Мелкий бес

«Я сжечь ее хотел, колдунью злую»

I

После праздничной обедни прихожане расходились по домам. Иные останавливались в ограде, за белыми каменными стенами, под старыми липами и кленами, и разговаривали. Все принарядились по-праздничному, смотрели друг на друга приветливо, и казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже весело. Но все это только казалось.

Гимназический учитель Передонов, стоя в кругу своих приятелей, угрюмо посматривая на них маленькими, заплывшими глазами из-за очков в золотой оправе, говорил им:

– Сама княгиня Волчанская обещала Варе, уж это наверное. Как только, говорит, выйдет за него замуж, так я ему сейчас же и выхлопочу место инспектора.

– Да как же ты на Варваре. Дмитриевне женишься? – спросил краснолицый Фаластов: – ведь она же тебе сестра! Разве новый закон вышел, что и на сестрах венчаться можно?

Все захохотали. Румяное, обыкновенно равнодушно-сонное лицо Передонова сделалось свирепым.

– Троюродная… – буркнул он, сердито глядя мимо собеседников.

– Да тебе самому княгиня обещала? – спросил щеголевато одетый, бледный и высокий Рутилов.

– Не мне, а Варе, – ответил Передонов.

– Ну вот, а ты и веришь, – оживленно говорил Рутилов. – Сказать все можно. А ты сам отчего к княгине не явился?

– Пойми, что мы пошли с Варей, да не застали княгини, всего на пять минут опоздали, – рассказывал Передонов, – она в деревню уехала, вернется через три недели, а мне никак нельзя было ждать, сюда надо было ехать к экзаменам.

– Сомнительно что-то, – сказал Рутилов и засмеялся, показывая гниловатые зубы.

Передонов призадумался. Собеседники разошлись. Остался с ним один Рутилов.

– Конечно, – сказал Передонов, – я на всякой могу, на какой захочу. Не одна мне Варвара.

– Само собою, за тебя, Ардальон Борисыч, всякая пойдет, – подтвердил Рутилов.

Они вышли из ограды и медленно проходили по площади, немощеной и пыльной. Передонов сказал:

– Только вот княгиня как же? Она разозлится, если я Варвару брошу.

– Ну, что ж княгиня! – сказал Рутилов. – Тебе с ней не котят крестить. Пусть бы она тебе место сначала дала, – окрутиться успеешь. А то как же так, зря, ничего не видя!

– Это верно… – раздумчиво согласился Передонов.

– Ты так Варваре и скажи, – уговаривал Рутилов. – Сперва место, а то, мол, я так не очень-то верю. Место получишь, а там и венчайся, с кем вздумаешь. Вот ты лучше из моих сестер возьми, – три, любую выбирай. Барышни образованные, умные, без лести сказать, не чета Варваре. Она им в подметки не годится.

– Ну-у… – промычал Передонов.

– Верно. Что твоя Варвара? Вот, понюхай.

Рутилов наклонился, оторвал шерстистый стебель белены, скомкал его вместе с листьями и грязно-белыми цветами и, растирая все это пальцами, поднес к носу Передонова. Тот поморщился от неприятного, тяжелого запаха. Рутилов говорил:

– Растереть да бросить, – вот и Варвара твоя. Она и мои сестры – это, брат, две большие разницы. Бойкие барышни, живые, – любую возьми, не даст заснуть. Да и молодые, – самая старшая втрое моложе твоей Варвары.

Все это Рутилов говорил, по обыкновению своему, быстро и весело, улыбаясь, но он, высокий, узкогрудый, казался чахлым и хрупким, и из-под шляпы его, новой и модной, как-то жалко торчали жидкие, коротко остриженные светлые волосы.

– Ну, уж и втрое, – вяло возразил Передонов, снимая и протирая золотые очки.

– Да уж верно! – воскликнул Рутилов. – Смотри, не зевай, пока я жив, а то они у меня тоже с гонором, – потом захочешь, да поздно будет. А только из них каждая за тебя с превеликим удовольствием пойдет.

– Да, в меня здесь все влюбляются, – с угрюмым самохвальством сказал Передонов.

– Ну, вот видишь, вот ты и лови момент, – убеждал Рутилов.

– Мне бы, главное, не хотелось, чтобы она была сухопарая, – с тоскою в голосе сказал Передонов. – Жирненькую бы мне.

– Да уж на этот счет ты не беспокойся, – горячо говорил Рутилов. – Они и теперь барышни пухленькие, а если не совсем вошли в объем, так это только до поры до времени. Выйдут замуж, и они раздобреют, как старшая. Лариса-то у нас, сам знаешь, какая кулебяка стала.

– Я бы женился, – сказал Передонов, – да боюсь, что Варя большой скандал устроит.

– Боишься скандала, так ты вот что сделай, – с хитрою улыбкою сказал Рутилов: – сегодня же венчайся, не то завтра: домой явишься с молодой женой, и вся недолга. Правда, хочешь, я это сварганю, завтра же вечером? С какою хочешь?

Передонов внезапно захохотал, отрывисто и громко.

– Ну, идет? по рукам, что ли? – спросил Рутилов.

Передонов так же внезапно перестал смеяться и угрюмо сказал, тихо, почти шопотом:

– Донесет, мерзавка.

– Ничего не донесет, нечего доносить, – убеждал Рутилов.

– Или отравит, – боязливо шептал Передонов.

– Да уж ты во всем на меня положись, – горячо уговаривал его Рутилов, – я все так тонко обстрою тебе…

– Я без приданого не женюсь, – сердито крикнул Передонов.

Рутилова нисколько не удивил новый скачок в мыслях его угрюмого собеседника. Он возразил все с тем же одушевлением:

– Чудак, да разве они бесприданницы! Ну, что же, идет, что ли? Ну, я побегу, все устрою. Только чур, никому ни гу-гу, слышишь, никому!

Он потряс руку Передонова и побежал от него. Передонов молча смотрел за ним. Барышни Рутиловы припомнились ему, веселые, насмешливые. Нескромная мысль выдавила на его губы поганое подобие улыбки, – оно появилось на миг и исчезло. Смутное беспокойство поднялось в нем.

«С княгиней-то как же? – подумал он. – За теми гроши, и протекции нет, а с Варварой в инспекторы попадешь, а потом и директором сделают».

Он посмотрел вслед суетливо убегающему Рутилову и злорадно подумал: «Пусть побегает».

И эта мысль доставила ему вялое и тусклое удовольствие. Но ему стало скучно оттого, что он – один; он надвинул шляпу на лоб, нахмурил светлые брови и торопливо отправился домой по немощеным, пустым улицам, заросшим лежачею мшанкою с белыми цветами, да жерухою, травою, затоптанною в грязи.

Кто-то позвал его тихим и быстрым голосом;

– Ардальон Борисыч, к нам зайдите.

Передонов поднял сумрачные глаза и сердито посмотрел за изгородь. В саду за калиткою стояла Наталья Афанасьевна Вершина, маленькая, худенькая, темнокожая женщина, вся в черном, чернобровая, черноглазая. Она курила папироску в черешневом темном мундштуке и улыбалась слегка, словно знала такое, чего не говорят, но чему улыбаются. Не столько словами, сколько легкими, быстрыми движениями зазывала она Передонова в свой сад: открыла калитку, посторонилась, улыбалась просительно и вместе уверенно и показывала руками, – входи, мол, чего стоишь.

И вошел Передонов, подчиняясь ее, словно ворожащим, беззвучным движениям. Но он сейчас же остановился на песчаной дорожке, где в глаза ему бросились обломки сухих веток, и посмотрел на часы.

– Завтракать пора, – проворчал он.

Хотя часы служили ему давно, но он и теперь, как всегда при людях, с удовольствием глянул на их большие золотые крышки. Было без двадцати минут двенадцать. Передонов решил, что можно побыть немного. Угрюмо шел он за Вершиною по дорожкам, мимо опустелых кустов черной и красной смородины, малины, крыжовника.

Сад желтел и пестрел плодами да поздними цветами. Было тут много плодовых и простых деревьев да кустов: невысокие раскидистые яблони, круглолистые груши, липы, вишни с гладкими блестящими листьями, слива, жимолость. На бузиновых кустах краснели ягоды. Около забора густо цвела сибирская герань, – мелкие бледно-розовые цветки с пурпуровыми жилками.

Остропестро выставляло из-под кустов свои колючие пурпуровые головки. В стороне стоял деревянный дом, маленький, серенький, в одно жилье, с широкою обеденкою в сад. Он казался милым и уютным. А за ним виднелась часть огорода. Там качались сухие коробочки мака да беложелтые крупные чепчики ромашки, желтые головки подсолнечника никли перед увяданием и между полезными зелиями поднимались зонтики: белые у кокорыша и бледнопурпуровые у цикутного аистника, цвели светложелтые лютики да невысокие молочаи.

– У обедни были? – спросила Вершина.

– Был, – угрюмо ответил Передонов.

– Вот и Марта только-что вернулась, – рассказывала Вершина. – Она часто в нашу церковь ходит. Уж я и то смеюсь: для кого это, говорю, вы, Марта, в нашу церковь ходите? Краснеет, молчит. Пойдемте, в беседке посидимте, – сказала она быстро и без всякого перехода от того, что говорила раньше.

Среди сада, в тени развесистых кленов, стояла старенькая серенькая беседка, – три ступеньки вверх, обомшалый помост, низенькие стены, шесть точеных пузатых столбов и шестискатная кровелька.

Марта сидела в беседке, еще принаряженная от обедни. На ней было светлое платье с бантиками, но оно к ней не шло. Короткие рукава обнажали островатые красные локти, сильные и большие руки. Марта была, впрочем, не дурна. Веснушки не портили ее. Она слыла даже за хорошенькую, особенно среди своих, поляков, – их жило здесь не мало.

Марта набивала папиросы для Вершиной. Она нетерпеливо хотела, чтобы Передонов посмотрел на нее и пришел в восхищение. Это желание выдавало себя на ее простодушном лице выражением беспокойной приветливости. Впрочем, оно вытекало не из того, чтобы Марта была влюблена в Передонова: Вершина желала пристроить ее, семья была большая, – и Марте хотелось угодить Вершиной, у которой она жила несколько месяцев, со дня похорон старика-мужа Вершиной, – угодить за себя и за брата-гимназиста, который тоже гостил здесь.

Вершина и Передонов вошли в беседку. Передонов сумрачно поздоровался с Мартою и сел, – выбрал такое место, чтобы спину защищал от ветра столб и чтобы в уши не надуло сквозняком. Он посмотрел на Мартины желтые башмаки с розовыми помпончиками и подумал, что его ловят в женихи. Это он всегда думал, когда видел барышень, любезных с ним. Он замечал в Марте только недостатки, – много веснушек, большие руки и с грубою кожею. Он знал, что ее отец, шляхтич, держал в аренде маленькую деревушку верстах в шести от города. Доходы малые, детей много: Марта кончила прогимназию, сын учился в гимназии, другие дети были еще меньше.

– Пивка позволите вам налить? – быстро спросила Вершина.

На столе стояли стаканы, две бутылки пива, мелкий сахар в жестяной коробке, ложечка мельхиоровая, замоченная пивом.

– Выпью, – отрывисто сказал Передонов.

Вершина посмотрела на Марту. Марта налила стакан, подвинула его Передонову, и при этом на ее лице играла странная улыбка, не то испуганная, не то радостная. Вершина сказала быстро, точно просыпала слова:

– Положите сахару в пиво.

Марта подвинула к Передонову жестянку с сахаром. Но Передонов досадливо сказал:

– Нет, это – гадость, с сахаром.

– Что вы, вкусно, – однозвучно и быстро уронила Вершина.

– Очень вкусно, – сказала Марта.

– Гадость, – повторил Передонов и сердито поглядел на сахар.

– Как хотите, – сказала Вершина и тем же голосом, без остановки и перехода, заговорила о другом: – Черепнин мне надоедает, – сказала она и засмеялась.

Засмеялась и Марта. Передонов смотрел равнодушно: он не принимал никакого участия в чужих делах, – не любил людей, не думал о них иначе, как только в связи со своими выгодами и удовольствиями. Вершина самодовольно улыбнулась и сказала:

– Думает, что я выйду за него.

– Ужасно дерзкий, – сказала Марта, не потому, что думала это, а потому, что хотела угодить и польстить Вершиной.

– Вчера у окна подсматривал, – рассказывала Вершина. – Забрался в сад, когда мы ужинали. Кадка под окном стояла, мы подставили под дождь, – целая натекла. Покрыта была доской, воды не видно, он влез на кадку да и смотрит в окно. А у нас лампа горит, – он нас видит, а мы его не видим. Вдруг слышим шум. Испугались сначала, выбегаем. А это он провалился в воду. Однако вылез до нас, убежал весь мокрый, – по дорожке так мокрый след. Да мы и по спине узнали.

Марта смеялась тоненьким, радостным смехом, как смеются благонравные дети. Вершина рассказала все быстро и однообразно, словно высыпала, – как она всегда говорила, – и разом замолчала, сидела и улыбалась краем рта, и оттого все ее смуглое и сухое лицо пошло в складки, и черноватые от курева зубы слегка приоткрылись. Передонов подумал и вдруг захохотал. Он всегда не сразу отзывался на то, что казалось ему смешным, – медленны и тупы были его восприятия.

Вершина курила папиросу за папиросою. Она не могла жить без табачного дыма перед ее носом.

– Скоро соседями будем, – объявил Передонов.

Вершина бросила быстрый взгляд на Марту. Та слегка покраснела, с пугливым ожиданием посмотрела на Передонова и сейчас же опять отвела глаза в сад.

– Переезжаете? – спросила Вершина. – Отчего же?

– Далеко от гимназии, – объяснил Передонов. Вершина недоверчиво улыбалась. Вернее, думала она, что он хочет быть поближе к Марте.

– Да ведь вы там уже давно живете, уже несколько лет, – сказала она.

– Да и хозяйка стерва, – сердито сказал Передонов.

– Будто? – недоверчиво спросила Вершина, и криво улыбнулась.

Передонов немного оживился.

– Наклеила новые обои, да скверно, – рассказывал он. – Не подходит кусок к куску. Вдруг в столовой над дверью совсем другой узор, вся комната разводами да цветочками, а над дверью полосками да гвоздиками. И цвет совсем не тот. Мы было не заметили, да Фаластов пришел, смеется. И все смеются.

– Еще бы, такое безобразие, – согласилась Вершина.

– Только мы ей не говорим, что мы выедем, – сказал Передонов и при этом понизил голос. – Найдем квартиру и поедем, а ей не говорим.

– Само собой, – сказала Вершина.

– А то будет, пожалуй, скандалить, – говорил Передонов, и в глазах его отразилось пугливое беспокойство. – Да еще и плати ей за месяц, за такую-то гадость.

Передонов захохотал от радости, что выедет и за квартиру не заплатит.

– Стребует, – заметила Вершина.

– Пусть требует, я не отдам, – сердито сказал Передонов. – Мы в Питер ездили, так не пользовались это время квартирою.

– Да ведь квартира-то за вами оставалась, – сказала Вершина.

– Что ж такое! Она должна ремонт делать, так разве мы обязаны платить за то время, пока не живем? И главное – она ужасно дерзкая.

– Ну, хозяйка дерзкая оттого, что ваша… сестрица уж слишком пылкая особа, – сказала Вершина с легкою заминкою на слове «сестрица».

Передонов нахмурился и тупо глядел перед собою полусонными глазами. Вершина заговорила о другом. Передонов вытащил из кармана карамельку, очистил ее от бумажки и принялся жевать. Случайно взглянул он на Марту и подумал, что она завидует и что ей тоже хочется карамельки.

«Дать ей или не давать? – думал Передонов. – Не стоит она. Или уж разве дать, – пусть не думают, что мне жалко. У меня много, полны карманы».

И он вытащил горсть карамели.

– На-те, – сказал он и протянул леденцы сначала Вершиной, потом Марте, – хорошие бомбошки, дорогие, тридцать копеек за фунт плачены.

Они взяли по одной. Он сказал:

– Да вы больше берите. У меня много, и хорошие бомбошки, – я худого есть не стану.

– Благодарю вас, я не хочу больше, – сказала Вершина быстро и невыразительно.

И те же слова за нею повторила Марта, но как-то нерешительно. Передонов недоверчиво посмотрел на Марту и сказал:

– Ну, как не хотеть! На-те.

И он взял из горсти одну карамельку себе, а остальные положил перед Мартою. Марта молча улыбнулась и наклонила голову.

«Невежа, – подумал Передонов, – не умеет поблагодарить хорошенько».

Он не знал, о чем говорить с Мартою. Она была ему нелюбопытна, как все предметы, с которыми не были кем-то установлены для него приятные Или неприятные отношения.

Остальное пиво было вылито в стакан Передонову. Вершина глянула на Марту.

– Я принесу, – сказала Марта. Она всегда без слов догадывалась, чего хочет Вершина.

– Пошлите Владю, он в саду, – сказала Вершина.

– Владислав! – крикнула Марта.

– Здесь, – отозвался мальчик так близко и так скоро, точно он подслушивал.

– Пива принеси, две бутылки, – сказала Марта, – в сенях в ларе.

Скоро Владислав подбежал бесшумно к беседке, подал через окно Марте пиво и поклонился Передонову.

– Здравствуйте, – хмуро сказал Передонов, – пива сколько бутылок сегодня выдули?

Владислав принужденно улыбнулся и сказал:

– Я не пью пива.

Это был мальчик лет четырнадцати, с веснусчатым, как у Марты, лицом, похожий на сестру, неловкий, мешкотный в движениях. Одет он был в блузу сурового полотна.

Марта шопотом заговорила с братом. Оба они смеялись. Передонов подозрительно посматривал на них. Когда при нем смеялись и он не знал, о чем, он всегда предполагал, что это над ним смеются. Вершина забеспокоилась. Уже она хотела окликнуть Марту. Но сам Передонов спросил злым голосом:

– Чему смеетесь?

Марта вздрогнула, повернулась к нему и не знала, что сказать. Владислав улыбался, глядя на Передонова, и слегка краснел.

– Это невежливо, при гостях, – выговаривал Передонов. – Надо мной смеетесь? – спросил он.

Марта покраснела, Владислав испугался.

– Извините, – сказала Марта, – мы вовсе не над вами. Мы о своем.

– Секрет, – сердито сказал Передонов. – При гостях невежливо о секретах разговаривать.

– Да не то, что секрет, – сказала Марта, – а мы тому, что Владя – босиком, и не может войти сюда, – стесняется.

Передонов успокоился, стал выдумывать шутки над Владею, потом угостил и его карамелькою.

– Марта, принесите мой черный платок, – сказала Вершина, – да загляните заодно в кухню, как там пирог.

Марта послушно вышла. Она поняла, что Вершина хочет говорить с Передоновым, и была рада, ленивая, что не к спеху.

– А ты иди подальше, – сказала Вершина Владе, – нечего тебе тут болтаться.

Владя побежал, и слышно было, как песок шуршит под его ногами. Вершина осторожно и быстро посмотрела в бок на Передонова сквозь непрерывно испускаемый ею дым. Передонов сидел молча, глядел прямо перед собою затуманенным взором и жевал карамельку. Ему было приятно, что те ушли, – а то, пожалуй, опять бы засмеялись. Хотя он и узнал наверное, что смеялись не над ним, но в нем осталась досада, – так после прикосновения жгучей крапивы долго остается и возрастает боль, хотя уже крапива и далече.

– Что вы не женитесь? – вдруг часто и быстро заговорила Вершина. – Чего еще ждете.

Ардальон Борисыч! Варвара ваша вам не пара, извините, прямо скажу.

Передонов провел рукою по слегка растрепанным каштанового цвета волосам и с угрюмою важностью молвил:

– Здесь для меня и нет пары.

– Не скажите, – возразила Вершина и криво улыбнулась. – Здесь есть много лучшее ее, и за вас всякая пойдет.

Она стряхнула пепел с папиросы решительным движением, словно поставила на чем-то утвердительный знак.

– Всякой мне не надо, – ответил Передонов.

– Не о всякой и речь, – быстро говорила Вершина. – Да вам ведь не за приданым гнаться, была бы девушка хорошая. Вы сами получаете достаточно, слава богу.

– Нет, – возразил Передонов, – мне выгоднее на Варваре жениться. Ей княгиня протекцию обещала. Она даст мне хорошее место, – говорил Передонов с угрюмым одушевлением.

Вершина слегка улыбалась. Все ее морщинистое и темное, словно прокопченное табаком, личико выражало снисходительную недоверчивость. Она спросила:

– Да вам она говорила это, княгиня-то? С ударением на слове «вам».

– Не мне, а Варваре, – признался Передонов, – да это все равно.

– Уж слишком вы полагаетесь на слова вашей сестрицы, – злорадно говорила Вершина. – Ну, а скажите, она много старше вас? Лет на пятнадцать? Или больше? Ведь ей под пятьдесят?

– Ну, где там, – досадливо сказал Передонов, – тридцати еще нет. Вершина засмеялась.

– Скажите, пожалуйста, – с нескрываемою насмешкою в голосе сказала она, – а на вид она гораздо старше вас. Конечно, это не мое дело, а только со стороны жалко, что такой хороший молодой человек должен жить не так, как бы он заслуживал по своей красоте и душевным качествам.

Передонов самодовольно оглядывал себя. Но не было улыбки на его румяном лице, и казалось, что он обижен тем, что не все его понимают, как Вершина. А Вершина продолжала:

– Вы и без протекции далеко пойдете. Неужто не оценит начальство! Что ж вам за Варвару держаться! Да и не из Рутиловых же барышень вам, жену брать: они – легкомысленные, а вам надо жену степенную. Вот бы взяли мою Марту.

Передонов посмотрел на часы.

– Пора домой, – сказал он и стал прощаться.

Вершина была уверена, что Передонов уходит потому, что она задела его за живое, и что он из нерешительности только не хочет говорить теперь о Марте.

II

Варвара Дмитриевна Малошина, сожительница Передонова, ждала его, неряшливо одетая, но тщательно набеленная и нарумяненная.

Пеклись к завтраку пирожки с вареньем: Передонов их любил. Варвара бегала по кухне вперевалку, на высоких каблуках, и торопилась все к его приходу приготовить. Варвара боялась, что служанка, – рябая, толстая девица Наталья, – украдет пирожок, а то и больше. Потому Варвара не выходила из кухни и, по обыкновению, бранила служанку. На ее морщинистом лице, хранившем следы былой красивости, неизменно лежало брюзгливо-жадное выражение^[1][2].

Как всегда при возвращении домой, Передонова охватили недовольство и тоска. Он вошел в столовую шумно, швырнул шляпу на подоконник, сел к столу и крикнул:

– Варя, подавай!

Варвара носила кушанья из кухни, проворно ковыляя в узких из щегольства башмаках, и прислуживала Передонову сама. Когда она принесла кофе, Передонов наклонился к дымящемуся стакану и понюхал. Варвара встревожилась и пугливо спросила его:

– Что ты, Ардальон Борисыч? Пахнет чем-нибудь кофе?

Передонов угрюмо взглянул на нее и сказал сердито:

– Нюхаю, не подсыпано ли яду.

– Да что ты, Ардальон Борисыч! – испуганно сказала Варвара. – Господь с тобой, с чего ты это выдумал?

– Омегу набуровила! – ворчал он.

– Что мне за корысть травить тебя, – убеждала Варвара, – полно тебе петрушку валять!

Передонов долго еще нюхал, наконец успокоился и сказал:

– Уж если есть яд, так тяжелый запах непременно услышишь, только поближе нюхнуть, в самый пар.

Он помолчал немного и вдруг вымолвил злобно и насмешливо:

– Княгиня!

Варвара заволновалась.

– Что княгиня? Что такое княгиня?

– А то княгиня, – говорил Передонов, – нет, пусть она сперва даст место, а уж потом и я женюсь. Ты ей так и напиши.

– Ведь ты знаешь, Ардальон Борисыч, – заговорила Варвара убеждающим голосом, – что княгиня обещает только, когда я выйду замуж. А то ей за тебя неловко просить.

– Напиши, что мы уж повенчались, – быстро сказал Передонов, радуясь выдумке. Варвара опешила было, но скоро нашлась и сказала:

– Что же врать, – ведь княгиня может справиться. Нет, ты лучше назначь день свадьбы. Да и платье пора шить.

– Какое платье? – угрюмо спросил Передонов.

– Да разве в этом затрапезе венчаться? – крикнула Варвара. – Давай же денег, Ардальон Борисыч, на платье-то.

– Себе в могилу готовишь? – злобно спросил Передонов.

– Скотина ты, Ардальон Борисыч! – укоризненно воскликнула Варвара.

Вдруг Передонову захотелось подразнить Варвару. Он спросил:

– Варвара, знаешь, где я был?

– Ну, где? – беспокойно спросила Варвара.

– У Вершиной, – сказал он и захохотал.

– Нашел себе компанию, – злобно крикнула Варвара, – нечего сказать!

– Видел Марту, – продолжал Передонов.

– Вся в веснушках, – с возрастающею злобою говорила Варвара, – и рот до ушей, хоть лягушке пришей.

– Да уж красивее тебя, – сказал Передонов. – Вот возьму да и женюсь на ней.

– Женись только на ней, – закричала Варвара, красная и дрожащая от злости, – я ей глаза кислотой выжгу!

– Плевать я на тебя хочу, – спокойно сказал Передонов.

– Не проплюнешь! – кричала Варвара.

– А вот и проплюну, – сказал Передонов.

Встал и с тупым и равнодушным видом плюнул ей в лицо.

– Свинья! – сказала Варвара довольно спокойно, словно плевок освежил ее.

И принялась обтираться салфеткою. Передонов молчал. В последнее время он стал с Варварою грубее обыкновенного. Да и раньше он обходился с нею дурно. Ободренная его молчанием, она заговорила погромче:

– Право, свинья. Прямо в морду попал.

В передней послышался блеющий, словно бараний голос.

– Не ори, – сказал Передонов, – гости.

– Ну, это Павлушка, – ухмыляясь, отвечала Варвара.

Вошел с радостным громким смехом Павел Васильевич Володин, молодой человек, весь, и лицом и ухватками, удивительно похожий на барашка: волосы, как у барашка, курчавые, глаза выпуклые и тупые, – все, как у веселого барашка, – глупый молодой человек. Он был столяр, обучался раньше в ремесленной школе, а теперь служил учителем ремесла в городском училище.

– Ардальон Борисыч, дружище! – радостно закричал он: – ты дома, кофеек распиваешь, а вот и я, тут как тут.

– Наташка, неси третью ложку! – крикнула Варвара.

Слышно было из кухни, как Наталья звенела единственною оставшеюся чайною ложкою: остальные были спрятаны.

– Ешь, Павлушка, – сказал Передонов, и видно было, что ему хочется накормить Володина. – А я, брат, уж теперь скоро в инспекторы пролезу, – Варе княгиня обещала.

Володин заликовал и захохотал.

– А, будущий инспектор кофеек распивает! – закричал он, хлопая Передонова по плечу.

– А ты думаешь, легко в инспекторы вылезть? Донесут – и крышка.

– Да что доносить-то? – ухмыляясь, спросила Варвара.

– Мало ли что. Скажут, что я Писарева читал, – и ау!

– А вы, Ардальон Борисыч, этого Писарева на заднюю полочку, – посоветовал Володин, хихикая.

Передонов опасливо глянул на Володина и сказал:

– У меня, может быть, никогда и не было Писарева. Хочешь выпить, Павлушка?

Володин выпятил нижнюю губу, сделал значительное лицо знающего себе цену человека и сказал, по-бараньи наклоняя голову:

– Если за компанию, то я всегда готов выпить, а так – ни-ни.

А Передонов тоже всегда готов был выпить. Выпили водки, закусили сладкими пирожками.

Вдруг Передонов плеснул остаток кофе из стакана на обои. Володин вытаращил свои бараньи глазки и огляделся с удивлением. Обои были испачканы, изодраны. Володин спросил:

– Что это у вас обои?

Передонов и Варвара захохотали.

– На зло хозяйке, – сказала Варвара. – Мы скоро выедем. Только вы не болтайте.

– Отлично! – крикнул Володин и радостно захохотал.

Передонов подошел к стене и принялся колотить по ней подошвами. Володин по его примеру тоже лягал стену. Передонов сказал:

– Мы всегда, когда едим, пакостим стены, – пусть помнит.

– Каких лепех насажал! – с восторгом восклицал Володин.

– Иришка-то как обалдеет, – сказала Варвара с сухим и злым смехом.

И все трое, стоя перед стеною, плевали на нее, рвали обои и колотили их сапогами. Потом, усталые и довольные, отошли.

Передонов нагнулся и поднял кота. Кот был толстый, белый, некрасивый. Передонов теребил его, – дергал за уши, за хвост, тряс за шею. Володин радостно хохотал и подсказывал Передонову, что еще можно сделать.

– Ардальон Борисыч, дунь ему в глаза! Погладь его против шерсти!

Кот фыркал и старался вырваться, но не смел показать когтей, – за это его жестоко били. Наконец забава Передонову наскучила, и он бросил кота.

– Слушай, Ардальон Борисыч, что я тебе хотел сказать, – заговорил Володин. – Всю дорогу думал, как бы не забыть, и чуть не забыл.

– Ну? – угрюмо спросил Передонов.

– Вот ты любишь сладкое, – радостно говорил Володин, – а я такое кушанье знаю, что ты пальчики оближешь.

– Я сам все вкусные кушанья знаю, – сказал Передонов.

Володин сделал обиженное лицо.

– Может быть, – сказал он, – вы, Ардальон Борисыч, знаете все вкусные кушанья, которые делают у вас на родине, но как же вы можете знать все вкусные кушанья, которые делаются у меня на родине, если вы никогда на моей родине не были?

И, довольный убедительностью своего возражения, Володин засмеялся, заблеял.

– На твоей родине дохлых кошек жрут, – сердито сказал Передонов.

– Позвольте, Ардальон Борисыч, – визгливым и смеющимся голосом говорил Володин, – это, может быть, на вашей родине изволят кушать дохлых кошек, этого мы не будем касаться, а только ерлов вы никогда не кушали.

– Нет, не кушал, – признался Передонов.

– Что же это за кушанье такое? – спросила Варвара.

– А это вот что, – стал объяснять Володин, – знаете вы кутью?

– Ну, кто кутьи не знает, – ухмыляясь, ответила Варвара.

– Так вот, пшенная кутья, с изюмцем, с сахарцем, с миндалем, – это и есть ерлы.

И Володин подробно рассказал, как варят на его родине ерлы. Передонов слушал тоскливо. Кутья, – что ж, его в покойники, что ли, хочет записать Павлушка?

Володин предложил:

– Если вы хотите, чтоб все было, как следует, вы дайте мне материал, а я вам и сварю.

– Пусти козла в огород, – угрюмо сказал Передонов.

«Еще подсыплет чего-нибудь», – подумал он. Володин опять обиделся.

– Если вы думаете, Ардальон Борисыч, что я у вас стяну сахарцу, так вы ошибаетесь, – мне вашего сахарцу не надо.

– Ну, что там валять петрушку, – перебила Варвара. – Ведь вы знаете, у него все привереды. Приходите и варите.

– Сам и есть будешь, – сказал Передонов.

– Это почему же? – дребезжащим от обиды голосом спросил Володин.

– Потому, что гадость.

– Как вам угодно, Ардальон Борисыч, – пожимая плечами, сказал Володин, – а только я вам хотел угодить, а если вы не хотите, то как хотите.

– А как тебя генерал-то отбрил? – спросил Передонов.

– Какой генерал? – ответил вопросом Володин и покраснел и обиженно выпятил нижнюю губу.

– Да слышали, слышали, – говорил Передонов.

Варвара ухмылялась.

– Позвольте, Ардальон Борисыч, – горячо заговорил Володин, – вы слышали, да, может быть, не дослышали. Я вам расскажу, как все это дело было.

– Ну, рассказывай, – сказал Передонов.

– Это было дело третьего дня, – рассказывал Володин, – об эту самую пору. У нас в училище, как вам известно, производится в мастерской ремонт. И вот, изволите видеть, приходит Верига с нашим инспектором осматривать, а мы работаем в задней комнате. Хорошо. Я не касаюсь, зачем Верига пришел, что ему надо, – это не мое дело. Положим, я знаю, что он – предводитель дворянства, а к нашему училищу касательства не имеет, – но я этого не трогаю. Приходит – и пусть, мы им не мешаем, работаем себе помаленьку, – вдруг они к нам входят, и Верига, изволите видеть, в шапке.

– Это он тебе неуважение оказал, – угрюмо сказал Передонов.

– Изволите видеть, – обрадованно подхватил Володин, – и у нас образ висит, и мы сами без шапок, а он вдруг является этаким мамелюком. Я ему и изволил сказать, тихо, благородно: ваше превосходительство, говорю, потрудитесь вашу шапочку снять, потому, говорю, как здесь образ. Правильно ли я сказал? – спросил Володин и вопросительно вытаращил глаза.

– Ловко, Павлушка, – крикнул Передонов, – так ему и надо.

– Конечно, что им спускать, – поддержала и Варвара. – Молодец, Павел Васильевич.

Володин с видом напрасно обиженного человека продолжал:

– А он вдруг изволил мне сказать: всякий сверчок знай свой шесток. Повернулся и вышел. Вот как все дело было, и больше никаких.

Володин чувствовал себя все-таки героем. Передонов в утешение дал ему карамельку.