Читать книгу: «Девушка из другой эпохи», страница 7

15

В шесть часов мы с Арчи, дядей и тетей идем в Королевский театр в Ковент-Гарден, на премьеру – впервые дают «Аделаиду», трагедию в пяти актах. Этого события долго ждали, потому что, по мнению тети, мне необходимо как можно скорее вернуться в общество, чтобы развеяться.

Однако от меня не ускользает ее замечание: «Иначе твои поклонники разбегутся».

Все это не ради моего удовольствия, а из страха потерять потенциальных претендентов.

– Будет ужасно жаль испортить такой прекрасный дебют, – кудахчет она в экипаже. – И к тому же там будет и герцог Уиндэм.

Наша ложа одна из лучших, вид прямо на сцену – великолепно подходит, чтобы и спектакль посмотреть, и себя показать. Причем в театр приходят именно блеснуть в обществе, само искусство вторично. И мне действительно отводят кресло в первом ряду, чтобы все увидели, что Ребекка Шеридан прекрасно себя чувствует.

Нервный срыв? Истерия? Ничем не подтвержденные слухи…

– И в любом случае вскоре состоится дерби в Эпсоме и Аскоте, – замечает леди Сефтон – у нее место в соседней ложе, а сейчас она в ожидании спектакля беседует с моей тетей. – Ей сейчас общество просто необходимо. Слава богу, что эта ужасная история в прошлом.

Именно так, потому что в высших кругах убийство Эмили назвали просто «ужасной историей», и все.

– Преступник пойман и в тюрьме, и после похорон Эмили Фрэзеры смогут вернуться к более достойной жизни, – замечает леди Осборн, подойдя к нам вместе с Аузонией. – Конечно, скандала не забыть, но, по крайней мере, он частично разрешился.

– Похороны пройдут тихо, никакой огласки и тем более кортежа, – объясняет тетя Кальпурния. – Завтра мы принесем свои соболезнования семье, но при обряде и погребении будут присутствовать только члены семьи Фрэзер – это было их особое пожелание.

– И вполне понятное, – замечает Аузония. – Кто захотел бы придавать важности похоронам опозоренной дочери? По крайней мере, ее сестра Джемайма сможет снова показаться в обществе.

– Прости, Аузония, – озадаченно моргаю я. – Ты хочешь сказать, что Эмили лучше оказаться в могиле, чем живой?

Она смотрит на меня, всем своим видом показывая, что это очевидно:

– Чем живой и обесчещенной? Разумеется.

И оттого, что никто, ни одна живая душа при этом не возражает, внутри меня все леденеет. Я перестаю участвовать в беседе и снова сажусь в свое кресло, думая о том, сколь же мало стоила жизнь женщины по сравнению с ее репутацией.

Когда начинается спектакль, в зале по-прежнему горят сотни свечей – одна из причин пожаров, которые сожгли дотла большинство театров Лондона, – а учитывая, что мысли не позволяют мне сосредоточиться на происходящем на сцене, я изучаю партер и другие ложи.

Но удивляет меня не присутствие кого-либо, а как раз отсутствие.

– Я не вижу здесь Нокса, – шепчу я кузену.

– Потому что его здесь нет.

– Странно, – откликаюсь я. – Его вроде бы очень интересовал высший свет.

– Ложами владеют или снимают на целый сезон, причем самые заметные в обществе семьи. Получить место просто так, не вращаясь в этих кругах, практически невозможно. Театр крайне ревностно относится к своей репутации, а высокопоставленные и уважаемые гости придают представлению больше престижа, – объясняет он. – Если театр уже решил, кому отдать место на премьере, его не купишь ни за какую цену. Есть даже лист ожидания на случай, если кто-то не захочет присутствовать, но это очень большое исключение. Тех, кто не вращается в свете, если им очень повезет, могут пригласить к себе в ложу постоянные и уважаемые посетители.

От его заверений я чувствую себя, с одной стороны, в безопасности, а с другой – на удивление разочарованной.

Каким бы назойливым и нахальным человеком он ни был, Нокс – один из самых интересных людей, которых мне доводилось встречать.

И, сказать по правде, мне бы хотелось узнать его мнение о смерти Эмили, потому что его точка зрения, как мне кажется, отличалась бы от большинства.

Практически все взгляды обращаются к двум пустым ложам, и я понимаю, что там должны были сидеть Фрэзеры и Максим Дювиль.

Не могу не думать об Эмили, о Бенджамине Харлоу, о ее бегстве, о превращенном в мумию теле, о словах Аузонии и в конце спектакля осознаю, что понятия не имею, что я только что посмотрела, ощущая лишь разочарование и беспокойство.

– Леди Ребекка, – приветствует меня герцог Уиндэм, когда мы наконец выходим в фойе. – Вам понравилась опера?

– Очень, – вру я. – А вам?

– Признаюсь, я посещаю театр скорее ради участия в жизни общества, чем ради спектаклей, и что вечер в клубе мне приятнее, чем трагедия в пяти актах.

– Тогда почему же вы захотели приехать сегодня? – вежливо спрашиваю я.

– Я надеялся встретить вас и удостовериться, что вы чувствуете себя хорошо. Мне известно, что вечер у Латимеров оказался для вас большим потрясением, и более того, хотел бы принести вам свои самые искренние соболезнования. Знаю, вы близко дружили с покойной.

– Благодарю вас.

– И так как ваш кузен маркиз – уважаемый член клуба «Четверка»²⁴, мне бы хотелось пригласить его принять участие в спортивном заезде, который состоится в субботу в Гайд-парке.

– Непременно буду, – принимает приглашение Арчи.

– Погода должна быть приятной, и мероприятие на свежем воздухе может пойти вам на пользу, леди Ребекка, – добавляет герцог.

– Мы обязательно будем, ваша светлость, – оживленно добавляет тетя Кальпурния.

И все же во всеобщей болтовне есть нечто странное – в этой беззаботности высшего света, и подобные мысли преследуют меня всю дорогу, пока тетя мечтательно рассуждает, что мне надеть.

Про Эмили уже все забыли – кроме меня.

Пятница, 24 мая, 1816 год

16

Эта фальшь мучает меня и следующим утром, когда вместе с тетей Кальпурнией, дядей Элджерноном и Арчи мы приезжаем в новый дом Фрэзеров на Ганновер-сквер, где в будущем откроется магазин «Эппл».

Зал у входа задрапирован черным бархатом, а в центре, в окружении белых цветов и больших свечей, лежит Эмили, которую я впервые вижу так близко.

Под черной вуалью она кажется маленькой фарфоровой куколкой.

Они одели ее в самое закрытое платье, но, несмотря на это, я вижу слева на шее шрам от пореза, который ее убил: он начинается под ухом и по диагонали спускается под белоснежный воротник – грубый порез зашили довольно неуклюже.

Ее отец, майор Эдгар Фрэзер, выглядит разбитым, но в то же время будто находится в своего рода трансе. Даже о камин он словно специально опирается, чтобы не упасть.

Посетителей принимает Леони, его вторая жена, которая, несмотря на бледность, выглядит более собранной и спокойной.

– Мы потрясены, – говорит она моей тете. – Эмили была мне как дочь. Мы с Эдгаром поженились, когда ей не было и двух лет – они с Джемаймой выросли вместе, – вздыхает она и качает головой.

– Чудовищно, – произносит моя тетя.

– Такая трагедия, но по крайней мере она закончилась самым быстрым и безболезненным образом. Надеюсь, этого Харлоу повесят как можно скорее.

– Я всегда считал, что военные низших рангов – подонки, и был прав, – бормочет дядя Элджернон.

Чьи-то холодные пальцы касаются моей левой руки.

– Спасибо, что приехали попрощаться. Ты всегда была ее близкой подругой. – Это Джемайма, младшая сестра Эмили, хотя она гораздо выше ее и унаследовала крепкое телосложение своей матери, Леони.

– Я не могла не прийти. Кто еще был? – с любопытством спрашиваю я.

– Никто, – отвечает она. – К счастью.

Последние слова приводят в замешательство. То, что к смерти Эмили так легкомысленно отнеслись посторонние, мне казалось неуместным, но на это в целом можно было закрыть глаза. Но чтобы даже ее собственная семья от этой новости почувствовала… облегчение?

– Что ж, хотя бы церковь Святого Георгия от нас в двух шагах, так что на церемонию попадем быстро и лишнего внимания не привлечем, – говорит Леони двум другим женщинам, судя по всему, родственницам, которые только что прибыли.

В зале появляется и муж Эмили, Максим Дювиль, также одетый в черное, бледный, с кругами под глазами, как у человека, который не спал много ночей, но в отличие от других собравшихся, которые стоят чинно и напряженно, он нервно меряет комнату большими шагами. Перебрасывается парой слов с Арчи, из которых я с еще большим ужасом понимаю, что он не дал согласия на проведение аутопсии, чтобы «не оскорблять еще сильнее ее и так истерзанное тело».

– А как же расследование? – поспешно спрашиваю я. – Вы уже общались с представителем судебной власти?

Максим вытаращивает глаза, будто я сказала какую-то чушь.

– Виновник уже под стражей. Я не считаю необходимым мучить семью Эмили допросами или информацией, которая может их слишком взволновать, – ледяным тоном отвечает он.

– И ни одна уважающая себя семья не хочет, чтобы у ее дверей сновали сыщики, – добавляет Леони как само собой разумеющееся. – Это было бы предосудительно.

Я уже собираюсь воскликнуть: «Но как же так? Никому из вас не хочется узнать, что случилось с Эмили? Как она оказалась замотана в бинты и продана под видом египетской мумии для развлечения на вечере?!» – но вспоминаю, что лишь меня беспокоят эти вопросы. И взгляд от Арчи, который будто говорит: «Оставь их», служит мне подтверждением.

– Простите мою назойливость. Еще раз приношу свои соболезнования, виконт Дювиль, – вежливо прощаюсь я.

– Леди Ребекка, своим присутствием вы с вашей семьей оказываете нам честь и обеляете наше имя.

Честь и доброе имя – ничто другое их не волнует!

Все стремятся поскорее похоронить прошлое, во всех смыслах: убийца в тюрьме, Эмили скоро окажется на кладбище, и для них все решится самым быстрым способом.

Скрипя зубами от негодования, выхожу на улицу следом за остальными, собираясь обратно домой. Мы пришли пешком, все равно все «люди, которых стоит знать» живут здесь, в безопасных границах Мэйфера: ими служат Оксфорд-стрит на севере, Пикадилли-стрит на юге, Сваллоу-стрит – которая через несколько лет станет Риджент-стрит – на востоке и Гайд-парк на западе.

Не удивлюсь, если сегодня вечером они поднимут бокалы за «Все хорошо, что хорошо кончается».

Как только мы заходим в дом, я бегу к себе и закрываюсь в комнате, где достаю из тайника обезболивающее – голова просто раскалывается. Видимо, от невозможности сказать то, что думаю, в ней произошло короткое замыкание.

Надеюсь, Гвенда там поторопится и поскорее вернет меня в будущее, и я наконец смогу забыть про эту эпоху Регентства, из-за которой я, увидев все собственными глазами, теперь чувствую себя идиоткой, что так ее романтизировала.

Уж точно материала для диссертации мне хватит.

Что-то вроде «От вечеров с мумиями до буклетов: как смерть становится развлечением».

Достаю из тайника листок с историей Эмили, который купила в лавке, и перечитываю, выискивая основные зацепки.

В частности, отчет коронера, а там – конкретную строку про удар ножом в шею.

Ужасное подозрение стискивает внутренности, и в следующую секунду я уже комкаю буклет в пальцах.

Мне необходимо задать вопросы, и задать их тому, кто не побоится ответить. Тому, кто знает, как заколоть человека ножом, и кто не боится запачкать руки и подвергнуть риску свою драгоценную честь.

А еще лучше, если у этого кого-то чести нет вообще.

Мне нужен Нокс.

17

Пишу Ноксу записку и передаю ее в соседний дом при помощи Люси, которая вновь становится моим бесценным и молчаливым соучастником.

Ответ, написанный внизу моей же записки, приходит немедленно, но не такой, как я ожидала.

«Мне надо с вами поговорить.

Р.».

«А мне нет.

Р. Н.».

Ах, значит, нет?!

– Люси, мы выходим! – объявляю я, хватая туфли. – Идем к Ноксу.

– Леди Ребекка, юной леди не пристало приходить в дом холостяка… еще и с такой репутацией.

– Да сейчас никого нет, все готовятся к ужину, – возражаю я, уже готовая к выходу.

– Хотя бы перчатки наденьте! – умоляет она, идя за мной следом.

Мы выходим через дверь для слуг, и я направляюсь к дому нашего язвительного соседа.

Дверь открывает женщина, одетая как экономка, но совсем на нее не похожая – скорее на охранницу.

Возможно, она лишь немногим старше меня, и, судя по ее чертам, она родом из Южной Азии, может, Таиланда.

– От нее у меня мурашки по коже, – шепчет мне Люси.

– Что вам угодно? – холодно спрашивает она.

– Я леди Ребекка Шеридан, и мне необходимо срочно встретиться с сэром Ноксом.

– Сэр Нокс знает о вашем визите?

– Более-менее.

Женщина, смерив меня нечитаемым взглядом, приходит к своему выводу:

– Он не знает о вашей встрече. Сэр Нокс не принимает посетителей без предварительного доклада.

Пф-ф-ф. Прямо как мой научный руководитель.

– Ну раз уж я здесь, возможно, вы сходите и доложите обо мне, к примеру? – настаиваю я.

– Посмотрим, что я могу сделать, – с непреклонным видом отвечает женщина. И вместо того, чтобы пригласить нас подождать в гостиной, закрывает перед носом дверь.

– А я вам говорила, что это не самая удачная идея, – бормочет Люси.

Экономка возвращается через несколько минут:

– Сэр Нокс занят, – объявляет она.

– И когда же он освободится?

– Сэр Нокс сказал, что вы об этом спросите. И велел передать, что вас это не касается. – После чего снова закрывает дверь, не дав возможности что-либо возразить.

– Вот Анубисов сын, – с досадой фыркаю я.

– Вернемся в дом, леди Ребекка, пока никто нас не заметил и не принял за попрошаек или кого похуже, в такое-то время суток…

Я никак не могу успокоиться, потому что в деле Эмили что-то не сходится, а я хочу, чтобы сошлось – любой ценой.

И вместо того чтобы лечь в кровать, терзаю саму себя, ходя взад и вперед по комнате, пытаясь придумать иной способ.

Из моего окна видно, что в кабинете Нокса горит свет.

Осматривая сад, который разделяет два дома, я вспоминаю, что он сказал, когда я обвинила его в краже моей рукописи из моей же комнаты: «Вы в самом деле считаете, что мне больше нечем заняться, как пробираться в вашу комнату по крыше каретного сарая?» И правда, крыша каретного сарая действительно соединяет два наших окна на манер моста.

Спасибо за идею, Нокс.

Занят ты, да? Сейчас поправим.

Надеваю туфли-мюли, кладу сложенный буклет во внутренний карман ночной рубашки – в котором вообще-то следует хранить лаванду для сна, – подбираю подол и вылезаю из окна, оказавшись на крыше навеса. Этаж второй, да и падать, если что, не так высоко, но все же стоит на такой случай придумать правдоподобное оправдание. Что-то вроде сомнамбулизма.

Надо было надеть кеды. Не знаю, кто придумал называть эти домашние туфли «мюлями», но каблуков у них быть не должно!

И как же ужасно холодно. Надеюсь, не подхвачу воспаление легких.

Спустя пару неловких шагов я чувствую себя увереннее и дохожу до окна Нокса. И вижу, что он сидит за письменным столом и читает какие-то документы, с бокалом в левой руке. В пальцах правой же крутит нож для разрезания писем.

Что ж, ладно, должна признать: сплетни правдивы, Нокс просто безжалостно красив. От него сложно отвести взгляд.

Он склонился над бумагами, и прядь каштановых волос падает ему на лоб, практически закрывая глаза – такие темные, что зрачок почти сливается с радужкой.

Щетина на щеках делает линию челюсти жестче и выделяет чувственные губы, которые он прикусывает, как будто очень сосредоточен.

Господи, я же не глазеть на него пришла!

Стучу в окно, чтобы привлечь внимание, но не получаю никакой реакции.

Стучу сильнее, и в этот раз он поворачивается ко мне, но не делает и попытки встать.

– Откройте, Нокс! – требую я, стуча еще настойчивее.

Но он в ответ показывает на ухо, будто бы говоря: «Не слышу, не понимаю». Выражение лица и правый уголок губ, опущенный, явно показывает, что он надо мной издевается. И с большим удовольствием к тому же.

Более того, чем громче я прошу, тем больше он наслаждается сценой, даже начав прихлебывать ликер из бокала с видом полного удовлетворения.

Что ж, отчаянные времена требуют… Снимаю туфельку и каблуком бью в стекло: после второго удара оно трескается, а на третий – разбивается под удивленным взглядом Нокса.

В конце концов, я все же не зря их надела.

Просовываю в дыру руку, откидываю закрывавший подъемное окно крючок, дергаю его вверх и наконец оказываюсь в комнате.

– Вы довольно повеселились, – заявляю я. – Я вам не цирк.

– Вам придется оплатить ущерб, – отвечает он.

– Как вы посмели уже дважды отказать мне сегодня? – обвиняюще спрашиваю я.

– Так и посмел, – саркастично отзывается он. – Хотел посмотреть, насколько ваше срочное дело действительно срочное. Похоже, изрядно, раз вы ворвались в мой дом через окно, еще и в одной ночной рубашке.

– Так и есть, – подтверждаю я.

– Признаю, теперь мне очень любопытно. Но пройдите к огню, вы, похоже, замерзли, Ребекка.

Замерзла? Да я окоченела.

– Как вы догадливы!

– Моя догадливость здесь ни при чем. Ткань вашей ночной рубашки весьма тонкая и… мало что скрывает. – От его улыбки и взгляда хищника, устремленного на меня, я тоже смотрю вниз, на вырез рубашки.

И хочу провалиться сквозь землю… от холода соски напряглись, и их стало видно даже сквозь ткань крайне смущающим образом. Скрещиваю руки на груди, закрываясь.

– Если бы вы мне открыли сразу…

– То лишился бы такого приятного зрелища.

В этот миг дверь кабинета распахивается, и внутрь врывается Азмаль с обнаженным клинком.

– Рид, нужна помощь? – Но при виде меня тут же опускает оружие. – Леди Ребекка?!

– Все в порядке, – непринужденно отвечает Нокс. – Это, скажем так, визит невежливости.

– Я услышал шум, как будто разбилось окно, и подумал, что вломился кто-то чужой, – извиняется Азмаль, отступая.

– Спасибо за помощь, с леди Ребеккой я могу справиться сам. По крайней мере, мне так думается.

Как только Азмаль уходит, я, нахмурившись, смотрю на Нокса:

– Почему ваш личный врач размахивал ятаганом?

– Издержки профессии.

– Профессии доктора?

– Азмаль – специалист в разных областях. – Нокс поднимается и делает несколько шагов ко мне. – Но не держите же меня в неведении. Чему обязан этим проникновением со взломом?

– Скольких людей вы закололи в своей жизни?

Мой вопрос явно выбивает его из колеи.

– Не знаю, хотите ли вы услышать число большое или маленькое.

– Вы пират или нет?

– Корсар, – поправляет меня он.

– Для человека, который был вне закона, вы слишком дорожите формальностями, – откликаюсь я. – Мне достаточно знать, доводилось ли вам убивать таким способом или нет.

– Да. – В его голосе нет ни раскаяния, ни гордости. Просто констатация факта.

– Можете объяснить, как это делается?

– Да что с вами не так? Почему бы вам не заняться вышивкой или составлением цветочных композиций, как делают остальные дебютантки?

– Потом я вам все объясню, но у меня есть сомнение, которое необходимо разрешить, и вы, хоть вы мне и не нравитесь, можете с этим помочь – мне больше не к кому обратиться. Объясните, как убивают ножом в горло, – повторяю я. – Пожалуйста.

– Я могу не только объяснить. – Он берет нож для разрезания писем со стола и подбрасывает в воздух, а потом ловит. – Могу показать.

– Хотите сказать… на мне? – Я сглатываю. Возможно, не такая и блестящая это идея.

– А как лучше всего узнать, как это работает?

Я в доме преступника, ночью, никто об этом не знает, а он хочет приставить мне к горлу нож. Совсем плохая идея.

– Хорошо.

– Как предпочитаете, леди Ребекка, сзади или спереди? – Нокс, судя по насмешливой улыбке, развлекается как никогда в жизни.

– Сзади, – решительно объявляю я.

– А вы любите рисковать, – с довольным видом замечает он. – Мне нравится.

– Хватит уже говорить двусмысленности, займитесь делом, Нокс.

– К вашим услугам, миледи. – Он делает, как я сказала, и через секунду я чувствую, как его тело прижимается к моей спине. Приятно надежное и горячее – по сравнению с моей заледеневшей кожей.

– Вы позволяете коснуться вас? – шепчет он мне на ухо, щекоча дыханием, в котором чувствуются нотки сладкого ликера: анис и кардамон.

– Разрешаю.

– Я бы схватил вас за волосы. – Нокс кладет руку мне на голову, наматывая распущенные волосы на кулак, и тянет на себя, но не причиняя боли. – Затем я приставил бы нож сюда, – произносит он, поднося ножик к местечку между левым ухом и шеей. – И сделал бы разрез вниз одним быстрым и четким ударом, – шепчет он, проводя ледяным лезвием воображаемую линию вокруг моего горла.

Я сдерживаю дрожь, которая охватывает меня с головы до ног.

– А если бы вы были левшой? – спрашиваю я внезапно охрипшим голосом. – Все так же?

– Нет. – Нокс перекладывает ножик в левую руку и приставляет его в то же место, но к другому уху. – Будь я левшой, то движение было бы в противоположном направлении, а удар пришелся бы сюда, – говорит он, коснувшись лезвием точки под правым ухом.

– Потому что это преобладающая рука, – заключаю я. – А смерть такая же?

– Разрежь сонную артерию слева или справа – не важно, человек потеряет сознание и умрет от потери крови за несколько минут, поэтому да. Порез разный, смерть одна и та же, – подтверждает он.

Следующие несколько секунд мы так и стоим в этой смертоносной позе, пока я наконец не прихожу в себя – чтоб меня, в его объятиях не так уж и плохо.

– Отлично, именно это я и хотела узнать, – говорю я, отступив на пару шагов.

– С чего такое любопытство, совсем неподобающее юной барышне из хорошей семьи? Хотите вставить в рассказ Сфинкса?

– Это касается Эмили Фрэзер. Они арестовали Бенджамина Харлоу как ее убийцу, но я считаю, что это не он.

– И что же вызвало подобное подозрение?

– Мне надо вам кое-что показать, – говорю я, просовывая руку в вырез своего одеяния.

– Я знал, что в определенный момент станет еще интереснее, – ехидно замечает он.

– Я имела в виду это, – возражаю я, протягивая ему буклет. – Прочтите.

– Я не поклонник бульварных листков с мрачными сплетнями.

Открываю буклет на второй странице и подсовываю ему под нос:

– Вот, отчет коронера про тело Эмили.

Он берет помятую брошюру и прислоняется к письменному столу с таким видом, будто делает мне одолжение.

– Ее убили ударом ножа в горло, – заключает он.

– В отчете указано, что удар был нанесен сзади, слева направо.

– Да, как я вам и показал, – соглашается Нокс.

– Но Бенджамин Харлоу не мог ее убить так, потому что он левша! – объясняю я.

Насмешливое выражение лица Нокса меняется в ту же секунду. Теперь он смотрит на меня серьезно, даже мрачно.

– Откуда вы знаете?

– Вчера я ходила в «Кроникл» с Люси, а Харлоу уже там был. Я видела, как он пишет записку Торпу, и писал он левой рукой. Разве не вы сами мне сказали, что левши держат предметы преобладающей рукой? Если бы он убил Эмили, то порез шел бы справа налево, а не наоборот, – со странной лихорадочностью объясняю я. – Я видела тело Эмили, и отчет верный: удар пришелся под левое ухо, а не под правое.

– Поэтому тот, кто убил Эмили, держал нож правой рукой, – подводит итог Нокс.

– Я считаю, что они арестовали не того и убийца Эмили все еще на свободе.

Нокс кивает.

– Вы еще кому-то об этом говорили?

Качаю головой:

– К чему? Все так счастливы, что смерть Эмили и арест Харлоу положили конец скандалу, что никто меня и слушать бы не стал.

– Вы правы, – соглашается он, а затем делает глоток из бокала. – Теперь, когда вы получили ответ, вы довольны?

– Нет. Мне еще кое-что от вас нужно, – оживляюсь я. – Вам все еще нужно попасть в высшие круги общества Лондона?

– Не отказался бы.

– Предлагаю обмен: я буду вашим пропуском на каждое мероприятие, в каждый дом или клуб, в любое место, которое захотите посетить, – я сделаю так, что перед вами распахнутся все двери. А вы поможете мне узнать, что случилось с Эмили.

– Непохоже на равноценный обмен, моя дорогая маленькая Бекка.

– Пункт первый: не зовите меня Бекка; пункт второй – мне он кажется гораздо справедливее чем тот шантаж, который предлагали мне вы.

– С единственной разницей: то, что нужно мне, не подвергает опасности вас, а то, о чем говорите вы, подвергает опасности меня.

– О, да бросьте, я думала, что говорю с пиратом, которого ищет вся Европа и который реквизировал невероятное количество кораблей – целых сорок за год, а не с растолстевшим игроком в карты, – подначиваю его я. – И не прикрывайтесь «корсаром», этот аргумент не пройдет.

Он изучающе смотрит на меня, приподняв одну бровь:

– Вы бросаете мне вызов?

– Не знаю, это вы мне скажите. Вы чувствуете себя так, будто вам бросают вызов?

– Я не боюсь риска, но иду на него, если есть достойное вознаграждение. Без вознаграждения риск – это самопожертвование, а я, как вы несколько раз изволили повторить, пират, а не мученик.

– И какого же вознаграждения вы ожидаете?

Он окидывает меня с ног до головы таким взглядом, что еще немного – и одежда загорится.

– Мне надо подумать.

– Спать я с вами не собираюсь, – сразу проясняю я.

У него вырывается низкий смешок, и я краснею до ушей.

– Девственницы меня не интересуют: если захочу развлечься, то знаю, куда идти.

– Я не говорила, что девственница, – уточняю я.

– Как, неужели это не так? – подмигивает мне он. – Вы меня удивляете, Ребекка… в приятном смысле.

– Разумеется, так, но к расследованию это не имеет никакого отношения. Вы займетесь им или нет, Нокс? – теряя терпение, спрашиваю я.

– Почему вы обратились именно ко мне?

– Потому что мне нужен человек, который не боится запачкать руки, имеет знакомства среди не самых законопослушных людей и бывает в трущобах.

– Я никогда не говорил, что у меня есть незаконопослушные знакомые и что бываю в трущобах, – передразнивает он меня.

– Как же, неужели вы туда не ходите? – откликаюсь я. – Вы меня удивляете, Нокс… в приятном смысле.

– Какое высокое мнение обо мне. Столько комплиментов сразу могут вскружить голову, – поддразнивает он.

– Так что, Нокс? – напоминаю я.

Он останавливается передо мной, скрестив руки на груди:

– Я согласен – но с условием: если в какой-то момент риск превысит выгоду, я выхожу из игры.

– Лучше, чем ничего. – Других вариантов у меня все равно нет.

– Почему вам это так важно? Почему вы рискуете своей репутацией – ради дела, которое согласно закону уже раскрыто?

– Потому что там, откуда я родом, молча соглашаться с несправедливостью значит становиться соучастником, – решительно отвечаю я.

– Ах вот как? – Мое утверждение вызвало в нем любопытство. – И откуда же вы родом, Ребекка? Я повидал почти весь мир, но подобных мест еще не встречал.

– Из места слишком далекого даже для одного из ваших кораблей. – Я подхожу к окну, стараясь не наступить на осколки стекла от разбитого мной же окна. – Мне пора. Я свяжусь с вами через Люси, передайте своей экономке, чтобы обращалась с ней уважительно.

– Любопытства ради, скажите, мне ждать новых визитов через окно? Интересуюсь, чтобы узнать, стоит ли его чинить.

– Не знаю, – откликаюсь я, перебираясь через подоконник. – Если сомневаетесь, не запирайте на задвижку.

– Надеюсь, вам удастся разгадать дело Эмили, похоже, вас оно очень беспокоит.

– Я узнаю, что случилось, и это столь же верно, как и то, что я посмотрела все сезоны «C.S.I.: Место преступления»; клянусь солнечными очками Горацио Кейна.

– Горацио Кейна? – озадаченно переспрашивает Нокс.

– Главное, что я знаю, кто это, – коротко отвечаю я, забираясь на крышу навеса. – Спокойной ночи, Нокс, и спасибо за… консультацию.

– Зовите меня Рид.

– Спокойной ночи, Рид. Но вы продолжайте звать меня Ребеккой. Не Беккой, не Бекки, никаких уменьшительных прозвищ, они мне не нравятся.

– Хорошо, Ребекка, спокойной ночи. И… просто чтоб вы знали: ваша ночная рубашка просвечивает и сзади тоже.