Был бы джентльменом, первым делом зашел бы представиться.

– Кто не джентльмен? – переспрашивает тетя Кальпурния, входя в столовую с, как я полагаю, своей горничной, которая несет в руках шляпку и верхнюю одежду.

– Наш новый сосед, – отвечает Арчи.

– Если он не холостяк, нас это не интересует, – коротко отвечает тетя. – Ребекка, ты еще не готова? Нас ждут на последнюю примерку твоего приданого. – А потом она обращается к горничной: – Дора, скажи кучеру закладывать экипаж. Хотя мы и можем дойти до Болтон-стрит пешком, похоже, ожидается дождь, а я не хочу промокнуть. Люси, сходи за мантильей Ребекки, мы уже опаздываем. Леди Сефтон тоже вскоре прибудет в ателье миссис Триод: она хочет увидеть платье, в котором ты будешь представлена ко двору.

Я чуть не давлюсь шоколадом:

– Представлена ко д-д-двору? – Этого я тоже не писала!

– Не делай вид, что забыла, Ребекка, – укоряет меня тетя. – Уже прошло достаточно времени, траур по твоим дорогим родителям закончен, от болезни ты оправилась, больше откладывать нельзя.

– Дебютантка в двадцать один год! Она точно будет самой старой. Потратим больше на белила, чем на платья, – ехидничает дядя, протягивая руку к последней роскошной меренге и забирает ее у меня практически из рук. – Это лучше съем я. Никто не захочет себе прожорливую жену.

– А прожорливый муж зато в самый раз? – сквозь зубы отвечаю я. Мне в самом деле очень хотелось попробовать это пирожное: судя по тому, как его надкусывает дядя, это настоящее ванильное облачко.

– Леди Сефтон предложила представить тебя королеве как крестная. Такую возможность нельзя упускать.

– Ко… королеве… – Я с трудом сглатываю. Вот этого я уж точно не писала! Мне нужна Гвенда, и прямо сейчас.

– Я не могу представить тебя ко двору, так как меня саму не представляли. – Тут все правильно, тетя Кальпурния по моей истории – дочь богатых торговцев без титула. Она вышла замуж за младшего брата моего отца и родила Арчи. Овдовев, пятнадцать лет назад она вышла замуж за Элджернона Бельфора. – Твой отец был маркизом Леннокса, и происхождение рода Шеридан требует, чтобы тебя представили ее величеству. Леди Сефтон великодушна и мила, она сумеет искусно провести тебя через все сложности. Кроме того, она еще и большой друг регента.

– А еще поставщица его любовниц, – посмеивается Арчи, беспечно прислонившись к стене.

– Не говори непристойностей, Арчибальд! – укоряет его мать.

– Но это же правда, – настаивает он.

– Что? – с любопытством переспрашиваю я.

– Лучше бы ты помолчал, Арчибальд! – предостерегает его тетя Кальпурния так пылко, что ее горничная вздрагивает, пытаясь завязать ленты шляпки.

Но Арчи и бровью не ведет:

– Много лет назад леди Сефтон ввела в общество Мэри Фитцхербрет, и так успешно, что принц-регент назначил ее своей официальной любовницей.

– Когда леди Джерси перестала так хорошо согревать ему постель, – оживленно добавляет дядя, который обожает сплетни. Дядя Элджернон в моей истории – третий сын разорившегося барона, который благодаря своей некогда приятной наружности сумел обручиться с богатой вдовой Кальпурнией Шеридан, обеспечив себе безбедную жизнь в высшем обществе. Хотя сейчас от его былой красоты остались лишь воспоминания.

– Я запрещаю вам подобные речи в присутствии меня и Ребекки! – взрывается тетя Кальпурния. – Мы не в игорном доме, и я прошу соблюдать приличия! Ребекка, нам пора.

– До ателье мне надо заглянуть в «Хэтчердс», – говорю я, вспомнив, что Болтон-стрит всего в нескольких минутах от Пикадилли.

– Еще книги? – спрашивает дядя с набитым ртом, и крошки летят во все стороны. – Будешь много читать, окосеешь, и никто тебя замуж не возьмет!

– У Ребекки такое приданое, что, будь у нее хоть рог во лбу, все бы сделали вид, что не замечают, – шутит Арчи нам вслед, и мы выходим.

Мне удается вырвать у тети разрешение зайти в «Хэтчердс» вместе с Люси, а она пока отправится к модистке проследить, что все подготовили для примерки.

Тетя Кальпурния считает меня дочерью, о которой всегда мечтала, поэтому ни в чем не может мне отказать.

Дойдя до магазина, на пороге я сталкиваюсь с высоким элегантным мужчиной, который приветствует меня, слегка приподняв цилиндр и как-то странно улыбнувшись. И это не любезная улыбка – так скорее приветствуют старого знакомого.

И он просто ошеломительно красив. Я никогда не встречала таких мужчин, ни в этом времени, ни в будущем.

– Добрый день, – весело здоровается он, будто вместо этого хочет сказать: «Вот так встреча».

Но мозг у меня уже отключился, я и полслова выдавить не могу.

– Я его знаю? – спрашиваю у Люси, когда мужчина отходит.

– Этого, с лицом настоящего негодяя? Искренне надеюсь, что нет, леди Ребекка.

– Но он со мной поздоровался.

– Эти дешевые франты всегда в поисках легких побед. Лучше держитесь от них подальше. И идемте быстрее, иначе мы опоздаем.

– Подожди здесь, Люси, – прошу я, прежде чем зайти в магазин. – У меня личное дело.

– Но, леди Ребекка, если ваша тетя узнает, что я оставила вас одну…

– Но тетя не узнает, – отрезаю я. – Это книжный магазин, а не курильня.

И пока она приходит в себя от моего резкого замечания, я вхожу в книжный и вижу за прилавком Гвенду, которая листает какой-то огромный том.

– Нам нужно поговорить, – выпаливаю я, повернув на двери табличку с «открыто» на «закрыто». – Сейчас же, Гвенда!

– Какие грубые манеры, – замечает она, поправляя очки на носу.

– Оставь мои манеры в покое! У меня проблема, и устроила ее мне ты, так что ты и решай, прямо сейчас. – Я подхожу к прилавку, чтобы посмотреть ей в глаза. – Где мы? Что случилось на реконструкции? Почему там, снаружи, не тот Лондон, который я знаю? Почему все постоянно говорят мне, что мы в тысяча восемьсот шестнадцатом году? – выпаливаю я вопросы один за другим.

Гвенда же смотрит на меня абсолютно безмятежно:

– Потому что мы действительно в тысяча восемьсот шестнадцатом году, Ребекка.

– Ты прекрасно знала, куда мы попадем, когда тащила меня в подсобку из того магазина, и не притворяйся дурочкой! Мне нужны ответы, и немедленно, – стукаю я кулаком по прилавку.

– Может, ты сначала успокоишься?

– Успокоиться?! Да я больше ничего не знаю! Ни где я, ни даже с кем!

– Да все ты прекрасно знаешь: и тетю Кальпурнию, и дядю Элджернона, и Арчи… – миролюбиво перечисляет она.

– Почему я, точнее, мы оказались в моей истории из дневника? И почему случается то, о чем я не писала? Вроде моего дебюта или того, что семья Эмили продала дом?

– Потому что мы не в твоей истории, Ребекка, – больше не в ней. Это Лондон тысяча восемьсот шестнадцатого года. Настоящий Лондон начала века.

Настоящий Лондон? То есть мы больше не в моей истории, а в Истории?

– То есть ты хочешь сказать, что все это взаправду?! – Ну вот, снова начинает душить паника. – Как это, черт побери, возможно?

– Ну ладно, – наконец серьезно говорит Гвенда. Поправляет на носу очки и торжественно смотрит на меня: – Я смогу объяснить, что происходит, но для этого ты должна мне поверить.

Еще чуть-чуть, и я расплачусь.

– Во что я должна поверить?

– В пространственно-временные парадоксы.

– Парадоксы? То есть путешествия во времени?! – Я судорожно ловлю ртом воздух. – Но это все выдумки!

– Какие выдумки, физика – это наука, – вскидывается она.

– Важно не то, что это наука, а как ее интерпретировать.

– Я покажу тебе так, чтобы ты смогла это понять. – Гвенда берет листок, гусиное перо и проводит линию от одного края до другого. – Если думать о времени как о прямой линии с движением только вперед, переместиться назад невозможно. Но это не так. Видишь? Тут у нас настоящее, где мы находились в субботу, а тут, – указывает она на вторую точку, – тысяча восемьсот шестнадцатый год. – Гвенда складывает листок, согнув его так, что две точки сходятся вместе. – И вот, из настоящего можно вернуться в прошлое.

– Время схлопнулось и поглотило само себя? – неуверенно переспрашиваю я. Все кажется каким-то безумием.

– Не совсем, но так проще всего объяснить тебе, что то, что произошло, вполне возможно. Как видишь, это не совсем путешествие: мы были в Лондоне и в Лондоне остались. Мы не переместились в пространстве, потому что наслоились только временные координаты.

– Ладно, притворимся, что все так, как ты говоришь…

– Все действительно так, как я говорю, – раздосадованно возражает она.

– Хорошо, и как мне вернуться в настоящее? Или в будущее, как уж тут.

– Должен открыться проход.

– И как часто он открывается? Раз в неделю? Раз в месяц? – Я встревоженно сглатываю. – Раз в год?

– Никакой закономерности нет, и предугадать последовательность открытий невозможно. Нужно ждать, пока закроется один, чтобы высчитать другой. – Сказав это, Гвенда берет стопку листов, плотно исписанных формулами, цифрами и декартовыми графиками, которые для меня ничего не значат. – Я над этим работаю. Но не беспокойся, вряд ли придется ждать дольше трех месяцев.

– Три месяца? – потрясенно переспрашиваю я. – А кто будет платить аренду следующие три месяца? А работа? Меня уволят! И профессор Салли ждет первые главы новой диссертации к четвергу… Ты и раньше вот так путешествовала в прошлое?

– Нет, – с улыбкой отвечает она, ни капельки не беспокоясь.

– Черт! – восклицаю я в ужасе. – О черт! – повторяю снова, на этот раз громче. – Это правда… все это правда. – Воздух не поступает в легкие, пульс наверняка под двести, и голова кружится. – М-мне надо присесть.

Гвенда пододвигает мне скамеечку, и я падаю на сиденье, уже запустив руку в сумку в поисках ингалятора. Вдох… выдох… вдох… выдох.

– И в этот первый раз тебе пришло в голову сразу же взять меня с собой? – спрашиваю я, как только дыхание восстанавливается.

– Разве ты не повторяла постоянно, что чувствуешь себя девушкой из другой эпохи? – возражает она с самым что ни на есть естественным видом. – И вот ты в другой эпохе!

– Но это же просто такое выражение! – возмущаюсь я. – Что мне теперь делать в тысяча восемьсот шестнадцатом году целых три месяца?

– Делай то, что бы сделала леди Ребекка, – как само собой разумеется, отвечает она. – Зачем тебе спешить в настоящее, в эту каморку под крышей, где даже ходить нужно, опустив голову, или в библиотеку, разбирать книги? У тебя такой шанс пожить в Лондоне эпохи Регентства, и тебе предстоит первый выход в свет! Смотри на этот новый опыт с радостью, а не трепыхайся, точно свежепойманный карп.

Куда я спешу? Ну, я… мне… и вообще мне…

– Подумай, – подначивает меня Гвенда. – Живи собственной жизнью, а не наблюдая за другими.

– Жить как дебютантка? – как попугай повторяю я.

– Жить как дебютантка! – радостным эхом подтверждает Гвенда. – Ты леди или кто? Наслаждайся праздниками, балами, чаем, театром, прогулками по Гайд-парку… галантными ухаживаниями, – подмигнув, добавляет она.

Я слушаю, взвешивая значение каждого слова. Жить как дебютантка в Лондоне 1816 года.

– Ты своими глазами увидишь Историю, ту самую, которую всегда изучала только по книгам, – добавляет Гвенда.

Точно! А вот это уже заманчивая идея. Сколько бы информации я собрала для своей диссертации! Я бы написала то, чего никогда не писали раньше!

– Все-таки не такая и плохая идея, а? – поддразнивает она меня. – Видишь, мы все же нашли способ отправить тебя в путешествие! Назло всем твоим маршрутам, высчитанным по картам, – с довольным видом замечает она.

– Есть ли какие-то важные правила, которым надо следовать?

– Правил нет, – отвечает Гвенда, – но есть предостережения.

– И какие же?

– Надо быть очень осторожной. Любое действие, совершенное в прошлом, меняет будущее, всегда помни об этом: не подвергай свою жизнь опасности, не дай себя убить…

– А есть такая вероятность? – вытаращившись на нее, уточняю я.

– Служба столичной полиции будет основана только в тысяча восемьсот двадцать девятом году, – решительно заявляет она. – А медицина не справляется даже с безобидными для нас заболеваниями.

– Точно. – Прижимаю к груди сумочку со ставшим еще более ценным набором скорой помощи.

– И постарайся не забеременеть.

На это я покатываюсь со смеху.

– Тут никакой опасности нет, – заверяю ее. – Менее сексуально активного человека, чем я, не найти во всем Соединенном Королевстве.

– С переносами во времени не шутят.

– Не дать себя убить и не забеременеть, – повторяю я, повернувшись к выходу. – С этим я справлюсь.

– И не влюбись, – советует мне вслед Гвенда.

А вот про это я не подумала.

– Это тоже влияет на перенос во времени?

– Нет, это влияет на мозги: когда влюбляешься, перестаешь думать.